У сверхдержав тоже есть чувства

У сверхдержав тоже есть чувства

Михаил Семехин

© Михаил Семехин, 2025

ISBN 978-5-0065-5798-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Перед вами история «Барби-Дуровской Федерации (Б-ДФ)». Или же «Федеративной Социалистической Республики Дуровски (ФСРД) ” на момент событий описанных в книге.

Да, название может показаться странным, даже смешным. Но я намеренно выбрал такие названия, чтобы напомнить: то, что кажется необычным нам, может быть абсолютно нормальным для другого языка или культуры.

Толерантность к языкам и культурам – это способность видеть глубже, чем поверхностные смешные звучания. Потому что за каждым словом стоит не просто набор букв, а целый мир.

Если в процессе чтения вы почувствуете лёгкую усмешку из-за необычности названий, это нормально. Но я прошу вас задуматься: а как звучат наши собственные названия на других языках? Возможно, они вызывают у кого-то такой же смешок.

Эта книга – о том, как за словами всегда стоят люди, их жизнь и борьба. Постарайтесь увидеть не только названия, но и мир, который за ними скрывается.

Глава 1. Архитектор нового мира

В высокой цитадели на центральной площади города Припикса горел свет в одном из верхних окон. В городе давно наступил вечер, но внутри кабинета жизнь кипела. Просторное помещение, уставленное книжными полками и заваленное бумагами, казалось, не знало покоя. За массивным дубовым столом сидел человек. Его спина была слегка сутулой, а седые пряди волос разбавляли тёмную шевелюру. Руки этого человека, привыкшие к письму и переговорам, держали простую шариковую ручку. Казалось, он сейчас собирается подписать что-то важное.

Этот человек часто задавался вопросом, как он оказался здесь. Ведь он никогда не стремился к власти. Но сегодня его имя было известно каждому жителю Бобровского Союза.

Его звали Фёдор Иванович Мазиров.

На первый взгляд, Фёдор Мазиров выглядел совершенно обычным человеком. Среднего роста, с лёгкой сутулостью, в тёмно-синем костюме, который, хотя и был качественно пошит, сидел на нём так, словно Мазиров никогда не придавал значения внешнему виду. Его лицо, с мягкими, округлыми чертами, казалось слишком добродушным для политика, но стоило услышать его голос, как первое впечатление исчезало. Говорил он тихо, размеренно, но каждое слово звучало так, словно прошло через десять фильтров рациональности.

Сегодня он стоял у окна своего кабинета в старой цитадели Припикса – города, который ещё недавно был столицей поверженной Визеградской Империи. С этого окна открывался вид на центральную площадь. Ещё пару месяцев назад на этой площади стояла статуя с надписью: «Живи вечно Империя», но теперь её место занял временный мемориал в честь победы социал-демократов, и их партии «Бобры».

– «История нас не простит, если мы сделаем что-то не так», – пробормотал Мазиров, словно обращаясь к своему отражению в стекле.

Неожиданно высокая, стройная женщина, с короткими серебристыми волосами, уложенными идеально, как будто её прическа всегда была не только частью внешнего вида, но и заявлением вошла в кабинет с таким видом, словно до сих пор занимала свой пост. Её глаза – тёмно-карие, глубокие и внимательные – словно читали людей насквозь. На ней был строгий чёрный жакет и юбка, которые подчёркивали её осанку и лидерское достоинство. Это была Анна Ларцкая – лидер павшей империи.

Анна Ларцкая была премьер-министром Визеградской Империи в один из самых сложных периодов её истории. Она пришла к власти, когда страна балансировала на грани экономического и политического краха. Её реформы помогли стабилизировать экономику: она сократила инфляцию, провела успешные переговоры с международными кредиторами и укрепила государственные институты.

Люди уважали её за решительность и способность находить баланс между интересами разных групп. Даже те, кто не согласен с её политикой, признавали: Анна была настоящим лидером.

Однако, несмотря на все её достижения, Ларцкая столкнулась с невозможной задачей. Левая оппозиция – коммунисты и социал-демократы – набирала силу. Идеи равенства, социальной справедливости и перераспределения богатства становились всё более популярными среди народа, уставшего от кризисов.

Анна понимала, что борьба с этой идеологией приведёт к расколу. Она сделала выбор, который только усилил уважение к ней: добровольно ушла в отставку.

– «Если народ хочет перемен, я не буду стоять у них на пути», – сказала она в своей последней речи.

Её уход стал переломным моментом. На её место пришли те, кто верил, что только радикальные меры могут спасти страну. Именно тогда на политическую сцену вышел Фёдор Мазиров.

Её манеры не терпели суеты. Анна всегда двигалась с выверенной грацией, будто каждый её шаг был продуман заранее. В её походке, в том, как она держала подбородок высоко, чувствовалась внутренняя сила, которую не сломили ни годы политических интриг, ни поражение в гражданской войне.

– «Фёдор, – начала она с лёгкой ироничной улыбкой, – снова пытаетесь устроить этот ваш «идеальный мир»?

– «Анна, – ответил Мазиров, жестом указывая на стул напротив себя, – рад, что вы всё-таки нашли время на старого друга.»

Она медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях. Её пальцы, длинные и аккуратные, выдавали привычку к самообладанию. Даже сейчас, когда Ларцкая больше не занимала пост премьер-министра, она выглядела так, будто одной её фразы было достаточно, чтобы подчинить себе любую комнату.

– «Я не просто нашла время, – ответила она. – Я пришла посмотреть, как вы собираетесь переделать мир».

– «Ты была хорошим лидером, Анна, – сказал Мазиров, откинувшись в кресле. – Возможно, даже лучшим из всех, кого я встречал».

– «Хорошим, но недостаточно», – ответила она, глядя на него с лёгкой грустью. – «Знаете, товарищ Мазиров, я иногда думаю, что если бы я задержалась хотя бы на год, всё могло быть иначе».

Мазиров улыбнулся.

– «И что бы ты сделала? Подавила бы протесты силой? Это не в твоём стиле.»

– « Нет, – вздохнула Анна. – Я бы, наверное, попыталась договориться.»

– «Это не всегда работает, – мягко заметил он.»

– «Но ты ведь тоже пытаешься, Фёдор. Ты хочешь построить союз на доверии. Не слишком ли это наивно?»

Мазиров ненадолго задумался.

– «Возможно. Но я не вижу другого пути.»

Анна посмотрела на него с уважением. Она знала, что Мазиров был другим лидером. Он верил в людей, иногда даже слишком сильно. Пока два недопонятых лидера разговаривали, в комнату зашла кошка. Её звали Мелисса, и она давно стала своеобразным символом Визеградской Империи. Когда-то она жила в кабинете Анны Ларцкой, сидела на её столе во время важных переговоров и даже «участвовала» в заседаниях парламента. Сейчас кошка обошла кабинет, потёрлась о ноги

Мазирова и села на подоконник, глядя на площадь. Её пушистая шерсть, чёрная с белой полоской на хвосте, блестела в лучах вечернего солнца.

– «Она всё ещё жива, – улыбнулась Анна, глядя на кошку».

– «И, похоже, лучше нас обоих справляется с переходами власти, – заметил Мазиров».

Мелисса мяукнула, как будто подтверждая его слова.

Когда Анна ушла, Мазиров снова подошёл к окну. Толпа у мемориала начала расходиться. Только несколько человек остались у подножия памятника, где лежали цветы.

Кошка Мелисса мягко запрыгнула на стол, потянулась и свернулась клубком рядом с бумагами. Мазиров погладил её по голове и задумчиво сказал:

– «Если даже кошка может быть символом стабильности, почему мы, люди, так часто разрушаем всё вокруг себя?»

Его голос звучал не как вопрос, а как утверждение.

Позади него, за массивным дубовым столом, сидел один из его ближайших соратников, Алексей Даст. Даст внешне был его противоположностью: высокий, с мощной фигурой и громким голосом, он напоминал генерала, привыкшего отдавать приказы. Но сейчас даже он молчал, внимательно слушая слова своего лидера.

– «Фёдор Иванович, вам нужно больше верить в людей, – осторожно заметил Даст.»

Мазиров усмехнулся.

– «Верить в людей? – Он обернулся, его глаза блеснули. – Я верю в них. Но знаешь, Алексей, иногда мне кажется, что люди слишком устали. Они хотят перемен, но боятся их.»

Он прошёлся по кабинету, медленно, будто обдумывая каждое движение. На стенах висели карты, схемы будущего Бобровского Союза, проекты конституции. Всё это было его детищем – хрупким, как стекло, но таким амбициозным, что от него замирало сердце.

– «Мы строим новый мир, – сказал он, остановившись перед столом. – Но этот мир слишком легко может стать старым, если мы не будем осторожны».

Даст откинулся на спинку стула.

– «Поэтому у нас есть вы, Фёдор Иванович. Вы всегда знаете, что делать».

Мазиров снова усмехнулся.

– «Знать, что делать, и делать это – разные вещи, Алексей».

Он замолчал, глядя на карту. На ней были отмечены страны, которые ещё недавно были отдельными государствами, а теперь стали частью конфедерации.

– «Бобровский Союз должен стать примером, – наконец сказал он. – Примером демократии. Честных выборов. Справедливости. Если мы упустим это, тогда зачем мы вообще боролись?»

На столе перед ним громоздилась стопка бумаг: отчёты о восстановлении инфраструктуры, планы реформ, жалобы от граждан. Всё это было важным, но Фёдор чувствовал, как его мысли блуждают. Он поднялся, накинул лёгкое пальто и подошёл к окну. Город за стеклом бурлил жизнью, но в этой активности он видел признаки усталости – люди не верили в перемены, они просто пытались выжить.

«Мне нужно выйти», – тихо сказал он самому себе.

Он взял со стола ключи и направился к двери. Перед выходом он обернулся к кошке:

«Не скучай, Мелисса. Ты, наверное, единственная здесь, кто точно знает, что делать».

Улицы Припикса встречали его шумом и хаосом. Узкие тротуары были забиты людьми, пытавшимися успеть по своим делам. Фёдор медленно шагал по главному проспекту, где когда-то стояли баррикады. Он помнил, как этот город сотрясали протесты, крики и выстрелы. Теперь здесь царила тишина, но в этой тишине ощущалась скрытая напряжённость. По крайней мере Фёдор, идущий уверенным шагом без охраны, в капюшоне который почти полностью закрывал его лицо никакой напряжённости не чувствовал. Он привык.

Солнце клонилось к закату, заливая горизонт багровым светом. На окраине Припикса, в зоне старого полигона, грохотали звуки учений. Солдаты выстраивались в ровные шеренги, их лица были напряжёнными, а движения чёткими, как у хорошо настроенного механизма.

Здесь, среди пыли и звуков автоматных очередей, стоял человек, наблюдавший за всем этим с неподдельным интересом. Его высокая фигура выделялась на фоне остальных. Чёрный офицерский китель, идеально выглаженные брюки и сапоги, блестевшие так, будто их только что начистили. Этот человек был Пётр Васильевич Валайков, генерал, которого уважали за его жёсткость и стратегический ум.

Пётр Васильевич родился в семье военных. Его отец, строгий и требовательный человек, с детства внушал ему, что дисциплина и порядок – основа жизни. Эти уроки Пётр усвоил рано и пронёс через всю свою жизнь. Во время революции он быстро зарекомендовал себя как человек, готовый принимать жёсткие, но эффективные решения. Его стратегия не всегда нравилась союзникам, но она приносила результаты.

Валайков верил в то, что сила – это единственный способ удержать государство в руках.

«Страх – это самый надёжный инструмент управления», – часто говорил он. Для него люди были частью большого механизма, который должен работать без перебоев. Если одна деталь ломалась, её нужно было заменить.

Уставшие глаза Мазирова внимательно изучали происходящее на поле. Он остановился в нескольких метрах от солдат, наблюдая за их тренировками.

«Впечатляет, правда?» – раздался голос Валайкова.

Фёдор повернулся и увидел генерала, стоявшего с непроницаемым выражением лица.

«Да, впечатляет», – ответил он, подходя ближе.

Валайков кивнул в сторону тренировочной зоны. «Эти ребята знают, что делают. Настоящие профессионалы».

«Без сомнения», – согласился Мазиров. – «Но скажите, Пётр Васильевич, что вы намерены делать с этой силой?»

«Использовать её», – спокойно ответил генерал.

«Для чего?» – спросил Фёдор, сложив руки за спиной.

«Для поддержания порядка», – ответил Валайков, его голос звучал твёрдо, но без эмоций.

«И что вы подразумеваете под порядком?»

Валайков чуть повернул голову, его ледяной взгляд встретился с усталым, но твёрдым взглядом председателя.

«Порядок – это стабильность. Это контроль. Люди должны знать, кто здесь главный».

Фёдор слегка нахмурился. «Контроль и порядок – это не одно и то же, Пётр».

«Иногда это одно и то же, товарищ председатель», – холодно сказал генерал.

Мазиров вздохнул и посмотрел на горизонт, где солдаты выполняли команды.

«Я хочу построить союз, где люди будут жить без страха», – сказал он.

«Люди уважают только тех, кого боятся», – отрезал Валайков.

«Вы ошибаетесь», – твёрдо произнёс Мазиров. – «Если мы построим государство на страхе, оно разрушится. История это доказала».

Валайков слегка усмехнулся: «Тогда, может, пора переписать историю?»

Фёдор развернулся к генералу, его лицо было спокойным, но в голосе чувствовалась стальная решимость:

«История уже всё сказала. Она повторяется только тогда, когда её не слушают».

Пётр молча посмотрел на председателя, а затем медленно кивнул. «Время покажет, кто из нас прав».

Мазиров ничего не ответил. Он развернулся и медленно пошёл прочь, оставляя Валайкова на фоне поля, где солдаты продолжали тренироваться под его руководством.

Глава 2. Голос мира

На пятом этаже старого дома в Припиксе горел свет. Окно небольшой квартиры было занавешено плотными шторами, за которыми угадывался силуэт девушки, сидящей за столом. квартира казалась уютной и теплой, несмотря на старую мебель и слегка облупившуюся краску на стенах. Здесь всё говорило о простоте и спокойствии, которые стали редкостью в это беспокойное время.

За письменным столом, заваленным книгами, тетрадями и стопкой исписанных листов, сидела Евгения Евдакимова. Свет настольной лампы мягко освещал её лицо. Она медленно выводила слова в своём дневнике, время от времени делая паузы, чтобы обдумать следующее предложение.

«2 марта 2009 года.

Сегодня, кажется, был самый обычный день. Работа, библиотека, немного прогулок. Всё как всегда. Но иногда за этим «как всегда» скрывается что-то большее. Что-то, что не сразу заметишь. Я часто думаю, что могу найти это большее в книгах или в людях, которых встречаю.

В библиотеке нашла книгу о том, что счастье – это процесс, а не цель. Мол, не нужно гнаться за ним, нужно просто жить. Красиво звучит, правда? Но я почему-то не чувствую от этого лёгкости. Кажется, что я всегда где-то за этим счастьем бегу, а оно всё ускользает. Может быть, я просто не понимаю, как его искать.

Ещё сегодня встретила Илюшку. Ты его знаешь, дневник. Конечно, знаешь. Мой добрый Илюша. Мы с ним такие разные, но это не мешает мне находить в нём что-то удивительное. Он был какой-то грустный. Сначала шутил, как обычно, про мою куртку, мол, она выглядит так, будто пережила тысячу гос переворотов. А потом как-то замолчал. Его глаза… такие тёплые, добрые, но сегодня в них была грусть, которую он пытался скрыть. Илюшка всегда такой – хочет быть сильным, всё держит в себе. А я смотрю на него и думаю: «Почему ты не делишься? Почему не даёшь мне помочь тебе?»»

Евгения отложила ручку, задумчиво посмотрела на окно, за которым мерцали огни ночного Припикса. Она провела рукой по волосам, собранным в низкий хвост, и встала из-за стола. Её квартира была небольшой: комната, совмещённая с кухней, ванная и крошечная прихожая. Всё здесь было аккуратно, но без лишнего. Евгения не любила загромождать пространство.

Она подошла к окну, отдёрнула занавески и посмотрела вниз. Улица казалась безмятежной. Редкие прохожие, несколько машин. Город жил своей жизнью, не замечая её тихих раздумий.

Раздался дверной звонок. Евгения удивлённо повернула голову. Было поздно, и она точно никого не ждала.

Когда она открыла дверь, на пороге стоял Илья Кадрэ. Его каштановые волосы слегка растрепались, а в руках он держал привычный рюкзак. Он был невысоким, но в его фигуре чувствовалась какая-то уверенная лёгкость. На лице играла усталая, но всё же искренняя улыбка.

«Привет, Жень,» – тихо сказал он.

«Илюшка? Что ты здесь делаешь так поздно?»

«Можно войти?»

«Ну, конечно, проходи,» – ответила она, отступая в сторону.

Илья прошёл в комнату, поставил рюкзак у стены и сел на стул у стола. Его лицо выглядело усталым, но он пытался сохранять свою привычную доброжелательность.

«Ты какой-то задумчивый. Что случилось?» – спросила Евгения, садясь напротив.

Он опустил голову, избегая её взгляда. «Мама опять ругалась. Она сказала, что я слишком много времени провожу с тобой.»

Евгения нахмурилась. «Из-за чего?»

«Из-за твоих идей, книг, да и вообще… Она считает, что я должен больше думать о будущем. Она хочет, чтобы я был как мой брат – серьёзный, целеустремлённый, с планами на жизнь. А я? Я студент-филолог, который думает о словах, а не о карьере.»

Евгения села прямо и внимательно посмотрела на него. «Тебе ведь девятнадцать, Илюш. Ты взрослый человек. Почему она до сих пор думает, что может решать за тебя?»

Илья усмехнулся, хотя в его улыбке было больше горечи, чем радости. «Потому что я живу с ней, Жень. Потому что ей кажется, что она знает лучше. Знаешь, я иногда чувствую, что она просто боится, что я сделаю ошибку.»

Евгения тихо вздохнула. «А ты сам как думаешь? Ты делаешь ошибку?»

«Не знаю,» – ответил он, глядя на свои руки. «Я знаю одно: мне нравится быть с тобой. Мне нравится слушать тебя, обсуждать книги, даже спорить о каких-то мелочах. Ты делаешь меня лучше, Жень.»

Она не сразу нашла, что сказать. «Илюш, ты – самый добрый человек, которого я знаю. Если кто-то этого не понимает, это их проблема, а не твоя.»

«Ты так считаешь?» – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

«Я это знаю,» – уверенно ответила она.

Илья слегка улыбнулся. «Знаешь, Жень, я просто хотел сказать тебе спасибо. Ты – лучшая, что у меня есть.»

Евгения отвела взгляд, чтобы скрыть внезапно блеснувшие слёзы. «Илюш, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. И чтобы ты понял, что никто не имеет права решать за тебя.»

Он кивнул и встал. «Мне пора. Спасибо, что выслушала.»

Когда дверь за ним закрылась, Евгения долго сидела за столом. Она снова открыла дневник, взяла ручку и начала писать.

«Илюшка ушёл. Он сказал, что я лучшая, что у него есть. А я боюсь, что из-за меня он только усложняет себе жизнь. Почему так сложно просто быть собой? Он добрый, тёплый, настоящий. А я? Я только усложняю. Надеюсь, он знает, что я всегда на его стороне.»

Она закрыла дневник, потушила лампу и легла спать. За окном начинался дождь, а город замирал в ночной тишине.

Глава 3. Ужасный выбор визеградов

Пару месяцев назад в Федеративной Социалистической Республике Дуровска (ФСРД) прошли выборы канцлера. Этот день стал поворотным моментом для Бобровского Союза. ФСРД, как центральная республика Союза, была его сердцем: здесь находилась столица Припикс, отсюда координировались все ключевые решения. И теперь у этой республики появился новый лидер Пётр Васильевич Валайков.

Его кандидатура была неожиданной, но эффективной. Валайков, известный прежде как генерал с железной дисциплиной, сумел завоевать доверие избирателей благодаря своему умению говорить просто и убедительно. Его лозунги звучали так, словно они могли спасти каждого:

«Единство нации ключ к нашему будущему.»

«Порядок, которого вы заслуживаете.»

«Зарплаты для наших, а не для чужаков.»

Партия Валайкова, названная «Союзом силы», базировалась на идее мощной руки, которая наведёт порядок, но её главной фишкой стало единство. Он искусно играл на противоречиях, разжигая недовольство мигрантами из соседней Республики Кесья и одновременно обещая повышение зарплат и льготы для граждан.

Его речи на митингах собирали толпы.

«Мы, визеграды! Моя цель одна нация! Мы не допустим, чтобы кто-то извне ослабил наш Союз! Мы обеспечим рабочих местами, а детей сильная республика, сильный Союз!»

Эти слова отзывались в сердцах людей, уставших от неопределённости.

Теперь Пётр Валайков был не просто жёстким генералом, но и главой самой важной республики в Союзе. Его кабинет в Припиксе, обставленный минималистично, стал центром новых решений, которые касались всей страны.

Каждое его действие было тщательно продумано. В начале своего правления он занялся укреплением армии. Военные бюджеты были увеличены, учебные лагеря стали работать круглосуточно. В это же время он начал создавать свою личную гвардию – подразделение, подчинявшееся только ему. Валайков не скрывал своих амбиций. Для него ФСРД была лишь ступенью к более высокой цели.

«Бобровский Союз нуждается в сильном лидере,» – говорил он своим приближённым. «Мазиров слишком мягкий. Люди уважают его, но они не боятся. А без страха порядок невозможен.»

14 апреля 2009 года.

Цитадель Припикса в этот день выглядела как обычно: массивные стены, украшенные гербами Союза, казались нерушимыми, а длинные коридоры с высокими потолками напоминали о величии, которое некогда здесь рождалось. Дежурные охранники стояли на постах, лениво переговариваясь между собой. Казалось, ничего не предвещало беды.

По центральному коридору уверенной походкой шёл Пётр Васильевич Валайков. Его высокую фигуру, одетую в офицерский китель, невозможно было не заметить. Он двигался с решимостью, не обращая внимания на тех, кто останавливался и отдавал честь.

«Здравия желаю, генерал Валайков!» – выкрикнул один из охранников, вытянувшись по стойке «смирно».

«Тихо. Помалкивай,» – коротко бросил Пётр, даже не замедлив шага.

Охранник растерянно замер. Остальные переглянулись, но никто не осмелился сказать ни слова. Все знали, что человек, идущий по коридору, был не просто канцлером ФСРД, но и тем, кто мог заставить замолчать любого.

Под своим кителем Валайков спрятал пистолет. Он готовился к этому дню с холодной точностью. Его план был прост: Мазиров должен покинуть свой пост немедленно.

В это время Фёдор Иванович Мазиров сидел за своим столом. Кабинет был тихим, свет настольной лампы мягко освещал груду документов, над которыми он склонился. На его лице застыла смесь усталости и решимости. Он прекрасно знал, что этот день станет поворотным.

На стене напротив висела карта Бобровского Союза. Её границы, которые он когда-то помог провести, теперь казались ему линиями, разделяющими народы, а не объединяющими их.

Раздался стук в дверь.

«Входите,» – спокойно произнёс он, не поднимая глаз.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл Пётр Валайков. Его сапоги глухо стучали по полу, а взгляд был направлен прямо на председателя.

«Фёдор Иванович,» – сказал он, остановившись у стола.

«Пётр Васильевич,» – ответил Мазиров, складывая бумаги в стопку. Его голос звучал спокойно, но в нём была скрытая усталость.

Они смотрели друг на друга несколько мгновений, как два человека, которые слишком хорошо понимали, что вот-вот начнётся.

«Ты, как всегда, пришёл не вовремя,» – усмехнулся Мазиров, жестом приглашая его сесть.

«Я пришёл вовремя, Фёдор. Это вы слишком долго оттягивали неизбежное.»

«Неужели? И что же ты считаешь неизбежным, Пётр?» – спокойно спросил председатель, откинувшись на спинку кресла.

«Ваш уход,» – холодно произнёс Валайков.

«Ты уверен, что можешь говорить со мной в таком тоне?»

«Уверен,» – ответил он, снимая с себя китель и аккуратно укладывая его на спинку стула. «Фёдор, вы слишком мягкий. Ваша мягкость привела Союз на грань развала. Вы всё ещё верите в свободу и равенство, а люди хотят порядка и силы.»

«Порядка и силы?» – переспросил Мазиров, подняв брови. «И это ты называешь депортацию кесьийцев? Ты разрушил всё, что мы создавали. Ты сделал из Союза механизм страха.»

«Я сделал то, что должен был сделать. Мигранты подрывали экономику. Мы вернули рабочие места нашим людям. Зарплаты выросли, люди довольны. А твои „демократические эксперименты“ сделали нас слабыми.»