В поисках своего я

Опыт фиксируется на всех уровнях операционной системы, начиная с ощущений, но интуиция остаётся вне этой сферы, опять не «вмещается» и игнорирует опыт. Принцип отбрасывания части восприятия прослеживается потом неукоснительно. Чувства обобщают ощущения, отбрасывая какую-то их часть, внимание отбрасывает что-то, обобщая чувства, рассудок только частично обобщает опыт внимания, а разум частично опыт рассудка. Он выдвигает идеи, прокладывая направления для практики, при этом вынужден многое игнорировать, не вмещать в себя «детали». В итоге систематических обобщений, разум приходит к идее Бога, своем последнему обобщению, и оказывается покинувшим почву опыта. Отбрасывание опыта дошло до логической точки: идея Бога, как и интуиция, игнорирует опыт. Таким образом, операционная система является её зеркальным отражением.

Эмоции могут «предвидеть» будущее, ибо после смеха будут слёзы… По сравнению с ними ощущения, низведённые до простого отражения, есть снижение опережающего отражения действительности. Далее отражение стремится стать только искажением реальности, и, как самое последнее обобщение, Бог изгоняет из сферы мысли всё конкретное… Ещё задолго до самой идеи Бога операционная система сознания видит то, что содержится только в идеях разума, а они навязаны, чаще всего, чужим опытом: идея Бога, с одной стороны, выглядит, как инерция предыдущих обобщений, а с другой, навязывает себя по цепочке вниз. Рассудок, внимание и чувства соотносят себя с чужим опытом – дискурсом. А собственный опыт ощущений отходит в тень. Дискурс предоставляет сознанию возможность симулировать какую-то коллективную природу, как у эмоций, такую природу имеющих, два полюса существуют только вместе, но разница состоит в том, что за пределами опыта наше сознание не может ничего, а интуиция может всё. Свойство интуиции – опережающее отражение действительности – тем не менее, сохраняется в сознании.

Мы видим, что в операционной системе сознания что-то зеркально отражается, меняя своё правое на левое. Она, таким образом, демонстрирует собственную двойственность и обусловленность, причину возникновения из чего-то, что мы называем простым смыслом. Сознание, с одной стороны, накапливает опыт, с другой стороны, его игнорирует. Наша любимая практика – рассуждать, не опираясь на опыт, априорно извлекать смысл из себя. «Разум видит только то, что сам создаёт по собственному плану, что он с принципами своих суждений должен идти впереди и заставлять природу отвечать на свои вопросы». (Кант). Открыв априорность разума, Кант оставил акцент на непознаваемой «вещи в себе». «Я» сменяется пассивностью Нарцисса.

На практике внутренний монолог в сознании не умолкает никогда, с его помощью старый опыт закрывает нас от новой информации в зоне доступа. Нельзя принять её просто к сведению и относиться, хотя бы, нейтрально, если она не совпадает с прошлыми представлениями и неприменима в рамках этих представлений. Внутреннее чувство как-то её вычёркивает. В данном случае, оно узурпирует активность. Всегда отношение к новой информации будет, чаще всего, негативное, или с сомнением. Личность закрывает себя, вычёркивает такую информацию, оставляет для себя совершенно внешней и бесполезной. Старый опыт препятствует актуальному восприятию. Мы собираем это восприятие из известных уже представлений. На самом деле, старый опыт просто поглощает внимание, представляет собой трафаретный подход к делу, экономит силы на мыслительном процессе, избавляет нас от необходимости «изменять память по всему объёму мозга». Так что интуиция отрицает опыт по праву. Он представляет априорность, которая похожа на неё, как обезьяна на Господа Бога.

В отношении к операционной системе «априорность» – важнейшее понятие Канта, – но меняет смысл на противоположный по законам языка.

«Нейроны от человека, пересаженные жабе, приживутся». (Савельев). Смысл нейронов – связь. Они – эмпирическая реальность, универсальность и простота, если приживаются, пересаженные жабе. Гравитация – тоже эмпирическая реальность. Она является чем-то неизменным, непрерывно действующим и универсальным, как нейроны. А. Эйнштейн доказал, что гравитация влияет на пространство и время. Он только сомневался, что гравитационные волны когда-нибудь будут обнаружены. В этом сомнении есть определённое совпадение с «я», никак не обнаруживаемым и тоже влияющим на пространство и время.

Точно известно, что интуиция принадлежит лимбической части мозга вместе с доминантами. Они и интуиция имеют общую локализацию. Это очень удобно, всё в одном месте, интуиция берёт шефство над доминантами…

Время, которое существует для дискретностей, отменимо для «я», а, если времени нет, то какая смерть? Знание о бессмертии, которым обладает «я», превращается в смертном теле в полузнание Нарцисса – в Надежду на бессмертие. Надежда на бессмертие не выводится из жалости Нарцисса к себе, ибо жалость к себе – это уже какая-то «универсальная» пассивность.

«Я» просвечивает сквозь нашу видимость, как неизменное. Видимость меняется с течением времени, а «я» – нет. Зачем он существует сам для себя, если ничего для него не изменяется? Этот вопрос не имеет смысла, потому что ставится в наших пространственно-временных координатах.

Между Нарциссом и «я» есть противоречие: в «Мире без времени» я откусил язык, раскрошил зубы… порвал диафрагму. Ещё лёгкие провалились в живот. Наблюдается разрушение Нарцисса. Всё это может быть связано с несовпадением измерений. Если ноль времени считать измерением, то «я» оперирует более, чем в четырёх измерениях. Это – не отмена измерений, в которых время течёт, как не является отменой для высоты длинна или ширина. Измерения времени могут быть весьма разнообразны. Что мы знаем о чистой материи? Может быть, в том числе, и будущее раньше прошлого. Мы, может быть, даже имеем с ним дело в качестве опережающего отражения действительности.

Более распространённым примером несовпадения измерений могут быть мифы. Это тоже – Слово, но не Логос. Миф соотносим с «тенью», комплексами, анимой или анимусом, коллективным архетипами. Миф, как Слово, не обоснован ничем, как волшебное начало мира, олицетворяет собой ложь единого Голоса Бытия – какие-то враки. Это – синоним бесконечности, какой-то изначальный образ, который сознание стремится воплотить, чтобы добиться соответствия мира внешнего миру внутреннему. «Каждое новое поколение расставляет в мифе свои акценты: самые естественные цели – есть, любить, спать, умирать – становятся бесконечными, церемонией и ритуалом». (Делёз). Миф – неизменен, тем не менее; движется и развивается фантазия о нём (воображение). В четыре измерения, в которых оперирует разум, всё это не вписывается. Враки Мифа пытаются выразить суть без кажимости, либо, наоборот, выражают кажимость без сути. Они имеет бытие, как возможность, или не имеют, но всегда тесно связаны с доверием. Всё это совпадает с представлениями о «я».

Доверие маленького ребёнка, видимо, является первой готовностью к встрече с «я». Доверие Нарцисса имеет коллективный смысл, страх, наоборот, индивидуален, но становится коллективной, социальной установкой… Это – какая-то зеркальная перемена. Когда в конечном итоге доверие заменяется своим зеркальным отражением, активность оказывается у подозрительности: разум, ум и опыт превращаются в инграммный банк… Как это ни странно, интернет имеет прекрасную возможность его активизировать. Он формирует предложения в соответствии с запросами, и заявленные интересы укрепляют «структуру восприятия мира» у пользователя. На практике она так не работает, а размывается «другими» случайным образом.

В исполнении бесконечных ритуалов, в которых миф себя реализует, присутствует некое наблюдение за собой. Например, припоминая молодость, Дина Рубина пишет о себе: «двадцатилетняя кобыла». Такое отстранение свидетельствует, что у наблюдателя нет пола. Я тоже припоминаю себя молодым, и, если отвлечься от содержания воспоминаний, – это будет некая прямая линия, обладающая энергией и способная наделать глупостей своей прямолинейностью. Только дискурс сбивает её с толку и заставляет замирать. Вроде бы и от дискурса наблюдатель не отличается, но, «очнувшись», вдруг созерцает даже собственный пол как что-то постороннее… «Наблюдатель» – это проявление «я», пассивным опять оказывается Нарцисс. «Я» не только не учитывает его дискурс, но и пол. Миф преследует, как цель, воплощение в пространстве и времени.

С. Савельев сообщает о морфологическом разнообразии структур мозга, которые делают расовую и половую идентичность иллюзорными понятиями, но тоже только для мифа. Он воплощается, как волшебное начало мира. Миф прикасается к миру Нарцисса осторожно, ибо другие измерения, которые у него есть, могут нанести вред Нарциссу. Но после этого Нарциссу в его пассивной позиции достаётся какая-то активная роль. Эту проблему «я» должно как-то решать, ибо не ради жалости Нарцисса пребывает, чтобы только и делать, что преследовать цели Нарцисса.

В нашем сознании интуиция – пассажир без места. Сознание говорит «стоп» интуитивным решениям. Они возникают без обдумывания, а так дела не делаются, ибо сознание желает «обсасывать» свои решения, проверяя в них тождество. Интуиция обладает безусловностью, может с сознанием не считаться. Подозревать наше сознание в способности ей противостоять – не приходится, тем более, что интуиция и не пользуется сознанием, как мы видели на примере девушки с серьгой… И вот люди играют в рулетку. Нужно поставить на номер раньше, чем он выпадет, и Нарцисс, о котором интуиция, вроде бы, заботится, если берёт под «шефство» доминанты, будет в шоколаде. Это занятие для интуиции с её опережающим отражением действительности не составило бы труда. И всё-таки парадокс! Игроки ставят на счастливый номер, но потом, почему-то, снимают свои фишки с него, а все остальные оставляют… Ставка была сделана случайно. Съём уже не случаен. Почему интуиция действует против своего Нарцисса? Мне не раз приходилось наблюдать, как увешанные золотом люди «жалеют» фишки на счастливых номерах и, не глядя, рассыпают на всех остальных… Я и сам так делал. Будто, гипнотическое эхо пронзает все сферы тела глубже и глубже. Рука тянется и снимает фишку. В это время сознание чем-то властно отодвинуто от вмешательства в моторику. Если представить себе, что оно «вставит слово», то почувствует себя, будто, обрезавшимся острой бритвой или ошпаренным кипятком. Оно этого и не делает. Ниже уровня сознания действуют в этот момент очень сильные эмоции, оно лишь – свидетель и «обвиняемый» в своих неудачах. Почему интуиция действуют против своего Нарцисса и отторгает счастливую случайность вопреки его однозначным интересам?

На дамочку никто бы не взглянул. Все расставляли свои фишки и поглощено следили за игрой, выпал 22-ой номер, но она укусила кулачок и горько воскликнула, только что сняла фишку с этого номера… Все и вспомнили, как она дёргала руками. Тоже самое проделал золотистый парень, сдвинув сторублёвую фишку на каре. Номер, с которого он сдвинул, выпал… выигрыш «разбавился» в четыре раза. Почему интуицией расценивается счастливый номер, как опасность? Если фишка поставлена правильно, она об этом знает, сознание, конечно же, не знает…, но у Нарцисса в зобу дыханье спёрло. Шарик может катиться долго: заботясь о дыхании Нарцисса, интуиция снимает фишку. После такой «заботы» Нарцисс дышит нормально, но, конечно же, психует, проигрывая там, где выигрывал. Эмоциональный фон повышается. Видимо, «я» тоже выходит поиграть. «Я» нужны эмоции и, видимо, годятся плохие. Это – зеркальность какая-то с Нарциссом, которому нужны хорошие. Эмоции во время игры привлекают «я». После того, как «я» накатит, бедненький Нарцисс не может дышать…Он, конечно, не умрёт от удушья, пока катится шарик: кому, как не интуиции, знать об этом, тем не менее…

Нарцисс – сложноорганизованный объект, «я» – прямая линия, которая его разрушает… Мне было трудно дышать и, когда я вылезал из автобуса в своём видении в детстве. Проблема с дыханием – какой-то признак встречи Нарцисса и «я» …

Номер в рулетке – олицетворённая случайность. Получается, что «я» и случайность имеют одинаковую «внешнюю» природу. Они могут не дышать, но Нарцисс не может. Интуиции важно, чтобы тело не потерпело ущерба. В то же время она – часть «я» – не Нарцисс решает, что эта часть будет делать… Чтобы Нарцисс «вкурился» в удачу, а потом стал психовать, случайность сначала за него. Однажды я наблюдал, как удача гналась за новичком в казино. Он ставил на номер, тот выпадал, но при следующем вращении рулетки. Его фишки стояли уже в другом месте…

Интуиция – за нас, вернее, за наше тело. Она – связующее звено между Нарциссом и «я», который иногда участвует в жизни Нарцисса. О таком участии может свидетельствовать феноменальная памяти Шерешевского, которая может быть понята, как прямая активность «я», игнорирующего время. Отличной памятью обладали Александр Македонский и Иосиф Сталин, их «я» тоже не сидел без дела, участвовал в их жизни.

Если при игре в рулетку для «я» будущее, как настоящее, то время опять не имеет значения. Если девочка переместилась из вагона на косогор, то и пространство не имеет значения. Ещё одной самой очевидной связью «я» и Нарцисса, кроме интуиции и мифа, является воображение. Оно активно по отношению к пространству и времени, лежит в основе внутреннего чувства, которое представляет нам нас самих, как «я», в отличие от интуиции более «демократична» и доступна Нарциссу. В фантазии Нарцисс получает доступ к безупречной логике, но, возможно, воспринимает её, как фантазию, и соответственно относится… Мы слепы от тьмы или света перед мысленным взором, но граница света и тьмы позволяет различать. Фантазия, как раз, находится в этой пограничной зоне.

Самый главный интерес Нарцисса сосредоточен в нём самом. Его различение касается его внутренних состояний, которые разыгрываются, освещаются и затемняются случайностью. Ей не обязательно отключать способность различение у Нарцисса целиком, достаточно понижать или повышать её уровень. Согласно Хаббарду, это и делает инграммный банк: «какие рестимуляторы встретятся – это вопрос случая».

Представляя свои мести обидчикам, Нарцисс тренирует своё будущее поведение, а «я» знакомится с убожеством своего Нарцисса. Божество смотрит на своё убожество. В фантазии Нарцисс «активен».

Где он соблазнится и своими руками соберёт неприятности? «Я» ничего не делает своими руками.

Тело может быть молодым или старым. Душа в нём зависит от эмоций, а стоит за ними «я», всё прекрасным образом различая в метаболическом вихре и нейронных связях, толкает Нарцисс в эмоции за рациональные рамки. Нарцисс толкает сиюминутные эмоции в рациональные рамки. Эта «пассивность» должна принадлежать Нарциссу, но возможность активности в любом направлении есть у «я».

Описывая эмоциональные игры Нарцисса, описываешь саму жизнь, а стоять за ними может «я».

Пьянство после трудового будня возвращает эмоции в исходное состояние, и преодоление последствий контроля нервов «воспевается» Нарциссами конгруэнтно. Выраженный смысл – ложь, но пьянствующие личности заражают окружающих некой первозданной природой эмоций. Коллективной природа эмоций приводит к возникновению идей, которые становятся объективной силой. Их разделяют миллионы, как акт своего сотворчества, возникает нерушимое непрерывное единство на какое-то время.

Можно сказать, что эмоции сами напрашиваются на дискурс, если действуют таким образом. Правда, в готовом виде дискурсивное различение лишено становления, но над условными, общественно полезными «идеями» думать и не надо. Эмоции упрощают всё и используют, как один ответ на все вопросы. Мы кушаем и говорим: «вкусно», но «вкусно» – и кремовый торт, и жареное мясо. От мяса и крема ощущения разные – мы их отождествляем в одном слове. Жжение в ране определяем, как «больно», но «больно» – лишь выражение шкалы, а не сами «градусы». Упрощение эмоций на словах ложится, как отсвет на ощущения… Мышление вообще может протекать на уровне: «яблоки – это черви». Можно мыслить поражение, как победу, затеять ремонт в квартире и растянуть на всю жизнь. Если отождествление господствует в картине мира, то может оказаться и суррогатом различения. Но на основании различения, имевшего процесс становления, мы сами знаем, что хорошо, а что плохо. Тут у нас есть активность, которая может достаться сознанию… Вообще, притворство эмоций простенькими – великолепный для них ход. Они управляют сознанием незаметно. Оно выглядит для себя более сложной компонентой, чем какие-то простые эмоции. За этим может скрываться управление сознанием, не вызывая у него подозрений. Все результаты экспериментов с сознанием, могут быть списаны на промахи самого сознания.

Один человек считает, что в комнате душно и нужно открыть окно, другой тоже считает, что в комнате душно, но окно открывать нельзя: «Мы простудимся». В этих «переговорах» можно добиться результата, только приведя эмоции к общему знаменателю. Это будет какой-нибудь дискурс… Он полон обобщающих упрощений: «Водка – яд, сберкасса – друг».

Смеховая культура вообще призвана манипулировать эмоциями и всё упрощать. Манипулирование эмоциями бросается в глаза и в дискурсе, пассивная роль сознания по отношению к нему – свидетельство того, что общество перехватило роль «я».

Сознание стремится поддерживать своё общение с окружающим миром. Его цель – некий единый смысл, – и дискурс выглядит главным в жизни. За этим стоит бытие какого-то вечного смысла, сохраняющего себя при смене дискурсов, как логика. Это именно связь. Юные мальчики и девочки, не смотря на эмоциональную конкуренцию, всегда готовы поддерживать успехи друг друга в области выраженного смысла. Их импровизации почти не отличаются от рудиментарных, но встречаются с полным энтузиазмом друг другом. Это – свидетельство некой коллективной природы всех индивидов. Накопление опыта, сведённого к единству смысла, не знает правил, по сути, как эмоции. В. Маканин приводит историю, в которой знакомятся мужчина и женщина. Они ищут спутников жизни, и супружеская пара пригласила их к себе в гости. По их мнению, мужчина и женщина идеально подходят друг другу, у них похожие привычки и интересы. Пара решила, что мужчина и женщина немедленно влюбятся друг в друга. Мужчина и женщина пришли в гости, но в дальнейшем вопросов о себе не понимали. Маканин, кажется, сам рассчитывал на радость мужчины и женщины по поводу своей одинаковости, но любовь – это различение, толчок извне-внутрь… Всё могло быть ещё запутанней. Мужчина и женщина различили свою одинаковость, но не любили сами себя. Каждому из них был нужен кто-то «другой».

В молодости мы выбирает представления по вкусу. Эти представления поддерживают нашу важность, как определённость, позволяют понимать мир, отсекают от действительности всё лишнее. Некоторое время картина мира выглядит стройной, но такой она остаётся до первого столкновения с практикой. Как только жизнь приносит опыт, возникают нестыковки, они добираются до самого верха: и бог создаёт дьявола! Можно сказать, что после этого обладатель разума чувствует себя в тупике. Именно отсюда возникают «непарадные движения не познавшей души» и «драмы сарказма»: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…».

Если Чацкий благополучно справился с тупиком: «Карету мне! Карету!», – то для юного Вертера тупик закончился самоубийством… Так же остро напоролась на свои интеллектуальные схемы французская революция: свобода, равенство, братство, добродетель, богиня разума… и гильотина, упорядочивающая мир. Представления проистекают из способности к обучению, но есть и хорошая новость. Ей противостоит способность к самообучению. Можно обратиться к своему личному опыту, который оттеснялся обучением. Внимание что-то замечало, сознание – нет, но возможность другого анализа ситуаций всё равно копилась в памяти. Эти впечатления оставались в тени, мы продолжали думать, как были обучены. В конце концов, устав от повторения одних и тех же ошибок, мы увеличили и другие свои мысли под микроскопом внимания… Привычные суждения дрогнули. Они сначала встали на дыбы, потому что представляли собой понятия и оценки, наделённые безусловностью, но, по капле выжимая из себя конформизм по отношению к чужому опыту, мы провели инвентаризацию своих взглядов и преодолели сопротивление старых воззрений.

В нашем сознании начинает развиваться структура, отличная от интеллекта или разума, который есть способность к обучению. Эту структуру лучше определить, как ум. Не смотря на всю условность этого определения, ум относится к внешнему созерцанию, а разум – к внутреннему. Разум, как и обучение, стремится сделать человека «приемлемым членом общества», если это бандитское общество, значит, приемлемым членом этого общества. Ум к такой цели тоже стремиться. Возможно, у человека совести сознание сначала развивает разум, а Нарциссы сначала развивают свой ум… Ум и разум вместе пребывают в рамках опыта, но между ними есть трещина. Профессор Преображенский советовал Шарикову учиться, но тот предполагал жить своим умом, и в результате получилось то, что получилось. Разум созерцает закономерности, а ум, кажется, следит за тем, что делает случайность. В основе ума и разума, как раз, разный способ эмоций оценивать. Ум – не моё перепуганное сознание «собачки», которая крутит перед белыми ширмами в фотостудии головой во все стороны. Такое моё поведение было разумом, я был уже обучен вести себя цивилизовано. Среди свойств ума стремление к сомнению, а в фотостудии я заставляю себя подавлять сомнения в угоду ориентации на папу и маму. А возможность сомневаться, в чём угодно, безгранична. Например, у Кэрролла в «Что черепаха сказала Ахиллу», она превращает простое трёхчленное умозаключение в тысячечленное, снова и снова прибавляя к посылкам вопрос: «Если это верно». Заслуга ума – в обнаружении никем не установленных связей, в изобретении нового.

Правда, здесь возникает одно тонкое место. Среди женщин есть Нарциссы, но они не изобретают, как должно бы быть, не открывают закономерностей… Периодическую таблицу химических элементов придумали не женщины, педагогику написали не женщины… Шанель №5 придумали двое мужчин – парфюмер Веригин и коренной москвич Эрнест Бо – эмигранты из России, а не Коко Шанель.

Профессор Савельев вообще сообщает, что женщины имеют слабо развитые лобные доли мозга, у них, по сути, другой сорт мозга. Сначала эти доли развивались у женщин, как способность делиться пищей с детёнышем, потом мужчины получили их в наследство, и, не загруженные биологической функцией, они стали служить для изобретения нового. Профессор Савельев нас обнадёживает, что мы принадлежим с женщинами к одному виду, даже признаёт женский ум и связывает с нарциссизмом, определяя, как женские проявления доминантности: «Дамская доминантность построена на внимательном поиске мелких недочётов, противоречий и ошибок у окружающих. Вполне ожидаемо, что в поведении любого человека подобных промахов найдётся очень много. Если мелкая ошибка найдена, то она немедленно трансформируется женским мозгом в повод для доказательства собственной доминантности. Это происходит в результате инстинктивной экономии расходов энергии мозга на собственной работе. Ориентированный на репродукцию мозг женщин не хочет заниматься сложными проблемами, требующими больших энергетических затрат, проще выловить у партнёра, подруги, начальника или подчинённого мелкую ошибку и сообщить о ней столько раз, сколько нужно для сиюминутного эффекта доминирования. Если чужой очевидный промах замечен, то мозг получает внутреннее эндорфиновое подкрепление. Остаётся только представить это событие, как свои личные достоинства и доказательство явной убогости человека, совершившего ошибку. После первичного доказательства несомненной женской правоты начинается тщательное обсуждение мельчайшего вопроса во всех ещё более никчёмных деталях. Такая проработка пустой проблемы повторяется множество раз, даже в самом очевидном случае. Этим способом женской правоте придаётся намного большее значение, чем можно было бы ожидать от пустякового вопроса. Такая мгновенная трансформация мелкой чужой ошибки в доказательство реальной женской доминантности и интеллекта очень распространена». (С. Савельев «Нищета мозга»).

Специфичная активность – тоже не пассивность, скорей всего, мужской и женский мозг стали повторять друг друга зеркально: у мужчин способность к изобретению – выраженный смысл. У женщин эта способность выражает себя, не бросаясь, так сказать, в глаза, но при этом всё выглядит с точностью до наоборот. Женщины могут задавать тон, как Коко Шанель. Она изобрела способ одеваться, но не саму одежду. Двумя фотографиями женщина может показать благосостояние, ухоженность, фигуру; – это известные ориентиры, но впечатляет. Свежий взгляд на вещи женщинам доступен даже больше, чем мужчинам. Они изобретают шарм, всё может быть просчитано, кроме шарма. Женщины не изобретают только что-то вроде операционной системы Билла Гейтса. Зато прекрасно умеют этим пользоваться. Девочки вообще учатся в школе лучше мальчиков.