Мед и сострадание

– А если чуть по сложнее?

– Эх, – мистер Пурпурный сделал глубокий выдох и продолжил, – по сложнее тогда продолжу историю. В общем я стала жить настолько извращенно, что обычные вещи перестали приносить мне какое-либо удовольствие. И как-то раз в очередном пьяном угаре, я поскользнулась и упала в туалете в каком-то модном клубе в Гоа, кстати говоря, а там унитаза не было как вы понимаете, просто дыра в полу, ну вот я прям в эту дыру лицом и сознание потеряла. Утром, когда моя охрана наконец нашла меня, я была вся в говне и моче, с ног до головы, вы представляете? Эти люди, если их так можно назвать конечно, делали свои дела прямо на меня, я в отключке, а они на меня! Ужас! Но все оказалось куда интереснее, в первые за долгое время мне стало очень хорошо! Прямо жизнь наполнилась смыслом! Я начала изучать этот феномен и это привело меня к агхори! Отличные ребята, мы с ними выпили, покурили, обмазались пеплом горелых трупов и говном, было здорово!

– Не совсем понимаю, – отчаянно сказал мистер Голубой.

– Я стала Шивой в тот момент глупыш!

– Ом намах Шивая! Во истину, ваше величие не знает границ!

– Это получается… – мистер Синий не успел договорить.

– Да, мистер Синий, я скоро покину вас навсегда.

– И я…

– Да, это испытание, которое ты сейчас проходишь, позволит тебе стать Шивой и занять мое место.

– Ом намах Шивая! – мистер Синий преисполнился благодатью и продолжил себя хлестать еще сильнее, сем прежде.

Звуки ударов плетью не замолкали неделю. Мистер Синий был на пределе, он бил себя, что было сил, не тратя время ни на что кроме. Его тело покрывалось замысловатыми узорами боли и страдания. Его братья отшельники читали мантры, придавая ему сил, а мистер Голубой готовился сменить его, когда его руки уже не смогут продолжить истязание. Мистер Пурпурный с большим наслаждением наблюдал происходящее и, казалось, даже закрытый глаз на его шлеме слегка приоткрылся.

Обычно различают десять степеней боли от очень слабой, когда большую часть времени человек её даже не ощущает, до невыносимой боли, при которой, человек привязан к постели, в бреду, не может говорить и формировать мысли, мышцы перестают подчинятся, а слезы и случайные крики, выходят из него не по его воле. Мистер Синий уже подходил к последнему десятому уровню, после выхода на который обычные люди либо уходят в кому, либо умирают, так как организм не может выдержать таких страданий.

– Довольно!

– Ещё нет, учитель!

– Ты можешь говорить, это похвально! Мистер Голубой бери плеть и помогай, вдвоем быстрее управитесь, ахахах!

Прошла еще неделя. Если масштабировать шкалу боли для обычных людей на йогина-отшельника и предположить, что открываются еще десять уровней, то мистер Синий дошел до пятнадцатого. Он сам уже не мог себя бичевать, но и останавливаться мистеру Голубому тоже не давал. Казалось, что кожи на его теле уже не осталось. Это был уже не человек, а окровавленный кусок мяса, как он до сих пор не терял сознание, это тайна, которую он сможет передать только следующему Шиве, который дойдет до этого уровня. Время текло, но он так и не сказал, довольно. Он просто уснул, что было само по себе благостью в его состоянии.

– Достаточно! – произнес мистер Пурпурный, почувствовав, что мистер Синий на грани своей физической жизни и смерти, берите его и несите в самую жуткую выгребную яму, самого зачуханного сортира в городе! Идите все втроем и не забудьте обоссать вашего брата и учителя! Ваше дежурство я возьму на себя, великая мантра во имя спасения мира, не должна прерываться никогда! Ом намах Шивая!

– Слушаемся и повинуемся великий учитель! – ответили все трое.

Его почти бездыханное тело ощутило блаженную негу и приятную теплоту. Находиться в выгребной яме было для него высшей наградой и даже мерзкое зловоние, которое там царило не вызывало у него отвращения. Поняв, что физическому телу ни что не угрожает, сознание мистера Синего отправилось в астральное паломничество по тысячам и тысячам жизней всех тех, кто были до него и будут после. Его внимание привлек бессмертный мужчина, который остался без своего бога, его лицо было ему знакомо. Он день за днем упивался чаем, который по вкусу, как суп, но так и не обретал силу, которая ему полагалась. В бреду его кошмарных метафизических похождений находилась вечная борьба с самим собой двух не противоположностей, различных по своей природе, но не истинной сути, будь то тряпка и банка или лед и сахар. Зачем? Понять было абсолютно невозможно. Он рыдал! Он кричал! Он был готов на все. Сопли застревали упругим комком в его горле, почти отправляя его к Аиду на безумное чаепитие, на которое он и сам уже рад отправится, но нет, он бессмертен и умереть не может даже по своей воле. Прошли годы, а он все так же был в отвратительной реальности, созданной его красными и пантерными друзьями, если конечно их можно было так назвать. В нем уже не осталось страха и в целом мире не осталось вещи способной его напугать, в нем было только бесконечное, глубинное, истинное отчаяние, которое сводило его с ума, словно пустынный червь, пожирающий песок его микрокосмического естества.

Временами сознание возвращалось в тело мистера Синего. В те не многие блаженные моменты он научился различать людей по виду их испражнений. Если на него падала твердая калбасовидная какашка, было понятно, что это сделал достаточно молодой человек в рационе, которого много клетчатки. Он работает на ферме и не испытывает регулярного голода. По поносику можно было узнать тучных людей, не то, чтобы у худых не было поносика, но статистику не обманешь. Мистер Синий настолько преисполнился знаниями об том, что выходит из человека, что мог сразу ставить им диагнозы, у кого проблемы с микрофлорой, у кого с почками, у кого с гормонами и даже у кого шизофрения. Эта своеобразная игра в доктора даже доставляла ему удовольствие. Изредка он прерывал её, чтобы поразмыслить о природе выделений в целом.

– В одной из прошлых жизней я видел, как малыш слоненок сует свой хобот в анус своей матери. Данный акт всегда был мне противен, но только оказавшись в куче говна, я наконец осознал, что так он получает необходимый микробиом в свой кишечник. Во истину, что естественно, то не безобразно.

Ход его мыслей оборвал мистер Зеленый, который нагло уселся на дыру в полу, выполняющую роль унитаза, своей оголенной задницей и начал неистово гадить жидкой дисперсией.

– Братишка! Братишка! Я тебе похавать принес! – кричал он, сопровождая свой акт дефекации бурной актерской игрой.

Но мистер Синий не обращал внимания, он понимал, что это провокация от мистера Пурпурного, этап проверки на профпригодность. Очередной поток астрального ветра унес его сознание в его прошлую жизнь.

– Довольно глупо, было с моей стороны, так бурно в нее влюбляться. Получается. Так стоп, нет, не может быть! Как же я был наивен! Во истину глупец! Все-таки да, в том, что солнце и луна слились в безумном танце, подобном бачате, есть и моя вина. Эх Саша, зачем ты поверил этому Цукерману. Смешно! Как же смешно! Я рассуждаю о прошлом себе и называю его, то есть себя в третьем лице. Но ведь я это уже не он!

– Отчасти да, отчасти нет! – ответил Саша

– Да так удобнее! – ответил мистер Синий, – Саша ты хоть представляешь сколько людей погибло по твоей вине!

– Нет, – ответил Саша, спокойно и выдержанно, – А почему ты лежишь в куче говна?

– Устраняю кармические последствия, твоего выбора!

– Зачем?

– Чтобы стать Шивой, конечно же!

– А кто такой Шива?

– Шива это все, а все это Шива, ну кроме Шакти конечно же, потому Шакти это божественная макрокосмическая энергия, которая делает Шиву живым.

– То есть Шива и Шакти безумно влюблены в друг друга!

– Глупец!

– Не мистер Синий это ты глупец! Моя любовь к Сирени была искренней и безусловной!

– Из-за твоей любви погибли миллионы!

– Что мне до них, ведь её все равно убили, а той другой я так и не смог добиться, – ответив он исчез.

– Все-таки мистер Пурпурный добился своего, вывел меня на эмоции. Хитрец, какой хитрец! А почему он все время в маске? И почему я раньше не задавался этим вопросом? Он вообще реален? Или он это просто моя идея, концепция, рождённая в моей голове? Подожди! Если он это идея, тогда и все это просто идея и я в том числе! Ничего нет! И смерти нет, и вселенной нет, и вообще ни чего нет! Все это иллюзия, которую мне внедрили из вне, а я поверил, как последний дурак! Хотя чего там, поверить в это тоже не кому, ведь, то, что называется мной, это тоже всего лишь чья-то мысль! Все верно я могу существовать лишь в мыслях кого-то, но и его тоже нет.

Каловые массы, окружающие его, заметно приросли за неделю. Только засохшие, обветренные губы и слегка потрепанный нос, остались на свободе, когда в уборную зашел мистер Пурпурный. Его необычайная аура, привела мистера Синего в сознание.

– Ну что ты усвоил урок?

– Какой?

– Прекрасно! Просто прекрасно! Остался последний шаг, и ты станешь Шивой.

– Ахахаха! – рассмеялся мистер Синий, который уже перестал быть мистером Синим.

– Не может быть! – на его маске в виде пирамидки от удивления, полностью открылся не только глаз, но и рот, – О великий господин Шива, – он пал всем телом прямо в каловые массы, – Прошу простить твоего скромного слугу.

– Ты дважды пытался меня обмануть!

– Не обмануть, а преподать урок.

– Преподать урок Шиве? Жалкий, смертный! Подойди ближе, у меня есть наказание для тебя!

– Да господин!

Шива сделал плавный вдох и плюнул в маску в виде пирамидки. Мистер Пурпурный отлетел в другой конец выгребной ямы и обнажил свое лицо. Ему было не суждено пережить этот удар, но так как он и сам когда-то был Шивой, его сознание перевоплотилось в алмазную вибрацию и растворилось в звуке Ом.

В этой массе говна, мочи и прочих людских испражнений, только что произошел самый сакральный ритуал передачи священной власти над миром. Мистер Синий, придя в себя увидел, что тряпки на его теле от содержащегося в моче аммиака стали пурпурными, а лицо мистера Пурпурного, которое скрывала маска в виде пирамидки, было в точности, таким же как у него самого. Поняв это, он протянул руки к своему лицу и обнаружил на нем маску. Наконец он осознал, что сам стал мистером Пурпурным и Шивой.

2. Сострадание

Документ за подписью Ивана Федоровича Орлова, лежал на столе товарища министра. Это был рапорт о проделанной работе. Андрей Евгеньевич все никак не решался приступить к его прочтению. Он ходил по комнате из стороны в сторону нервно куря нирдош, одну за одной без перерыва. Не то чтобы курение безникотиновых сигарет, как-либо могло облегчить его эмоциональное состояние, но где-то в глубине души он совсем не много, самую малость на это надеялся. Подойдя к окну, Андрей Евгеньевич увидел занятную сценку. Коренные хипари, живущие здесь еще с тех времен, когда луна влияла на отливы и приливы, яро спорили с представителями союзной интеллигенции о том, что загар от искусственного Солнца подобен загару в солярии и не может называться кошерным. Рассмеявшись, он все-таки открыл рапорт и приступил к изучению.

РапортМинистру АиГБГРКолючему А. Е.

Довожу до вашего сведения, Шпалов Сергей Ибрагимович, именуемый далее подопытный употребил предложенный ему на добровольной основе чай, который по вкусу, как суп. В следствии чего был введен в трансовое состояние. Далее подопытный был передислоцирован в лабораторию института, где ему была проведена трепанация черепной коробки и введены споры особого кордицепса, выращенного в институте микологии, под личным руководством ректора Федора Степановича Орлова. Организм пациента положительно отреагировал на введение инородных тел. Все показатели отслеживались в штатном режиме. Жизни и здоровью тела подопытного ничего не угрожало на протяжении всей операции. Споры начали прорастать буквально на следующий день после введения. Замещение сознания произошло без нареканий.

Кордицепс по записанной в него программе приступил к получению космической энергии и сразу же вышел на довольно высокие объемы, гораздо выше наших ожиданий. Работа искусственного Солнца восстановлена в полном объеме. Тело подопытного идеально справляется со своей задачей, предположительно, потому что, как я ранее вам и докладывал, он происходит из древнего брахманического рода. В дальнейшем предлагаю масштабировать наш положительный результат на территории всего Союза.

Орлов И. Ф.

Постскриптум Иван написал на отдельном листке бумаги, слегка влажном и с небольшими разводами чернил.

P.S. Андрей Евгеньевич за проделанную работу и достижение высоких результатов прошу, как мы и договаривались, передать в личное пользование манускрипт древних шиваитских практик, найденный вами на раскопках в Кашмире, а также предоставить внеочередной отпуск на две недели.

– Представляю, как ему сейчас тяжело, – дочитав рапорт, вслух сказал товарищ министр. После выдохнул ароматный дым последней затяжки нирдоша и поставил свою визу.

Безжалостный ветер пустыни с особым садизмом и истинным безразличием впивался в его обнаженную кожу. Ему было все равно или быть может он даже видел в боли, которую ему приносит сама природа, определенный момент искупления. Иван искал древний джайнский храм, надеясь, что именно там он если и не обретет утешение, то по крайней мере сможет понять, как ему жить дальше.

Джайны вообще мастера искуплять грехи. В каждой джайнской семье было принято отдавать одного из своих детей в монахи, чтобы те заботились о карме всех родных. До известных событий они были богатейшей общиной Индостана. Причиной этого, как ни странно, была их абсолютная честность и в делах, и в быту. Делать с ними бизнес было одно удовольствие. Зажиточная жизнь в миру, ярко контрастировала с монашеством. Порядочный джайнский монах имеет право только на небольшой чайничек, веник из павлиньих перьев, книгу, четки и марлевую повязку, чтобы ненароком никакая малейшая букашка не залетела в рот. Ведь главный принцип любого джайна это ахимса – отказ от причинения вреда всему живому действием, словом и даже мыслью. Простому обывателю сложно понять кто в этой джайнской культуре более просвещённый и находиться на верхней ступени в иерархии, ведь даже цветовой дифференциации трусов у них нет, так как, собственно говоря, и трусов у них нет. Но более изощренный и пытливый ум сразу сделает правильный выбор. Чем беднее и более аскетично выглядит человек стоящий перед вами, тем, даю вам слово, более высокого положения он достиг. Если спросить его прямо он, конечно же вам об этом не скажет, так как хвалиться тоже запрещено.

В своем одиночном путешествии, налегке, Иван находился уже более недели и прилично вымотался. Пустыня, как самый порядочный древний вампир, смаковала его потихоньку маленькими кусочками, забирая жизненные силы. Искусственное Солнце грело хоть и не так сильно, как настоящее, но ожоги третьей степени стали для Ивана самым обычным делом. Наконец вдалеке он увидел дуалистический шахматный храм, явно не джайнский, но тем не менее в нем он увидел свое спасение. Внутри были два отшельника-монаха, один старик в белых одеяниях с головой, бритой наголо, а второй молодой весь в черном и с пышной шевелюрой. Они сидели на плитке, каждый своего цвета и ожесточенно спорили пусто ли яйцо или же в нем скрыты целые миры.

– Намасте! – произнес Иван.

Отшельники, не обращая на него внимания продолжали спорить, приводя все более странные аргументы.

– Вот смотри, если в яйце ничего нет, тогда почему Земля не сошла с орбиты? Ведь если яйцо было пустым, то его масса была бы ничтожна мала, и оно не могло бы удерживать космические объекты в своем гравитационном поле, – сказал монах в белом.

– Ты еще скажи Земля шарообразная? – отвечал монах в черном.

– Мужчины? – Иван еще попытался привлечь их внимание.

– А какая еще-то?

– Плоская конечно! Иначе бы мы кубарем покатились!

– Товарищи монахи! – психанув, прокричал Иван.

– Что тебе убивец? – наконец ответил монах в белом.

– Искупления, – ответил Иван, склонившись в поклоне.

– Отрежь себе руку и иди с миром, – ответил монах в черном.

– Или ногу, – добавил монах без волос на голове.

– А можно обойтись без членовредительства?

– Можно, но это займет много времени, а его у нас на тебя нет, нам спорить надо!

– Может я вам помогу решить ваш спор, я знаю, что внутри яйца. Мне об этом отец рассказывал.

– Спасибо! Не надо, мы сами.

– Но почему же, товарищи? Это же глупо отказываться от ответа на так интересующий вас вопрос?

– Глупо было убивать Сережу! Его ждали по истине великие дела! А ты променял его на свет искусственного Солнца.

– Но откуда… Впрочем не важно. Хотя вот если разобраться фактически его убил кордицепс, а не я, но вот хреново почему-то мне, а не ему.

– То, что тебе плохо это уже хорошо, это значит, что ты еще не совсем потерянный человек.

– Дак что же мне сделать, чтобы простить себя? Я уже жить нормально не могу, путаюсь заснуть, вижу его смуглое лицо, искаженное первобытным ужасом, пытаюсь не думать о том, что его семья лишилась единственного сына и тут же начинаюсь углубляется в эти мысли, накручивая очередные витки идиотического самокопания, да что там я есть даже нормально не могу, вся еда встает комком в горле.

– Не можешь спать не спи, не можешь думать не думай, не можешь есть не ешь, – ответил монах в белом.

– Не можешь спать наешься таблеток и спи сутками, не можешь думать, думай и углубляйся в свои мысли, не можешь есть, пихай еду в себя силой! – ответил длинноволосый монах.

– И как мне это поможет?

– Слишком много вопросов, настало время выбора.

– Тогда я выбираю ваш совет, – ответил Иван, качнув головой в сторону монаха в белом.

– С этой минуты ты не спишь, не думаешь и не ешь, если нарушишь аскезу, то больше мы с тобой говорить не будем.

Первые дни добровольного отказа стали для Ивана сущим адом, особенно тяжело давалось не думание. Самокопание и рефлексия по поводу Сергея терзали его слишком сильно. Монах в белом сжалился на ним и выдал метлу, поручив наводить порядок в храме. Это, как ни странно, был на самом деле жест величайшего милосердия, и Иван это понимал как никто другой. Работа отвлекала его, давая стимул жить. Монахи оценили его рвение к труду и каждый день придумывали новые задания. За работу они платили ему стаканчиком красной воды из источника, который был сокрыт от людских глаз под шахматным полом. Красная вода давала Ивану сил, чтобы прожить еще один проклятый день. Постепенно он к ней пристращался. Она стала для него всем тем единственным, чего его жалкое сознание без мыслей, окончательно сломленное от отсутствия сна и его жалкое тело, ужасно вымотанное тяжелым трудом и голодом, жаждали и требовали от остатков своего хозяина.

– Довольно, – сказал монах в белом.

– Но как же? Если я …, то вы не дадите мне красной воды и тогда я точно…

– Нет никакой красной воды, ты её выдумал, хотя думать тебе было запрещено! Ты нарушил правила, которые сам же и придумал и должен покинуть сей храм.

– Быть не может, это какая-то ерунда! Я у вас уже как месяц, работаю за красную воду без сна и отдыха.

– Ты прибыл только вчера, орал и требовал самого главного джайского монаха. Мы тебе спокойно объяснили, что у нас джайнов нет, но ты нам не поверил, оголился и бегал по храму, как сумасшедший.

– Вы не шутите?

– Какие шутки, молодой человек, вы даже на пол нам нагадили, правда потом сами и убрали.

– Это, наверное, пустыня свела меня с ума и мое преступление.

– Какое преступление?

– Как какое, вы же сами все знаете?

– Извольте, впервые слышим.

– Не важно, хотя нет это очень важно, но сначала скажите кто вы?

– А ты кто?

– Я Иван, по профессии археолог, по призванию уже, наверное, даже и не скажу.

– А моя фамилия Цукерман, не когда я был профессором и видным деятелем, ну а сейчас искупаю грехи в этой обители дуалистического детерминизма находясь в постоянном споре с тем глупым невеждой в черных одеждах, у него три класса образования и он думает, что Земля плоская и стоит на трех слонах и черепахе.

– Стойте не вы ли тот самый Лазарь Цукерман, про которого мне рассказывал мне мой отец Федор Степанович, вам должно быть уже почти сто лет? Вы очень хорошо сохранились.

– Дак ты получается отпрыск Федора? Ну если он тебе обо мне рассказывал, ты, наверное, должен понимать, что мы с ним далеко не друзья.

– Я не мой отец! Хотя, возможно, я даже хуже.

– Что ты натворил сынок? Не стесняйся, все мы здесь не без греха.

– Я убил человека, ну не совсем я, но я был причастен к этому событию.

– И что? Я был причастен к смертям миллионов, но не я резал этих людей, не я спускал курки, не я зажигал костры. Нет ты не подумай, я трезво осознаю, что доля моего влияния есть и она безусловно внесла довольно немаленький вклад, поэтому я и нахожусь здесь, и ищу прощенья сам у себя на краю света, это все-таки лучше, чем покончить с жизнью, летя вниз головой с крыши самого высокого здания где-нибудь в Нью-Йорке.

– Вам стало хоть не много легче?

– Ты неправильно задаешь свой вопрос, надеясь найти ответы для своего утешения, но во мне ты их не найдешь.

– Можно тогда я здесь побуду не много?

– Если хочешь, то оставайся, как я могу тебе запретить быть здесь, ведь я тоже гость. А что будешь делать потом?

– Пойду дальше искать джайнский храм. Возможно, они мне помогут.

– Смешной ты, искать утешение у индийских людей, которые не едят свинину, проще верблюду пройти сквозь игольное ушко.

– Дак они не только свинину не едят, они вообще строгие вегетарианцы.

– Сути дела это не меняет, ахаха.

– Дак, а что делать то тогда?

– Есть один вариант, конечно, но он тебе не понравиться.

– Я же уже сказал руку себе резать я не буду.

– Да не этот. Ты же уже пробовал чай, который по вкусу, как суп?

– Пробовал это не то слово, отец с детства меня на него подсадил.

– Вот если в него добавить особую специю, которая усилит эффект в разы, то быть может в трипе ты сможешь найти искупление, а быть может и умрешь.

– Что это за специя такая? Куркума, гвоздика или быть может кардамон?

– Не совсем, состав этого порошка необычайно сложен, в нем сушеные травы со всего мира, собранные в определенное время, плюс сублимированные выжимки из тысячелетних деревьев и много еще того, что лучше бы тебе вовсе не знать.

– Я так понимаю, что есть реальный риск моей смерти?

– Примерно девяносто процентный.

– Я вроде бы еще не настолько отчаялся, чтобы ставить против себя один к девяти.

– Смотри сам, настаивать я совершенно не настроен, скорее даже наоборот. У меня имеется кое какой опыт, благодаря твоему отцу и лучше бы его не было.

– Опыта или моего отца?

– Уж прости старика, но обоих.

– Вам не за что извинятся, заставлять людей пить чай, который по вкусу, как суп без их согласия или обманом, не делает чести моему отцу.

– Ты куда более рассудительный, чем он, но вот одного я понять не могу.

– Чего же?

– Если ты весь такой правильный, как ты человека убил?

– Ну я же говорил, что не совсем я. А если уж говорить совсем откровенно, это был очень тяжёлый морально этический выбор. На момент его совершения, я думал, что великое дело, которое мы вершим ради Союза того стоит, но как я заблуждался полагая, что жизнь отдельного человека ничего не стоит.

– А разве она чего-то стоит? Вот ты, стоишь сейчас передо мной и рассуждаешь о вещах в которых ты абсолютно ничего не понимаешь. Подумаешь убил человека, а соплей три кулака уже намотал! Руку себе резать не хочешь, чай пить тоже! Ты Ваня тряпка, понимаешь! Тварь дрожащая и должен знать своё место!

– Попрошу вас профессор!

– Ну попроси! Вот только я давно уже не профессор, а так придорожная пыль возле самой дешевой раджастанской забегаловки.

– Вы тогда тоже тварь получается?!

– Ну нет дружок, я право имею! Я давно встал на рельсы своего пути и рефлексией не занимаюсь. Врать не буду, иногда накатывает, но у меня хотя бы есть яйца, чтобы тянуть вагонетку своей жизни туда куда хочу именно я.

– Давай сюда свой сраный чай, который по вкусу как суп! Если ты думаешь, что Иван Федорович сыкло, я тебе докажу обратное, упрямый старик.

– Только не забудь про специю, – Цукерман передал ему целлофановый пакетик, который отвратительно приятно пах мускатным орехом.

– Ладно чай у меня свой есть!

– Я и не сомневался.

– Лазарь, простите мне мою несдержанность, но я могу попросить вас побыть моим ситтером.

– Выбора у меня все равно нет, но направлять я тебя не буду, иначе вся процедура потеряет смысл, ты же понимаешь?

– К сожалению, да.

– Ну что же тогда удачи тебе, мой юный друг.