скачать книгу бесплатно
Обмен приветствиями продолжался ещё минут десять. Привлечённые шумом, к костру постепенно подтягивались другие бомжи, и вскоре вокруг доктора и Петра сгрудилось около двух десятков бродяг. Каждому хотелось лично поздороваться с вновь прибывшими.
– А теперь, братва, – крикнул доктор, когда церемония приветствия подошла к концу, – выгружайте всё из этой тачки. Это всё ваше. Сегодня мы будем гулять. Кто сказал, что мы чужие на этом празднике жизни?..
Дважды повторять не пришлось. «Рафик» опустел в считанные минуты. Вскоре у костра уже красовалась новогодняя ёлка, наряженная и украшенная лично доктором. Тут же сложили съестные припасы и выпивку.
Основная часть населения «бомжеубежища» сошлась у костра дела Евсея и кольцом расположилась вокруг огня. Каждый пришёл со своим стаканом, кружкой или черпаком: другой посуды бродяги, как правило, не имели. Атмосфера в лагере в корне изменилась: чувствовалось воодушевление, предпраздничное возбуждение и оживление, в обычно тусклых, безжизненных глазах бомжей засветились весёлые огоньки, а на их небритых и немытых физиономиях заиграли радостные улыбки.
Появился гармонист и заиграл какую-то залихватскую мелодию, кто-то хрипло, фальшивя, затянул песню.
Дед Евсей и доктор суетились больше остальных. Когда, наконец, все приготовления к празднику были окончены, бутылки откупорены, колбаса и хлеб порезаны, солёные огурцы выложены прямо на газету, а бенгальские огни розданы всем присутствующим, доктор поднялся со стаканом водки в руке и призвал всех к тишине. Шум у костра мгновенно утих.
– Мужики, я не мастер говорить длинные и красивые речи, – начал он свой тост. – Поэтому буду краток. Я хочу поднять этот стакан за ту искорку, порой крохотную и едва заметную, искорку, которая живёт в сердце каждого из вас и поддерживает в самые тяжёлые минуты вашей нелёгкой жизни, ту самую искорку, которой жив каждый русский человек и без которой все мы гроша ломанного не стоили бы. Я хочу выпить за надежду.
При всеобщем молчании доктор опорожнил свой стакан.
– За надежду! – подхватил полковник Коля. – За неё, родимую!
Ещё секунд двадцать полной тишины, пока люди пили водку, припав жадными губами к своим стаканам и кружкам – а потом тишина вдруг разом разорвалась. Посыпались ответные тосты, одобрительные возгласы, смех, кто-то хлопал доктора по плечу, кто-то клялся ему в вечной дружбе, кто-то пускал слезу.
Веселье набирало силу.
Дед Евсей оказался рядом с Петром.
– Как живёшь, Петенька? Вижу, прифрантился ты, на человека стал похож. Работаешь?
Пётр кивнул.
– Работаю, дед, тружусь, жить-то ведь на что-то надо. Да я и могу без дела сидеть.
– И правильно. Не хрена тебе по помойкам шастать и бутылки пустые собирать. Я сразу понял: есть в тебе какая-то жилка, не приживёшься ты в бомжах. Я ведь тебя ещё тогда насквозь разглядел, когда ты от водки чуть было коньки не отбросил. Пьёшь сейчас-то?
Пётр мотнул головой.
– Завязал, дед, завязал подчистую. Так, за компашку с доктором грамм по сто, бывает, вечерком тяпнем, для поддержания беседы, а так чтобы напиться – ни-ни. Да и не тянет что-то.
– Одобряю. Не нужна тебе, Петенька, эта зараза. Жизнь у тебя вся ещё впереди, сейчас сгубишь, потом поздно будет на попятный идти… А доктора нашего крепко держись, сынок, он мужик что надо. Редкой души человек. Один он, понимаешь, один на всём белом свете, не на кого тепло своё излить, вот он к тебе и приклеился. Смотри, не оттолкни его.
– А отчего ж он один?
Дед Евсей на минуту задумался, закурил папиросу.
– Была у него жена, – сказал он, – да года три назад умотала в Тверь с каким-то офицеришкой. Вот с тех пор он один и кантуется. И, заметь, никогда ни на что не жалуется. Оптимист, каких ещё поискать.
– Да, – согласился Пётр, – оптимизма у него не отнять, это ты верно, дед, подметил.
– А я всегда всё верно подмечаю, – рассмеялся старик.
Ровно в двенадцать открыли шампанское. Полковник Коля провозгласил тост за крепкую мужскую дружбу и выпил с доктором на брудершафт.
Вновь заиграла гармошка, несколько бродяг пустились в пляс.
Доктор, прищурившись, с улыбкой смотрел на всё это веселье.
– Слышь, мужик, – толкнул он локтем Петра, – а ведь есть во всём этом что-то эдакое… Есть ведь, а?
– Есть – в чём? – не понял тот.
– Ну, как тебе сказать… В том, – он обвёл рукой круг ликующих бродяг, – чтобы… чтобы давать, наверное. И видеть, что это нужно людям.
– Есть, – кивнул Пётр. – Так уж человек устроен: любит давать, даже если не всегда это осознаёт.
– О, да ты философ! – рассмеялся доктор. – А давай-ка мы с тобой ещё по одной тяпнем. Сегодня можно.
– Давай. За что будем пить?
– А вот за это за самое. За то, чтобы уметь давать людям то, что им действительно нужно. А ещё за этих бедолаг, выброшенных на обочину жизни. И за нас самих – ведь мы немногим от них отличаемся.
Они звонко чокнулись и выпили.
Глава одиннадцатая
Около трёх часов ночи на шоссе, метрах в трёхстах от костра, где кутили бродяги, остановилась легковушка. Из неё вывалились пятеро крепких парней и пристроились у дороги справить малую нужду. Краем глаза Пётр видел их, но поначалу не придал этому факту значения.
Парни же, посовещавшись, направились к «бомжеубежищу». Вторично Пётр заметил их, когда они были уже метрах в ста от костра. У одного из них он заметил монтировку. Холодок пробежал у него по спине.
– У нас гости, – толкнул он доктора и кивнул в сторону парней.
– А? Что? – завертел головой тот, пока не наткнулся взглядом на вновь прибывших.
Парни остановились метрах в тридцати от костра. Все они были в изрядном подпитии.
– Эй, рвань подзаборная! – крикнул один из них, оказавшийся долговязым бритоголовым верзилой. – Какого хрена вы здесь балаган устроили?
Доктор поднялся и шагнул им навстречу.
– Идите, ребята, своей дорогой. Мы вас не трогаем, и вы к нам не лезьте. Не мешайте людям Новый год справлять.
– Ха! Люди! – сплюнул сквозь зубы верзила. – Дерьмо вы, мать вашу, а не люди. Сворачивайте манатки и канайте отсюда, пока рёбра вам не переломали. Живо!
– Это кто дерьмо? – зарычал полковник Коля. – Это я дерьмо?!
– И ты, и все эти псы вонючие, – зло проговорил верзила.
Наступила гробовая тишина. Полковник Коля набычился и весь сразу как-то посерьёзнел.
– Слушай, ты, бритоголовый, – медленно процедил он сквозь зубы, – если ты позволишь себе ещё хотя бы одну гадость в адрес моих друзей, я тебя уроню.
– Ага, уронил один такой, – заржал верзила, – до сих пор кровью харкает.
Перекинувшись между собой парой слов, парни вновь двинулись к костру.
На их пути оказался доктор.
– Погодите, ребята, давайте по-хорошему, – попытался урезонить он их. – Тихо-мирно разойдёмся в разные стороны и забудем этот печальный инцидент.
Сильный удар в лицо свалил его с ног. Доктор тяжело рухнул в снег. Пётр было рванул ему на помощь, но его опередил полковник.
– Ах ты мразь!.. – прорычал он и кинулся на верзилу, но мощный удар в пах свалил и его. Полковник грузно осел и завыл от боли.
– М-м-м… Ну всё, хана вам, подонки… – прошипел он, корчась на снегу и хватая ртом воздух.
Кое-кто из бомжей бросился врассыпную, остальные же сгрудились плотной группой и отступать, видимо, не собирались.
Верзила присвистнул.
– Глянь-ка, Гудзон, – кивнул он своему дружку, тому, что с монтировкой. – а эти псы, кажись, на серьёзные проблемы нарываются.
– Уже нарвались, – прохрипел Гудзон и занёс было монтировку над Петром, который был к нему ближе всех.
Пётр и сам не помнил, как это произошло – словно какая-то пелена застлала его разум. Он лишь смутно осознавал, как внезапно выдал серию молниеносных ударов, каждый из которых – он чувствовал это – попал в цель. Когда пелена спала, он увидел у своих ног лежавших бритоголового верзилу и типа по кличке Гудзон. Оба были в отключке и не подавали признаков жизни. Трое других отскочили на безопасное расстояние и с опаской поглядывали на внезапно ставшую грозной толпу оборванцев.
Пётр ошалело смотрел на свои руки и ничего не понимал. Он никак не мог взять в толк, что же он всё-таки сделал с этими двумя идиотами? Всё получилось как-то само собой, но как именно? И тут бледный, призрачный свет забрезжил в его сознании: знание навыков какой-то борьбы, полученное им в той, прошлой, жизни, вдруг прорвалось наружу и сумело защитить его.
Доктор, кряхтя, уже поднимался на ноги. Из рассечённой губы его струилась кровь.
– А здорово ты их, – скривился он в подобии улыбки. – Вот уж не ожидал.
– Да я и сам, честно говоря, не ожидал, – растерянно признался Пётр.
Полковник Коля стоял на коленях и судорожно шарил у себя по карманам.
– Сейчас я им устрою Варфоломеевскую ночь, – глухо рокотал он, – сейчас они у меня волками выть будут, подонки…
Он уже был на ногах. В руке его вдруг блеснул пистолет.
– Колька! Не надо! – надсадно крикнул дед Евсей.
– Ещё как надо, – процедил полковник и вскинул пистолет.
Грянул сухой выстрел, и один из троих парней, вскрикнув, упал. Двое других в панике кинулись к машине. Полковник ещё дважды выстрелил вслед убегавшим, но промазал.
– Эх, ушли, гады!.. – в сердцах выругался он.
– Ты что, Колька, совсем ополоумел?! – бросился на него дед Евсей. – Палить по живым людям! А если ты его убил? Тоже мне, Рэмбо нашёлся!
Полковник Коля ничего не ответил и лишь махнул рукой.
После первого же выстрела толпа бродяг быстро рассеялась. Праздник, начавшийся за здравие, в буквальном смысле закончился за упокой: выстрел полковника, похоже, сразил парня наповал.
Петра била крупная дрожь. Да и доктор был явно не в своей тарелке. Он подскочил к подстреленному парню, склонился над ним, быстро осмотрел, выпрямился и облегчённо вздохнул.
– Жив.
– Ну слава Богу, – выдохнул дед Евсей. – А ты, Колька, молись, чтобы он живёхонек остался. Понял?
Полковник смущённо смотрел себе под ноги. Боевой пыл его понемногу угасал.
– Да я и сам не знаю, что это вдруг на меня нашло, – виновато пробормотал он. – Понимаете, очень уж мне обидно стало за нас, мужики. Вот я и… Пистолет-то у меня ещё со службы в органах остался. Именной, – не без гордости добавил он.
– Хватит языки чесать, – крикнул доктор. – Помогите лучше перенести раненого в машину. Его нужно срочно в больницу. А то, того и гляди, концы отдаст. Тогда не только полковнику – никому из нас не отмыться.
Пётр кинулся было на помощь своему другу, но какое-то смутное шевеление справа заставило его остановиться.
– Петька, берегись! – заорал дед Евсей.
Это был Гудзон. Оклемавшись, он неожиданно вскочил на ноги, замахнулся всё той же монтировкой и…
Пётр не успел отскочить. Кусок металла обрушился на его голову. Острая боль пронзила затылок, что-то тёплое, липкое заструилось по шее… Ноги, вдруг ставшие ватными, подкосились.
Тьма поглотила его.
Ещё три выстрела прогремели в эту новогоднюю ночь. Но Пётр их уже не слышал…
Глава двенадцатая
Окно с чуть приоткрытой фрамугой… белая полоска солнечного света, мягко скользившая по белым стенам, белому потолку, белому халату молоденькой медсестры… птичий гомон и ароматы весны… капельница у изголовья кровати… приторный запах лекарств… Больничная палата. Он в больнице.
Сквозь ресницы приопущенных век он видел, как суетится, гремя склянками на больничном столике, медсестра. Ему не хотелось открывать глаза, не хотелось привлекать её внимание. Он не был готов к этому. Слишком многое надо было обдумать. Ему требовалось время.
Он помнил всё. Сознание было ясным и прозрачным, как стекло.
Встреча Нового года в «бомжеубежище», праздник у костра, ликующие, словно дети, бродяги, потом – стычка с бритоголовыми ублюдками, выстрелы, полковник Коля с именным пистолетом, удар монтировкой по голове… Да, всё это он прекрасно помнил.
Но помнил он и кое-что ещё.
Он помнил себя.
Теперь он знал, кто он.
Это было главное. И с этим надо было разобраться, всё разложить по полочкам.
Никогда ещё голова его не была такой ясной. Он лежал и думал, думал, думал… Постепенно, шаг за шагом, мгновение за мгновением, вся череда событий начала выстраиваться в цельную логическую цепочку. И когда, наконец, эта цепочка обрела чёткие очертания, он вдруг понял, в какой ужасной ситуации оказался.
И понял ещё: из этой ситуации нужно было как-то выбираться.
Он не заметил, что давно уже лежит с открытыми глазами, устремив невидящий взгляд в потолок. Едва слышный скрип кровати привлёк внимание медсестры.
– Ой, мамочки! – взвизгнула та. – Он очнулся!
