Лед и пепел

Тэсса замерла. Дыхание перехватило. Дрожащие пальцы потянулись к завязкам платья. Каждый сантиметр обнажающейся кожи был капитуляцией. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, прожигал тонкую ткань сорочки, обжигая плечи, грудь, живот. Она стояла перед ним, сжимая руки на груди в тщетной попытке прикрыться. Жар стыда заливал лицо и шею. Она впервые предстала перед мужчиной так… и отдаст невинность не любимому, а врагу.

– Худющая. Но сойдет, – холодно констатировал он. – Ложись. – Рука махнула в сторону кровати. Не прикасаясь. Словно брезгуя.

Ладонь взметнулась ко лбу короля, на котором залегли тени. Внутри бушевала буря:

Зачем? Власть? Месть? Просто пленница… Но эта дрожь… раздражает. Ложись, черт возьми!

Тэсса подошла к кровати. Бархат простыней казался ледяным под ее кожей. Легла на спину, уставившись в черную бездну балдахина. Сердце колотилось, как птица в клетке. Ждала грубости, насилия, боли, зажмурив глаза, как в детстве, боясь монстра под кроватью.

Александр медленно подошел. Скинул рубашку. В свете огня зловеще выступили шрамы на торсе, но она их не видела. Он сел на край кровати, матрас прогнулся под его весом. Мужская рука – сильная, с грубоватой кожей воина – легла ей на бедро. Прикосновение было… теплым. Неожиданно. И от этого еще страшнее.

Гнетущее молчание стало невыносимым. Тэсса распахнула глаза, тихо выдохнула:

– Спасибо… что отпустили Роана, Ваше величество.

Он фыркнул, нелепо, по-кошачьи, но пальцы сжали ее бедро – не больно, но властно:

– Замолчи. И глаза не закрывай. Хочу, чтобы ты видела. Твои благодарности – пыль. Как и ты.

Пока он говорил, Тэсса разглядела многочисленные шрамы. Откуда? Страшно было спросить. Она лишь старалась дышать, не закрывать глаз, не впасть в истерику. Он не одобрил бы.

Его рука скользнула выше по бедру. Пальцы коснулись нежной кожи внутренней поверхности. Тэсса вздрогнула, сжалась. Он почувствовал.

– Боишься? Хорошо. Страх – единственное, что тебе к лицу, дикарка, – насмешливо бросил он.

Но движения его, хоть и уверенные, не были резкими. Словно изучал реакцию. Другая рука легла на ее живот, плоский и напряженный. Ладонь была теплой, движение… почти поглаживающим. Парадокс огня и льда.

Мысли Тэссы метались: Он… не бьет. Не груб. Почему медлит? Чего ждет? Боже… страшно… и странно… Это тепло… обман. Монстр. Но… его пальцы… знают… Предательское любопытство: каково это – быть с мужчиной?

Он не стал медлить дольше. Его вес накрыл ее, придавив к матрасу. Она почувствовала его возбуждение – жесткое, требовательное. Он не целовал. Губы коснулись шеи – не поцелуй, а влажное, горячее прикосновение, сопровождавшееся глубоким вдохом, будто он вдыхал ее страх. Потом его рука резко раздвинула ее бедра.

И мир взорвался белой, разрывающей болью. Грубая сила вломилась в нее, сокрушая все на своем пути, вдавливая в холод простыней тяжестью его тела. Тэсса вскрикнула, не в силах сдержаться, впилась пальцами в его плечи. Слезы хлынули беззвучно, заливая лицо.

– Тише, маленькая дикарка, – прохрипел он у ее уха, не останавливая ритмичных движений. – Всего лишь боль. Первая. Привыкнешь. Или сломаешься.

Его мысли, как вспышки во тьме: Тесно. Горячо. Прекрасна! Плачет… Жаль? Нет. Дочь врагов. Трофей. Но внутри… черт, обжигающе нежно. Ловушка…

Каждый толчок отзывался болью. Но… постепенно, сквозь боль, пробивалось что-то иное. Чужое, пугающее тепло. Волна, поднявшаяся из самого центра боли навстречу его движениям. Тэсса закусила губу до крови, пытаясь подавить стон, рвущийся наружу – не от боли потери, а от этого дикого, неконтролируемого ощущения. Она ненавидела! Боялась! Но ее тело… предает ее, откликаясь на вторжение темным, постыдным отзвуком. Она зажмурилась, пытаясь думать о лесе, брате, Роане… но в мыслях были только тяжесть его тела, запах его кожи – вино, сталь, мужчина – и невыносимый, растущий внутри огонь.

Она почувствовала, как его тело над ней внезапно окаменело, как волна чужой, властной силы захлестнула ее изнутри – горячая, окончательная. Его дыхание прерывалось. Он смотрел на ее залитое слезами лицо.

– Тебе… сильно больно? – Вопрос вырвался резко, почти грубо, но в нем дрожала странная напряженность.

Про себя же он ругался: Идиот! Конечно больно! Зачем спросил? Но… слезы… не злые. Потерянные. И крови… много.

Тэсса посмотрела в его глаза. В серых льдах мелькнуло что-то недоуменное, почти растерянное. Она кивнула, не в силах говорить, чувствуя, как новая волна слез подступает.

Александр словно встряхнулся. Усмешка криво тронула его губы, без радости:

– Конечно больно. Ты же мечтала потерять невинность с каким-нибудь влюбленным в тебя дуболомом из Вечнолесья? Под луной, в папоротниках?

Он резко выпрямился, вышел из нее, быстро встал с кровати, повернувшись спиной – лишь бы она не видела его лица.

Его мысли бушевали: Дуболом? Глупая ревность? Ее первый… мой. Только мой. Факт. Почему это важно? Не должно быть важно!

Тэсса лежала, чувствуя пустоту, липкость, жгучую боль. Стыд и опустошенность парализовали. Но его слова… о "дуболоме"… Звучали так нелепо в этой мрачной реальности.

Очень тихо, голосом, сорванным слезами, она прошептала:

– Нет… любимого… не было. Никогда не было.

Просто. Констатация факта. Без жалобы. Без упрека.

Александр замер. Не обернулся, но плечи напряглись до предела. Он стоял, глядя в темноту за окном, несколько долгих секунд. Потом резко наклонился, схватил с пола рубашку и брюки и, не одеваясь, вышел, хлопнув дверью. Ни слова. Ни угрозы. Ни приказа.

Тэсса осталась одна. Боль. Стыд. Страх. Все слилось в один удушающий клубок. Она медленно подтянула колени к груди, пытаясь стать меньше, спрятаться. Взгляд упал на простыню. Алое пятно, яркое, неоспоримое в свете камина, расплывалось там, где она лежала. Доказательство. Печать. Клеймо. Дочь врага, лишенная невинности врагом. Монстром.

Но монстр… спросил, не больно ли ей. Монстр… отпустил Роана. Эти шрамы… не давали покоя. Монстр… усмехнулся над несуществующим "дуболомом", и в усмешке было что-то… человеческое.

Она прижала лоб к коленям. Тело ныло, душа была изорвана. Но в самой глубине, под грудой страха и боли, теплилась крошечная, необъяснимая искра. Искра чего-то, что не было ненавистью. Может, жалость? К нему? К себе? Она не знала. Знало только ее израненное сердце, преданное собственным телом: ничего уже не будет прежним. Первый шаг в эту новую, страшную реальность был сделан здесь, на королевской кровати.

Глава 8

Тихий стук в дверь вырвал Тэссу из беспокойного сна. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь щели тяжелых занавесей, золотистыми полосами лежали на холодном камне пола. Она медленно приподнялась – и острая, жгучая боль между бедер мгновенно вернула ее в прошлую ночь. К его рукам, к ласкам, которых она не просила. К тому, как он вошел в нее без единого ласкового слова… но потом спросил, больно ли ей.

Дверь приоткрылась. В комнату вошла невысокая женщина с корзиной в руках.

– Доброе утро, госпожа, – голос был мягким, но без заискивания.

Тэсса узнала Линару. Служанка. Проводница. Единственная нить к реальности в этом каменном лабиринте. Круглое лицо с румяными щеками, карие глаза, хранящие осторожную теплоту. Темные волосы – тугая коса. Простое чистое платье с аккуратными заплатками. Тонкий браслет на запястье – чей-то подарок, островок нежности в суровом мире.

– Его Величество прислал лекаря, – Линара отодвинула занавес у кровати. – Вам нужно осмотреться.

– Зачем? – Голос Тэссы звучал хрипло.

– Чтобы убедиться… – Линара слегка покраснела, избегая прямого взгляда, – …что все в порядке. После… вчерашнего.

Тэсса сжала губы. Лекарь. Не жалость. Проверка трофея. Убедиться, что «собственность» не повреждена.

– Мне не нужно, – пробормотала она.

– Приказ короля, – ответила Линара, мягко, но с непоколебимой твердостью камня этих стен.

Вошел пожилой мужчина. Седые пряди бороды, внимательные глаза, лишенные любопытства. Осмотр был быстрым, профессиональным, унизительно отстраненным. Мазь от боли. Травяной отвар «для успокоения нервов».

– Ничего серьезного, – сказал он Линаре. – Но покой пару дней не помешает. Я передам Его Величеству.

Покой? Тэсса едва не рассмеялась. В этом каменном гробу, где каждый скрип двери мог быть его шагом? Где тень от факела напоминала его фигуру над ней?

Но он не пришел. Ни в тот день. Ни на следующий. Тишина его отсутствия была громче угроз.

На третий день, когда стены комнаты начали давить, Линара твердо заявила:

– Вечно сидеть нельзя. Пойдемте, покажу замок.

Они шли по бесконечным коридорам. Мимо залов, где гобелены замерли в вечных сценах охоты и кровавых битв. Линара рассказывала о Зале Советов, о Тронном зале, о кабинете и библиотеке короля с тихой гордостью, как о своем доме.

– А это? – Тэсса указала на узкую, уходящую вниз лестницу, от которой веяло сыростью и чем-то… металлическим.

Линара резко нахмурилась, побледнев.

– Туда нельзя. Никогда. – Ее голос стал шепотом. – Темницы. И… комната допросов. Его Величество… не терпит там посторонних. – Она схватила Тэссу за рукав, торопливо уводя прочь. Холодок страха пробежал по спине девушки.

Позже они сидели на внутреннем дворе, кутаясь в плащи, глядя на тусклый диск северного солнца. Линара неожиданно нарушила тишину:

– Знаете… мне здесь хорошо. – Она смотрела куда-то вдаль. – В Реймевике… было тяжело. Огненные горы помните? Завоевали. Отец погиб. Мать… продала меня трактирщикам за медяк. – Она встряхнула головой, словно отгоняя тень. – Но здесь… Здесь порядок. Греймарк под Александром… тверд. И здесь… мой Эрик. – Улыбка озарила ее лицо, смывая годы осторожности. Она положила руку на плоский живот. – Надеемся… скоро.

Тэсса смотрела на нее, пораженная. Женщина из завоеванных земель… мечтала о ребенке здесь. В логове человека, который сломал ее жизнь.

– Разве вы не боитесь? – вырвалось у Тэссы. – Он…

– Король? – Линара покачала головой. – Строгий. Но справедливый. Защитит, если не предашь. У него… есть причины быть льдом. – Она взглянула на Тэссу, и в ее глазах читалось не оправдание, а понимание тяжелой правды.

Справедливый. Тот, кто взял ее силой. Кто клялся стереть ее народ в пепел. Кто, возможно, отравил брата… Но тот же, кто отпустил Роана. Кто прислал лекаря. Кто спросил, больно ли ей. Хаос мыслей сжимал виски. Тэсса молчала, пока наконец не прорвалось:

– Почему? Почему он… такой? Будто вырублен из ледяного сердца зимы?

Линара вздохнула, ее взгляд стал далеким, погруженным в прошлое.

– Он… не всегда был льдом. Я помню… его смех. Редкий. Как солнце после долгих дождей. Юный принц… прекрасный. Мать его, королева, розы разводила… – Она замолчала, собираясь с мыслями. – Бегал с нами, детворой кухонной. Сестренку свою, маленькую, подкидывал в воздух… та визжала, королева кричала: «Александр, осторожней!» – но в глазах у нее смеялось солнце… – Голос Линары дрогнул. – А потом… пришли они. Из Вечнолесья. Шпионы. – Она выдохнула, и в ее глазах вспыхнула старая боль. – Ночь. Пятнадцать лет назад. Подожгли Башню Луны… где спали королева и принцесса. Александр был на охоте… Король в отъезде… Их не спасли. Не успели… – Линара замолчала, глотая ком в горле. – Он вернулся… на пепелище. И тишину… такую густую, что кричать в ней было бессмысленно.

– Отец его… – Линара понизила голос до шепота, озираясь, будто стены могли слышать. – …сошел с ума. Совсем. Заперся в Северной башне. А Александра… – Она замялась, боль отразилась на ее лице. – …выгнал. Винил его. Кричал… что если бы не их ссора, Александр не сбежал бы в охотничий домик… мог бы спасти их… – Она сжала руки. – Говорили… бил его. Пока… сам не умер. Шрамы… – Линара бросила быстрый взгляд на Тэссу, полный немого вопроса. —Вы ведь видели…

Тэсса сидела неподвижно. Слезы текли по щекам, но она их не чувствовала. Глухо, словно сквозь вату, прозвучали ее слова:

– Он просто… замерз.

Линара вдруг схватила ее холодную руку, сжимая с силой.

– Поймите. Он ненавидит не только Вечнолесье. Он ненавидит мысль, что кто-то из ваших… может быть хорошим. Потому что если так… – Голос ее сорвался, – …значит, они умерли зря.

Где-то в вышине завыл ветер. Длинный, скорбный стон, пронизывающий камни до самого основания. Тэссе показалось, что это стонет сам замок – огромный, холодный саркофаг, пропитанный пережитым горем. Теперь она знала.

Тишина после слов Линары звенящей пеленой окутала Тэссу. Она застыла, будто одна из ледяных статуй в коридорах. В ушах гудело. Перед глазами – отец. Его улыбка, когда он качал ее, малютку, на руках. Его голос: "Война, дочка… это когда даже хорошие люди делают ужасные вещи…" И вдруг – другой образ. Ночь. Факелы. Башня Луны, пожираемая пламенем. "Пятнадцать лет…" Даты совпадали. То самое время. То последнее задание Ориона Третьего, из которого отец не вернулся.

Нет. Мысль ударила, как обухом. Не мог. Не для этого. Но картина не уходила. Шпионы из Вечнолесья. Пожар. Задание отца. Вещи складывались в жуткую, неотвратимую мозаику. Петля сдавила горло, перекрывая воздух.

– Он… – хрип вырвался против воли. Голос был чужим. – Мой отец… был среди них? Среди тех, кто…?

Линара резко вдохнула. Все краски сбежали с ее лица, оставив мертвенную бледность. Глаза расширились от ужаса и внезапного, леденящего понимания. Она не произнесла ни слова. Ее взгляд – чистый, немой ужас – был красноречивее любых подтверждений.

Тэсса вскрикнула – коротко, глухо, как под ударом ножа в живот. Мир опрокинулся. Камень двора ушел из-под ног. Она рухнула на колени, судорожно вцепившись руками в живот. Боль была невыносимой, разрывающей – будто когтистые руки вырвали из нее что-то живое, оставив лишь зияющую, окровавленную пустоту. Те же руки, что когда-то держали факел у детской кроватки в Башне Луны.

– Он убил их… – хриплый шепот вырвался сквозь спазм, вонзился в холодный камень под ней. Слезы жгли кожу, как расплавленный свинец. – Мой отец… убил его мать.

Ветер выл в башнях, подхватывая этот шепот, унося его в холодное небо – эхом крика, застрявшего в этих камнях пятнадцать лет назад.

Глава 9

Холод кабинета короля Александра Греймарка въедался в кости глубже, чем зимний ветер. Каменные стены, пропитанные дымом старых пожаров, стрельчатые окна, впускающие лишь унылый свет хмурого неба, массивный стол, заваленный картами и письмами с кровавыми пометками – все здесь дышало ледяной мощью и памятью пепла. Сам король стоял у окна, темный силуэт на фоне свинцовых туч. Молодой, но будто изрубленный годами скорби, лицо, отмеченное морщинами у глаз и жесткой линией губ. Во взгляде, устремленном вдаль, вечно плясали отблески того самого огня. Тяжелая, лишенная блеска корона лежала на столе рядом с… маленьким, обугленным осколком резного дерева. Розы угадывались в обгорелом узоре.

Стук в дверь, гулкий, как удар по гробу. Стражи втолкнули Тэссию. Она качнулась, цепляясь за дверной косяк, но выпрямилась, гордо вскинув подбородок, несмотря на мертвенную бледность и тень под глазами от бессонной ночи. Ее глаза, цвета первой листвы Вечнолесья, метнулись к королю, полные животного страха и упрямства, что горело глубже.

– Вечнолесье, – голос Александра был низким, ровным, как заточка кинжала о камень. Он не оборачивался. Запах старого дыма, вечный спутник этого кабинета, стал гуще.

– Да, Ваше Величество, – ответила Тэссия. Голос дрожал, но звучал четко, отчеканивая каждое слово.

Он медленно повернулся. Взгляд, ледяной и всевидящий, скользнул по ней – от дрожащих рук, спрятанных в складках платья, до слишком прямых плеч. Подошел к столу. Пальцы, длинные и сильные, с белыми от напряжения костяшками, сжали обугленную щепку. Дерево хрустнуло под давлением.

– Знаешь? – спросил он, и в ровном голосе вдруг появилась трещина. – Осколок рамы. Портрета моей сестры. Алианы.

Тень скользнула по его лицу – теплая, страшно далекая, как мираж в пустыне.

– Малютка. Обожала мамины розы. Белые… алые… – Он замолчал, глядя сквозь Тэссию, в прошлое. – Каждое утро. Зимний сад. Они с матерью… смеялись. Звук ее смеха… как колокольчик. Это был их мир. Их тихий ритуал.

Тень погасла, смытая внезапным приливом адского пламени. Он швырнул щепку на стол с таким треском, что Тэссия вздрогнула.

– Их больше нет! Алианы! Матери! – Голос сорвался, наполняясь хриплой, животной яростью. – Вечнолесье! Подкрались ночью! С факелами! Сожгли всё! Всё, что было мне дорого! Единственных, кому я мог… доверить… – Он резко отвернулся к окну, сжимая кулаки так, что сухожилия выступили, как канаты. Спина его была напряжена, как тетива лука. С их гибелью в нем умерло все тепло. Остался только пепел, тяжелый и едкий, как гарь на языке. И лед, сковывающий изнутри. Чувства – роскошь для живого мертвеца.

Он повернулся к Тэссии снова. Лицо – каменная маска ненависти, высеченная скорбью. Девушка стояла неподвижно, бледная как стена за ее спиной, зная страшную тайну, которую несла в себе, как занозу. Тайну, которая должна была убить последние призраки надежды.

– И после этого… Должен ли я быть милосердным? К вам? – Он сделал шаг вперед, и холодный воздух кабинета словно сгустился вокруг него. – Ты хочешь, чтобы я считал людей Вечнолесья хорошими? Скажи!

Тэссия вдохнула. Воздух обжег легкие. Его слова о сестре, о розах… Они пробили броню ее ненависти, найдя жуткий отклик в глубине. Она чувствовала запах гари от той щепки, воображала смех девочки, затихающий в крике.

– Ваше Величество… – Голос сорвался на первом же слове. Губы задрожали. Ком горячего стыда и ужаса встал в горле. Слезы, предательские, неудержимые, выступили на глазах, скатились по щекам, оставляя на коже мокрые, холодные дорожки. Она не могла сдержать их. Правда, которую она несла, была тяжелее каменных стен Дарнхольда.

– Мы все теряем… – прошептала она, голос хриплый, прерывистый. – По обе стороны границы… Вас считают монстрами… как и вы нас… Но среди нас есть и целители, и певцы… как и среди вас есть матери, мирные люди… А есть… убийцы.

Она сглотнула, пытаясь выдавить слова сквозь спазм в горле. Отчаяние, острое и холодное, сжимало грудь.

– Я… я только что узнала… – Шепот стал едва слышным, полным само разрушительной силы. – Кто возглавлял тот отряд… Тот роковой набег…

Она подняла на него глаза, мокрые от слез. В них читался чистый, немой ужас и полная потерянность души, выбитой из-под ног.

– Кто же, маленькая дикарка? – Голос Александра был тише, но от этого только опаснее. – Кто?

– Мой отец, Ваше Величество. – Слова вырвались, как последний вздох. – Мой отец… Фенрис. Он… он выполнял приказ Ориона Третьего. Шпионскую вылазку… которая обернулась адом. И… он погиб там же. В огне. Или от ваших мечей… – Она закрыла лицо руками, тонкие плечи затряслись от беззвучных рыданий. Соль слез щипала губы.

Лицо Александра, красивое и жестокое, исказилось. Казалось, сама тень от окна сдвинулась, накрыв его. Он молчал, впитывая это признание, каждый слог – как удар молота по наковальне его души. Ее отец. Фенрис. И этот человек… был отцом этой девчонки? Его взгляд скользнул по ее хрупкой фигуре, сгорбленной от рыданий, по дрожащим плечам, по слезам, стекающим на веснушки. Ярость, которая кипела в нем секунду назад, схлынула, оставив после себя ледяной, оглушающий шок. Дочь убийцы. Дочь того, кто обратил его жизнь в пепел. Логика, выжженная годами ненависти, требовала одного – уничтожить. Отплатить болью за боль, пеплом за пепел.

Он сделал резкий шаг вперед. Голос его прозвучал как удар плети, но внутри что-то глухо треснуло, как ломающийся лед:

– Ты видишь эти слезы? – Он бросил слова в ее сломленную фигуру. – Это лишь начало. Ты будешь плакать, пленница. Реками. За отца. За Вечнолесье. За все. В твоем лице я вижу зло, погубившее мой дом! Я заставлю тебя страдать сильнее, чем в ту ночь! Сильнее, чем ты можешь представить!

Но внутри его души бушевал иной ураган. Голоса рвали его на части:

Посмотри на нее! Она сломана этой правдой сильнее, чем любая пытка. Нет! Гасни, слабость! Она – дочь Фенриса! Тень пламени! Видишь только врага! Сожги эту жалость дотла!

Он стоял, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. Его внешняя оболочка – король-мститель, высеченный из ненависти и льда – все еще была непоколебима. Но внутри рушились дамбы. Смятение. Шок. И что-то еще… что-то опасное, щемящее, похожее на запретную, безумную жалость. Он ждал ненависти в ее глазах, а увидел разбитое зеркало собственной потери. Игра пошла не по его правилам. Сердце, которое он считал окаменевшим пеплом, вдруг сжалось, глядя на слезы дочери своего главного врага. Проигрыш витал в ледяном воздухе, и ставка – его собственная душа – внезапно показалась слишком высокой.

Дверь кабинета захлопнулась за спиной Тэссии с глухим, окончательным звуком, словно гробовая крышка. Она плыла по ледяным, мрачным коридорам Дарнхольда, не чувствуя камня под ногами. Факелы на стенах расплывались в ее затуманенном слезами взоре желтыми, дрожащими пятнами. Стражи толкнули ее в комнату. Дверь закрылась.