У сверхдержав тоже есть чувства

«Ты говоришь, как истинный автократ, Пётр. И я думал, что ты выше этого.»

«Это вы думали, что я выше. Но на самом деле я просто видел, как вы тратите силы на разговоры, пока Союз разваливается.»

В этот момент Валайков достал пистолет из-за пояса и направил его прямо на голову председателя.

«Теперь всё просто, Фёдор. Вы уходите. Либо добровольно, либо я сам займусь этим вопросом. Моя гвардия уже готова занять цитадель. Одним приказом я могу покончить с этим прямо сейчас.»

Мазиров молча смотрел на него, затем медленно встал.

«Знаешь… А ведь ожидаемо, Петя,» – сказал он, слегка усмехнувшись.

«Это хорошо, что вы это понимаете. Значит, всё пройдёт быстрее.»

«Но ты должен знать одно,» – продолжил Фёдор, не отводя взгляда. «Союз, построенный на страхе, не будет долгим. Люди слушаются, пока боятся. Но страх проходит. И когда он пройдёт, они уничтожат тебя.»

«Люди будут слушаться столько, сколько нужно. А ваша эпоха закончилась, Фёдор.»

Мазиров медленно опустил руку к пиджаку, но в тот момент Валайков сделал шаг вперёд и надавил дулом пистолета на его висок.

«Не стоит. Вы слишком умны для этого.»

Мазиров опустил руку, тяжело вздохнув.

«Ты выиграл, Пётр. Я не стану сопротивляться. Но знай: ты идёшь по пути, который уничтожит тебя.»

«Время покажет,» – холодно ответил Валайков, убирая пистолет. Он понял, что сопротивляться бесполезно.

На следующий день, 15 апреля 2009 года, Фёдор Мазиров выступил с обращением к народу.

«Сегодня я объявляю о своём уходе с поста председателя Бобровского Союза. Моим преемником станет Пётр Васильевич Валайков. Это моё собственное решение, принятое ради сохранения Союза и его стабильности. Благодарю вас за доверие и поддержку на протяжении этих лет.»

Анна Ларцкая, бывший премьер-министр Визеградской Империи, выступила с резкой критикой:

«Мазиров уступил человеку, который разрушит всё, что мы строили. Это катастрофа для Союза.»

Алексей Даст отреагировал ещё острее. Его выступление на площади Припикса собрало тысячи людей.

«Пётр Валайков – это не лидер, это диктатор! Он пришёл к власти через кровь и угрозы. Мы не должны позволить ему разрушить всё, ради чего мы боролись.»

Люди, стоявшие в толпе, молчали. Каждый из них знал, что начинается новая эпоха, и она будет жестокой.

Глава 4. В тени сомнений

7 сентября 2012 года

Прошло три года с тех пор, как Пётр Валайков возглавил Бобровский Союз. Эти годы изменили всё. Для одних они принесли стабильность, для других – ощущение пустоты. Михаил Питин, депутат от партии «Бобры», как и большинство своих коллег, жил в условиях, которые можно было назвать привилегированными, но всё чаще он задавался вопросом: «Какого чёрта я здесь делаю?»

Михаил вошёл в главный зал парламента чуть раньше обычного, надеясь выпить кофе и спокойно провести утро. Но его надежды были разрушены в тот момент, когда он подошёл к своему месту. На столе снова появились каракули.

На этот раз это было что-то вроде карикатуры на самого Михаила. Его голова была изображена непропорционально большой, а рядом красовалась надпись: «Лучший блогер парламента».

«Ну кто это делает?!» – выругался он, оглядываясь.

Из-за спины раздался знакомый голос.

«Что случилось, Мишаня?»

Михаил обернулся и увидел Арсения Годумова, одного из самых раздражающих коллег. Годумов был депутатом рангом выше, чем Михаил, и никогда не упускал возможности это показать. Он всегда был безупречно одет: клетчатый смокинг, идеально выглаженная рубашка, галстук-бабочка, будто сшитая специально для его самодовольной физиономии.

Арсений обладал манерами, которые он сам считал утончёнными, но которые на деле выглядели как театральная игра. Он говорил с еле заметным высокомерием, будто каждое его слово стоило больше, чем всё, что когда-либо сказал Михаил.

«Снова художества на твоём месте?» – спросил Годумов, приподняв одну бровь.

«Да, Арсений, снова. Может, это ты? У тебя ведь столько свободного времени между твоими „важными“ делами,» – огрызнулся Михаил.

Годумов усмехнулся, приглаживая свои волосы. «Миша, у меня нет времени на такие глупости. Да и зачем мне это? Ты же сам прекрасно справляешься с ролью комика.»

Михаил вздохнул. Ему не нравилось это утро.

Когда началось заседание, Михаил сидел, разглядывая свои бумаги. Тема обсуждения была стандартной: новые реформы, направленные на усиление контроля над экономикой. На трибуне выступал председатель, а в зале царило напряжённое молчание.

Рядом с ним сидел Годумов, который время от времени смотрел на Михаила с видом человека, знающего больше, чем остальные.

«Ты что-то слишком часто сидишь в своём телефоне, Миша,» – шепнул он, не глядя на соседа.

«Может, я новости читаю,» – ответил Михаил.

«Или свои блоги снимаешь? Знаешь, я давно хотел тебе сказать: ты рискуешь. Публичность не всегда полезна, особенно когда ты так любишь вставлять свои шуточки.»

Михаил повернулся к нему, стараясь держать лицо спокойным.

«Спасибо за совет, Арсений. Как всегда, вовремя.»

«Всегда рад помочь,» – ответил тот с притворной улыбкой, наклоняясь ближе. «Но ты всё-таки подумай о своей карьере. Ты ведь ещё можешь исправиться.»

После заседания Михаил вернулся в свой кабинет. Он взял свой телефон и открыл страничку своего блога в социальной сети.

«Всем привет!» – начал он, глядя в камеру. «Сегодня у нас в парламенте был обычный день. Как всегда, много разговоров, много бумаг и… конечно, много неожиданных сюрпризов. Например, вот этот шедевр, который я нашёл на своём столе.»

Он показал в камеру каракули с карикатурой.

«Честно говоря, я уже думаю, что здесь работает какой-то таинственный художник. Если вы смотрите это видео, великий мастер, напишите мне. Я дам вам заказ на портрет Годумова в полный рост. Всё, надоели, я пошёл есть баранку в свой кабинет.»

Михаил улыбнулся, сохраняя непринуждённый тон, хотя внутри у него росло напряжение.

Позже в его кабинет вошёл Годумов. Как всегда, он выглядел идеально: клетчатый смокинг, наглаженные брюки, начищенные ботинки.

«Миша,» – начал он, закрывая дверь, – «я решил зайти и поговорить. Твои блоги – это, конечно, весело, но не думаешь ли ты, что пора повзрослеть?»

Михаил откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

«Арсений, если ты хочешь что-то сказать, скажи прямо.»

Годумов сел напротив, скрестив ноги.

«Скажу прямо. Ты становишься проблемой для партии. Я не говорю, что тебя сейчас кто-то уберёт, но тебя внимательно слушают. Ты всё чаще сомневаешься в решениях, всё чаще задаёшь вопросы. Это плохо.»

«Плохо для кого? Для меня или для тех, кто принимает эти решения?»

«Для всех,» – ответил Годумов. «Ты можешь быть полезным, если перестанешь играть роль шута. Подумай о своём будущем, Миша. Мы все здесь не ради веселья.»

Михаил посмотрел на него, затем встал и подошёл к окну.

«Знаешь, Арсений,» – сказал он, глядя на город за стеклом, – «вот что я понял за последние три года. Иногда шутки – это единственное, что помогает людям выжить в этом безумии.»

19:03 того же дня.

Михаил записал ещё одно видео.

«Сегодня был тяжёлый день. Иногда мне кажется, что парламент – это не место для идей, а место для пустых слов. Но, знаете, я продолжаю верить, что мы можем что-то изменить. Пусть это будет шаг за шагом, но всё-таки.»

Он выключил камеру, выключил свет и снова посмотрел на город за окном.

«Как долго я смогу продолжать так?» – подумал он, чувствуя, что что-то внутри него меняется.

Глава 5. Первые звоночки

На пятом этаже старого дома горел свет. Михаил Питин сидел за своим столом, обдумывая последние события. Прошёл почти год с тех пор, как он начал замечать, что система, которой он служит, рушится изнутри. Его блоги становились всё популярнее, саркастичные шутки об абсурдности парламента разлетались по интернету. Он всё ещё оставался членом партии «Бобры», но с каждым днём чувствовал, что его лояльность уходит в прошлое. В эти месяцы Михаил старался быть осторожнее, но напряжение становилось всё ощутимее. Репрессии усиливались, протесты участились, а в стенах парламента всё чаще шептались о недовольстве.

Утром Михаил шёл по коридору парламента. Вокруг раздавался привычный гул: депутаты обсуждали предстоящее заседание, кто-то спешил в кабинеты, кто-то просто болтал. На пути к своему месту он встретил Арсения Годумова.

«Миша, ты выглядишь уставшим», – заметил Годумов, поправляя свою неизменную бабочку.

«Спасибо за заботу, Арсений. Это всегда так вдохновляет».

«Я всего лишь замечаю, как тебе всё труднее следовать нашим ценностям», – сказал он с лёгкой усмешкой.

«Если ты про „сила и единство“, то это не ценности, а лозунги», – отрезал Михаил.

«Лозунги, которые держат этот Союз вместе», – холодно ответил Годумов. – «А твои шутки, Миша, делают тебя… уязвимым».

Михаил остановился и посмотрел на него.

«Знаешь, Арсений, иногда уязвимость – это не слабость, а напоминание о том, что мы всё ещё люди».

«Может быть. Но люди здесь не задерживаются надолго, если начинают играть в героя».

После заседания Михаил решил зайти в буфет. Там он встретил двух коллег, которые оживлённо обсуждали новый законопроект о «государственном единстве».

«Слышал? Теперь за оскорбление государственных символов будут давать три года», – сказал один.

«Три года?» – удивился второй. – «За флаг?»

«Не только за флаг. За всё. Даже за карикатуры, если они будут признаны оскорбительными».

Михаил, проходя мимо, не удержался:

«Если так, то половина нашего парламента должна быть уже за решёткой».

Коллеги засмеялись, но в их взглядах мелькнуло что-то тревожное.

После работы Михаил решил прогуляться по центру города. Его внимание привлекла группа молодых людей, собравшихся возле памятника. У них были плакаты, и они оживлённо спорили.

«Простите, вы не могли бы не так шуметь?» – обратился к ним прохожий в костюме.

«А вы могли бы не мешать?» – резко ответил один из парней.

Михаил остановился и посмотрел на них.

«Протестуете?»

Девушка из группы повернулась к нему.

«А вы кто такой?»

«Просто прохожий».

«Да? Тогда идите своей дорогой», – бросил парень.

«Знаете, если вы хотите, чтобы вас услышали, грубость не поможет», – сказал Михаил.

Девушка усмехнулась.

«А что поможет? У нас забирают голоса, нас не слушают. Единственное, что остаётся, – это кричать».

Михаил посмотрел на неё.

«Кричать нужно в нужное время и в нужном месте».

«А вы, случайно, не депутат?» – спросила она с подозрением.

Михаил замер, а затем кивнул.

«И что вы здесь делаете? Пропагандируете порядок?»

«Нет, я просто пытаюсь понять, почему вы стоите здесь, а не ищете других путей».

«Потому что других путей нет», – тихо ответила девушка.

Михаил хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся и ушёл, чувствуя, как внутри у него растёт чувство вины.

Вернувшись домой, Михаил нашёл в своём почтовом ящике письмо без обратного адреса. Оно было запечатано обычным конвертом, внутри – короткая записка:

«Ваши блоги читают не только граждане. Будьте осторожны».

Михаил перечитал записку несколько раз, затем аккуратно сложил её и убрал в ящик стола.

Позже он записал видео для своего блога. Говорил спокойно, но в словах чувствовалась тревога:

«Сегодня я много думал о том, что делает нас сильными. Это не армия и не законы. Это способность слышать друг друга. Но, кажется, мы теряем эту способность. Если мы продолжим двигаться в этом направлении, то однажды окажемся в стране, где каждый будет бояться даже думать иначе».

Он выключил камеру, долго смотрел на экран, затем закрыл ноутбук.

«Когда я начну что-то делать?» – снова задал он себе вопрос, который не давал ему покоя.

Город Припикс укрывался в ночной тишине. Питин вышел из дома. Он не мог уснуть. Гнетущие мысли о том, куда катится Союз, о записке с угрозами и о своей бесполезной роли в системе не давали ему покоя.

«Просто немного подышу», – сказал он себе, надевая пальто и направляясь в сторону тихих переулков.

Он часто гулял по ночам, чтобы привести мысли в порядок, но сегодня всё было иначе. Он чувствовал, что это будет не просто прогулка.

Михаил замедлил шаг, когда в одном из переулков услышал приглушённые голоса. Ему показалось, что кто-то спорит. Он остановился, прислушиваясь.

«Если останемся, нас схватят», – прошептал мужской голос.

«И что? Уйдём сейчас – покажем, что боимся», – ответил другой, более твёрдый и уверенный.

«Хватит, вы оба», – раздался женский голос. – «Если начнётся патруль, мы не успеем даже бежать».

Михаил осторожно выглянул из-за угла. Трое людей стояли в переулке: двое мужчин и девушка. Михаил сразу узнал её – это была та самая девушка с митинга.

Его сердце забилось быстрее. Он не знал, что делать: уйти или подойти? Любопытство взяло верх.

«Эй, вы!» – сказал он, делая шаг вперёд.

Трое резко обернулись.

«Кто это?» – спросил один из мужчин, сжимая кулаки.

«Спокойно», – сказал другой. Это был Алексей Даст.

«А ты ещё кто такой?» – девушка шагнула вперёд, её голос звучал настороженно.

«Прохожий», – ответил Михаил, поднимая руки. – «Случайно услышал вас».

«Случайно? В таком месте?» – с подозрением спросил первый мужчина.

«Слушайте, я просто гулял. А теперь, похоже, угодил в не самое удачное место».

«Ты здесь не случайно», – уверенно сказал Даст, глядя Михаилу прямо в глаза. – «Кто ты?»

«Михаил Питин».

Эта фраза заставила их замереть.

«Ну, конечно, депутат», – пробормотал мужчина. – «Шпион, скорее всего».

«Если бы я был шпионом, вы бы уже говорили со мной в другом месте», – ответил Михаил, складывая руки на груди.

Девушка усмехнулась.

«Что ж, ты хотя бы честный».

«Зачем ты здесь?» – спросил Даст, делая шаг вперёд.

«Уже сказал. Я гуляю. Не думал, что наткнусь на такую… дружескую компанию».

«Знаешь, Питин», – Алексей говорил спокойно, но его голос был твёрдым, – «в такие времена гулять по ночам опасно. Особенно для людей вроде тебя».

«Людей вроде меня?» – Михаил хмыкнул. – «Это каких?»

«Людей, которые говорят слишком много, но делают слишком мало», – сказал Даст, его взгляд стал изучающим.

Михаил почувствовал, как внутри что-то закипает.

«Я не обязан отчитываться перед тобой. Если ты думаешь, что твоя вечная агитация что-то изменит, ты ошибаешься».

«Ошибаюсь?» – Даст прищурился. – «А твои блоги что-то изменили? Или ты просто играешь в честного депутата, чтобы сохранить место?»

«Слушай», – Михаил сделал шаг вперёд, стараясь не повышать голос. – «Я не знаю, кто ты такой, но твоя самоуверенность раздражает».

«Зато я знаю, кто ты», – ответил Даст. – «Ты – человек, который видит всё, но боится признаться даже себе».

Михаил замолчал, чувствуя, что попал под удар.

«Хватит», – сказала девушка, прерывая напряжённый разговор. Она повернулась к Михаилу. – «Если ты не собираешься нас выдавать, просто уходи».

«Я никого не собираюсь выдавать», – ответил Михаил.

«Тогда зачем ты здесь?» – продолжала она.

«Хороший вопрос», – сказал он, глядя на неё. – «Может, просто хотел понять, что здесь происходит».

«А понял?» – усмехнулась девушка.

«Пока нет», – признался Михаил.

Она посмотрела на него, её взгляд стал мягче.

«Мы просто хотим, чтобы нас слышали».

Вдалеке послышались звуки сирен. Все замерли.

«Это полиция», – тихо сказала девушка.

«Чёрт», – пробормотал первый мужчина. – «Они нас нашли».

Даст повернулся к Михаилу.

«Ты можешь уйти и забыть об этом».

«Ты всегда так уверен, что люди сделают то, что ты скажешь?» – ответил Михаил.

«Нет. Но я уверен, что если ты останешься, это испортит жизнь не только нам, но и тебе».

Михаил задумался.

«Хорошо. Надеюсь, вы знаете, что делаете».

«Мы хотя бы пытаемся», – сказал Алексей, отворачиваясь.

Группа начала уходить, скрываясь в тени. Михаил остался стоять, слушая, как их шаги затихают.

«Кто они? И почему я чувствую, что теперь связан с ними?» – думал он, глядя в пустоту.

Этой ночью он снова не мог заснуть.

Глава 6. Время страха и надежды

После прихода к власти Петра Валайкова Бобровский Союз постепенно превращался в государство, где каждый шаг, каждое слово и даже каждая мысль могли стать причиной для подозрений. Год за годом законы становились жёстче, а власть – более централизованной. Но в 2013 году ситуация начала стремительно меняться.

Сначала всё выглядело как укрепление порядка. Правительство ввело «Закон о защите культурных ценностей», согласно которому любое оскорбление государственных символов или лидеров могло привести к административным штрафам. Многие восприняли это как незначительное ужесточение, но уже через несколько месяцев на улицах Припикса появились первые случаи задержаний за безобидные действия.

Один из таких случаев получил широкую огласку. Девушку по имени Анна Савельева, студентку университета, арестовали за то, что она якобы разместила в своём блоге карикатуру на Валайкова. Карикатура, как выяснилось позже, оказалась фотоколлажем, где Валайков изображался в виде персонажа из популярного мультфильма.

На суде Анна пыталась объяснить, что это была не её работа, а пересланная картинка. Но её слова никого не убедили.

«Мы не можем допустить, чтобы такие вещи распространялись», – заявил судья, приговаривая её к шести месяцам колонии общего режима.

Этот случай вызвал возмущение в обществе. Многие задавались вопросом: как такая мелочь могла привести к реальному сроку?

В июне на улицах столицы начали собираться небольшие группы протестующих. Их требования были просты: освобождение Анны и других несправедливо осуждённых.

Лозунги вроде «Свобода Анне!» и «Нет диктатуре!» стали появляться всё чаще. Сначала полиция пыталась разгонять митинги мирно, но к июлю начались массовые задержания.

«Мы живём в стране, где за слова сажают в тюрьму», – говорил один из протестующих. – «Если мы будем молчать, завтра посадят нас всех».

В этот период на свет начали выходить истории других арестованных. Например, художник Сергей Рафаль был приговорён к году исправительных работ за уличный перформанс, где он изобразил разрушение стены как символ свободы.

Его защита утверждала, что в этом не было ничего политического. Но прокуратура настаивала:

«Этот перформанс имеет подстрекательский характер. Это угроза нашему обществу».

К осени протесты стали более организованными. Люди начали координироваться через социальные сети, несмотря на то, что правительство усилило контроль над интернетом.

В этот период полиция начала применять более жёсткие меры: силовые разгоны, массовые задержания, блокировку аккаунтов активистов.

Один из самых резонансных случаев произошёл в октябре, когда молодую учительницу литературы Ольгу Демину арестовали прямо на митинге. Её обвиняли в том, что она якобы организовала протест, хотя она была там просто участницей.

«Я пришла, чтобы поддержать своих студентов», – говорила она позже. – «Но теперь меня обвиняют в подстрекательстве к беспорядкам».

Суд приговорил её к двум годам лишения свободы.

К декабрю стало ясно, что протесты превращаются в сопротивление. В Припиксе и других крупных городах начали появляться агитационные листовки, призывающие людей объединяться.

Параллельно с этим активисты начали находить поддержку у международных организаций. Одна из таких встреч произошла тайно, в одном из старых зданий университета.

Алексей Даст, лидер сопротивления, участвовал в этих переговорах, пытаясь заручиться поддержкой.

«Мы не боремся за власть», – говорил он. – «Мы боремся за право жить без страха».

Но с каждым днём борьба становилась опаснее. Люди исчезали, организации закрывались, а полиция усиливала давление.

В ночь на 7 декабря 2013 года Алексей Даст сел на поезд, направляясь в соседний регион, в город Крушд, для встречи с единомышленниками. В его купе оказался профессор Борис Госсип – человек, чьи статьи о природе власти давно вдохновляли оппозицию.

Эта встреча была случайной. Их разговор начался с обычных вопросов, но вскоре перерос в глубокую дискуссию.

Поезд двигался вперёд, а за окном мелькали тёмные силуэты заснеженных деревьев.

Ночь медленно укутывала бескрайние просторы Бобровского Союза. Поезд, устало скрипя, катил по замёрзшим рельсам, увозя своих пассажиров всё дальше от столицы.

Госсип был человеком приметной внешности: густая борода, которая, казалось, существовала отдельно от его лица, лысина, блестящая в свете тусклой лампы, и очки, которые он постоянно поправлял, будто проверяя, всё ли он видит правильно. На столике между ними стоял заварочный чайник, два стакана в подстаканниках и тарелка с лимоном.

«Алексей», – начал Госсип, нарезая ломтики лимона, – «вы ведь понимаете, что революция – это не просто лозунги и протесты».

Даст усмехнулся, облокотившись на стену купе.

«Борис Михайлович, вы, как всегда, начинаете издалека. Говорите прямо».

«Прямо? Хорошо. Вы готовитесь к чему-то большему. Но вы уверены, что это действительно необходимо?»

Алексей посмотрел на профессора, его взгляд стал серьёзным.

«А у нас есть выбор? Мы живём в стране, где страх стал основным инструментом управления. Вы же сами это говорили».

Госсип кивнул, задумчиво потирая бороду.

«Да, говорил. Но любое сопротивление рано или поздно сталкивается с выбором: идти до конца или отступить. Вы готовы идти до конца?»

Даст вздохнул, потянулся за стаканом и сделал глоток чая.

«Борис Михайлович, вы знаете, я не идеалист. Я понимаю, что будут жертвы. Но если мы сейчас ничего не сделаем, наши дети будут жить в ещё худших условиях».

«Хорошо», – продолжил Госсип, откинувшись на спинку кресла. – «Давайте обсудим один из самых спорных вопросов. Что вы думаете о смертной казни?»

Даст поднял брови, слегка удивившись вопросу.

«Вы серьёзно?»

«Абсолютно. Это же ключевой вопрос, Алексей. Если вы будете у власти, что вы выберете?»

Алексей задумался.

«Я думаю, что смертная казнь – это крайняя мера. Её нельзя вводить ради мести».

«Значит, вы допускаете её существование?»

«В редких случаях, возможно», – неохотно признал Даст. – «Но это должно быть чётко регламентировано. И только за такие преступления, которые угрожают жизни тысяч людей».

Госсип покачал головой.

«А вы знаете, что история показывает: революции часто вводят смертную казнь сразу же после победы?»

«Потому что это способ удержать власть», – резко ответил Даст.

«И вы думаете, что ваши люди смогут удержать власть без этого?»

Даст замолчал, сделав ещё глоток чая.

«Не знаю. Может быть, вы правы. Но мне хотелось бы верить, что мы сможем быть другими».

«Революции, Алексей», – начал Госсип, его голос стал мягче, – «это всегда баланс. Баланс между надеждой и страхом. Люди идут за вами, потому что вы даёте им надежду. Но если страх становится сильнее, всё рушится».

«Вы хотите сказать, что мы рискуем?»

«Конечно. Вы рискуете превратиться в тех, против кого боретесь».

Алексей усмехнулся.

«Я слышал это тысячу раз. И знаете, что я вам скажу? Мы не такие, как они».

«Пока», – мягко добавил Госсип.

«Что значит „пока“?»

«Пока у вас есть идеалы. Но власть меняет людей, Алексей. Она размывает границы, стирает принципы. Я не говорю, что вы превратитесь в диктатора. Но ваши соратники?»

Даст молчал, глядя на стакан с чаем.

Поезд замедлился, где-то вдалеке послышался скрип тормозов.

«Знаете, Борис Михайлович», – наконец сказал Даст, – «вы всегда умели выбивать из меня уверенность».

Госсип улыбнулся, поправляя очки.

«Это не моя цель, Алексей. Я просто хочу, чтобы вы были готовы ко всему».

«Я готов», – твёрдо сказал Даст, глядя на профессора.

«Посмотрим», – ответил тот, поднимая стакан. – «А теперь за ваше здоровье. И за то, чтобы ваш путь был правильным».

Они выпили чай, а за окном поезд снова начал набирать скорость, унося их в неизвестное будущее.

Внутри себя Даст чувствовал, что готов практически к любым трудностям. Он окончательно решил, что по прибытии в Крушд он создаст свою партию.

Так и появится оппозиционная левая партия «Повстанцы».

Глава 7. Первый шаг Евдакимовой

Зима укутала Припикс в хрупкий, снежный покров. Город казался замершим, но под этой тишиной бушевала скрытая буря. С каждым днём новости о новых арестах, протестах и давлении на студентов заполняли умы тех, кто ещё пытался сохранить в себе искру независимости.