Дни Бочонка

Андрей Павлович начал разговор об искусстве и постепенно свёл его к просьбе для Алины отправить нам фотографии картин, которые она пишет отдельно от работы. Девушка ответила согласием.

Алина рассказала об одном случае, когда её приняли за дочку одного юбиляра и чуть не увели в неизвестную квартиру прямо к столу. "Я никогда так праздников не боялась, как тогда! Компании, само собой, весело было, раз они даже моё лицо рассмотреть не могли. Минут двадцать им пыталась доказать свою личность, а они мне, – что я дочка Глеба Владимировича! Представьте на секунду!" – восклицала она.

Тем временем количество осушенных бокалов с вином и коктейлями стремительно увеличивалось. В добавку к ним заказывалась закуска разных видов: от фруктов до мясных колбасок – на любой вкус. Со стороны мы, наверное, выглядели счастливыми и радостными, будто праздновали великое событие. На самом деле мы, будучи кардинально разными, как могли отдыхали от сумасшедшего ритма жизни, который заставляет людей постоянно гнаться за целью, постоянно изображая из себя нечто устоявшееся и твёрдо знающее смысл и цену вещей. Минута перерыва на отдых от траты своих трудовых ресурсов единила нас. Я уверен, что при других обстоятельствах подобной встречи бы не произошло. Если бы я увидел нынешних собеседников где-нибудь на деловом совещании, вряд ли разобрал в них близких по духу товарищей. А по сути, минута отдыха – это все что у нас есть, и те кого мы найдем рядом в эту минуту есть единственные близкие люди. Времени на выбор, к сожалению, нет.

– Знаете, мне иногда кажется, что вот я хоть и в самом расцвете сил, но большая часть жизни уже позади. – задумалась немного уставшая Василиса.

– Почему вы так говорите? Вы младше нас.

– Ах, Андрей Па-вло-вич! И что же? Сейчас не всё ли равно?

– Трудно сказать…

– Ты можешь себя в старости представить? – подперев рукой подбородок спросила у неё Алина.

– М…м… Не-а, не могу. Как в детстве пытаешься представить каким ты будешь взрослым, вот так же сейчас.

– Значит до глубокой старости доживешь.

– Почему? – рассмеялась Василиса.

– Не знаю, слышала где-то. Если можешь себя в старости представить, значит тебе там смотреть нечего, а если можешь, то добро пожаловать! – воскликнула Алина со смешной интонацией.

Румяная Василиса захохотала ещё сильнее, а вслед за ней остальные. Не знаю даже что было в этом забавного, скорее всего мы просто опьянели: языки поворачивались с трудом, глаза закрывались (как никак было уже около 3 часов ночи), а голова отказывалась соображать, и спустя полчаса решили собираться по домам и отелям.

Дамы, особенно Василиса, наотрез отказались, чтобы мы заплатили за счёт только вдвоём с Андреем Павловичем, в результате чего сумма была разделена ровно на четверых и уплачена. Мне и Садёнову данный факт показался крайне странным – в основном из-за непривычности. В "Бочонке" никто не думает о деньгах: каждый покупает себе и ближнему, если он того просит, а потом наоборот. Коммунизму до того ещё далеко.

Алина и Василиса сели в такси, на прощание крепко обнявшись с нами. Завтра вечером они уже собирались улетать обратно в Москву чтобы с новыми силами приняться за дела. Неоднократно с обеих сторон прозвучали приглашения в гости. Я успел записать номер Алины и обещал ей обязательно позвонить.

После того как машина девушек скрылась за поворотом, мы с Андреем Павловичем решили немного пройтись пешком, чтобы не тратить лишних денег, коих после шумного застолья оставалось по минимуму. Однако усилившийся с наступлением ночи холод на корню пресёк эту затею: пришлось тут же снова вызывать такси.

– А знаете, посидели неплохо. – промычал зевающий Садёнов.

– Да-а. Соглашусь. Только не кажется ли вам, что это другого полёта птицы? – задал я каверзный вопрос.

– Может быть, да не всё ли равно. Новые люди в кругу общения всегда хорошо.

– Интересно наблюдать за ними, молодыми, целеустремленными, с горой возможностей. Перед ними будто весь свет открыт, а перед нами только часть…

– Ну это с какой стороны посмотреть: вам разве мало того, что имеете?

– В том то и дело, что достаточно. Мне достаточно и этого, а им нужно куда больше. В конце концов они в нас разочаруются, когда узнают, что их новые знакомые отнюдь не эстеты, а только уставшие от монотонной трудовой недели люди.

– Почему же? Ищите больше плюсов! Наслаждайтесь! – воодушевлённо воскликнул Садёнов.

– Может вы и правы. Не знаю.

Мы заплатили за поездку и условившись собраться на следующих выходных в "Бочонке", а затем разошлись по домам.

Глава 4

Вряд ли есть смысл рассказывать о том, как прошла моя последующая неделя. Уверяю, там категорически ничего интересного: та же работа, те же покупки в магазинах, тот же беспокойный короткий сон. В моей жизни крайне редко происходят перемены, а тем более – праздники. Я попытался следовать совету Андрея Павловича, то есть наслаждаться имеющимся. Толку вышло мало, потому что трудно увидеть плюсы в неизменном. Любые красоты и преимущества приедаются, становясь хуже любых минусов, когда банально надоедают. Внезапные поражения и победы заставляют на них реагировать, однообразие – нет. Оно просто существует и исчерпывается этим, в какой-то степени подобное пустоте, где отсутствует свет и тьма. А глаза также тщетно пытаются различить очертания симпатичных и отвратительных предметов, поддающихся хотя бы малейшей оценке.

Завесу с окончания буднего дня сорвала внезапная мысль позвонить Алине, поинтересоваться о состоянии её здоровья и настроения. Прежде чем сделать это, я, вопреки обычному своему распорядку, достал из кухонного шкафа бутылку бурбона и налил половину стакана.

– Алло. – ответил женский голос после надоедливых гудков.

– Добрый вечер, Алина.

– Я поняла! Это ты! Это ты!

– Звоню, как обещал. Интересно узнать как у тебя дела?

– Эх, не поверишь, за пару дней столько всего нового произошло. Моя картина попала на одну из городских выставок неподалёку от центра. Даже не представляешь кто там бывает! Похоже судьба внезапно подкинула шанс прославиться.

– Ну это ведь плоды труда. Жалко, что я только могу воображать твои картины.

– Забыла-а. Сегодня обязательно отправлю фотографии. Ты, как я поняла, в живописи неплохо разбираешься, поэтому не суди строго дилетантку.

– Да ладно, только интригуешь больше.

– Может и так. – послышался в трубке заигрывающий голос. – Сейчас вот занимаюсь переездом, собираю остатки вещей со старой квартиры. Ужас сколько вещёй!

– Перебираешься ближе к центру?

– Как ты угадал?

– Это ведь очевидно. Востребованным и популярным людям нужно находиться в самой гуще событий. Где, как не в центре. Тем более у тебя там рядом выставки, друзья, работа.

– Да-а. Забыла раньше похвастаться, – мне почувствовалось, будто она в этот момент улыбнулась своей привычной милой улыбкой, которую я видел один только вечер, – хотя не люблю так делать.

– Всё равно это здорово! – попытался я воскликнуть торжественным голосом.

– А у тебя как?

Тут настало затишье. Что можно было ей рассказать? Ей, молодой и успешной! Я до сих пор удивлялся почему она со мной разговаривает. С мужчиной, прочитавшим в юности библиотеку книг, в молодости получившим достойное образование, а в зрелом возрасте ставшим рядовым гражданином, подвластным исключительно заурядным вкусам.

Её качества принесли ей успех, а мне мои нет. При этом ещё стоит учесть разницу в возрасте – около семи лет. Думаю, печально звучащая шутка про самый расцвет сил была бы здесь кстати. Общение с Алиной заставляло меня думать, что я делаю что-то не так, в очередной раз доказывая мою ничтожность. В то время, когда я стремился к высокой культуре, все стремились к успеху, на пол пути я развернулся на и тоже пошел ловить удачу за хвост; в результате остался с одним лишь пониманием того, что культура держится на успехе, а я не достиг ни того, ни другого.

– Жду тебя на новоселье. Где-нибудь через недельку-другую управлюсь с вещами и буду готова принимать гостей. Хорошо, что квартира с хорошим ремонтом от чистоплотных предыдущих соседей, обои и пол почти в идеальном состоянии. Но всё равно потом под себя поменяю.

– Ты наверное знаешь поговорку: нет ничего постояннее, чем временное.

В трубке послышался звонкий смех, заставивший и меня улыбнуться. Прежние мысли мигом развеялись и я с облегчением обмяк в кресле, отправив в желудок второй стакан бурбона.

– Постараюсь прилететь. Думаю выбить себе небольшой отпуск на неделю, по крайней мере постараюсь. А как там дела у Василисы?

– О-о-о, она вся в делах. Мы когда к вам приезжали, у неё расширение ресторана начиналось: открытие ещё одного заведения. Как только прилетела, сразу с аэропорта поехала туда, следить за процессом и налаживать производство. В общем, забот выше крыши.

– Бизнес леди ведь.

– Ой не говори.

Проснувшись на следующий день я отчётливо понял, что зря пообещал Алине прилететь на новоселье. Никакого отпуска мне положено не было. Последний я брал его в начале января и благополучно проболел гриппом весь срок.

Сейчас, когда впервые захотелось что-то поменять в своей жизни, моментально обнаружилось несметное количество проблем. Я на какое-то время почувствовал себя знаменитым персонажем, пытающимся добраться до замка, только вот он не испытывал чувство обречённости перед рутиной, будучи в неё втянутым целиком и полностью

В любом случае, когда варианты направления перемен исчезают я всегда могу прийти в "Бочонок" и спокойно отдохнуть в забытьи. В выходные там, по обыкновению, собираются Садёнов, Боголюбский и Сатанов. В этот раз даже пришёл Ничиухин.

Я подоспел к компании несколько позднее из-за того, что покупал себе новый стол и кресло, а старые продавал одному знакомому.

Мысль о создании домашнего уюта возникла после разговора с Алиной. "Почему нет? Вложение в дом всегда полезно." – сказал я себе. К тому же я основательно прибрал свою двухкомнатную квартиру так, что теперь она была похожа на апартаменты класса люкс в гостинице. В целом, день прошел продуктивно, без отвлекающих мыслей, с полной концентрации на цели купить мебель. Меня это правда понравилось.

Однако "Бочонок" не ждал, и потому в 6 часам я неспешно спускался по лестнице, как на ступеньках третьего этажа в нос мне ударил мягкий запах воска (будто жгли свечи), который по мере приближения к выходу лишь усиливался, становясь тошнотно-приторным.

На первом этаже, из дверей квартиры, находящейся прямо напротив входа в подъезд, меня окликнула старуха Махиненко, не дав сделать два шага до свежего уличного воздуха вслед за только что вышедшим человеком даже не обернувшимся на вопли соседки.

Она опиралась на потёртый костыль, нога её стояла в тазике, один глаз смотрел в левый верхний угол, а другой тщетно пытался открыться. Позади этой расплывшейся фигуры злобно лаяла собака.

Прежде чем описывать дальнейшие события, сначала, наверное, следует рассказать о том, кем была Махиненко. По рассказам родителей и частично по моей памяти, в молодости нынешняя старуха, являлась демоном во плоти: она осыпала нецензурной бранью каждого, кому посчастливилось появиться в нашем подъезде или где-нибудь поблизости, в том числе соседей. Проще говоря: плевала на всё и вся с высокой колокольни. Теперь, спустя почти 50 лет, она изменилась. Но не из-за раскаяния, а потому что силы на гнев закончились. Она в одиночку вырастила дочку, а та в свою очередь принесла в дом сына от неизвестного мужчины (пошла по стопам матери).

Вот потомство старухи подросло, и она стала обыкновенной попрошайкой. Впрочем, не совсем обыкновенной. Благодаря мастерскому умению разжалобить, соседка сделала в своей квартире высококлассный ремонт, притом содержа двух нахлебников – почти не работающих внука и дочь.

Давным давно, когда я был еще маленьким ребенком, у них была собака по кличке "Малышка". Бедному животному Махиненко старшая ошпарила кипятком морду, в том числе глаза. Малышка прожила ещё лет 7 рядом с подъездом, скуля каждый раз, когда кто-либо из жильцов подходил к двери. Вся грязная, вшивая и незрячая – лицо её напоминало вывернутый наружу желудок с двумя криво втиснутыми мутными линзами. Страшное зрелище – сказать нечего. В квартиру животное старуха пускала редко, может из-за отвращения; так бедная собака промучалась до самой смерти. В конце концов она просто исчезла.

Теперь Махиненко была похожа на Малышку: такая же слепая, с такими же жесткими тычками седых волос на лице. От прежней злобной тиранши осталось мало доброго и человеческого.

– Мужчина, мужч-ч-ина, стойте.

– Да?

– Вызовите телефониста!

– Какого телефониста?

– Ну телефониста обыкновенного.

– А вы скажите номер!

– Да я откуда знаю?! – в гневе вопросила Махиненко.

– А кого вызвать-то?

– Телефониста!

– А у вас какой провайдер?

– Да я откуда знаю? Просто телефониста обыкновенного!

– А что случилось?

– Меня бросили все без средств существования!!!

– Кто?

– Дочка и внук?

– Как так? Они ведь вам родные.

– Да вот так. Взяли и бросили, разбежались куда-то, а меня забыли. Дурни!

– Значит вы из так воспитали.

– Да разве я из плохому учила?? – потеряла старуха терпение

– Не знаю. Вряд ли чем-нибудь помочь смогу.

Я молча направился к выходу, на ходу заслышав тихое бормотание: "Все вы такие… Ну ладно, спасибо", или что-то похожее.

В тот момент я подумал о том, что хозяйка достойна судьбы своей собаки и, по справедливости, должна принять расплату за грехи целиком и полностью. Эта мысль уверенно продержалась у меня в голове менее четверти часа, а потом ей на смену пришла одна из главных соперниц справедливости – жалость.

Глава 5

Подходя к "Бочонку" я до сих пор сомневался, правильно ли повел себя в разговоре с Махиненко, ведь даже такая жалкая, противная, она вряд ли достойна большей кары, нежели уже получила. Неужели я должен облегчать ей расплату за грехи?

Тем временем в "Бочонке" кипели нешуточные страсти. Права оратора к крайне разгорячившемуся Сатанову.

– Жена с ума сошла! Начала ни с того ни с сего кричать, что я ей жизнь испортил. У неё прямо истерика произошла! Вы не поверите, какой ужас происходил, какой грязью она меня поливала целый час. В конце концов я не выдержал и дал ей оплеуху: нечего расходиться так, за языком следить надо!

– Я тебе говорил, что проку у тебя с ней не будет! Говорил? – разразился Боголюбский, размахивая сигаретой. – Во что ты превратился, дурак!

Сатанов промолчал.

– И кого только выбрал? Зачем? Мук захотелось?

– Хватит!!! – взвизгнул Демид Демидович.

– Ладно. Сам знаешь: я как лучше хотел. Теперь твоё дело.

– Моё! Молчи значит.

– Непременно. – с угрюмым видом затушил сигарету Боголюбский.

– Я говорю о том, что думаю и мнения не спрашиваю.

– Стало быть ни у кого?

– Нет, только у тебя!

– Как скажешь.

Сатанов осушил стакан бурбона в надежде успокоиться, после чего продолжил:

– Так вот, господа: что мне делать с женой? Прошу учесть, что в первые пол года были просто раем, а дальше она начала выкрутасы свои демонстрировать!

– По-моему, Демид Демидович, насилие – это не выход. – робко промычал Ничиухин.

– Да? Скажите тогда какой выход?

– Может вам просто нужно поговорить. С глазу на глаз откровенно обсудить накопившееся проблемы. Бывает люди спорят, ругаются из-за пустяка, а нужно всего-то обсудить маленький вопросик. Но они упорно молчат и злятся, усугубляя конфликт.

– Легко вам говорить со стороны. А мне куда деваться? Я и так всё ради жены делаю. Валя меня от глупостей спасает.

Я ей одной верю, как самому себе. А что теперь? Вижу самого любимого человека в числе чужих жён-гиен. Плевать я хотел на других, главное чтобы у меня хорошо было.

– Будет, Демид Демидович, обязательно будет. Вы не беспокойтесь так, давайте лучше выпьем за мир и согласие. – предложил Андрей Павлович.

– Давайте! – послышалось со всех сторон.

– Жаль, Семён Михайлович, – после короткой паузы снова начал Садёнов, – что не смогли с нами остаться в ресторане посидеть. Интереснейший вечер пропустили.

– Эх, да. Но не получалось по-другому. На работе из сейфа в кабинете директора пропала крупная сумма денег, вот и вызвали весь состав без исключений. Допрашивали каждого в отдельности.

– Нашли вора? – нетерпеливо спросил Боголюбский.

– Слушайте дальше… Тем вечером ничего не выяснилось, потому всех отпустили по домам. На следующий день произошло разоблачение. Один из новеньких, когда надевал куртку в служебной раздевалке, выронил из кармана две хрустящие пятитысячные купюры. Оказавшийся рядом начальник учтиво поднял их и все понял. Вот как раз сегодня проходили судебные разбирательства.

– Глупый, коллега-то ваш, раз по-тихому украсть украл, а спрятать не мог. – пробормотал Сатанов.

– Наверное. В любом случае я не признаю таких поступков.

– Почему же? Если бы продумал аферу и грамотно исполнил, что бы ему остальные сказали, разумеется кроме пострадавшего? Молодец! Уметь обмануть тоже навык, к тому же достойный уважения.

– Как можно уважать поступок против невинного человека? Признавать обман и грабёж? Да ни за что!

– У начальника этого, наверное, и так денег немеряно, а работник бедствовал. Иначе бы красть не стал. Но это только моя злость на капиталистов. Если говорить правильно, то "украл и не поймали – молодец, поймали – сам виноват, достоин жестокого суда".

– Вот пожалуйста! Верующий называется. – усмехнулся Боголюбский.

– Молчать, когда не спрашивают!!!

– О какой справедливости вы говорите? Директор должности достиг благодаря собственному труду хорошую зарплату получает. Мало того, в сейфе лежали деньги не его личные, а филиала: на зарплаты, на аренду да на коммунальные услуги. Парня заставляют вернуть сумму, в противном случае угрожают осудить на срок до конца жизни, что вполне возможно со связями и показателями свидетелей. Сам он до сих пор не признался: говорит, что купюры из ранее выданной первой премии. Не берусь выносить приговор, но, уверяю вас: нельзя так жестоко судить человека, которому, между прочим, ещё двадцати пяти не исполнилось, только за его колоссальную глупость и нравственную близорукость.

– Чего??? – удивился Демид Демидович. – Он не ребёнок, чтобы ему объяснять суть хорошего и плохого. Вы вообще-то со мной не согласились, а теперь сами преступника оправдываете.

– Разве я оправдываю? Я хочу чтобы всё справедливо было – сострадательно. Мы с вами это понятие по-разному понимаем. – заключил Ничиухин.

– Ещё раз повторяю. Справедливость может существовать только при условии единого равнодушного и слепого, как Фемида, закона – ты либо ему следуешь, либо мастерски обходишь. А вы здесь "бедненького" работника превозносите.

– Хорошо, пускай так. Одно дело, каждый останется при своём мнении.

– Ну господа, зачем лезть в такие дебри… Давайте лучше выпьем. – оживился Андрей Павлович и шатаясь встал с рюмкой.

– Давайте! – поддержал я, почувствовав напряжённую атмосферу, обычно возникающую, когда спор начинает превращаться в идеологическую вражду.

– Лучше бы о спектакле рассказали, оно куда интереснее. – с укором предложил Боголюбский.

– Что ж, моноспектакль, как моноспектакль, ничего особенного. Лично я остался разочарован. Артист приехал именитый, собрал много народа, а что показал? Одну г-глупость. Переоценка ценностей, деньги, конфликт с собой: в общем каша из всего самого модного.

– И что же вам не понравилось?

– Я люблю вечное, а не модное, понимаете?

– Понимаю? А что в вашем понимании "вечное"?

– Прекрасное. Эстетика, которая от природы или от мастерства человека происходит. Только вот она доставляет удовольствие. А здесь что? Выхолощенный актер со своей конъюнктурой! Разве это прекрасное?

– Ну, постойте, Андрей Павлович, мне кажется вы преувеличиваете. – возразил я. – Может спектакль и слабоват, но уж точно не лишён прекрасного. В нём недаром прослеживался отход от привычных канонов искусства. Соглашусь, местами слишком утрированно, с львиной долей минимализма и топорности, но новизна частенько сопровождается подобным.

– Ох, я пожалуй откажусь от такой новизны.

– Заинтриговали вы меня: тоже поглядеть захотелось. А как называется моноспектакль?

– Вроде бы "Лишний".

– Именно так. – подтвердил Садёнов. – Зрелище не любителя, учтите.

– Хорошо. Я просто, так сказать, атмосферу прочувствовать хочу, тем более предпочтений особо нет.

– Ну всё равно вы какие-нибудь сопли не станете смотреть.

– А откуда вы знаете? Везде есть своя прелесть, Андрей Павлович, разве не так?

– Где-то её больше, а где-то меньше.

– Красота только у нас в голове! – резко воскликнул я.

– Готов поспорить. – возразил Владислав Демидович.

– А давайте.

– Смотрите: могут ли вещи существовать без человека.

– Могут.

– А красота разве не свойство вещи?

– Свойство, только при определённых условиях. Я имею ввиду, что человек – это мера и степень. Только он может охарактеризовать вещь и назвать её именем. Сама по себе вещь не определена, а мы её определяем в соответствии с симпатиями или заданной целью. Так вещь становится "красивой". Потому я и говорю, что в голове…

– Но постойте! А разве до человека не было Бога, который определял прекрасное?

– Бога? – удивился я.

– Инопланетных цивилизаций, замысла вселенной – чего угодно.

– Трудно ответить. Я знаю только историю человека: в разные времена возвышались противоположные друг другу идеалы. Чем не доказательство? Чистый опыт.

– Тогда не согласен я с таким опытом. Какой толк в хождении кругами без мыслей об едином идеале, – будто машинально проговорил Боголюбский, бросив взгляд на спящего за столом брата, – без поиска его воплощений.

– Кругами ходят, чтобы не скучно было. – натянуто засмеялся я. – Создаётся впечатление смены локаций. Не зря ведь происходят эпохальные чередования возвышенности и глупости.

– И с единым идеалом не скучно – то же самое стремление, только в нём смысл есть.

– Наверное.

Компания уже клевала носом, Сатанов вовсе мирно спал. Мы посидели ещё немного, обойдясь без трудных дискуссий, допили остатки бурбона и разошлись по домам, перед этим насилу разбудив похожего на большой камень Демида Демидовича.

Глава 6

У меня, конечно же, не получилось прилететь к Алине на новоселье из-за плотного рабочего графика. Обидно выходило, что мы могли только созваниваться к телефону, что делали достаточно часто. Пускай так, но я гораздо лучше узнал её как человека, в результате чего охотно отказался от своих изначальных стереотипов. В случае с ней нужно было просто положиться на первое впечатление. За свою жизнь я привык к недоверию и обнаружению трудностей даже там, где их не было, притом искренне верил, что оберегаю себя от поражений. С Алиной у меня произошёл редкий случай, когда пришлось пожалеть о подобной привычке.

Примерно в конце мая она решила сама снова прилететь в наш город, но уже одна, без Василисы. Мы специально договорились взять отпуска на одно время, чтобы получилось встретиться. В один день хотел было купить билет на самолёт до Москвы, как позвонила Алина и пригласила прогуляться. Сюрпризы делать она умеет. Львиная доля непредсказуемости (в хорошем смысле слова) в ней присутствует, в какой то степени это делает её независимой, а от чего ещё более привлекательной.

Отказываюсь скромничать во имя тактичности, потому говорю честно: у меня вряд ли получится похвастаться достатком, поразительным интеллектом или симпатичностью, однако я, как и все, хотел бы видеть рядом с собой чуткую умницу-красавицу. Поразительно, что нашёлся человек, соответствующий моей глупости.

Спустя неделю Алина ответила согласием на предложение пожить у меня на квартире, где к тому моменту была проведена огромная работа по превращению холостяцкой хибары в уютные покои. Отель стоил действительно довольно дорого и сильно бил по карману даже обеспеченному дизайнеру из столицы. Она, конечно, с радостью переехала.

Как то раз мы, к великому удивлению, побывали с ней в "Бочонке". В баре по-обыкновению сидел Садёнов (он вообще начал часто там появляться), сказавший, что наслаждается творческим отпуском и пригласил нас выпить с ним бурбона. Странно, что он пил один, причём, по словам бармена, уже не первый день и всегда с самого утра. Развлечение Андрея Павловича мне показалось забавным.

Алина взяла себе бокал красного вина, да и я, решив не налегать на алкоголь в столь ранний час (около полудня), последовал её примеру. Садёнов пребывал в крайне весёлом расположении духа, хоть и выглядел сильно уставшим. Неизменно выглаженный его пиджак "с иголочки" выглядел мятым, лицо побледневшим, а по-обыкновению зачёсанные волосы теперь вовсе походили на засаленные прутья, торчащие в разные стороны. Что ж, у каждого из нас случаются в жизни моменты, когда стоит забыть о своих правилах, чтобы просто хорошо отдохнуть. Следует также заметить, что я впервые видел Садёнова в таком виде.