Дожить до рассвета

– А можно глупый вопрос? – спросила я, в поисках хоть одной причины для глубокого вдоха.

– А давай лучше умный.

"А давай без давай", – подумалось мне, пока подбирался более вежливый ответ.

– Зачатки наглости есть. Это радует.

Мы посмотрели друг на друга. Бледная маска безразличия на секунду треснула, обнажив игривое самодовольство. Очень смешно. Что еще интересного он успел узнать? А в конце концов, чего стоило ожидать в такой компании?

– А мысли читать нехорошо.

– А мне не положено быть хорошим, – Азар отложил ручку, немного подул на листок, подложил промокашку и перевернул страницу. – Так чего спросить хотела?

– А зачем Вы сами все это пишете? В смысле, разве, ну, – в голове каруселью завертелись варианты подходящих слов, – таким как… Вам обязательно заниматься всякими бытовыми вещами?

– В этом мире вообще мало что обязательно, если хочешь знать. Просто, как тебе, ребенку объяснить? – он откинулся к спинке дивана и задумался. В темных изумрудах блеснул и тут же захлебнулся солнечный луч. – Когда живешь уже не одну тысячу лет, надоедает быть всемогущим, всеведущим, да и в целом быть. Хочется найти какую-то отдушину, что-то простое, человеческое, пусть и бесполезное в глобальном смысле.

– Для Вас это музыка? – голос спустился до шепота в страхе спугнуть откровение.

– Ага. Конечно, во все времена она была разная, но всегда несла в себе что-то родное. Она как препараты – лечит и может вызвать привыкание. А какой восторг, когда люди придумывают новые инструменты! До сих пор помню, как взял в руки свою первую скрипку. В веке шестнадцатом это было.

– В 1529 году[5], если быть точнее, – поправил мягкий голос.

– Рафи! – просиял Азар. – Не замучали тебя?

– Не успели, – отозвался тот, бросил на подоконник шелковый пыльник, облокотился о спинку дивана и склонил голову, разглядывая ворох ветхой макулатуры. – Что пишете?

– «Ария» Баха. Рассыпается совсем. Ли решила помочь. А та скрипка, кстати, долго держалась. Хороший мастер этот Анрюха.

– Не слушай его, – подмигнул мне Рафаэль. – Антонио он нахваливал чаще.

– Ясное дело, он же учеником Кольки был. Да и брал я у него уже сам. Но на запястье то струна от твоего подарка. И живая, главное, до сих пор.

– Ну, если сравнивать ее с мастером или твоей верой в новые бренды, то да, пациент скорее жив, – усмехнулся Рафаэль, потрепал меня по голове и спросил: – Еще не завтракали?

Азар моргнул.

– А ее нужно кормить?

– Ох, уж эти человеческие штучки, – деланно драматично вздохнула я.

Столик заняли кружки с чаем и тарелка, на которой небольшой горкой лежали бутерброды с колбасой и сыром. На мгновение меня заморозило недоумение. Никто не принес ни приборов, ни салфеток, ни даже колокольчика. Как нужно было понять, что теперь-то можно есть? Старшие тем временем все говорили и говорили о чем-то, известном лишь им:

–…Сказал, атома нашего там не будет, ибо ему, знаете ли, пространства жалко, да бедняжки-подчиненные перепугаются. А честно ли, что только одна сторона артефакт бережет, – никого волновать не должно. Начальство, мол, одобрило. Так Миша с ним едва не поругался.

– Ну, отчасти он прав, – сказал Азар. Отпил чай, сглотнул так, будто пробовал давно забытый или вовсе новый деликатес, сморщился и оставил кружку. – Валя даже к нашему хранителю на ровном месте придирается, а так еще жарче будет.

– Главное, чтобы нас эти выборы не коснулись, – поглаживая фарфоровый ободок кончиком длинного ногтя, произнес Рафаэль.

– Не переживай, золотце, мы – те еще кретины, – с неожиданной заботой успокоил Азар. – В их глазах, по крайней мере. Да и неприкосновенность никто не отменял. Мелочь, ты чего сидишь? Горячо, разве?

Последняя фраза прилетела в мой адрес. Я помотала головой, убрала руки с коленей и все-таки ухватила кружку за ручку.

После завтрака мне вручили колючку на палочке, которую нормальные люди называют расческой. По задумке, она должна помогать с волосами, но ситуация стала только хуже. Кудри просто спутались в один большой клок, а часть и вовсе намоталась на агрегат. Рафаэль некоторое время наблюдал за моими мучениями, но в конце концов не выдержал.

– Давай помогу, – он взял расческу, смочил под краном и принялся распутывать клок. – Они у тебя сами так вьются?

– Наверное, – протянула я, морщась от неизбежной в таких случаях боли. Стоило соврать или пока разведать обстановку? Вот было бы смешно, если бы меня раскрыли на такой идиотской мелочи. Но его локоны тоже шли легкой волной, так что я решила оставаться честной пока это возможно. – Не контролирую. А это нормально, что они так делают?

– Да, конечно. У многих такое бывает. Особенно у тех, кто тесно связан с колдовскими практиками. Скорее всего это последствия проявления магии.

«Или перехода в другое измерение», – подумала я. Раньше выглядело по-другому.

– А может и просто генетика. В любом случае, это тоже очень мило, скажи Ази?

Азар, все это время любовавшийся далеко не мной, моргнул, сменил точку внимания, согласился и напомнил про какое-то расписание, от которого мы такими темпами рисковали отклониться.

– Уже сегодня и отправим? – спросил Рафаэль.

– А куда ее деть? Пусть топает, знакомиться с себе подобными.

– Куда топает? – испугалась я.

– В Братство, солнце. Ази предлагает отвести тебя в штаб Братства вактаре, осмотреться, – Рафаэль отпустил мои волосы и осмотрел результат. – Что думаешь?

Еще полчаса возни с новой одеждой: комбинезон и рубашка оказались, что называется, на вырост, – нет, ну честное слово, кто придумал эти маленькие пуговицы? – и можно было выдвигаться. В этот раз обошлось без провалов в пустоту – старшие решили, что дорогу мне стоит запомнить.

Мы миновали трамвайные пути, прошли через парк со скульптурой задумчивого дяди на скамье и спустя пару кварталов остановились у высокого непролазного забора. Рядом с кованными воротами блестела маленькими окнами башенка охранного поста. На стук внутри что-то зашевелилось, а затем, кряхтя и пыхтя точно неисправный утюг, навстречу нам вывалился приземистый сторож. Он подтянул штаны, кашлянул и, подслеповато разглядывая незваных посетителей, поинтересовался:

– Чего надобно?

– Привел новую ученицу. Подготовительный период.

– Эта что-ль? – сторож придирчиво осмотрел меня с головы до ног, поправляя козырек фуражки. – Глазенки мне ее не нравятся. Не нашенские.

– Гавриил приказал распределить к вам.

– Тц! Ну, коль приказано, да не будет отказано. Проходь-те сюды.

Ворота, протяжно взвыв петлями, отворились, открывая обзору пятиэтажное здание. Оно вырастало из земли как безголовый Сфинкс, вытянув вперед два крыла. Его нельзя было назвать очень уж старым. Хотя серый кирпич местами и прятался от солнца под розовато-зеленой порослью, а стекла окон помутнели около рамы, напоминая линзы очков для совсем безнадежных глаз, зато углы выступов и бетонные колонны у самого входа крошится еще не начинали. Прошлый век максимум. Двор вокруг, засаженный пока пустоватыми каштанами и яблонями по бокам от дороги, выглядел немного свежее. Сейчас кроме нас здесь никто не бродил. Мы следовали за сторожем к ступеням, когда Рафаэль решил уточнить:

– Здесь я тебя оставлю. Дорогу запомнила?

Сердце почему-то бешено заколотилось. «Вот так и идти? Совершенно одной? Без охраны? И как себя вести?» – задавать эти вопросы было стыдно и, наверное, странно, но ощущение создавалось такое, будто я могла опозорить всю королевскую семью и страну заодно. Опыта общения со сверстниками у меня не набралось от слова совсем. О чем вообще они обычно говорят, чем увлекаются? Особенно здесь, в тройке. Так еще и дети здесь учились не простые, а некие таинственные вактаре. Что вообще нужно делать, чему нас станут учить, я не имела ни малейшего понятия.

– Нервничаешь?

– С чего бы?

– Хэй, – Рафаэль потрепал меня по плечу. – Мы тебя в обиду не дадим. Знаю, не самое приятное чувство – вливаться в новый коллектив, привыкать к обстановке. Никогда заранее не понять, как тебя примут и примут ли вообще. Но если чересчур переживать о будущем, можно упустить ниточку настоящего и потеряться. А если волноваться о мнении окружающих, можно потерять собственное. Так что просто поступай как знаешь. И если это кому-то покажется неправильным, не расстраивайся. Просто твой мир отличается от их. А потому законы в ваших реальностях не могут быть одинаковыми. Изменишь мир – изменишь и путь. Не меняй его по чужой прихоти. Сотвори его таким, каким задумано, хорошо?

Он говорил совершенно серьезно, но в глазах сквозила теплая снисходительная улыбка. Не слова, но сам тон голоса успокаивал и обнадеживал. Почему? Зачем он тратил время и запасы философского пафоса? То есть, наверное, так и нужно делать, когда кто-то из близких не в духе, но ведь мы друг другу никто. И откуда взялся этот дурацкий ком в горле?

Сторож тем временем потянул на себя ручку дверей и махнул проходить. Рафаэль остановился у ступеней, проводил меня взглядом до порога и скрылся из виду.

Сперва показалось, что я по ошибке заглянула в лесную чащу. Зеркальный потолок подпирали малахитовые стволы деревьев, где-то вдалеке шумела вода, пели невидимые птицы.

– Шо стоим? – сторож вошел вслед за мной. – Так. Стал-быть ступай в приемную, на втором. Ступай, значится, и сиди. Ежели заблудисся – нюни не распускай. Я вечарком обход делать буду, авось и найду. Все. Давай, вперед и с песней.

С этими словами он, прежде чем я успела задать какой-либо вопрос, скрылся за дверью. Холл пустовал, и нового проводника не предвиделось. Сверху, правда, долетали отзвуки голосов, эхо шагов и будто бы треск фейерверков. Лестниц было две: на левую и правую сторону. Обе, словно малахитовые змеи, сбросив хвост ступеней на пол плавным полукругом, ближе к потолку начинали виться вокруг стволов-колонн, продолжаясь в отражении. Перилла дизайнеры тоже нормальными оставить не смогли – выгнули волной, выковали металлические листья.

Добравшись до площадки второго этажа, я двинулась вдоль коридора, придерживаясь за стену кончиками пальцев, наверное, на случай, если она решит уехать. Долго идти не пришлось – уже четвертая дверь порадовала табличкой «Приемная».

Здесь уже был человек – смуглая девушка, лет шестнадцати. Пышные каштановые волосы блестели в солнечном свете и струились на шлейки кислотно-желтого топа, едва прикрывавшего живот. Она сидела, закинув ногу на ногу, и с напускным безразличием подпиливала ногти. Челюсти непрестанно двигались, пахло перченой мятой.

– Здравствуйте, – пролепетала я.– А Вы тоже кого-то ждете?

– О-о-о! – протянула она, сделав страшные глаза. – Заюш, не кого-то, а чего-то. Казни.

– Правда? А за что? – спросила я, просвечивая ответ через детектор сарказма. Кажется, он замигал.

– Прикинь, перед тобой – самая опасная преступница тысячелетия. Наряду с Чикатило, Фишем, Дамером и прочими, кто смел пилить ноготки во время задания. А ты че? Не замечала тебя раньше.

– А меня и не было. Только сейчас привели.

– А! Новенькая, – дошло до нее. – Ё-мое, заюш, да ты влипла. Всех нормальных мастеров к весне разобрали. Хотя, – она задумчиво прикусила кончик пилки. – Там еще Константин остался, он ничего такой, милашка. Если Ромка подвинется, то тебя можно будет классно пристроить. А вот рогатого лучше за милю обходить. Маразматик редкос… Зда-асьте, – пропела девушка, глядя в сторону дверей.

В Приемную зашла еще одна женщина. На вид не больше сорока, но манера держаться набавляла еще пару десятков.

– Катенька, – с порога накинулась она, грузно опустив на стол пухлую сумочку, – ну, что это такое? Ну, почему на тебя постоянно жалуются? Вот не хочется же тебя ругать, такая девушка хорошая, а ведешь себя как девица, честное слово, ой. И чего тебе неймется? Ну маечку можно же подлиннее надеть, хоть не замерзнешь и вопросов не будет. Вот возраст ваш, я все понимаю, хочется быть красивой, взрослой, но глупые вы дети такие, мамочки-мамочки рОдные. Ой! – она на секунду перевела дух, заметила меня. – Ой, а кто это у нас такой хорошенький? Вот Катенька, посмотри, как хорошо-то в рубашечке. Еще бы юбочку, ну да вы, молодые, сейчас другую моду носите. Ты к кому, деточка? Уж не новенькая ли наша? Катька тебя тут попугать не успела? Она девочка умная, общительная, ну вот взбалмошная, вишь. Ну ты не переживай, подружитесь. Глядишь, в подмастерье возьму, под крылышко.

Я мысленно помолилась всем богам об обратном, а она сменила курс на ногти и изъяла пилочку. Катя состроила мне гримасу и тут же изобразила чистейшую невинность.

– Да они неправильно поняли, Анна Юрьевна! Там руну надо было в древесине чертить, а кинжал дома остался.

– Ну так хальсбанд тебе на что? И вообще, взрослая уже девочка, скоро в мастера пойдешь, учись пальцами выводить. Сложно, конечно-конечно, а кто обещал легко? Не буду ж я за тобой повсюду бегать. Так, – приостановилась Анна, снова вспомнив обо мне. – Тебя, заинька, надо в группу. Катенька, мы с тобой только через полчаса встречаемся. Я пока кофейку, ну, то есть дела поделаю. А ты бы рассказала малютке чего-нибудь. Вспомни себя подготовишку, как не понимала ничего. А то пока Константин Сергеевич придет, да объяснит, да отведет. Все-все, идите-ступайте тихонечко.

Катя отлепилась от кресла, подхватила меня под локоть и, напоследок чавкнув жвачкой, вывалилась из кабинета. По коридору пролетело звучное эхо хохота.

– Жесть, скажи? – продолжая смеяться так, будто услышала лучшую в мире шутку, пропищала она. – И так каждый раз. Фуф! За нашу долгую жизнь! Не ссы, тут не все такие разговорчивые, только мне повезло. Так, – переключилась Катя, вынимая телефон, – короче, где ты есть?

– Какой философский вопрос. Здесь, наверное.

– Смешно. Зай, диктуй чего-нибудь, мне тебя надо в чаты добавить с мастерами и без, в группу с новостями и так далее.

Телефон – изобретение почти такое же полезное как зубы. Но ни то, ни другое отчего-то с рождения не выдают. Замешательство отпустило достаточно быстро, чтобы выкрутиться и предложить:

– А давай лучше твой номер запишу?

Я отвернула рукав рубашки и под диктовку начертила временную татуировку. Катя ее проверила, надув из резинки белый пузырь, кивнула и потянула меня к лестнице.

У ступеней, прислонившись спиной к прутьям, теперь сидел мальчишка. На коленях, дрожа от шустрых движений стержня, лежала примятая тетрадь. Увидев нас, он встрепенулся и, сунув ручку за ухо, решил докопаться:

– Кот, слышь, ты в Навь в августе едешь?

– Ну, на яблочный, где-то, а тебе какое дело?

– Давай поменяемся? Не, ну… ну, ля, Котяра, реально очень надо, – взмолился тот, когда Катя, закатив глаза, зашагала дальше. – Там нож надо забрать новый и домовому я подачек с осени не оставлял. Ну что тебе стоит? Позже скатаешься. У меня даты на сентябрь только. И за шоколадку. Две!

Но мы уже ушли далеко вверх. Мне даже стало жалко того домо-жителя, или как его там, брошенного, обозвали. Но упрашивать за него было неловко.

Четвертый этаж ничем не отличался от предыдущих. Все те же двери-гвардейцы на каждые пару метров. За одной из них что-то прерывисто трещало. Когда мы проходили мимо звуки на миг стихли и вдруг взорвались какофонией звона и грохота. Я подпрыгнула от неожиданности, едва не сбив Катю на пол. Та даже не поморщилась, только прыснула. В комнате тоже паники никто не поднял. Вместо этого строгий голос велел спуститься за метлой.

– Это что там?

– А? Да чистку, походу, учат. Сложная тема, реально. Как и все восстанавливающие формулы. Стой, – скомандовала Катя, вскидывая руку. Навстречу нам стремительным шагом шла еще одна девушка. – Зай! Ну че там?

– Волколаки – суки, – заявила та, комкая салфетку в бордовых пятнах. – Где дежурный?

– Так че с ними? – допытывалась Катя. – В Навь кинули?

– Какое! Лоргам сдали. Они двинутые в край. Ах ты ж опять! – "Зай" вытерла кровь под носом и согнувшись убежала к лестнице.

Катя многозначительно вскинула брови и потянула меня дальше, к повороту. Щербатую от окон стену грело солнце. За стёклами виднелся внутренний двор, где среди деревьев и обособленных компаний скамеек плевался брызгами высокий фонтан.

Коридор все обрастал дверями и новыми людьми. Мимо прошла женщина в рабочем комбинезоне, держа перед собой клетку с маленьким человечком, голое тело которого скрывала длинная, позеленевшая от плесени борода. Тот сидел на корточках и то колотил по железным прутьям, то цеплялся за них, пытаясь просунуться в щель. На пластиковой бирке маркером указали: «Банник обыкновенный. Ленинский район. Выскочка. Навь». Пробежал мальчишка, прокатив за собой маленькую тележку со звенящими пробирками, судя по картинкам, медицинскими. Компания ребят на углу в один голос упрашивала одного из них, чей нос издалека походил на каплю томатного соуса, сходить к дежурным.

Наконец Катя затормозила, открыла один из кабинетов, сунула туда голову, а затем, убедившись в чем хотела, и меня.

– Вот, короче. Располагайся. Тут уже и Сестра с Братом какие-то тусуются. Твои ровесники, походу, – сморщившись, оценила она. Затем оглянулась в коридор, потянулась в карман, достала жвачку, сунула в рот. – Короче, заюш, затупишь или еще что – я на связи. Давай, удачи.

Парт сюда принести пожалели, у окна стоял только один пошарпанный стол. Две стены занимал огромный шкаф с книгами, коробками, колбами и банками. Пол кто-то исцарапал угловатыми рисунками, похожими на буквы неизвестного алфавита, и забросал подушками, на двух из которых примостились «ровесники». Брат сидел по-турецки, склонившись над телефоном, где методично кого-то избивал. Сестра, закручивая в тонкий жгут край кофты, поглядывала за игрой через плечо. На мой приход она подняла голову, тряхнула косичками и снова отвернулась.

Чтобы скрыть смущение хотя бы от самой себя, пришлось тщательно осматривать ближайшие полки. Тут кроме прочего стояли две бутыли. В одной покоились сушеные грибы. В другой замариновали какую-то ящерицу, чей мутный глаз теперь упирался в стекло. Названия на обложках пусть и написаны были на знакомом общем, особой ясности в происходящий сюр не вносили: «Теория рунной чистки», «Энергетический баланс при обнулении», «Абсолютизм и его последствия». Часть корешков и вовсе изрисована непонятными линиями и крючками. От беспомощного созерцания стеллажа меня спас приход взрослого. Тот поспешно собрал в хвост длинные волосы цвета пыльного каштана, закатал рукава рубашки и осмотрел свою маленькую армию.

– Доброе, дети. Так, среди нас новенькие? Лили, полагаю?

– Константин Сергеевич, а она опять без своего шнурка пришла, – наябедничал Брат, пряча телефон в карман. – Надо его из косички сделать.

– А тебя надо запихать в рот ранаре[6], – обиделась Сестра. – Я принесу. Завтра, честно-честно.

– Напиши мне это на двери кабинета. Буду ежедневно перечитывать, – отозвался Константин. – Ладно, начинаем. Для начала повторим, а Лили послушает и запомнит, что такое листы. С чувством, с толком, с расстановкой, поехали.

Сестра толкнула соседа по подушке. Тот поднял глаза в потолок, опустил взгляд на ладони и стал показывать:

– Представляем торт, – протянул он, рисуя в воздухе квадрат. – Это наш мир. Слои теста – это ва-ри-ан-ты реальностей. Мы тусуемся в одной из них. Перелезть на слой ниже нельзя – раздавит. А… а про повыше Вы ничего не говорили, Константин Сергеевич, – в растерянности рассматривая руки заметил Брат.

– Пропусти пока.

– Ну, а, значит, крем между тестом мы называем листы. Туда никто, кроме вактаре ходить не может. Даже старшие. И поэтому…

– И поэтому мы – крутые, – встряхнув косичками перебила Сестра.

– Нет, – Брат ударил себя по коленям, – не так! И поэтому мы за них отвечаем. За них и за всех, кто там живет. Надо всякие струны чистить, зверюшек тамошних лечить и тех, кто наружу лезет – выскочек всяких и… ну и все. Вот, – закончил он.

– И? – решилась спросить я. – Как же туда ходить?

– Для этого, – отозвался Константин Сергеевич, – существует полезнейшая вещь. По-умному, – он прошел к шкафу, вынул оттуда холщовый мешочек, в котором что-то звонко звякнуло, – называется хальсбанд. По-простому – амулет, а со шведского – ожерелье.

– Фу! – прокомментировала Сестра. Брат тоже скривился.

– Как ты могла заметить по реакции будущих коллег и сотоварищей, – усмехнулся Константин, – носить его первое время противно. Но необходимо. Это как играть на гитаре. Сначала пальцы в кровь, а позже привыкаешь.

– Я не привыкну! – буркнул Брат. – От него тошнит. И вообще, если я не хочу быть этим… кал-лекой? Ну, вообще, даже вактаре быть не хочу?

– Вот подрастешь, наберешь баллов, выйдешь из-под опеки мастера – иди куда глаза глядят. А то представь, поедешь с пацанами на шашлыки в лес, кувыркнешься в листовую дыру и поминай как звали. Или вот игоша на запах припрется, ты что делать будешь? Шампурами фехтовать? Учись, – наказал Константин тоном, к которому в дополнение отлично подошел бы несерьезный подзатыльник, – раз выпала возможность. За спиной не носить. Итак, Лили, тебе как новенькой разрешаю выбрать орудие пытки первой, – он развязал мешок и протянул нам.

Внутри оказались всего-навсего бесформенные металлические пластины с просверленными дырками. Я коснулась ближайшего и тут же отдернула руку. Хальсбанд завибрировал, уколол пальцы током. Голова закружилась так, будто меня только что ссадили с карусели.

– Да, – с пониманием кивнул Константин, – сначала так. А в будущем придется надеть и носить не снимая. Так и живем. Пробуй еще, – он встряхнул мешком. Амулеты зазвенели, пересыпаясь ближе к краям. – Взять нужно обязательно.

Сглотнув подступивший ком, я натянула рукав до пальцев и сжала край пластины через одежду. В костяшках будто сломались маленькие иглы.

– Ты на ладонь положи, – посоветовала Сестра. – И спину выпрями, а то струны – вот так, – она взялась за кончики косичек и закрутила их к ушам. – Кривятся. Правильно, Константин Сергеевич?

Проще говоря, началось учение. Или мучение, кому как повезло. Общими усилиями удалось-таки уложить хальсбанд в руку. Оставшееся время мы пробовали сжимать его в кулаке, прикрывать другой кистью и ходить нормальным шагом, не заваливаясь на посленовогодний манер. Из хорошего – я действительно привыкла к головокружению с постоянной вибрацией. Настолько, что перестала замечать и их, и мир вокруг заодно. А потому очень удивилась, когда, сойдя с намеченной линии, налетела на Константина. Тот словил меня как раз перед тем, как дверь, открываясь, познакомится с новой ученицей поближе. Словил и наконец отобрал мерзкий амулет. Обзор прояснился, разрешая разглядеть посетителя.

Он был высок, смугл, с такими острыми чертами лица, точно его кромсал неумелый скульптор. Тонкие пряди волос падали на сухие угловатые плечи, укрытые темно-зеленым плащом, от которого едва уловимым шлейфом тянулся аромат хвои и древесной смолы. Голову, как высокая корона, украшали ветвистые оленьи рога. Входя, гость даже слегка пригнулся, чтобы не задеть ими перегородку.

– God dag[7], – поздоровался он. – Прошу простить мое вторжение, однако Вас, Константин, требуют в Смотровую.

– Здравствуйте, магистр Хальпарен, – в один голос протянули одногруппники. Я в растерянности кивнула.

– В наших рядах пополнение, – заметил тот, пряча левую руку в карман, будто спасая ее от неожиданного холода.

– Как видите, – подтвердил Константин, похлопав меня по плечу. – Ладно, идем. Киньте, – обратился он к нам, – кулоны на место и захлопните кто кабинет, добре?

Двери за ними закрылись. Дети переглянулись, как по свистку бросили амулеты под ноги и метнулись в коридор. Благо, меня не закрыли. Но оставили одну. Я оглянулась на бардак, поджала губы, взяла какой-то листок с учительского стола, собрала на него железки и ссыпала в мешок. Возможно, стоило догнать новых знакомых, но чем дольше это мысль крутилась в голове, тем сильнее хотелось ее прихлопнуть. В конце концов, они сами убежали, не пожелав даже толком познакомиться. В то время как на запястье чернел номер более взрослой, а значит, скорее всего, очень интересной подружки, разговор с которой клеился чуть лучше.

Ключ торчал в замке. Заперев кабинет, я развернулась и уставилась на противоположную стену с немым вопросом. Куда деть это добро Константин не сказал. Стена, как не удивительно, тоже предпочла отмолчаться. Только где-то в соседних комнатах стучали шаги, свистели птицы, ворчали звери, трещали фейерверки да позвякивало стекло. Логика подсказывала, что хорошо было бы найти Смотровую и оставить вещи хотя бы у порога. И поскольку она мне пока ни разу не изменила, я двинулась к лестнице, разглядывая таблички.

Ни на одной из ближайших заветного слова не оказалось. Коридор оборвался перекрестком. Налево пойдешь – спустишься в холл, направо пойдешь – в темноте потеряешься. Окон в этом рукаве прорубить не додумались. Пространство вплоть до очередного поворота расщедрилось только на одинокую, но непривычно высокую дверь. Подойдя ближе, я переложила мешок под мышку и встала на носочки, всматриваясь в блестящую надпись.