banner banner banner
Колыбель качается над бездной
Колыбель качается над бездной
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Колыбель качается над бездной

скачать книгу бесплатно


Из люка возле капсулы показалась бычья шея одного из преследователей, увенчанная бритой потной головой. Маленькие поросячьи глазки зло стрельнули в него, губы изрыгнули беззвучное проклятие. Потом из люка выскочило всё тело целиком, за ним второе, затем ещё одно. У первого секьюрити в руках оказалось какое-то оружие, похожее на ручной пулемёт, но с коротким стволом и уродливо изогнутым прикладом. Троица облепила капсулу со всех сторон и тупо уставилась на беглеца, туго спеленатого ремнями. Один из них кивком головы велел ему выйти наружу: мол, хорош ерепениться, прояви благоразумие и сдайся по-доброму. Тот, что с пулемётом, видимо, главный, не стал дожидаться конца немого диалога и грохнул прикладом по прозрачной оболочке капсулы. Та отозвалась гулкой вибрацией – и только.

Выждав с минуту, главный отдал какую-то команду – какую именно, расслышать было невозможно, так как оболочка капсулы обеспечивала полную звукоизоляцию, – и вся троица отошла на несколько шагов назад. Потом главный поднял ствол и снял псевдо-пулемёт с предохранителя.

Пальцы сами вцепились в подлокотники, спазм в горле сковал дыхание, взгляд впился в воронёный ствол, в любую секунду готовый изрыгнуть порцию смертоносного свинца. Если этот урод и впрямь шмальнёт, то разнесёт капсулу в два счёта. Такая пушка запросто бетонную стену пробьёт, не то что тонкую стеклянную преграду.

Он приготовился умереть. Все его потуги оказались тщетны. Он не только не доберётся домой вовремя – он не доберётся домой вообще. А какой удачной поначалу казалась мысль с монорельсовой дорогой! Как он ловко оседлал этот грёбаный «Олимп»! Увы, всё в прошлом… Он ещё крепче сжал подлокотник. Палец нащупал выпуклую поверхность кнопки. «Только не перепутай: зелёную, а не красную!» А если красную, то что? Всё полетит к чёрту? Всё и так летит к чёрту, так к чему весь этот спектакль? Он скосил глаза на подлокотник. Кнопка, что он нащупал, была красной. И тогда он с силой, до боли в суставе, вдавил её пальцем.

Резкий толчок едва не размазал его по спинке кресла. Сильная перегрузка вдавила его в сидение. Вспышка где-то там, внизу, под ногами, на миг ослепила его, удивлённые физиономии быков-охранников, отброшенных в сторону, исчезли в клубах дыма. Могучая сила выдернула его вместе с креслом и капсулой и с бешеным ускорением швырнула вверх, в чёрное ночное небо.

Катапульта! Он катапультирован! Запретная красная кнопка сразу же обрела смысл.

6.

Светало. Далеко внизу мутными бельмами проступали снежные шапки горных пиков. Он медленно опускался в предрассветной мгле, свирепый ветер порывами налетал на беззащитную капсулу, раскачивал её и безбожно трепал, и тогда туго натянутые стропы издавали надрывный скрип, подобный скрипу вёсел в уключинах лодки. А над головой, закрыв добрых полнеба, висел купол гигантского парашюта.

Наверное, со стороны он представлял комичное зрелище: человек в ночной рубашке, с голыми коленками и одержимостью во взоре, подвешенный в пространстве, запакованный в прозрачную яйцевидную капсулу. Именно так, пожалуй, и рождались в древности мифы о богах, спустившихся с небес.

Чем ниже он опускался, тем ярче становился рассвет и тем чётче проступал рельеф безжизненной горной страны, раскинувшейся внизу от горизонта и до горизонта. В какую точку этой страны забросит его судьба, к какому берегу прибьёт капсулу капризный изменчивый ветер, он не знал. Он был одинок в этом мире, одинок, заброшен и забыт. И ещё голоден: он не ел со вчерашнего дня. Заоблачный «Олимп» давно уже умчался восвояси, моргнув напоследок кормовыми огнями. Теперь он понял, откуда взялось такое название: мифическая гора Олимп издревле считалась пристанищем божественных небожителей. А члены Триумвирата иначе как носителями божественной власти на земле себя и не позиционировали.

Он опускался уже минут двадцать. Ветер по мере сгущения атмосферы крепчал, его порывы, внезапные, резкие, шквалистые, то и дело меняли траекторию капсулы, швыряли её из стороны в сторону, раскачивали на стропах, словно маятник. Но вот купол парашюта попал в устойчивый восходящий поток, который подхватил и понёс его строго на север. Беспорядочные флуктуации капсулы прекратились, как прекратилось и снижение – на длительное время установилось горизонтальное её парение над горными вершинами. Парашют превратился в своего рода планер.

Обессиленный и уставший, вымотанный до предела треволнениями последних суток, он задремал. Очнулся он от резкого удара. С трудом вернувшись к реальности, он проводил взглядом скальную поверхность, о которую вскользь зацепилась капсула, и невольно зажмурился, когда слоёный базальт другой скалы внезапно вынырнул по правому борту и прошёл всего лишь в десятке сантиметров от него. Ветер стих, горы окутал вязкий клочковатый туман.

Он снова опускался, на этот раз окончательно и безвозвратно. Вскоре горы расступились, и парашют понёс его над каменистой долиной, обильно усеянной бурыми проплешинами колоний мха. По дну долины змеилась быстрая речушка, а по обе стороны круто вздымались вверх голые скалы, изрытые чёрными зевами многочисленных пещер. Здесь-то капсула и нашла своё последнее пристанище. Потеряв ветер, парашют безвольной тряпкой опустился на грунт, капсула клюнула носом в мшистый валун и завалилась набок. Всё, конец пути.

Нажатие зелёной кнопки привело к открытию защитного колпака и автоматическому освобождению его от ремней. Затёкшее тело плохо слушалось сигналов центральной нервной системы, однако вскоре кровообращение восстановилось, суставы вновь заработали, и он смог выбраться из капсулы наружу. Утолив жажду студёной ледниковой водой из ручья, он зашагал в северном направлении – туда, где за сотни вёрст отсюда был его дом. Ночная сорочка и домашние шлёпанцы были далеко не самой лучшей одеждой для многодневного горного перехода, но выбора у него не было. Он должен был идти, идти, идти, невзирая на холод, голод и усталость.

Он шёл уже много часов. Полдень остался позади, где-то в небесах, за плотным облачным слоем, кипело в космической пустоте неведомое и невидимое солнце. День был в самом разгаре. Ночная прохлада сменилась дневной духотой, шквалистый ветер, донимавший его во время полёта в капсуле, – полным безветрием. Долина, стиснутая с обеих сторон горными хребтами, то раздвигала свои границы, превращаясь в плоскогорье, то сжималась в узкое ущелье с нависающими над головой скалами. Безымянная речушка, струившаяся по её дну, неуклонно вела путника на север. Когда голод достиг кульминации, а шлёпанцы изодрались в клочья об острые камни, он решил сделать привал. Двигаться дальше уже не было сил. Пот катил с него градом, ночная сорочка промокла насквозь – хоть выжимай. Расположившись на большом плоском валуне, прогретом за день и густо поросшем мягким буро-зелёным мхом, он незаметно уснул. Усталость взяла своё.

Очнулся он от звука чьих-то голосов. Он не сразу понял, где находится. Возвращение к реальности было трудным и мучительным. Всё тело ломило от неудобной позы, в которой сморил его сон. Он сел, протёр глаза – и отшатнулся. Вокруг валуна толпилась группа уродливых человекообразных существ, словно сошедших с полотен Босха или Дали (древний, источенный временем проспект с избранными репродукциями великих мастеров пылился на чердаке их дома – он-то и был источником столь «глубоких» познаний творчества оных живописцев).

– Мир тебе, добрый человек! – произнесло одно из существ глухим скрипучим голосом и кивнуло в знак приветствия.

Их смуглые, обветренные, иссохшие лица изборождены были глубокими морщинами, космы седых волос венчали их туго обтянутые пергаментной кожей черепа, на плечи накинуты были длинные просторные балахоны, а костлявые, в гипертрофированных жилах руки сжимали узловатые, подстать рукам, посохи. Несмотря на свой карикатурно-уродливый облик, они не выказывали ни враждебности, ни угрозы.

Его вдруг осенило. Грейт-эйнджеры! Или «великовозрастные», как величала их молва. Эти мифические существа жили в легендах и преданиях, которые из поколения в поколение передавались от отца сыну, от деда внуку на протяжении многих-многих столетий. Их колонии, если верить мифам, были затеряны в самых отдалённых, самых глухих уголках Земли: в непроходимых тропических джунглях, в жарких безводных пустынях, в неприступных высокогорьях, в северных льдах – там, куда человеческая цивилизация не сумела или не сочла нужным дотянуть свои жадные вездесущие щупальца. В эти мифы почти никто не верил.

Однако находились смельчаки, которые под страхом самых жестоких репрессий утверждали, что эти уродливые существа – ни кто иные, как старики, сумевшие выжить в Переходную эпоху великого омоложения. Обычно таких смельчаков куда-то увозили в глухих безоконных авто, и они больше никогда не возвращались.

Слово «старик» было изъято из лексикона всех земных языков, а его употребление преследовалось по закону.

– Мир тебе, добрый человек! – повторил грейт-эйнджер.

Но незнакомец, неведомым образом оказавшийся в этом глухом горном ущелье, вновь ничего не ответил.

– Послушай, Джон Фил, – слегка двинул плечом первого старика его сосед слева, – вряд ли я ошибусь, если скажу, что этот человек прибыл из внешнего мира.

– Ты не ошибёшься, Ганс Вислер, он действительно оттуда. И он нуждается в нашем участии. Пойдём с нами, добрый человек, – вновь обратился старик к пришельцу, – мы не причиним тебе вреда. Ты получишь кров, пищу, тёплую постель и ночлег. Ты устал с дороги, тебе нужен отдых.

Ему был нужен не только отдых – ему нужна была помощь. В таком состоянии продолжать путь он не мог. И он принял приглашение.

Поселение грейт-эйнджеров насчитывало порядка тридцати колонистов. Все они были весьма преклонного возраста, встречались и глубокие старики, не способные передвигаться самостоятельно; были среди них и женщины. Местом их обитания служило несколько естественных пещер, которыми изобиловали здешние скальные образования. Люди жили здесь веками, оторванные от мира и от себе подобных. Впрочем, им подобных – то есть стариков – на земле почти не осталось, да и те были объявлены вне закона. «Старикам здесь не место!» – гласил неписаный постулат, претворённый в жизнь ещё на заре Эпохи вечной молодости. Никто уже сейчас не помнил, как, куда и каким образом исчезли с планеты все старики. Вернее, почти все.

Его разместили в одной из пещер, плотно накормили, напоили отваром из целебных трав и уложили в постель, устроенную из шкур диких животных. Сытый и обогретый, он вновь заснул.

Когда он проснулся, была уже ночь. В центре пещеры весело потрескивал костёр, от которого исходили живительное тепло и терпкий аромат горелой хвои. Возле костра сидело несколько убелённых сединами стариков.

Он поднялся со своего ложа. Силы вновь вернулись к нему, а вместе с силами и вера в благополучный исход его миссии. Он готов был двинуться в путь немедленно.

Однако один из стариков, угадав его намерение, остановил его жестом руки.

– Сядь рядом с нами, чужестранец.

Он повиновался и сел у костра.

– Расскажи, чужестранец, что нового во внешнем мире. Так же раздирают его вражда и ненависть, как и семь веков назад?

– У нас нет ни вражды, ни ненависти, уважаемый хозяин. Но у нас случаются войны.

– Мне уже более семисот лет, остальным поселенцам столько же. В вашем мире столько не живут, несмотря на вечную молодость и бессмертие. Потому что, как ты сказал, у вас случаются войны. Случаются с завидным постоянством. И они уносят лучших.

– Войны необходимы. Они регулируют народонаселение, расчищают место для новых поколений.

– Вот и нас когда-то таким же образом «расчистили», – печально произнёс старик. – Ты, наверное, уже понял, чужестранец, в какое общество попал?

– Вы – старики. Грейт-эйнджеры. Те, кто объявлен вне закона и подлежит локализации.

Старик расхохотался скрипучим невесёлым смехом.

– Ты повторяешь избитые тезисы официальной пропаганды, чужестранец. Разве быть стариком – тяжкое преступление? За что нас преследуют, за что объявили вне закона? Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое, хотим радоваться жизни, насколько это ещё в наших силах. Бессмертие настигло нас уже в преклонном возрасте, но разве мы в этом виноваты?.. Ладно, оставим эту неблагодарную тему в покое. Ответь лучше, куда путь держишь, какими судьбами забросило тебя в наши земли?

– Завтра ровно в полдень объявлено начало тотальных военных действий. Очередной войны, если говорить проще. К этому времени я должен попасть домой, чтобы спасти семью от убийц.

– Где твой дом, чужестранец?

Он назвал.

– Ты не успеешь, – убеждённо сказал старик. – Но тебе всё равно надо спешить. Мы окажем тебе посильную помощь: дадим обувь, посох и пропитание на три дня, а также проводника, который доставит тебя до границ наших земель. Дальше пойдёшь сам.

– Спасибо, добрый старик.

– Одно условие, чужестранец. Ты никому не расскажешь о нашей колонии. Иначе сюда нагрянут «чистильщики», и тогда от нашей маленькой общины не останется даже воспоминаний.

– Я буду нем, как могила.

– Тогда собирайся. Ты выходишь через четверть часа. Проводник зайдёт за тобой. Прощай, чужестранец.

7.

Он вновь остался один. На рассвете проводник, один из обитателей общины стариков, простился с ним и отбыл в обратный путь, в земли мифического племени грейт-эйнджеров. Ровно в полдень с запада, со стороны океана, донёсся глухой рокот канонады. Это могло означать только одно: военные действия начались. С этого момента любой встречный становился потенциальным врагом – убийцей, скальпером или обычным любителем поживиться за чужой счёт. Ибо закон в ближайшие две недели был на стороне тех, кто убивал, срезал скальпы и грабил всех без разбору. Столь радикально-тривиальным способом решалась на территории Единого земного государства демографическая проблема.

Когда-то, много веков назад, человечество лелеяло мечту о космической экспансии, о колонизации пригодных для жизни инопланетных миров, о расселении земных homo sapiens на территории обозримого Космоса и даже за его пределами. Однако наука не поспевала за полётом безудержной фантазии землян, а мечты о покорении безбрежных просторов Вселенной так и оставались мечтами. «Железная катастрофа» лишила фантазёров и мечтателей последней надежды. Отныне человечество обречено было вариться в собственном соку, в отдельно взятом замкнутом планетарном пространстве. А избыток человеческого материала, который в условиях тотального бессмертия рос в геометрической прогрессии, «локализовался» силами самого же человеческого материала – то есть путём взаимоуничтожения. Вообще, слово «локализация» с некоторых времён стало весьма популярным и вытеснило из обихода такие слова, как «уничтожение» и «ликвидация».

Однако исторические экскурсы, казусы демографической политики и этимология расхожих терминов сейчас мало волновали его. Все мысли его были только об одном: о жене и близнецах. Смогут ли они защитить себя? Выстоять в этой братоубийственной резне? Если они погибнут… о, нет! Лучше не думать об этом, не думать, не думать…

Шёл уже третий день пути. Запасы пищи, оставленные ему заботливыми грейт-эйнджерами, подходили к концу. Давно уже остались позади горные кряжи и остроконечные снежные вершины, путь его отныне пролегал по равнинной местности. Он обессилел, не столько от физической усталости, сколько от мыслей, одолевавших его. Каждая улетавшая минута казалась ему той самой, последней, после которой ничего уже поправить будет нельзя, а жизнь его уподобится беспросветному мраку. Но он всё-таки шёл, надеясь на чудо – хотя и не верил в него.

Он старательно обходил деревни, сёла и города, опасаясь засады скальперов: банды этих отморозков обычно околачивались на ближних подступах к населённым пунктам, отлавливая одиноких путников и скальпируя их. Ведь за скальп взрослого мужчины государство отваливало аж по сто баков! Весьма немалая сумма за плёвую работёнку, не так ли?

К исходу дня он вышел к безымянному полустанку. Порыв знойного сухого ветра донёс до него тошнотворный сладковатый запах разлагающейся плоти. Полустанок был совершенно безлюден, если не считать десятков трупов, в беспорядке разбросанных вдоль железнодорожного полотна. Тучи мух роями кружились над вздувшимися от жары телами, стаи стервятников и полчища крыс жадно пожирали мёртвую плоть. А на путях стоял разграбленный пассажирский поезд.

Он замер, не в силах ступить больше ни шагу. Жуткое зрелище массовой смерти парализовало его. Он брезгливо зажал нос и, с трудом пересилив себя, двинулся вдоль состава, держась на значительном расстоянии от него. Беглого взгляда на неподвижные тела умерщвлённых пассажиров было достаточно, чтобы понять, что здесь поработала банда профессиональных убийц: все мертвецы были оскальпированы. Особым шиком у скальперов считалось снять плоть с головы живой ещё жертвы, так, чтобы не порезать лишних сосудов и успеть увидеть биение артерий и пульсацию нежно-белой мозговой ткани, пока жизнь ещё не покинула несчастного. По слухам, они даже устраивали своеобразные соревнования в мастерстве виртуозного владения ножом.

Казалось, состав не кончится никогда. Он едва сдерживал тошноту и старался не смотреть на трупы, но взгляд помимо его воли вновь и вновь возвращался к плодам человеческой алчности и жестокости. Вид чужой смерти всегда завораживает, даже если эта смерть и вселяет ужас – такова уж природа человека. Но его сейчас интересовало другое: он искал багажный вагон. Некое смутное подозрение, ещё не оформившееся в конкретную мысль, всё более и более овладевало им.

Нужный вагон оказался почти в самом конце состава. Он сразу узнал его: багажный вагон отличался отсутствие окон и разбросанной возле него поклажей. Чемоданы, рюкзаки, дорожные сумки, полиэтиленовые пакеты, когда-то бережно перевязанные верёвками или стянутые ремнями, набитые купальными принадлежностями, курортными сувенирами, подарками для родных и близких, томиками стихов или детективов карманного формата, которые обычно берут в дорогу, чтобы скоротать время в пути или на пляже – теперь всё это свидетельство курортной беспечности было выброшено из вагона, выпотрошено грубыми руками мародёров, безжалостно втоптано в гравий железнодорожной насыпи. Зато здесь, у багажного вагона, не было человеческих трупов – только трупы чемоданов.

Подозрение наконец оформилось в конкретную мысль, а вскоре эта мысль получила реальное подтверждение: в массе разбросанной поклажи он узнал свой чемодан. Тот самый чемодан, который он предусмотрительно сдал в багажное отделение в злополучное утро объявления войны. Ошибки быть не могло, он узнал его по тому специфическому набору вещей, которые обычно укладывал сам, отправляясь в дорогу, не доверяя столь интимное дело жене. Как и его соседи, чемодан был грубо вспорот ножом, однако вещи в большинстве своём остались нетронуты: позариться грабителям здесь было не на что.

Это был тот самый поезд. Его поезд. Поезд, билет на который у него украли. Поезд, подвергшийся нападению и разграблению мародёров. Попади он на него тогда, в последний день злополучной командировки, то сейчас, вероятнее всего, он был бы уже мёртв. Такая вот гримаса судьбы.

Среди своих вещей он нашёл то, что искал: нижнее бельё, брюки, сорочку и летнюю куртку-ветровку. Скинув ночную рубашку, в которой он прошагал добрую сотню миль, он облачился в привычную одежду и сразу же почувствовал себя намного уверенней. Вот только с обувью вышла заминка: лишней пары в чемодане не оказалось, а та, что выделили ему грейт-эйнджеры, откровенно дышала на ладан. Снять же с трупа у него рука не поднялась. Это не было предрассудком, это было обычное, вполне естественное физическое отвращение к мёртвой плоти.

Он торопился покинуть это жуткое место. Забрав с собой ещё кое-что из своих пожитков, которые могли бы пригодиться в дороге, он собрался было уже тронуться в путь, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Взгляд жёг ему затылок, сквозь черепную коробку буравил тыльную часть мозга. Он резко обернулся.

За чахлым кустарником скрывался человек. Живой человек. Поняв, что обнаружен, незнакомец осторожно приподнялся над кустом и настороженно улыбнулся. Это было маленькое плешивое существо мужского пола, тонкогубое, с крохотной крысиной физиономией, с острым носом и большими оттопыренными ушами. Вид его был комичен и вместе с тем жалок и беспомощен.

– Ты кто? – в упор спросил он существо.

– Я, знаете ли… – залепетал человек и осёкся. – А вы не убьёте меня? – вдруг выпалил он скороговоркой. – За мой скальп вам ничего не дадут, ручаюсь!

– Мне не нужен твой скальп. И мне не нужна твоя жизнь. Откуда ты здесь взялся? Ты что, с этого поезда?

– Да, да, я с этого поезда! – обрадовался человек и быстро-быстро закивал. – Все, все погибли, я один остался жив. Чудом уцелел. Они налетели, как ураган, и начали всех резать. О, это был ужас, ужас!

– Кто это был?

– Не знаю. Это получилось так внезапно. Наверное, они заранее сели на этот поезд и лишь ждали удобного момента. Их было человек восемь, может быть больше. Я успел спрятаться, и они меня не заметили.

– Почему ты остался здесь? Почему не ушёл, когда всё кончилось?

– А куда мне идти? В одиночку я всё равно погибну, если не от рук бандитов, то от голода. А здесь как-никак и еда кое-какая имеется, – человечек кивнул на развороченный багаж, – да и спокойней здесь как-то: они сюда уже наверняка не вернутся. Пережду, пока всё не кончится.

– Ну как знаешь.

Он пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, но маленький человечек вдруг выскочил из своего убежища и бухнулся перед ним на колени:

– Стойте! Стойте! Возьмите меня с собой! Возьмите, умоляю! Я больше не могу здесь оставаться, это свыше моих сил. Ещё сутки, и я свихнусь, это точно. Возьмите, прошу вас!

Его раздумья заняли не больше минуты.

– Нет, мне не нужен попутчик. Прощай.

Он повернулся и зашагал прочь. Склонность к благотворительности никогда не значилась в списке черт его характера. Пускай этот тип добирается сам. А ему нужно спасать семью.

Однако маленький человечек и не думал сдаваться. Выудил из кустов внушительный мешок с поклажей, размахнулся, описал им в воздухе дугу и тяжело взвалил его на плечи. Потом, пыхтя и отдуваясь, засеменил вслед за незнакомцем. Он двигался за ним на почтительном расстоянии, не рискуя приблизиться, дабы тот не подумал, что он ослушался и увязался за ним вопреки его воле. Если что, он идёт сам по себе, а то, что этот отрезок пути оказался у них общим, произошло совершенно «случайно».

Скоро на землю опустилась ночь. Мутные небеса лучились космическим светом, пробивавшимся сквозь толщу вековой облачности, и в этом призрачном свете скользили по безлюдной равнине две человеческие тени: одна, высокая, широко шагающая – впереди, вторая, мелкая, согбенная под тяжестью ноши – позади. Но вот первая тень остановилась. Остановилась и вторая, чуть поодаль от первой.

Усталость брала своё. Без отдыха и восстановительного сна дальнейший путь был невозможен. Он разжёг костёр, достал остатки пищи, готовясь поужинать. Потом устремил взгляд в темноту – туда, где смутно маячил силуэт его невольного спутника.

– Ладно, оставайся, – разрешил он.

Маленький человек с мешком на спине словно только того и ждал. Не прошло и минуты, как он уже сидел у огня, расточая слова благодарности и вечной преданности.

Ужин пришлось поделить на двоих.

8.

Всю ночь его мучили кошмары. Видения разграбленного поезда, сотен оскальпированных мертвецов, подверженных тлению, раздувшихся от скопившихся трупных газов, облепленных насекомыми, крысами и крылатыми стервятниками, сгустки чёрной запёкшейся крови, которой обильно была умащена земля на десятки метров вдоль железнодорожного полотна – и ещё этот запах… Особенно запах, вернее, трупная вонь, миазмы гниющего человеческого мяса. Вонь преследовала его неотступно, душила, давила, проникала в каждую клеточку его тела.

Измотанный до предела и не отдохнувший ни на йоту, он очнулся от сна в предрассветных сумерках. Однако запах разлагающейся плоти продолжал преследовать его и наяву. Он был слишком реальным, чтобы быть плодом больного воображения или ночного кошмара. Наверное, этим запахом пропиталась его одежда, пока несколько суток лежала в развороченном чемодане. Придя к столь рациональному заключению, он решил двигаться в путь. Он не мог позволить себе лишней минуты бездействия, зная, что его близким грозит реальная опасность.

Но ещё прежде, чем открыть глаза, он почувствовал в чрезмерной близости от себя чьё-то присутствие. И это присутствие не сулило ничего доброго. Потом у самого уха он ощутил прерывистое дыхание. Всё последующее произошло в считанные доли секунды. Распахнув глаза, он увидел лезвие ножа, блеснувшее у левого виска, быстро перехватил руку, в которой был зажат кусок смертоносного металла, резко вывернул её, услышал хруст суставов и чей-то крик, потом всем телом навалился на неизвестного, посмевшего поднять на него руку, и крепко прижал его к земле.

– Всё, всё, сдаюсь! Ай, руку отпустите! – взмолился тот. – Больно же.

– Ты!!! – заорал он, узнав в незнакомце своего вчерашнего попутчика. – Ты, мразь!

Он ослабил хватку, подобрал нож, выпавший из руки нападавшего, и поднялся на ноги.

– Лежать, сука! – рявкнул он, заметив, что человек пытается встать.

Тот вновь распластался на земле, вывернув шею так, чтобы краем глаза можно было наблюдать за противником.

Нож был большим и очень острым, сделанный, по-видимому, из хорошего титанового сплава. У рукоятки явно были видны следы запёкшейся крови. Такими ножами обычно орудовали скальперы.

Скальперы… Так вот, значит, кем был его попутчик!

Ярость поднялась откуда-то снизу, из глубин живота, и подкатила к самому горлу.

– Встать! И чтоб без глупостей!

– Да какие уж тут глупости… Не до них, поди…

Маленький человек, кряхтя, поднялся. Он был жалок и послушен.

– А теперь на колени! На колени, сказал!