Дни Бочонка

– Остальные компаньоны на работах? – спросил я.

– Наверное не все. У Демида Демидовича семейная разборка – это я точно знаю. – растягивая каждое слово промямлил Садёнов.

– Опять с женой?

– Да.

– Жаль. У них, насколько я помню, только дела наладились.

– Да… – протянул Садёнов.

– А чего здесь сидите? Не желаете с нами сходить куда-нибудь?

– Извините, но, пожалуй откажусь: устал очень.

– Вам Василиса привет передавала. Хочет поскорее увидеться, а вы всё на связь не хотите выходить. – ступила в разговор Алина.

– Ей тоже привет передавайте. Ох, забываю постоянно ей позвонить. Обязательно свяжусь немного позже, сейчас просто сил нет.

– Хорошо. Ещё подумайте насчёт того, чтобы сходить в театр – последние спектакли играют перед летними каникулами.

– Поживём увидим.

– Думайте, Андрей Павлович.

Мы застали Садёнова не в лучшем расположении, потому не стали долго задерживаться в "Бочонке", только выпили по бокалу вина и поспешили гулять в парк. Я непременно хотел показать Алине единственные в своём роде красоты бесцветной окраины. Мы, идя под руку, обошли сверкающий от солнечных лучей пруд и уселись на скамейку подле него. Погода стояла по-настоящему летняя, предзнаменовывающая жаркое засушливое лето. Сочные зелёны листья висели на деревьях, они будто радовались расцвету новой жизни после перерождения спустя долгих полгода. Каждая мельчайшая пылинка в воздухе порхала свободно, после долгого полёта с наивной радостью падала на землю, а затем снова поднималась вверх. Я старался фотографировать глазами момент, чтобы получилось отпечатать его в памяти на долгие годы, как стоящее любых денег воспоминание.

Сидящая рядом Алина закрыв глаза, глубоко в дышала. Бедняжка, наверное, не привыкла к более-менее чистому воздуху, ведь его нет в вечно загазованной столице.

– Ну, как тебе?

– Просто великолепно. Хотя по твоим рассказам можно было подумать, что здесь настоящий кошмар. Вполне милый район милого города.

– Это единственное красивое место на целый район. Иногда у меня возникает такое, чувство, что я как будто заперт в распорядке дня и декорациях города, будто нахожусь на сцене одного большого спектакля длинною в жизнь. Вроде бы хочется поменять… работу на пример, а всё равно ещё больше укореняюсь на старом привычном месте, до которого не очень удобно добираться, но где тебя ждут, пускай малоинтересные, зато знакомые коллеги, что никогда не станут приятелями, а так и останутся коллегами. С остальным абсолютно также. Есть свобода, но нет желания, понимаешь.

– Да… – задумалась Алина. – Что же тебе мешает?

– Я сам.

– Именно! Можно долго заниматься мотивацией, это я знаю. А дело ведь не в ней совсем.

– А в чём? – уставился я на милую собеседницу.

– Скорее всего в нотке авантюризма, – рассмеялась она, – врождённой наверное. Наподобие решительности, только в другом смысле.

– Да, понял о чём ты. А знаешь, раньше во мне была подобная черта. Со временем характер как-то отшлифовался, успокоился, в общем – смирился. В юности думал, что обязательно встречу старость с полным запалом сил, чтобы шокировать окружающих эксцентричным поведением, пример детишкам показывать, мол смотрите: я, старик, вам фору дам своими выдумками и выходками. И что? Сейчас мне 38 лет, я не хочу авантюр и смены работы. Как так вышло? Когда закончился период становления и начался период старения?

– Тебе ещё далеко до старика, зря так рассуждаешь. Можешь себя представить через лет тридцать? – положила Алина мне руку на плечо и звонко рассмеялась.

– Вряд ли. – улыбнулся я в ответ. – Значит мне там есть что посмотреть?

– Именно так!

Потом мы ещё долго гуляли в обнимку по парку, наслаждаясь природой. Иногда молчали, а иногда заводили длительные полемики о чём только можно и нельзя говорить. Время шло тихо, уподобляясь колыханию расцветающих одуванчиков, растущих подле облюбованного нами пруда. На пару часов я почувствовал себя совсем помолодевшим, беззаботным юношей, у которого впереди столько дорожных развилок – представить трудно; впереди необъятная вселенная, жаждущая наконец встретиться с новым исследователем. По правде говоря, рядом с Алиной меня почти не покидали похожие чувства, её дух авантюристки увлекал за собой вопреки всяким привычкам.

За две недели я впервые отдохнул. В эти дни даже ни разу не зашёл в столь горячо любимый "Бочонок" – впечатлений хватало. Получилось другим без вечерней выпивки выпустить из головы повседневные заботы и плыть туда, куда желаешь, а не по капризному течению.

Стоит ли говорить о том, где мы с Алиной побывали о чем разговаривали что попробовали. Мне очень не хотелось, чтобы она улетала, я был готов предложить ей руку и сердце, лишь бы удержать рядом ещё на недельку. Разумеется она возвратилась в Москву не просто так, а только дав обещание вернуться в скором времени. Иначе не произойдёт – я знал это.

Глава 7

В первую же субботу после окончания отпуска мне позвонил Садёнов, чтобы пригласить меня выпить в "Бочонке" и огласить шокирующую, на что я с удовольствием согласился. Развеять скуку продолжением старой традиции оказалось лучшим предложением выходного дня. Ритм жизни вернулся на круги своя: работа, отдых, походы по магазинам, домашние дела и тому подобное. В субботу или в воскресенье я бы ни за что не заставил себя выйти из дома в гости к знакомым, тем более в места культурного и активного отдыха. До "Бочонка" – рукой подать. Угол здания бара виднелся из окна моей квартиры, каждый раз служа напоминанием о грядущем отдыхе после трудовой недели. Лишь с Алиной я не думал об этом привычном пристанище. Сейчас же мне скорее хотелось прийти в "Бочонок" в знакомую компанию и послушать разговоры собеседников о том, что произошло интересного, пускай если это были бы одни обсуждения насущных проблем.

К счастью, по дороге не встретилась Махиненко, в прошлый раз от отчаяния показывавшая явные признаки старческого маразма, поэтому до "Бочонка" я добрался мигом.

Внутри уже сидели Садёнов, Боголюбский и Ничиухин. Пустовало одно место Сатанова.

– Вечер добрый господа. – поздоровался я.

– Мы вас пока поджидали, успели начать трапезу. – протянул руку Андрей Павлович. – тут одно событие прискорбное-с произошло, так что вы лучше присаживайтесь. Вот, держите стопку.

Мы выпили.

– Владислав Демидович уже знает. А теперь вам расскажу шокирующую новость: Демид Демидович больше не с нами. Его осудили на 4 года.

– Что??? – вырвалось разом у нас с Ничиухиным.

– Да. Помните, у него случался разлад с женой? Не знаю точно из-за чего именно, но тогда Демид Демидович позволил себе её ударить. Казалось бы, неприятная, притом вполне решаемая ситуация, особенно в наши дни. В каждой третьей семье случается подобное. Погорячился, ударил, успокоился, осмыслил, извинился с букетом цветов, поумолял поверить его любви, поклялся, что больше не повторится – и дело с концом; тут же прошу заметить: поступок нашего друга я, безусловно, считаю ужасно низким.

События, связанные с Демидом Демидовичем и его женой развернулись в наихудшем свете. В первый раз конфликт разрешился сам собой, разумеется оставив неприятный осадок. Что вы думаете? Ситуация с рукоприкладством повторилась во второй раз! Тогда Демид Демидович жестоко приложил силы, в результате чего заколотил Валентину Ивановну до серьёзных травм. Пришлось в больницу ехать. Мало кто знал, но жена оказалась не из простых – мстительная и со связями в органах.

– А я говорил! – перебил рассказчика Боголюбский.

– Пожалуй, что да… – сожалением ответил Садёнов. – Она, едва оклемавшись, подала заявление в полицию, позвонила кому надо, и наш товарищ мгновенно оказался заключен под стражу. Демид Демидович, зная возможности жены, в суде даже не стал оправдываться, тем более отрицать свою вину. Единственным фактом, способным смягчить наказание, было чистосердечное признание. На него он и рассчитывал. Как результат – 4 года колонии поселения.

Мы с Ничиухиным на минуту опешили.

Далее коллективным разумом все начали выстраивать всевозможные догадки насчёт произошедшего, а именно насчёт оснований конфликта и столь жестокого мщения Валентины Ивановны. Разумеется мы не пришли ни к чему конкретному.

Для меня Сатанов как будто умер. Я понимал, что после заключения он выйдет совершенно другим человеком. Обнаружит одну поломанную судьбу, перед которой закрылись тысячи дверей. Трудно рассуждать над его проступком со словами "Сам виноват" или "За что боролся, на то и напоролся", ссылаясь на вездесущую расплату, ведь происходящее, первую очередь, было печально.

После длительного выстраивания догадок, единственное решение, пришедшее на коллективный ум: выпить за здравие Демида Демидовича. По стаканам медленно разлился янтарный. Лучи света, проходящие сквозь гранёные стопки превращались в рыжих солнечных зайчиков на столе. Создавалось ощущение тёплой тоски по человеку, который не зря отжил свои годы.

Компания оживилась только на время обсуждения шокирующей новости, после чего наступило молчание. Пример Сатанова крепко засел в головах, и каждый задумался над хрупкостью своей жизни, пытаясь смириться с естественностью произошедшего. По большому счёту никто не застрахован от беды, которую, несмотря на знакомых, друзей и родственников приходится встречать в одиночестве.

Садёнов задумчиво выпивал рюмку за рюмкой, иногда чокаясь с Боголюбским, Ничиухин, развалившись на стуле, медленно переводил масляный взгляд с одной тусклой лампы на другую. Я вспомнил, что вечером хотел позвонить Алине, задать простой вопрос: "Как поживаешь?"

В этот раз мы не стали долго засиживаться в "Бочонке" и ближе к 10 часам разошлись по домам в крайне угнетённым состоянии духа, будто на встречу со своими бедами. На завтра договорились навестить Демида Демидовича.

На улице стояла душная летняя погода. Общий фон дополнял оранжево-розовый закат, игриво прятавшийся за домами. Небо, в отличии от людей, оставалось по-обыкновению ясным и спокойным.

Я пришел домой, налил себе немного бурбона и сел на балкон разговаривать с Алиной по телефону. "Прошла всего неделя, как я вернулась в Москву, а уже очень устала. Хочу поскорее снова к тебе прилететь." – была её первая, сразу после приветствия, реплика. Мне было неловко чувствовать себя немощным и зависимым, без возможности хотя бы ненадолго нарушить привычный уклад вещей, как это делала Алина. В сентябре она и вовсе прервала мой скучный выходной новостью об очередном переезде.

На следующий день рано утром мы тем же составом, что и прошлым вечером, отправились в колонию поселения к Демиду Демидовичу. Здание за колючей проволокой находилось на окраине города, диаметрально противоположной району, где находился "Бочонок". Нам пришлось добираться больше часа по пробкам, чтобы лицезреть жуткое место заключения, а Боголюбскому ещё и брата, похожего на мумию. По неопытности мы не знали о том, что свидания разрешены только тет-а-тет и только один раз в день. Разумеется встречаться с пострадавшим пошёл его ближайший родственник, а остальные, в том числе я, ждали за пределами охраняемой зоны.

– Мы заключили мир. Он признал! – воскликнул Владислав Демидович, когда вернулся к нам.

– Рассказывайте!

– Да что рассказывать? По его словам разобрал, что сокамерники люди спокойные. А сам он сам как невменяемый. Ещё и выглядит, будто не спит ночами, ей богу. Протянул мне руку в ответ на укор "Раньше надо было слушать" – странно очень. Поначалу, говорят, почти все такие ходят. Ходят, ходят, мол, потом расхаживаются… От вас приветы передал, он в ответ тоже передаёт…

Боголюбский нахмурился и всю обратную дорогу ехал в глубоком раздумье, иногда отвечая на вопросы о брате односложными предложениями. С виду ему было хуже, чем заключённому.

Глава 8

Вскоре, после последнего скорбного застолья в "Бочонке", исчез Ничиухин. Испарился, пропал, как в воду канул. Звонили ему на телефон, пробовали стучать в дверь квартиры, расспрашивать соседей. К сожалению, это оказалось тщетно. Решили успокоиться на том, что наш товарищ отправится в незапланированную командировку (может даже на севера) и забыл предупредить.

Подозрения насчёт ложности догадки начали появляться ближе к концу лета, когда Боголюбский от кого-то выведал, что квартира Семёна Михайловича перешла в собственность неизвестной организации, использующей её для хранения особого реквизита (или просто вещей). Вполне возможно, соседи могли увидеть новых собственников жилплощади: никто другой попросту не мог в подробностях рассказать о том, как двое неизвестных затаскивали внушительный чёрный сейф к Ничиухину на квартиру. Те же соседи рассказали мне правду о происходящем. Валерий Дмитриевич, пенсионер, живший напротив Ничиухина, однажды встретил неизвестных людей на пороге его квартиры. В тот раз они выносили множество коробок, телевизор и холодильник и грузили в белый фургон. Валерий Дмитриевич, будучи очень любопытным человеком, не отказал себе в удовольствии поинтересоваться деятельностью грузчиков. Почти дословно разговор произошёл в следующем ключе:

– Куда носите, молодые люди?

– Увозим вещи прошлого жильца. – ответил высокий худощавый грузчик.

– Ох, Семён Михайлович! Неужели он съезжает?

– Почти.

– А куда не знаете?

– В монастырь. – ответил крепыш пониже.

Валерий Дмитриевич опешил.

– Как так? А вещи куда же!?

– А квартиру вместе с вещами Семён Михайлович соблаговолил пожертвовать нашему благотворительному фонду при церкви; называется "Спасение". Можете тоже пожертвовать. – равнодушно предложил высокий.

– Не желаю. На всякий случай я вас запомнил.

Разговор мне пересказал лично Валерий Дмитриевич, когда я в очередной раз пришёл к квартире Садёнова и начал опрашивать всех соседей.

Новые сведения я в тот же день передал Садёнову и Боголюбскому во время встречи баре. Признаться, они были шокированы неожиданными новостями. Кроме восклицаний искреннего отчаяния оба решили наотрез, как по уговору, отказаться от комментариев. У каждого накопилось много слов и переживаний, но все они застревали комом в горле, останавливаемые неведомой силой.

С большой вероятностью Семён Михайлович умудрился попасть в серьёзные неприятности, а мы не что чтобы просто не могли помочь, а даже не знали о происходящем ничего наверняка. Это удручало больше всего.

Я, Садёнов и Боголюбский ещё пару раз собирались в "Бочонке", однако разговор тогда не клеился. Андрей Павлович молча пил, не отрывая глаз от рюмки, постоянно наполняемой янтарным напитком. Я думал об Алине. Владислав Демидович сидел с пустым взглядом человека, который впервые увидел разрушение, в результате чего сам разрушился, как хрупкое зеркало. Обычно не подававший признаков откровенной злости или благодушия он теперь смотрел на вещи по-детски, с умилением взирал на окружающую обстановку, удивляясь ей и не узнавая её. Последний раз Боголюбский выглядел так после первого свидания с братом.

В обществе товарищей мне передавался их угнетённый настрой духа, потому я, посидев с ними ещё пол часа и осушив с Садёновым ещё две рюмки бурбона, решил пойти домой и впервые за долгое время хорошенько выспаться.

Вечерние встречи в баре утомляли хуже, чем полноценный трудовой день. С момента наступления неприятностей у Сатанова, разговоры перестали быть столь же беззаботными, как раньше. Каждый будто устал жить и тщетно пытался найти отдых в товарищеских попойках, от которых уставал ещё больше, а потом с удивлением спрашивал: "Неужели кругом одна безнадёжная тягость, а кроме неё только вечный покой". Скорее всего так оно и есть, важно только как посмотреть. Благодаря Алине, вытащившей меня из запустения, вернее сказать, мотивировавшей к этому, я смог избежать подобного кризиса. Любовь, в ряд с которой можно поставить цель и идею, напрочь отключает отдел мышления, отвечающий за трезвое видение окружающего мира. На переносицу падают какие-то розовые очки, а через них даже олицетворение смерти – старухи с косой выглядит не так уж пугающе. Тёмные мысли окрашиваются в яркие тона или совсем исчезают. Раньше я считал подобную слепоту в сотни раз хуже самой страшной ясности. Я сих пор считаю, что трезвее всего размышлял, когда был пьян и не надевал на глаза красочные светофильтры. Сейчас меня опьяняет любовь. В слепоте много удовольствия.

Глава 9

Утром 4 сентября я проснулся от телефонного звонка – Алина спешила сообщить, что заканчивает свою деятельность в столице и окончательно переезжает в мой город – ей здесь очень, как ни странно, понравилось. Тут же от меня поступило предложение начать жить вместе, на которое она не раздумывая ответила согласием. Как оказалось, переезд произошёл довольно легко. Алина прилетела практически налегке, а все вещи отправила через транспортную компанию.

После всего ряда действий и подробностей, связанных с переездом, настал один из самых трогательных моментов нашего романа: Алина прямо с порога, безумно вскрикивая, бросилась мне на шею. По испытанным эмоциям момент был просто нечто. Я искренне хочу верить, что как он, так и его виновница останутся со мной до конца жизни. Впереди ждало ещё много счастливых моментов. Тех, что невозможно сохранить на фотографиях, видео, картинах или в виде рукописного текста. Нет! Сильные впечатления можно только запоминать, а потом долгое время трепетать над их мимолётностью. Но сейчас их стоило сначала пережить. Словом, всё только начиналась!

Со своими рекомендациями Алина без труда смогла найти работу по душе и с приличной зарплатой. Моя жизнь кардинально изменилась. Каждый день я приходил домой, зная что меня там уже ждут. К этому легко было привыкнуть даже после столь долгой холостяцкой привычки. Тем более, что Алина не предъявляла особых требований – я хотел установить их сам, чтобы соответствовать сожительнице. "Бочонок", можно сказать, остался в прошлом.

Хотя нет, стоит упомянуть один короткий разговор с Боголюбским, произошедший ещё до переезда Алины. Дрожащим голосом Владислав Демидович интересовался о состоянии моих дел и позвал навестить своего брата. К сожалению, на то же время у меня намечалась важные переговоры со спонсорами, поэтому пришлось отказать. "В другой раз обязательно схожу вместе с вами" – пообещал я. Далее беседа целиком превратилась в монолог моего собеседника на тему судьбы Демида Демидовича. Несколько раз повторялось досадное "А я ему говорил…", вклинивавшееся между рассказанными сотни раз историями. На момент могло показаться, что Боголюбский действительно свихнулся. Об этом можно было судить по его порой бессвязной речи, рушившей любую хронологию рассказа. Однако когда я задавал конкретный вопрос, Владислав Демидович тут же давал на него четкий и ясный ответ. Создавалось впечатление, будто он просто хотел поразмышлять вслух, но дабы не казаться себе сумасшедшим, позвонил человеку, способному выслушать. Было понятно, что он переживал не лучший период жизни, но помочь я ему, как и в случае с Сатановым и Ничиухиным, я просто не мог. Едва Боголюбский слышал наводящие вопросы по поводу своего состояния, сразу прятался за фразой "Да, всё хорошо". На свадьбу он не пришёл. Но обо всём по порядку.

Забавнейшая история произошла, когда я решился сделать Алине предложение. Мы жили вместе уже примерно полтора месяца; она устроилась в престижное дизайнерское агентство "Raisin sec". В день, когда у неё был выходной, я наведался именно туда для осуществления затеи. Коллеги Алины меня знали, ведь после каждого рабочего дня я встречал её возле здания агентства, где со всеми и познакомился.

Больше всех помог Саша – молодой парень, по счастливому стечению обстоятельств устроившийся сюда сразу после окончания университета. Вместе с ним мы обдумали план, который заключался в следующем: по легенде, в "Raisin sec" обращается некий человек, срочно требующий придумать ему красочный плакат с цветами(первое, что пришло в голову) для предложения руки и сердца. Клиент сразу, почти с порога, добросовестно внёс аванс за выполнение заказа, тут же порученного Алине. Она придумывает несколько великолепных макетов и отправляет заказчику, не видев его в глаза. Макеты отвергаются им, как творения "без души", что избранница с тонким вкусом точно заметит и расстроится, мол жених на словах сильно любит, а на деле нелепости в торжественный случай выкидывает.

Далее, либо Алина попросит, либо заказчик сам вышлет ей её же фотографии и потребует вставить их в плакат. После этого остаётся только предельно ясная часть – встреча.

В реальности, к моему удивлению, план осуществился почти со стопроцентной точностью. Саша позаботился об экспозиции – создании образа клиента и приеме аванса от меня (всё как-никак должно было выглядеть правдоподобно). Самое интересное началось, когда дело дошло до Алины: дома она потратила уйму свободного времени на создание макетов. Заказ её действительно очень заинтересовал. Оказалось трудно сдержаться, чтобы не выдать намерений, когда она желала услышать критику своих макетов. Но я сдержался и, выждав нужный день и взяв отгул на работе, отправил фотографии. После чего надел костюм, заказал доставку огромного букета роз и поспешил в "Raisin sec", сжимая в кармане маленький красный футляр с золотым кольцом. Помню единственную мысль в тот момент: "Как бы глупо было сейчас умереть".

После недолгого ожидания в кафе, привезли цветы. Вместе с доставщиком мы занесли огромный букет алых роз в здание агентства, прямо к кабинету Алины. Дверь открывается, вносятся цветы, из кармана достаётся красная коробочка, Алина, как в тот раз по приезде, бросается мне на шею… В один момент для нас перевернулся мир. Мы знали друг друга не очень долго, но внутренний голос диктовал обратное. Мы будто в одночасье обменялись всеми своими сокровенными историями с самого детства, так что теперь больше нечего было скрывать, теперь, когда будто по заранее продуманной схеме неизбежно оказались рядом, как кусочки одного пазла, изначально разъединённые лишь для того, чтобы их впоследствии снова собрали.

Она согласилась.

Глава 10

Подготовка к свадьбе всегда сопровождается невероятным количеством хлопот: выбор нарядов, места празднования, программы, приглашение гостей. Последнее являлось, пожалуй, самым сложным, поскольку большинству из них, как, например, Василисе, приходилось лететь из Москвы (свадьбу решили играть моём родном городе, чтобы избежать лишних затрат на переездов и высокие столичные цены).

В числе немногих приглашённых с моей стороны значились Садёнов и Боголюбский. Первому я позвонил Владиславу Демидовичу. В трубке раздался дрожащий и вместе с тем одновременно заспанный голос:

– Да.

– Владислав Демидович! Сколько лет, сколько зим! А я к вам с прекраснейшей новостью, которой вы не сразу поверите!

– День добрый. Что ж, говорите.

– У нас с Алиной свадьба 20 числа и вы в числе приглашённых.

– Да? Хорошо… но я не смогу. У меня болезнь сильная – из дома не выхожу. – почти прошептал Боголюбский.

– Как же вы так, Владислав Демидович? В больницу лучше сходите, раз серьёзное дело. Сами знаете – со здоровьем шутки плохи. Что за болезнь всё-таки?

– Вирус какой-то. Не знаю. Вы уж извините, но мне трудно разговаривать сейчас, я как выздоровею, сразу позвоню. До сви… – протяжные гудки прервали последние слова Боголюбского.

Следовало бы проявить настойчивость и узнать что у него произошло на самом деле, но мне было не до этого: предстояло совершить ещё несколько звонков. Тем более возможно, что это на самом деле не более, не менее, чем влияние болезни, скорее всего гриппа: так я тешил себя, набирая номер Садёнова. 18 гудков – нет ответа, новый звонок, 18 гудков – нет ответа, новый звонок… Андрей Павлович так и не взял трубку. Лишь спустя две недели, уже я после свадьбы, я узнал, что он попал в психиатрическую больницу с тяжелым расстройством.

В конечном итоге, на свадьбу прибыло не так много гостей, потому решили ограничиться маленьким VIP-залом в элитном ресторане. Несмотря на это и отсутствие широты праздника, Алина была счастлива. Роскошное жемчужное платье с открытыми плечами идеально сидело на ней, подчёркивая стройную фигуру и обнажая две маленькие родинки среди белой кожи ключицы. Моя, теперь уже жена, выглядела как девочка на выпускном: каждое её движение дышало красотой и свежестью, так что трудно было оторвать взгляд. Приятное слепое восхищение перебороло мысли о разнице в возрасте и зарплате – подобный вздор навсегда исчез из моей головы.

После стольких лет, прожитых в состоянии постоянного глушения тоски, совсем без ожидания счастья, вдруг появилось то, о чем нужно было мечтать задолго до его появления. Но сейчас я уверен – все прошлое происходило к лучшему, раз случилось подобное настоящее. Возможно если бы я достаточно долго и с нетерпением ожидал встречи с Алиной, то не испытал бы столь сильных чувств, ведь заранее пытался бы максимально точно их представить и фактически мысленно пережить.