Дни Бочонка

– Если Вы, Владислав Демидович, далеки от психологии, то хотя бы не показывайте это на людях. – с натянутой вежливостью ответил Сатанов, видимо вернув самообладание.

В ответ тот лишь усмехнулся.

– По-разному можно объяснить моё состояние тогда, – снова заговорил Садёнов, – но дело-то вовсе не в нём. А в том, как преобразился мир, обрёл утерянную ценность и красоту после одной лишь ситуации. А с вами такое бывало?

– Всё всегда у вас, Андрей Петрович, как-то не так. – прогнусавила Валентина Ивановна ему в ответ.

Эта женщина от природы была не особо симпатична, в большинстве своём из-за лица, которое при самом первом взгляде на него, создавало впечатление того, что с тобой сейчас заговорит грубый и необразованный человек. Стоило госпоже только открыть рот, первое впечатление подтверждалось.

Обычно, как я сам привык думать, недостатки во внешности компенсируются свойствами характера и ума. Но только не в случае с Сатановой. Она вряд ли пыталась быть доброй, поскольку неказистую внешность свою пыталась прикрыть вульгарностью и заносчивостью. Но сейчас не об этом.

На нашу компанию нахлынула скука и, допив последний графин бурбона практически в тишине, все в спешке разошлись по домам. Только я и Владислав Демидович остались покурить возле "Бочонка".

– Неужели у вас с братом друг к другу настолько сильная ненависть?

– Есть такое. Он вырасти вырос, а ума так и не набрался?

– Почему это?

– Хе-хе… вы просто с ним ещё недостаточно много общались. Сатанов лицемерный и продажный, а себя глубоко верующим считает. Ума недостаёт – вот в чём проблема. Чтобы проще было, жену себе такую же нашёл. Вот не поверите, раньше вполне адекватный человек был, только в один момент он бросил нужный путь и пошёл по самому лёгкому. Ужасно покатился вниз… С женой уж совсем. Что с ним будет, раз его даже брат родной, который его как облупленного знает, не смог вразумить. Так и помрет в съёмной квартире на окраине со своей, простите за выражение, женой – уродкой, не додумавшись, что выбрал худшее из всего возможного. Длинная это история, лучше позабудьте.

– Хорошо. Просто интересно стало, вы не подумайте…

– Понимаю, понимаю. Ну что ж, рад был знакомству. Удачи.

– Всего доброго.

Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Глава 3

Однажды, спустя примерно пол года после последнего упомянутого мной застолья, я впервые познакомился, что со мной не так часто бывает, ещё с несколькими интересными людьми, один из которых позже присоединился к нашей компании постоянных посетителей "Бочонка".

Как можно было догадаться, знакомство произошло благодаря Андрею Павловичу. Он часто бывал на различных выставках и заводил там новые знакомства с интеллектуалками и состоятельными бизнесменами. Причем происходило это не только в нашем городе, но и во многих других, где он бывал в непродолжительных командировках, свойственных его работе.

К слову об интеллектуалках: две из них пожаловали к нам в город и пожелали немедленно встретиться с Садёновым, ведь считали его достойным крайне необычной и интересной личностью. В свою очередь, Андрей Павлович позвал двух особ в театр, заодно желая их познакомить со своим кругом общения. Потому были приглашёны я и некий Семён Михайлович, резко выделяющийся своей седеющей бородкой и смиренным выражением лица.

Условились встретиться в воскресенье, около 6 часов прямо возле входа в театр; о билетах не беспокоились, потому что их купили заранее.

До места встречи мы с Садёновым ехали вместе. Тогда он впервые проговорился о своем прошлом: "Отец рано ушел из семьи, поэтому матери пришлось воспитывать меня одной. Она, как это обычно бывает, старалась растить своего единственного ребёнка в полном достатке, потому очень много работала и мало уделяла времени ему самому. Так я научился компенсировать недостаток внимания наблюдением за прекрасным миром. Развлечений не требовалось. И теперь, когда складывается трудная ситуация, мне нужно только остановиться, оглянуться по сторонам и не подумать над выбором, а осмыслить красоту, посредине которой стою. Её всегда мало, но она всегда есть. Каждому свое. Да, наверное так…" Это единственное, и, пожалуй, главное, что я узнал о нём. Будучи мальчиком, он рос в одиночестве, может быть поэтому в раннем возрасте не познал жестокости, передающуюся детям друг от друга. В детстве её не боятся, ведь смутно представляют, что такое "хорошо" и что такое "плохо". С одной стороны поучения родителей, с другой – влияние сверстников: это нормально. Позже в характере воспринимающего обе стороны нивелируются и человек вырастает нормальным, или, как мы привыкли понимать, нормальным.

Андрей Павлович был отрезан от того и от другого. Его воспитывала эстетика. Оказала достаточно сильное влияние, раз осталась в нём до сорока лет, попутно сохранив спокойствие и незлобивость. Я бы позавидовал его вечной отдушине.

Следом за нами к зданию театра подошли две очаровательные девушки: знакомые Андрея Павловича. Высокая (в основном из-за каблуков), худощавая и с длинными чёрными волосами назвалась Василисой, а та, что немного пониже, тоже худая, но со сверкающими каштановыми волосами, собранными в аккуратную причёску, – Алиной. Следом за ними появился из подъехавшего такси показался последний компаньон, чересчур официально представившийся литературоведом Ничиухиным.

– Семён Михайлович, вы как раз вовремя. Пунктуальность, дамы и господа, поистине великолепное качество! – весело рассмеялся Садёнов. – Пойдёмте лучше внутрь.

У гардероба оказалось немноголюдно, поэтому мы сразу же сдали свои куртки и направились в буфет.

– Ох, моё невежество, даже спросить забыл, как добрались наши дамы.

– Не беспокойтесь вы так, Андрей Павлович, из Москвы лететь всего пару часов. Мы были в городе ещё вчера вечером, уже успели отдохнуть и быстренько пройтись по местным достопримечательностям. – улыбаясь, ответила Василиса.

– Вы раньше здесь не бывали? – вступил в разговор с вопросом Ничиухин.

– Нет, вот сейчас в первый раз. Если бы не приглашение Андрея Павловича, так бы и остались в своей шумной Москве. Но иногда, знаете, очень полезно выбираться в иную среду. А то все такие занятые… Я сама буквально на пару дней приехала, пришлось оставить ресторан на заместителя. Страшно, знаете, вдруг натворит там чего ни попадя.

– Но постойте, Василисочка, дорогая: разве в бизнесе совсем доверия нет? – удивился Садёнов то ли в шутку, то ли в серьёз.

– Конечно же нет! Как можно? Если брать на работу чужих людей, то к ним, ясное дело, доверия никакого, а если друзей или родственников, там другое. Доверять им можно, хоть и не полностью, потому что произойдёт малейший конфликт, сразу же потеряете близких себе людей. Ну или наполовину близких…

– Не везде ведь так. Ты только про свою жёстко конкурентную сферу рассказываешь. – спокойно и чуть тихо заговорила Алина.

– Конечно не везде, но в большинстве случаев. Мне кажется, что там, где оборот денег меньше и сами работники занимаются либо творческим делом, либо альтруисты до мозга костей, всё обстоит гораздо лучше. – вставил я.

– Совершенно с вами согласна. В творческой среде куда проще.

– Да нее-т, – возразила Василиса, – везде люди одинаковые, везде денег хотят. Ради них готовы многим поступиться, в том числе творчеством.

– Чего же вы так в людей не верите? – удивился Ничиухин. – Соглашусь, они, бывают поступаются своими принципами и тому подобным, но вы ведь не знаете ради чего. В том числе из-за денег, а разве из-за них только. Не люблю я материализм, честно признаюсь, где всё так просто и банально объясняется, где нет места иррациональности, где человек лишь куча клеток, стремящаяся с лихвой удовлетворить свои потребности.

– Опыт учит, если можно так выразиться. Без причины, знаете, мнение не складывается. А складывается, когда видишь одно и тоже повсеместно. Поначалу не замечаешь, а потом начинаешь видеть только это и пытаться защититься от него.

– Это вы о том, что людям в бизнесе нельзя доверять? – очнулся Андрей Павлович.

– И не только об этом.

– Извиняюсь, задумался немного.

Его слова прозвучали одновременно со звуком первого звонка, приглашающего в зал.

Билеты мы купили на места в бенуаре, где кресла располагались пирамидкой: в ближнем к сцене первом ряду было одно место, за ним на следующей ступеньке два, ещё на следующей три, и так до шести. Так как места были выбраны во втором и третьем ряду, нам пришлось разделиться. Я сел с очаровательной Алиной впереди, а за нами Андрей Павлович, Семен Михайлович и Василиса. Ничиухин тем временем всё не унимался:

– То есть вы считаете, что деньги способны поработить любого человека?

Прозвучал второй звонок.

– Ну не то чтобы поработить… Многие думают, что материальные средства разом могут снять оковы со свободной воли. Впрочем так оно и есть. Еще, знаете, красиво сказано, что деньги и свободная воля – единственное что отличает человека от животного.

– Постойте, постойте, – возразил Ничиухин, – а разве без денег не бывает свободной воли? Как же так? К тому же, если деньги и свобода станут безграничными, то так ведь и животным стать можно.

Василиса рассмеялась:

– Ах, Семён Михайлович, ну неужели пожив хотя бы одну неделю на неограниченное количество денег, вы бы от этого отказались. Решительно бы отвергли саму возможность заниматься любимыми делами, быть где угодно и покупать что угодно?

– Вы думаете не отказался бы?

– Дорогие мои, неужели это так важно? – удивился Садёнов.

В это время раздался третий звонок, эхом разносясь по залу театра. И как вовремя! Потому что, по предчувствию, спор новых знакомых мог продолжаться ещё долгое время.

В целом, помещение было лишено излишков в украшении и обустройстве. Мы сидели в зале без фресок, золотой лепнины и колонн, как у храмов, только самое необходимое – мягкие потёртые кресла и экономичное освещение. Большего и не нужно, потому что главное – только на сцене.

Ожидая, что дамы не успеют отдохнуть после перелёта, Андрей Павлович взял билеты на моноспектакль в одном действии под названием "Лишний", где один человек на протяжении полутора часов должен был удивлять зрителей своей актерской игрой и глубоким смыслом в репликах. Так и было.

На сцене появился мужчина лет сорока в куртке и в шапке. Он немного походил по сцене, изображая задумчивость, после чело ему кто-то позвонил и чем-то ошарашил. От отчаяния он бросил телефон на пол, выкинул шапку за кулисы и начал свой монолог о справедливости:

– "Ты мне надоел, я ухожу". Что за чушь? Куда ты денешься в свои годы, разве тебе стабильности мало. Я могу обеспечить целую семью, если она будет; достаток позволит. Я между прочем хорошо зарабатываю…

– На злобу дня. – послышался за моей спиной голос Василисы.

– Осталось только рассчитаться с последним кредитом и всё! С ума сойти какое приданное, а значит и безбедная старость! Спрашивается: чего ещё нужно?

По сюжету, от главного героя уходит жена и он начинает рефлексию. Сначала негодует и хвалит себя, но с каждой последующей минутой разговора с самим собой в его голову больше и больше закрадываются мысли о том, что размышлять нужно по-другому.

К середине спектакля герой (его зовут Дмитрий) подвергает сомнению то, чем хвалился изначально, то есть достатком и самоуверенностью:

– Машину угонят, квартира сгорит: кто я тогда? Да никто! Почему я вообще могу называть себя человеком!?? Потому что имею собственность? Забавно, ещё бы!

Дмитрий лёг на пол (действие уже перенеслось в его квартиру) и тихо, переходя почти на шёпот, продолжает:

– А если я жив только потому, что меня кто то ценит и любит? Что тогда? Тогда я сейчас мертв! – рассмеялся он.

Дальше актёр начал разыгрывать сумасшедшего.

– Как вам? – шепнула мне Алина.

– Весьма забавно, хоть я уже это где-то видел.

– Скорее всего видели похожее, сейчас это актуально.

– Что актуально? – не сообразив спросил я.

– Ну вот эти конфликты нрава и типичных ценностей.

– А, это да. И как бы вы решили проблему?

– Не знаю, ещё не сталкивалась с этим. Проблемы нужно решать по мере их поступления. – проговорила она с милой улыбкой.

– Само собой!

Дмитрий тем временем вышел на новую ступень своего сумасшествия. Он задумал уйти в монастырь.

– Да! Только бросив всё, я смогу понять, где же моё место, освободиться от оков ра-а-азума!

Тут он начал рвать на себе одежду, дабы доказать себе, что готов отказаться от прелестей комфорта. Напряженная пауза, пронзительный взгляд (сразу и не сказать, что сценка – насмешка, которой она задумана)! Дмитрий садится на пол и начинает рассуждать:

– Человек ведь волен над своей жизнью, его нельзя поработить! Деньги или монастырь – всё одно! А причиной всему я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Ладно, спокойно… Думать, думать!

Далее невнятные бормотания и фраза, которую мы потом использовали как крылатое выражение в разговоре: "Куплю себе домик в деревне и буду жить поживать!"

Пока в зале раздавались смешки, свет погас и на сцене начали меняться декорации. Менее минуты спустя освящение снова появилось. Перед нами предстал тот же Дмитрий, но уже футболке и шортах, держа в руках лопату. За ним стоял маленький смешной домик из картона.

– То ли дело! – радостно воскликнул Дмитрий. – Теперь я чувствую себя свободным! Да! Уволился с работы, продал имущество, купил дом в деревне; впервые сделал, как захотел. Плевать на престиж! У меня даже остались проклятые деньги: вот, поглядите.

Он засунул руки в карманы и вывернул их. В карманах ничего не оказалось.

– Неее-е-е-т! – завопил актер с ошарашенным видом, после чего его скрыли кулисы.

В зале раздались аплодисменты. Зрители хлопали громче и громче. Я намного позже узнал почему случился подобный фурор. Актер, его звали Казимир Полянов, был широко известен и с большим успехом ездил по стране со своим моноспектаклем. Людям очень нравилось, я же услышал о нём впервые.

Полянов вышел на сцену, улыбаясь. Публика всё никак не утихала: аплодисменты становились то громче, то тише, то снова громче на протяжении нескольких минут. В это время к знаменитости подбегали девушки и дарили цветы, подарочные коробочки, книжки и тому подобное. Со стороны было странно смотреть на их фанатизм. Правду говорят о том, что талант преклоняет перед собой людей, но таланта здесь, скорее из-за его отсутствия, чем из-за своего невежества, я не заметил.

Половина зала буквально прилипла к сцене, отказываясь отходить от кумира. Преимущественно "прилипшими" были солидные женщины преклонного возраста, решившие под старость лет окунуться в искусство. Это их дело.

Наша компания скорее поспешила к выходу, где пока не образовалась очередь. Вторая половина зрителей, тех, кто спокойно отреагировал на знаменитость, двинулась следом.

Стоя возле гардероба, я расслышал отзывы самого разного толка: "Свежо", "Ничего особенного", "Бессмыслица", "Интересно", "Именно так сейчас живут!" Честно говоря, у меня у самого оставались смешанные чувства: с одной стороны подобные творения спокойно приписываются к массовой культуре, а с другой стороны мы и есть та самая масса, идущая за эмоциями, притом упорно не желающая считаться таковой, скорее хотим казаться сбором интеллигентов с тонким, почти аристократическим вкусом в делах касательно искусства, чем признаться в причастности к общим предпочтениям. В любом случае остается довольствоваться теми впечатлениями, что получили за отданные деньги.

Из театра мои спутники вышли в совершенно ином расположении духа, нежели то, с каким в его вошли. Одна только Алина оставалась по-прежнему спокойна и приветлива.

Садёнов находился в крайне возбуждённом состоянии (такое с ним бывало редко). Едва успев пройти через входную дверь, на ходу застёгивая пуговицы своего изящного пальто, он провозгласил:

– Дамы и господа, мне не понравилось. Этот Дмитрий продолжил тему, над которой мы рассуждали до спектакля. Ничего особенного, один затянутый монолог без смысла. Я думал будут как минимум красивые декорации, а тут глядите – игрушечный домик из картона.

– Но, Андрей Павлович, вы не поняли суть! Главное содержание, а не форма! Тут в центре действия человек стоит, его чувства, его внутренний мир, если угодно. Сделано, правда, слишком топорно, но в остальном-то, в остальном! Забавно и грустно одновременно становится, когда смотришь, значит идеальный баланс соблюдён. Вообще, человек всегда будет актуален, пока он человек. – рассмеялся Ничиухин. – Чем хуже его изобразят, тем лучше получится – правдивее!

– Но Семён Михайлович, дорогой мой! Разве люди сами себя не знают? Они приходят искусством насладиться, а им их же показывают, да ещё и в свете насмешки. Вы не чувствуете подмены? Ожидали увидеть одно, увидели другое, но остались довольны, совершенно позабыв о первом. Получается, что разницы нет на что смотреть, главное смотреть.

– Насчёт едкой насмешки я с вами согласен: слишком её много. А почему много? Потому что зрителю нравится, когда над ним смеются, ничего тут не поделать. Но вот в вопросе актуальности человека я останусь при своем мнении. Вы пришли насладиться возвышенным, а увидели человека, причем не самого лучшего и сочли это за подмену. Но поймите: человек и есть то возвышенное, на что нужно смотреть. Он бесценный клад, до конца не исследованный наукой и искусством – о нем нужно говорить. Только делать это иначе: с добротой, с уважением, без дискредитации одного в пользу другого!

– Ох если бы, Семён Михайлович… – кутаясь в платок пробормотала Василиса, – так дела обстояли мы бы сейчас не стояли и не спорили.

– А что же тогда есть талант? На какое место вы его поставите? – продолжил я диалог новыми вопросами.

– Интересная, между прочим, штука, если она во благо действует. – начал Ничиухин.

– Гуманист вы наш, Семён Михайлович! – улыбаясь воскликнула Василиса. – Извиняюсь, что перебиваю, но я замёрзла. Мне нужно добраться до гостиницы, чтобы переодеться, а потом можем продолжить нашу светскую беседу где-нибудь в уютном заведении.

Я сразу подумал о "Бочонке", но тут же выкинул эту мысль из головы как неприемлемую.

– Вас сопроводить? – вызвался Садёнов.

– Скорее да! Пожалуй всем идти не стоит. Алина, ты с нами?

– Нет, мне не холодно. Иди с Андреем Павловичем, а мы пока поищем ресторан.

– Хорошо, тогда на связи.

Садёнов и Василиса вызвали такси до гостиницы и ухали.

Нас осталось трое. Но ненадолго: спустя 10 минут Ничиухину позвонили. Его вызвали на работу по важному безотлагательному делу, в результате чего, он, почти с раскаянием извиняясь, тоже вызвал такси и уехал в туман сверкающих улиц вечернего города. Я и Алина остались наедине.

– Андрей Павлович говорил, что вы дизайнер…

– Да, по специальности работаю; чистое везение. – улыбнулась она.

– А где можно посмотреть ваши работы? Признаться очень заинтриговали.

– У меня есть несколько работ на телефоне, сейчас покажу. Только не стройте ожиданий: там ничего особенного. В основном по калькам делаю.

– Я думал, что дизайнер это максимально творческая профессия. Разве нет?

– Как бы вам ответить, не выдав секретов всей кухни. – Алина тихонько засмеялась. – В основном заказчики требуют одного и того же: этакого современного и со вкусом. Я разбила по категориям самые безотказные варианты, а потом и просто редактирую под клиента и всё. Вот, смотрите. Всю подноготную теперь знаете.

Она показала мне две работы: набросок вывески для кулинарии, где горизонтально располагался минималистичный багет, а на нём надпись в две строчки каллиграфическим шрифтом "Домашняя кулинария" и готовый вариант логотипа для магазина автомобильных шин – скрещенные колеса от спорткара и повозки, снизу под которыми заурядная "Колесница №1". Алина была права – впечатляющего в работах было мало, одни приевшиеся , что мозолит глаза на каждом шагу, не выделяясь в гигантском потоке похожих друг на друга уловок для рядового гражданина.

– Видите: ничего особенного. Просто принято думать, что творческие профессии есть нечто особенное, где весь рабочий процесс – это фантастическое удовольствие и отдых. В действительности так случается крайне редко. Сейчас не нужно творчество, которое художник пропускает через душу, окрашивая его в цвета своего видения мира, требуется только приятная картинка, радующая глаз. Только лишь! Логично и страшно…

– Скорее всего вы правы. Модернизм мы уже пережили, потому приходится довольствоваться только "красивыми картинками". Разве плохо, когда вокруг только красивое? Будь здесь Андрей Павлович, он бы непременно вставил своё слово эстета. Но постойте, а если захотите воплотить мысль в картину? Тогда как?

– Для настоящего творчества есть свободное время, которого у меня в последнее время чрезвычайно много; хватило даже на то, чтобы выбраться в другой город за вдохновением. Очень полезно иногда вырваться из дикого круговорота и убедиться, что она он тебя ещё не полностью одолел, раз нашлись силы убежать.

Алина стояла, оперевшись одной рукой об фигуристый заборчик, отделявший тротуар набережной от реки. С каждой последующей минутой ясное фиолетово-бирюзовое небо становилось всё темнее и темнее, отчётливее показывая собравшимся внизу зрителям показывая контраст с одиноко сияющей луной, похожей на желток варёного яйца.

Я засмотрелся на водную гладь и ничего не ответил собеседнице. Река, за исключением маленьких айсбергов, почти избавилась от ледяной корки. Теперь она тысячами цветов отражала палитру небосвода и свет каждого фонаря и здания. Блики на гребнях едва заметных волн напоминали мазки кисти великого импрессиониста, вышедшего на пленэр с желанием написать шедевр.

– Извиняюсь, задумался. Живописно здесь очень. – улыбнулся я ей.

– Да-а, со мной так часто бывает.

– Я заметил, что сначала вы были немногословны, видимо так надолго задумались.

Мы оба засмеялись. Вроде бы ничего удивительного, но по смеси внезапных эмоций я почувствовал, будто давно знаю Алину.

– Давайте перейдём на "ты". Если хотите… А! Я же младше вас! – после этих слов снова раздался дуэт хохота. – Не подумайте, не всем художникам чужды манеры.

– И не подумал. Лучше всё-таки перейдём на "ты" и пойдём с тобой к ресторану, я видел тут рядом.

– Ещё бы я отказалась.

Алина взяла меня под руку.

В ресторане мы тут же взяли по горячему глинтвейну, чтобы согреться после основательного замерзания на набережной возле театра. Только я закончил что-то рассказывать Алине, как наконец позвонила Василиса.

– Скажи, что мы в третьем зале Бегинского, Андрей Павлович поймёт.

– Третий зал Бегинского. Да, передай. Давайте скорее, ждём. – проговорила Алина и убрала телефон в сумку.

–У меня вопрос! – раскрыла она глаза на меня.

– Почему ты и Садёнов обращаетесь друг к другу на "вы" или по имени и отчеству, хотя, как я знаю, уже достаточно долго друг с другом общаетесь?

– Не то, чтобы давно… Не знаю, просто так сложилось, вроде взаимного уважения, если по-простому. Вообще, мы каждые выходные собираемся в баре компанией провинциальных интеллигентов, где каждый обращается к каждому на "вы". Разве что пара человек – родных братьев, отказывается проявлять подобающее отношение друг к другу. В остальном всё основано на уважении.

– Почему же провинциальных?

– Да потому что мы только обсуждаем бытовые дилеммы, которые решили лет сто назад, если не больше.

В зал ресторана вошли Андрей Павлович и Василиса.

– Ну, как вы тут без нас? – сходу поинтересовалась раскрасневшаяся бизнес-леди.

– Хорошо. Вот согрелись только.

– Тоже на улице гуляли?

– Да, я шубу накинула и сразу так тепло стало, что обратно решили прогуляться пешком.

– Андрея Павловича заморозили наверное. – засмеялся я.

– Ни в коем случае. Я к холоду устойчив, так уж вышло.

– Тем лучше! Давайте присаживайтесь скорее: сейчас вам тоже по глинтвейну закажем. Удивительно разогревающая штука, сто лет её не пробовал. – разгорячился я.

– Потому что мы с вами только один бурбон поглощаем.

– Да, есть такое! Никогда не поздно попробовать. Давайте! А дамы что будут?

– Поддерживаем. – ответила Василиса за обеих.

– Чудесно! Сейчас всё будет…

Остаток вечера и половину ночи мы беседовали на разные насущные тему, много смеялись и пили. Спор о человеке и таланте так и не продолжился, может быть потому, что Ничиухин не смог пойти с нами из-за своей занятости на работе. Впрочем, всё прошло неплохо: каждый рассказал о своем занятии, планах, даже о профессиональной этике (до сих пор слабо помню, откуда это взялось). Не обошлось без десятка историй, над которыми мы хохотали до слёз. Самая интересная из них принадлежала ещё больше оживившейся Алине. На тот момент она была мне симпатична, но эмоция моментально исчезало после того, как я начинал задумываться над положением: она, обеспеченный столичный дизайнер, может позволить себе свободу и творчество, а я, провинциальный трутень, не могу. Это отличие не давало мне покоя. Будто два человека из разных миров, как оно есть. Происходившие лёгкие беседы являли собой следствия первого впечатления и плохой разборчивости в людях, во что я с самого начала нашего знакомства не хотел верить.