Проза жизни или формула счастливого бытия

В этот момент в замке щелкнул ключ, и на пороге возникла Наталья Борисовна, мать Родиона. Ее взгляд скользнул по захламленной квартире, унаследованной Родионом от бабушки, и, водрузив на стол неподъемные пакеты, она изрекла: «Ну и свинарник!»

– Иисус тоже родился в хлеву, – произнес Родя, стараясь придать своему голосу оттенок смирения и вид святого праведника.

– Только я не дева Мария, и не через непорочное зачатие тебя родила, а от конкретного мудака, – резко ответила Наталья Борисовна.

– Получается, я не виноват. Все мои пороки являются результатом наследственных факторов и, возможно, генетических мутаций, – аргументированно заметил Родя, демонстрируя осведомленность в области генетики и психологии. – Эх, мама, мама, нужно было более тщательно и осознанно выбирать партнера для установления устойчивых социальных связей.

– Лучше бы тебя цыгане в детстве украли, ей-богу, – тяжело вздохнула Наталья Борисовна, пытаясь скрыть раздражение. – Отревела бы своё и жила дальше спокойно, а теперь до самой смерти ты меня мучить будешь.

– Да, цыгане – это хорошо, у них большая часть мужского населения не вовлечена в трудовую деятельность, только танцуют и песни поют у костра, мечта, а не жизнь, – согласился Родя, выразив глубокое понимание этнографии цыганской идентичности.

«– Иди на улицу подыши, балабол», – примирительно сказала Наталья Борисовна, осознавая, что ее аргументация в данном диспуте не находит должного отклика. – Я убираться буду.

У подъезда на лавочке сидел Вадим, сожитель Нинки. Взгляд его был прикован к тлеющей сигарете, зажатой меж пальцев, будто он пытался вычитать в призрачном танце дыма ответы на мучившие его вопросы. Поздоровавшись, Родион плюхнулся рядом, заметив у лавочки большую клетчатую сумку с пожитками.

– Нинка выставила? – участливо поинтересовался он. – Что на этот раз учудил?

Вадим, казалось, не расслышал вопроса. Подняв на Родиона печальный взгляд, он выпалил: – Не одолжишь сотню тысяч?

– Ого, ты никак свадьбу с Нинель сыграть собрался? Извини, но такой суммой я не располагаю.

– Да какая там свадьба! – Вадим махнул рукой. – Тут дело такое… долг по коммуналке горит. У нас с Нинкой уговор: она на кухне колдует, а я за квартиру плачу. А зарплата у меня небольшая, три раза красиво погулял – и пусто. Раз не заплатил, два, а там как снежный ком. Короче, доставал квитанции и просто сжигал.

– И ритуальный танец исполнял у погребального костра, – философски продолжил Родя. – Да ты у нас еще, оказывается, пироман. Надо было контору жечь, квитанции – это полумеры.

– Исполняй… Хотя с бубном, хотя без… Это не поможет. Я наивно полагал, что отсутствие квитанции аннулирует и обязательства по платежу. Нет бумажки – нет и долга. Однако вчера произошло неожиданное событие: был отключен свет. А сегодня – газ. Почти год я жил в неведении, наслаждаясь жизнью, но вчера мои иллюзии были разрушены… – Затянувшись жадным глотком дыма от догорающей сигареты, он бросил взгляд на Родиона. – Нинка быстро отходит, мне бы где-нибудь пересидеть месяц, а там, глядишь, и простит. Может, у тебя?.. Что скажешь?

– Не вариант, я лунатизмом страдаю, по ночам я могу ходить по квартире, в том числе с опасными предметами вроде ножа. Утром я обнаруживаю лишь следы своей активности, например, вспоротые подушки. Поэтому моя мать посещает меня исключительно в дневное время.

– Так я на ночь закрываться буду.

– А вдруг по пьянке забудешь, а мне потом срок в психушке мотать.

***

Аделаида всерьез задумалась о переезде. Соседи и раньше не питали к ней особой симпатии, а теперь и вовсе принялись перешептываться и бросать насмешливые взгляды вслед.

– Жалкие, заскорузлые души! – с презрением думала Аделаида. – Ни полета, ни проблеска вдохновения. Где им принять Музу, способную окрылять не только поэтов и художников, но и самых обыденных людей. Ее кредо – одна для всех!

Выбор нового места – дело тонкое. Благополучный район, конечно, важен, но главное – под чьим началом будет дом. Рассудительный и чуткий начальник, слесари – крепкие красавцы со стальными нервами, да улыбчивые, слегка застенчивые электрики – вот главные критерии. Хотя бы два из трех должны сойтись.

В приемный день она распахнула дверь конторы с броской вывеской ООО УК "Уютный дом".

– Мне бы к начальнику, – обратилась она к хрупкой девушке-диспетчеру.

– По коридору прямо, – не поднимая глаз и продолжая барабанить по клавишам, отрезала та.

Дверь с табличкой "Заместитель директора по работе с населением. Лев Борисович Пичуга" едва приоткрылась, выпуская в коридор миниатюрную старушку. Голову ее покрывал цветастый платок, поверх которого нелепо восседал бесформенный вязаный берет, напоминавший залежалую коровью лепешку. – Умаялся начальник, настрадался… Заснул, бедняга… За всех у Левушки душа болит, – прошептала она сочувственно. – Чутка обожди, дай отдохнуть.

Аделаида Тимуровна ждать не стала. Решительно шагнув в кабинет, она захлопнула за собой дверь. Пятидесятилетний лысоватый мужчина оторвал багровую голову от стола и уставился на нее мутным, заплывшим глазом. Второй глаз еще оставался сомкнутым, а к левой щеке прилип смятый лист формата А4.

– Здесь не психбольница, а серьезное учреждение… Целый день городские сумасшедшие идут и идут… Там на вывеске что написано? "Желтый дом"?

– Нет… "Уютный", – спокойно ответила Аделаида.

– Сразу видно, адекватная женщина, – прохрипел он, отхлебывая из пивной кружки некое подобие "ирландского кофе" по собственному рецепту: семьдесят процентов коньяка, остальное – неважно, хоть чай из пакетика. – Вот послушайте – оторвал лист от лица он и зачитал:

заявление

Прошу принять срочные меры. Мой сосед сушит в подвале картошку, включая огромный вентилятор под моей квартирой от сильного ветра из-под пола срывает обои со стен, сижу под одеялом на диване как на айсберге.

– Что это… Записка из сумасшедшего дома, что ли?

– Весеннее обострение, – констатировала Аделаида с усталой усмешкой.

– Да уж, – протянул он, запуская в воздух бумажный самолетик, сложенный из только что прочитанного заявления гражданки Попковой А. И… Плавно облетев кабинет, он мягко приземлился у ног Аделаиды.

– А слесари у вас, наверно, ко всему привыкшие?

– Пьют как не в себя, каждый день… Здесь полный дурдом, никакое молоко за вредность не спасет… Только горькая, без нее никак, – Лев Борисович осушил кружку одним огромным глотком, словно стараясь выпить разом всю безысходность этого места.

– Можно я разденусь?

– Да пожалуйста, сколько угодно, – пробормотал он, тяжело, но вместе с тем как-то нежно опуская голову на стол, тихо засопев.

– Шарага, а не контора, – зло выплюнула Аделаида и хлопнув дверью, вышла вон.

***

Аделаида Тимуровна пребывала в смятении: все конторы по управлению домами не работали ни в субботу, ни в воскресенье. После трёхчасовой экскурсии по городу она вернулась ни с чем.

Два молодых человека из соседнего подъезда показались ей прощальным подарком перед, возможно, скорым переездом. Это был последний шанс выступить на сцене в родных пенатах.

Надев маску благодушия, она заговорила с ними, как голубка: «Мальчики, милые, умеете ли вы чинить кран? У меня подкапывает, и я буду очень благодарна, если вы мне поможете. Хотите, деньгами, хотите, водочки налью».

Родион, помотал головой, слева направо, а потом наоборот и с деланой скорбью изрек: «Меня еще в детстве проклял один «черный сантехник». Сколько ни бился, а с водопроводным ремеслом так и не сладил. Даже в простейшем – шланги у смесителя заменить – и то провал, обязательно хоть где-нибудь, да закапает, словно слезы мои горькие.»

Вадим наоборот убедительно заверил Аделаиду Тимуровну: «Я-то на все руки мастер, любую работу по дому могу сделать. Если надо, и оградку на кладбище покрашу».

Аделаида рассмеялась: «Мне оградку пока рано, заржавеет, пока меня ждёт».

Вадим смутился: «Извините, признаю, шутка неудачная. Вы нас с Родькой ещё переживёте».

Родион возразил: «На правах самого молодого, из нас троих я предпочел бы уйти из этого мира самым последним».

Вадим попросил: «Мне бы комнату у вас снять на месяц-два, максимум три. Оплату гарантирую. Правда, Нинка всю зарплату забрала перед тем, как выставить. Придётся до аванса подождать, а кран я бесплатно сделаю, ну, плеснете грамм 150, для настроения».

Аделаида, не веря в свою удачу, поманила Вадима рукой: «Догоняй, только смотри не обмани».

Родион прошептал: «Ты куда? Она же «Ку-Ку,» по квартире голая ходит».

Вадим бросил на прощание: «Уж лучше бабка голая, чем маньяк с кухонным ножом».

***

Наталья Борисовна вышла из подъезда и устало села рядом с Родионом. «Еда в холодильнике, суп горячий на плите», – произнесла она вымученно. Потрепав его по чистой, но лохматой шевелюре, при этом добавив: «Подстричься тебе надо».

Родион ответил, почесав затылок:

– Ты забыла, у меня фобия на стрижки. Спасибо твоему сожителю. Насильно подростка наголо обстричь.

Наталья Борисовна возразила:

—Ну ты вспомнил, когда это было… а потом Коля же офицер, а ты гриву до плеч отпустил. Сколько по-хорошему мы тебя просили голову в порядок привести, а ты упирался. Хотя согласна, непедагогично вышло.

Родион возмутился:

– Прапорщик – это не офицер.

Наталья Борисовна, деликатно коснувшись указательным пальцем брови своего сына, произнесла с легким оттенком иронии:

– Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты к нам заходи, Коля, всегда тебе рад. Правда, правда.

Родион обречённо вздохнул:

– Хватит поддерживать иллюзию большой и дружной семьи, мама. Но за помощь спасибо, я правда ценю.

Мать завелась:

– Хватит мне зубы заговаривать. На работу, когда устроишься?

– С работой Артём обещал помочь, – невозмутимо ответил Родион. – А вон, кстати, и он сам. Артём, привет, можно тебя на минутку? – неуверенно замахал он зазывающим жестом.

«Почти проскочил», – грустно подумал я, закрывая дверь такси, и с вожделением смотрю на свой подъезд. – Добрый вечер, Родион, Наталья Борисовна, – по возможности бодрым и трезвым голосом ответно поприветствовал я соседей.

– Видок у тебя, прямо скажем, аховый, – констатировала Наталья Борисовна, окидывая меня взглядом, полным укоризны.

Двухдневные возлияния оставили на моем лице неизгладимый отпечаток.

– У него собственный магазин, – возразил матери Родя.

– Скорее, пункт приема стеклотары, – язвительно подметила Наталья Борисовна. – С таким лицом больше никуда не возьмут.

– Вы несколько преувеличиваете масштабы трагедии. Мое сегодняшнее состояние – досадное исключение из правил. Просто я сегодня обрел деда, вернее, он меня. Ну и, разумеется, отметили это эпохальное событие.

– Похоже, всю дедову пенсию пропили, включая похоронные. Жил себе старик, горя не знал, пока внучок-алкаш на голову не свалился. Прощай, тихая старость!

– Я не алкаш, я максимум пьяница по большим праздникам. Пью исключительно от избытка чувств. А алкоголик – он и в горе, и в радости прикладывается.

– Ох, батюшки, да вам всегда в радость, – парировала мать Родиона, демонстративно уперев руки в боки.

– Считаю дальнейшую дискуссию беспредметной. Разрешите откланяться. С вашего позволения убываю в направлении дома с целью принять водные процедуры и предаться сну. День выдался, мягко говоря, насыщенным. Родион, завтра в 8:30 у моей машины, – заключил я, резко развернулся и, собрав остатки самообладания, направился к своему подъезду.

***

Чисто выбритый, причесанный и аккуратно одетый Родион ждал у машины.

– Трезв?

– Абсолютно, – уверенно ответил он.

– Садись, по дороге проинструктирую, введу в курс дела. Работа нехитрая, больше руками, мозг может отдохнуть, – начал я. – Придется вспомнить уроки труда.

– Скворечник сколотить?

– Почти. Из пяти старых, рассыпающихся комодов нужно сделать три. Заказ от кафе «Прованс», им для интерьера, покрасят сами, главное, чтоб целые и крепкие. В общем, где-то подклеить, где-то подстругать, где-то ящики местами поменять, ну и зачистить под покраску. Только, чур, без фанатизма, без творческих порывов. Старое дерево – оно с историей, коварное, закружит в вихре опилок, и вместо комода Буратино выйдет. А на говорящую деревянную куклу нынче спроса нет, разучились люди в чудеса верить, подавай им бездушный и молчаливый комод… Правда, есть у меня один знакомый столяр, – задумался я, – с деревом говорящий. Прежде чем операцию какую с доской проделать, обязательно с ней поговорит, погладит, успокоит. Если с норовом – в сторону отложит. Уверяет, что они ему тоже отвечают, иногда попадаются говорливые, про лес, про белок рассказывают. Тридцать лет у станка, а все пальцы на месте, редкость в его профессии.

– Наверняка пьющий, – подметил Родион.

– Трезвый он к станку и не подойдет, – вынужденно согласился я.

– А вообще, Буратино сделать было бы здорово, это даже лучше собаки, – мечтательно выдал Родион, импровизированно вытянув пальцами свой кончик носа, после короткого задумчивого молчания.

– Ты только при Рите такое не ляпни, она на собаках помешана… Безоговорочно и навсегда.

– С деревянной живой куклой и выпить, и поговорить можно, а с собакой только монолог вместо диалога, – продолжал Родька развивать неосуществимую фантазию.

– Горючая жидкость с легковоспламеняющимися материалами – это нарушение техники безопасности, а если твой Буратино еще спьяну закурит… Тогда всё, можно в мангале хоронить, – шутливо возразил я.

– Только пиво или красненькое, не крепче, – настаивал Родион. – Ликерчика нальешь, а он веточки распустил, ожил, после второй – листочки, а с третьей рюмочки уже цветочки зацвели.

– Тебе живых людей, что ли, мало?

– Я про одиночество в эмоциональном плане. Вокруг с кем выпить – много, а по-настоящему живых, с кем не только выпить, но и по душам поговорить можно, – мало. Один я, как на льдине. Вот ты вроде в соседнем подъезде, а как на другой планете. Раньше понятно – жена, игра в семью… Ну а сейчас всё те же дежурные фразы: «Привет, как дела, пятьсот рублей устроит?» Вроде как откупился и побежал по своим важным делам. Ты не подумай, я тебя не виню… Просто мы с тобой раньше как сиамские близнецы, не разлей вода были, море на двоих выпили.

– Просто я остановился, Родь, чтоб не захлебнуться, – с грустью ответил я. – А вообще, ты прав, пора собрать прежнюю гвардию, тряхнуть стариной. Предлагаю на майские праздники на природу с ночевкой: костер, палатка, все дела… У деда лодку возьмем. Собирай всех, кто сможет. Но, чур, ты не пьешь!

– Сейчас не дождешься! – скрутив фигу, сунул мне под нос Родя.

– Не отвлекай от дороги! – рявкнул я, с трудом сдерживая раздражение. – Ты же помнишь уговор? Ни капли на работе.

– Удовлетворения от работы – как от каторги, один лишь пот да скрежет зубов, и единственная награда в конце пути – праздник.

– Но чтобы этот праздник ослепил фейерверком, а не угас жалкой искрой бенгальского огня, он должен быть редок и долгожданен, как сорванный джекпот. Размытый по будням, он теряет свою остроту, превращаясь в серую, безвкусную кашу жизни, – парировал я, притормозив у светофора.

– Для нас, профессионалов, подготовка к празднику – это ежедневная тренировка, неустанная шлифовка мастерства, – бросил Родион, с вызовом вперив в меня взгляд.