скачать книгу бесплатно
Взять и забавы ради приворожить барского прихвостня? Пусть знают тетки, что и Алена – уже совсем не девчонка.
– Как живете, сестрицы? – гость уселся на лавку, наконец-то снял шапку, устроил рядом с собой. Волосы на его темени не особо частые. Мог бы снадобье купить для их густоты, ведь не стар.
– Живем-можем. Ты по той просьбе барина? Отсыпем сейчас тебе зелья, сестра как раз приготовила. Да только не будет проку. На роду его так написано, – сказала Марфа.
– Не выйдет ничего. Другой за него будет жить, – поддакнула Таисия.
– Что это значит? – не понял гость.
– Карты так говорили, – ответила тетка, не внеся ясности.
Но уточнять он не стал:
– Нет, не из-за этого я тут сегодня. Только, может, сначала угостите с дороги?
Алена тоже хотела привлечь мужское внимание и поспешила к бутыли с настойкой, но Таисия опередила: вынула из-под стола другую. Плеснула гостю полную кружку.
– Эх, крепка! Но и вкусна. Из чего же вы ее гоните? Признайтесь хоть раз.
Таисия, наливая и себе тоже, улыбалась.
– Вишня. Можжевельник. Белый гриб. Березовая кора. А еще кое о чем тебе и знать не надо.
Алена уселась рядом с приезжим на лавку, но он по-прежнему не обращал на нее внимания – как и тетки, помогавшие справиться с настойкой. Ей-то и не наливали, по привычке считая маленькой.
– Так вот что я приехал, сестрицы, – поглаживая под столом колено Таисии так, что Марфа не замечала – но зато отлично видела Алена – начал барский управляющий. – Барыня-то, Ольга Михайловна наша, совсем рассудком померкла. Слыхали наверняка: младенца, в усадьбу подброшенного, ночью вчера на лопате в печи зажарить пыталась.
Алена округлила глаза. Младенца? В печи? Вот история! Удавленная Пелагея с ее супом тут же померкла.
Однако тетки интереса не проявили.
– Было дело – слыхали. Ветер надул, – Марфа подбросила поленьев в очаг.
Вот как? Но почему же о столь необычном случае и словом не обмолвились за весь день?
– И то верно: ветер, говорят, вчера расшалился. Стало быть, худо барыне. Многие думают – не жилица. Тело хоть и хворает, а все еще здесь, но душа не пойми где. Мучается оттого, что и объединиться, и расстаться они не могут. Уже бы или то, или то.
– А ты, значит, барыне решил помочь, занемогшую душу разделить с недужным телом? – Таисия наклонилась к гостю так, что явно виднелась ямка, разделяющая высокую грудь.
Он хмыкнул, отхлебывая настойку.
– Можно сказать. Да только не нужна мне порча. Не должна барыня взять и умереть.
– То есть, ты хочешь, чтобы осталось только тело, но без души?
Вечер продолжал поражать открытиями: о таком способе Алене прежде даже не слышала. Да и на что ему это? Увы, но о причинах, которые привели в лесной дом, гостей не принято спрашивать.
– Да… Дело тут непростое, – задумчиво отозвалась старшая тетка.
– Но если поможете – уж не обижу.
– Душу барыни мы от тела отгоним, – размышляла Марфа. – Но место ее на время, пока дорога назад не забудется, надо кем-то занять.
И обе тетки посмотрели на Алену.
Глава 4. Непонимание
Брайс решила больше не понимать по-русски. Чем больше она узнавала новых слов, тем менее ясным становилось происходящее.
Сначала она не могла взять в толк, почему прислуга миссис Орлов называет существо, которое хозяйка сунула в печь, малышом? Не иначе, как очередное жуткое верование, которыми так богаты эти странные земли. Дрожь охватывала при мысли, чьим ребенком тут считают такое создание – и Брайс быстрее перебирала четки, прося Деву Марию избавить ее от знания этой легенды.
Но дальше стало еще более непонятно. И Брайс, хотя была уверена, что значение слова, которое повторялось вокруг беспрестанно, ей ясно, на всякий случай сверилась со словарем, захваченным из Гилфорда и стоившим ей пять пенсов. Книга уверенно подтвердила: прислуга с необъятной, недоступной для определения наглостью убеждала мистера, что не чудовище пыталась сжечь хозяйка, а живого человеческого младенца.
Явно заранее сговорившись, они гнусно оклеветали миссис – и причины столь подлой лжи также оказались недоступны пониманию Брайс. Что хотели с ее помощью выгадать эти низкие люди?
А что же сам мистер Орлов? Перед тем, как лишиться чувств в кухне, Брайс четко слышала его голос. Значит, он видел все собственными глазами – но тогда зачем расспрашивать слуг?
Нет. Больше ничего из того, о чем говорили в усадьбе, Брайс понимать не желала.
Однако и миссис Орлов внезапно перестала понимать Брайс. Раньше она говорила с экономкой по-русски, а та отвечала ей по-английски. Теперь же, услышав британскую речь, она сказала:
– Я тебя не понимаю.
Это произошло через несколько дней после того, как проклятое любопытство толкнуло Брайс заглянуть в траву. Миссис Орлов, очевидно, потрясенная реакцией супруга, поверившего наветам слуг, наверняка получила нервное расстройство и потому не покидала своей спальни. А затем вышла оттуда ранним утром, едва рассвело.
Сама Брайс только-только проснулась и направлялась в кухню. Хотя и экономка, и управляющий обычно трапезничали в столовой, лгунья кухарка еще ни разу не смогла приготовить правильную глазунью. Брайс сейчас совсем не хотела заниматься ее обучением и собралась поджарить пару яиц на завтрак сама. И по пути из своей коморки на третьем полуэтаже – здесь его называли словом «чердак» – едва не столкнулась с неожиданно вышедшей из спальни миссис Орлов.
– Гуд монинг, мэм! Итс ту сун, – приветливо поздоровалась Брайс. И в ответ услышала ту самую фразу, которую никак не ожидала.
Но дальше стало хуже.
– Кто ты? – спросила миссис Орлов.
Душевное спокойствие, очевидно, к ней еще не вернулось.
– Брайс, мэм. Энн Брайс. Ер хаускипэр.
– Брайс, – повторила миссис. И вдруг глаза ее помутнели: их как будто заволокло изнутри дымом. Ошарашенная Брайс непроизвольно сделала шаг назад, но взгляд миссис Орлов снова стал обычным.
– Нюта, – сказала она.
Экономка с облегчением несколько раз кивнула. Как видно, расшатались от ужасного зрелища в кухне и жизни в непривычной среде и нервы Брайс: она стала слишком впечатлительной.
Миссис Орлов направилась к узкой лестнице, ведущей наверх. И зачем хозяйке с утра пораньше лично идти в комнаты прислуги, тем более, когда в доме, как и положено, появились колокольчики? Брайс невесело отметила, что обитатели имения не торопятся к ним привыкнуть, и предложила помощь миссис Орлов. Но та скривила губы и проследовала дальше.
К полудню Брайс вполне убедила себя, что поведение миссис показалось ей странным лишь из-за игр собственной фантазии. Но после произошла очередная непостижимая вещь: миссис Орлов призналась мистеру в том, чего не делала.
Когда мистер Орлов бывал дома, он любил совместные ланчи (тут их называли обедами), потому все – хозяева, экономка и управляющий с непроизносимой фамилией – собрались в столовой. Брайс не слишком нравились эти общие приемы пищи: она ощущала себя не вполне на своем месте и стеснялась общества мистера и его помощника. Брайс охотно бы поела у себя в комнате, заодно оценив ее взглядом хозяйки: какой предстала перед нею экономка?
Подавали на стол не по правилам. С самого прибытия Брайс пыталась обучать прислугу, но та упрямо ссылалась на непонимание и продолжала делать все по-своему. Экономка в очередной раз отметила про себя с глубоким неудовольствием, что исключительно неверно первым блюдом подавать пироги, и только за ними – столовые приборы, да еще и охапкой, а следом суп.
До супа говорил управляющий. Если Брайс верно разобрала его речь, которую некультурно затрудняло жевание, он жаловался хозяину на помещение для хранения продуктов. Расположенное в деревне, оно было сломано. Хмурый мистер Орлов слушал явно невнимательно. Но когда кухарка – за столом в таком большом доме прислуживала кухарка! – принесла суп в общем блюде, миссис Орлов прервала управляющего.
– Сережа, – обратилась она к мистеру. – Зачем я это сделала?
– Что сделала, Оленька? – хозяин всегда ласков с миссис, словно с больным ребенком.
– Зачем я бросила младенца в огонь?
Именно так. И можно больше не заглядывать в словарь: все равно он в очередной раз подтвердит, что «младенец» – это именно baby, и ничто иное.
Кухарка замерла в дверном проеме, жадно слушая. В Гилфорде бы за это отказали от места: там слуги подслушивали под дверью, а не прямо в ней. Не на глазах хозяев!
– Мне не дано знать, а тебе лучше сейчас и не думать, – по-прежнему нежно ответил мистер Орлов. И накрыл ладонью руку супруги.
Но что же происходило? Рассудок миссис Орлов настолько повредился от переживаний, что вытеснил страшные воспоминания, и взамен их она поверила услышанным наветам прислуги? А может, все это только странная игра – элемент какого-то ритуала?
Чересчур для одного несчастного дня, правда? И потому вскоре после ланча Брайс направилась в библиотеку, лелея надежду обнаружить там книгу – любую! – на родном языке. Она бы утешила, навеяла мысли о доме и, пусть только на время, отогнала иные: о природе жуткого существа в печи, о помешательстве миссис и о заговоре прислуги. Но, проходя мимо кабинета мистера Орлова, Брайс услышала крик младенца.
– Мла-дэн-етс, – прошептала она.
Являться к хозяину без его зова и без веской причины недопустимо. Что бы сказала матушка? Но она не узнает: Брайс не напишет ей в своих длинных письмах, где говорит о местной природе и том, как любопытны здешние нравы.
Думая так, Брайс постучала в массивную дверь костяшками пальцев. Получилось тихо – мышиный писк куда громче. Но мистер Орлов услышал:
– Войдите!
Он стоял у окна, прижав одной рукой к груди шевелящийся сверток. В другой – ложка. На столе чашка с молоком.
– Третий день кормилицу ищем, – объяснил мистер.
Брайс не знала, что значит «кормилица». А из свертка, тем временем, показалась крохотная рука. Младенческая.
Поймав взгляд Брайс, мистер Орлов повернул к ней сверток. Теперь она видела и лицо. Вполне человеческое.
– Видите, Анна, она цела. С девочкой все в порядке.
Цела? Девочка?
– Ноу! Ноу бэби! – воскликнула Брайс.
– Да, та самая девочка. Это ее Ольга Михайловна тогда…– он запнулся. – Но вы же сами все видели, верно? Понимаю, что сложно поверить. Настоящее чудо, что на ней ни царапины.
Да, Брайс все видела. Но то, что она видела, определенно не было девочкой. И человеком тоже. Зубы… Язык… А кожа! О, пресвятая Дева Мария!..
– Потэйто! – с брезгливостью Брайс вспоминала отростки, похожие на картофельные ростки.
– Потита, – кивнул мистер Орлов, покачивая сверток. – Фемида – правосудие, Афродита, как помню, любовь. А богиня чего Потита? Я позабыл. Но неважно, имя хорошее. Пусть будет Потита.
Нет, Брайс определенно больше не хотела понимать по-русски.
Глава 5. Без креста
Англичанка взяла и убежала. Повернулась – и только и видел Орлов в двери черный силуэт. Не в силах она после пережитого поверить в чудесное спасение малышки.
– Потита. А что, неплохо звучит, – шептал, укачивая ребенка, Орлов.
Похоже, ей нравилось: смеялась и агукала. Хотя она почти всегда улыбалась, солнечная девочка.
– А потом и мамка твоя найдется, да? – Орлов ткнул носом бархатистый, сладко пахнущий лоб. – И ты пойдешь домой.
От этих слов где-то внутри кольнуло. За три неполных дня он, похоже, успел привязаться к ребенку.
Возраст малышки Орлов определить бы не взялся. Но Фрося с Марусей по пухлости щек и тому, как девочка держит голову и пытается хватать ручками, решили, что месяца три с половиной.
И при том крестика на младенце не было. Орлов еще в первый день обратил внимание, и после кухарку с Тарасом спрашивал: куда пропал?
– Нет, батюшка! Как мать родила в траве лежала и без креста, – отвечали те.
Но все равно он велел и двор, и кухню проверить. И сам в траве посмотрел: вдруг веревка случайно оборвалась, и он там лежит. Но крест не нашли.
Выходит, младенца до сих пор не крестили. Иначе что ж за мать могла снять крестик перед тем, как оставить ребенка у чужого порога? И даже если вдруг допустить, что есть из корысти и на такое способные, то причины на то все равно не было: при крещении отец Алексий надевал деревенским простой латунный крест. Он ценность только для души представлял, а никак не для кошелька.
Так что малютка для Христа еще не рождалась. Может, потому и спросила Ольга: почему едва не загубленная душа – христианская?
И, как подозревал Орлов, в этом крылась и причина, по которой кормить малышку деревенские бабы не хотели. Очередное зерно в почву, богато удобренную слухами и суевериями. А Щукин – уж Орлов его знал – тушить огонь не спешил, и хорошо, если еще сам не подливал в него масла. И уж наверняка с небольшим рвением искал управляющий и мать малышки.
– Как видно, самому мне придется поисками заняться, – сказал Орлов девочке. – Схожу в деревню, а заодно и о крещении твоем договорюсь.
Оставив ребенка на попечении Маруси, Орлов вышел на крыльцо. Увядающее октябрьское солнце ласкало нежно, свежил послеобеденный воздух – еще теплый, он пах по-осеннему. Орлов решил, что пройдется до деревни пешком.
Мощеная дорожка, опоясывающая усадьбу, направо вела к садам, превращаясь в грунтовую, а затем выводила на дорогу в город. Налево она шла, огибая два дуба-великана, к деревне – туда менее четверти часа ходьбы.
В верхушках деревьев сварливо трещали птицы. В высокой траве колыхнулось, на миг показались уши – промелькнул заяц. Орлов шел небыстро и останавливался временами, вдыхая глубже. Думал. Детство, юность, зрелые годы – сколько же раз он бегал, ходил, ездил по этой дороге? С отцом и один, с деревенским дружком Гришкой и городским Евгением, с Ольгой, с Щукиным – всех лиц не перечесть. И с ней, конечно.
Но для тех воспоминаний не время. Гнать их! Лучше о малышке подумать. А любопытно, какая малютка родилась бы у них с Ольгой, если бы Господь был более милосерден. Но он не таков: вместо того, чтобы дать Орлову младенца, грозит отнять и жену.
Болезнь так меняла ее, что временами она делалась незнакомкой. А ведь казалось, что все позади, что худшее произошло на крыше городского особняка. Ольга яростно отбивалась, прося не мешать: ее ждут, она должна поспешить. Порезы от тонких ногтей на руках, шее, плечах Орлово давно зажили, но шрамы от них остались на теле, равно как и в душе.
Перед тем, как это случилось, она почти перестала спать. Жаловалась – мешают голоса под кроватью. Перепугала каменщика, пришедшего перекладывать печь: встала за его спиной, читая стихи.
Но после, еще до отъезда в Орловское, вдруг все прошло. Она проснулась, и светлый взгляд был осмысленным. Орлов на радостях так ни о чем и не спрашивал и твердо решил о случае позабыть.
Но не вышло. И если в городе были доктора, то здесь, в глуши, никогда нельзя предсказать, что почудится Ольге снова и чем все закончится. Однако Орлов продолжал отрицать болезнь жены. Стоило темным временам отступить, как он убеждал себя, что недуг не настолько серьезен, соглашался с Ольгой, что причин возвращаться нет, что в имении им живется привольнее и дышится легче, и что все он преувеличил. И настолько преуспел в самообмане, что даже покидал Ольгу, оставлял одну – о, как безответственно! Как глупо и преступно!..
И теперь все повторяется снова. Ночные блуждания по дому – в белой сорочке со свечой в руке Ольга делалась похожей на призрак. Странные, неуместные, чудовищные слова. Иногда она опять его не узнавала: как отшатнулась, когда Орлов хотел ее поцеловать! И все же – да, неправильно, и не исключено, что даже губительно – в глубине души он продолжал верить, что ей станет лучше. Без городских докторов, и, главное, без расставания.
Вот и деревня виднеется, позолоченная октябрем. А дорога троится. Теперь, если свернуть налево, встретишь поля, направо она упрется в деревянную деревенскую церковь, за которой раскинулось кладбище. Если же продолжать идти прямо, дорога, разрезав деревню напополам, создаст улицу и выведет к реке.
