Упавшие облака

Дверь распахнулась, и Филипп, не отводя от нее измученного взгляда, увидел мужчину, который тихо вошел в комнату. В следующее мгновение Филиппу показалось, что его ударила молния. Говорить, а тем более кричать, он был не в состоянии. Он вспомнил это сероватое лицо, очки и большие мешки под глазами.

«Это же он!!!» – взорвалось в голове Филиппа. Это был тот самый человек, с которым Филипп не был знаком лично, но с которым его часто сводила судьба. И теперь он узнал его и вспомнил далекие кадры из своей жизни. Этот невзрачный человек, будто случайно, регулярно оказывался рядом. Совершенно обычный обслуживающий персонал на фуршете в честь проведенного успешного эксперимента в Женеве. Колоссальной силы дежавю, охватившее Филиппа, когда он рассчитывался с таксистом после поездки к Клаусу, не было следствием переутомления, недосыпания или еще чего-то подобного. Как и целый ряд событий, которым он не придавал в свое время никакого значения, да и обращать внимание на незначительные, мимолетные эпизоды не было никакого повода. Жизнь тогда шла своим чередом. У него была интересная работа, любимая девушка, перспективы в карьере, общение с Клаусом. Да мало ли что еще могло происходить у успешного молодого ученого, реализовавшего себя. Однако этот человек, словно тень, постоянно оказывался рядом, в масках разных персонажей, причем искусно перевоплощаясь то в одного, то в другого. Филипп не знал наверняка, что именно послужило тому каскаду чувств и воспоминаний, связанных с этим мужчиной. Сильный стресс, который он испытывал, и организм атакованный гормонами, активировал множество функций. Филипп не исключал, что все связано с сильнодействующими психотропными веществами, которые бог весть как влияют на психику и сознание.

Сложно сказать, какие эмоции накрыли Филиппа, когда он узнал этого человека. Можно предположить, что Бьянчи испытал чувство облегчения, все-таки это был человек, с которым он когда-то мимолетно встречался. Хотя, с другой стороны, это его еще больше пугало, так как все эти «случайные» встречи были, вероятно, спланированы заранее. В чем заключался их смысл, Филиппу было непонятно. Это не только настораживало, но и пугало. В то же время Филипп не знал, кто этот человек и что ему от него нужно.

Мужчина запер за собой дверь на ключ, снял перчатки, подошел к единственному стулу, смахнул пыль и присел на самый край, пытаясь не запачкать длинное кашемировое пальто, подняв его края таким образом, чтобы они не касались грязного пола.

– Пить, – едва шевеля пересохшими губами, еле слышным хриплым шепотом, попросил Филипп. Ни о чем, кроме воды, он думать не мог.

Знакомый незнакомец с ехидством улыбнулся и достал из кожаного портфеля небольшую пластиковую бутылку с водой. Филипп готов был кинуться к воде, словно дикий ягуар, вцепившись в бутылку зубами и жадно влить содержимое в себя, не сделав ни одного глотка.

– Пей медленно, – холодно и с едва уловимым акцентом произнес человек в длинном пальто, сейчас для Филиппа он стал спасителем. Он швырнул бутылку с водой в Филиппа, тот, подобно опытному кетчеру, ловко ее поймал и, приступил к поглощению воды, уровень которой в его организме достиг критической отметки.

Филипп попытался осушить бутылку как можно быстрее, но организм подал ему знак, упорно пытаясь вытолкнуть ее обратно. Молодой ученый прибегнул к совету сидящего напротив человека, пустым взглядом озирающего грязную комнату. Бьянчи прилагал неимоверные усилия, чтобы пить маленькими глотками такую необходимую воду.

Осушив бутылку наполовину, Филипп ощутил, как живительная влага растекается по его организму. А он, словно увядшее растение, приобретает новую силу и упругость во всем теле. Не допив буквально несколько глотков, Бьянчи взглянул на пришедшего мужчину. Тот сидел в том же положении с портфелем на коленях и едва заметно перемещал свой взгляд из одного угла комнаты в другой. Его безразличный вид указывал на то, что рассматривать в этом помещении нечего. Филипп посмотрел на него пристальным взглядом и решился задать первый вопрос – теперь губы, язык и гортань уже позволяли произнести что-то более внятным голосом.

– Кто вы? – спросил Филипп.

– Сейчас это неважно. Зовите меня Марком, – ответил мужчина тембром заядлого курильщика и с тем же легким акцентом, который Филипп никак не мог распознать. Было ли это его настоящее имя или вымышленное, для Филиппа не имело никакого значения.

– Что вам от меня нужно?

– Пока немногое. Для начала выясним, насколько вы лояльны к нашему предложению, хотя выбор у вас невелик, – усмехнувшись, проговорил человек.

– Где я нахожусь и как сюда попал? – продолжал спрашивать Бьянчи, надеясь, что сейчас он получит хоть какую-нибудь информацию.

– Вы очень далеко от того места, где находились в последний раз, – сказал Марк, доставая початую пачку сигарет из внутреннего кармана пальто. Он попытался угостить и Филиппа, но тот сказал, что не курит. – Зря, – все с той же насмешкой произнес незнакомец, – иногда очень успокаивает, – и он смачно втянул в себя первую, самую ароматную, густую партию дыма. Сизое облако быстро расползлось по всей комнате, заполняя каждый сантиметр пространства. Добравшись до Филиппа, дым упорно пытался проникнуть в его легкие. В горле запершило, и Бьянчи почувствовал легкую тошноту. Возможно, из-за того, что в его организме еще не успели раствориться токсины, которыми его нашпиговали в институтском буфете. Сейчас даже сигаретный дым оказывал на Филиппа слишком токсичное и приторное действие.

– И все же, – не унимался Бьянчи, – что это за место? Где я нахожусь?

– Не волнуйтесь, вы в надежном месте. И не порывайтесь сделать даже крохотную глупость, – незнакомец продолжил втягивать густой сизый дым, явно получая от этого удовольствие.

– Обещаю, вы обязательно получите всю необходимую информацию в ближайшее время, но нам нужно встретиться еще с одним человеком, будем звать его «главным», так как его имя вам ничего не скажет.

– Хорошо, приводите вашего главного и закончим этот примитивный спектакль, – нервно ответил Бьянчи.

– Не торопитесь, Филипп, для вас все только начинается. Ваша основная задача –придерживаться всех правил, которые мы вам предпишем, – строго произнес мужчина, не вынимая сигарету изо рта.

– Хорошо. Когда я могу встретиться с вашим «главным» и кто такие «мы»? – уже более покладистым тоном поинтересовался молодой ученый, понимая, что он сейчас не в том положении, чтобы ставить свои условия.

– Первое правило, – проигнорировав вопросы Филиппа, начал мужчина с сигаретой, – мы будем отвечать на ваши вопросы, только в том случае, если посчитаем это целесообразным. Вопросы будем задавать мы, а вы должны отвечать на каждый из них кратко и по существу. С остальными правилами вы ознакомитесь во время дальнейшего нашего общения. Надеюсь, я достаточно ясно изложил вам всю серьезность ситуации, в которой вы оказались? – все более угрожающим тоном спросил мужчина в длинном черном пальто.

Значение имела интонация, а не то, что он говорил. Своим пронзительным взглядом и тембром голоса, этот наполовину знакомый человек намеревался подавить волю Филиппа. Ему нужно было, чтобы Бьянчи превратился в слабое и безвольное существо. И это сработало. Филипп был подавлен, и еще неизвестно, что больше повлияло на его состояние – напористый человек в черном или непонятная ситуация, в которую он попал. Миллион вопросов и ни одного ответа, еще более усугубили положение Бьянчи.

– Будем заканчивать, – докуривая сигарету, произнес человек, приводящий Филиппа в очень дискомфортное состояние, – мне пора. Мы свяжемся с вами в ближайшее время, так как время не терпит, – с этими словами мужчина встал, снова открыл портфель, достал еще одну бутылку воды и газетный сверток. Все это он положил на стол, затем ловко надел перчатки и направился к выходу.

Отперев дверь, Марк снова повернулся к Филиппу:

– Вы ученый, поэтому я еще раз настоятельно рекомендую не совершать глупых ошибок, которые в дальнейшем будет сложно исправить. На столе вода и еда, которой должно хватить до нашей следующей встречи. Простите за те неудобства, которые мы вам доставили, – кивая на ведро в противоположном углу, с ехидной улыбкой закончил свою прощальную речь заядлый курильщик.

Дверь захлопнулась. Филипп услышал все те же щелчки запорного механизма. Сигаретный дым, окутавший всю комнату, медленно таял, унося с собой образ своего создателя. Филипп почувствовал некоторое облегчение. Больше не нужно было отвечать на вопросы человека, которого он не знал, и цели которого были ему не ясны. Этот мужчина не излучал доброту. Филипп понял, что его хотят как-то использовать.

День клонился к вечеру, и свет едва проникал через окно, заклеенное пергаментной бумагой. Деревянные окна с облупившейся краской были наглухо заколочены, поэтому Филипп не мог выглянуть в окно и увидеть хоть что-нибудь. Это что-нибудь, возможно, пролило бы свет на то, где он находится.

Молодой человек не спеша покинул, как ему тогда казалось, самое безопасное место – угол с пауками, и направился к маленькому столику. Теперь ему очень хотелось есть. Филипп не знал, сколько прошло времени, как его вывели из института в Женеве и он оказался в этом очень печальном помещении. Аккуратно развернув сверток, он обнаружил не маленький кусок белого хлеба и такой же кусок вареной колбасы.

Филипп и с большим аппетитом приступил к поглощению еды, которую оставил для него этот неприятный Марк. Еда на вкус показалась совершенно незнакомой и странной, никогда в жизни не доводилось есть то, что он ел сейчас с удовольствием. Впрочем, вкус колбасы определенно оставлял желать лучшего. Уничтожив почти половину припасов, Филипп с интересом принялся изучать газеты, которыми был накрыт столик и в которые завернули его обед и ужин. Эти газеты – единственный источник, который мог ответить на вопрос о его местонахождении. Он с удивлением обнаружил, что все они были написаны кириллицей. К сожалению, Филипп не знал этот алфавит, но догадывался, что сейчас он находится не в Женеве. Это очень его огорчило. В чужой стране его никто не знал и вряд ли его кто-то будет здесь искать. А поиски в стране, гражданином которой он являлся, скорее всего, ни к чему не приведут.

К сожалению, в результате изучения газет у него появилось больше вопросов, чем ответов. Но Филипп упорно продолжал их рассматривать, пока еще сквозь пергамент пробивался свет, ведь другой зацепки у него не было.

И вот, в одной из газет, сопоставляя буквы, по крайней мере, те, которые он знал, Филипп смог понять несколько слов. Они явно имели отношение к стране, в которой ему, наверное, меньше всего хотелось оказаться. Кроме того, на иллюстрационных блоках часто попадалось фото человека низкого роста, лысоватого, в окружении различного рода чиновников. Конечно, он узнал его, ведь периодически просматривал мировые новостные каналы. Это был руководитель той страны, о которой подумал Филипп. Сведения из газеты стали огромным прорывом в его личном расследовании.

Глава XIII

Ненависть не одолеешь ненавистью,

только любовью; это вечное правило.

Будда

Возле того спасительного портала – обычной двери, из-под которой пробивался свет в это ужасное, черное по всем параметрам помещение, стоял Нименд. Элиан показалось, что Клаус закрывает дверь, намереваясь оставить ее одну в безумном изолированном мире, который профессор воссоздал, следуя понятной только ему логике. Для выполнения миссии, известной только его больному воображению.

Итак, возле заветной двери, действительно, стоял Нименд и, не обращая внимания на девушку, аккуратно, очень медленно начинал прикрывать дверь, сокращая просвет. С уменьшением света растворялась надежда Элиан на возвращение в привычную для нее безопасную жизнь. Когда девушка почти потеряла сознание от страха, за дверью показалось нечто. Именно нечто, потому как, находясь в этой невероятно темной комнате, свет, который пробивался из коридора, начал слепить присутствующих. Прикрыв дверь наполовину, Клаус присел возле этого существа, забившегося между дверью и стеной. Он обнял его, но съежившийся комочек безмолвно и неподвижно сидел возле двери, никак не реагируя.

– О боже! – единственное, что смогла выдохнуть Элиан.

Все то, что она предположила несколько секунд назад, не подтвердилось. Правда, это ни о чем не говорило. Она до конца не понимала, что же там находится. Живое ли это создание? Превозмогая леденящий страх, Элиан осторожно стала продвигаться к месту, где стоял Нименд.

Она понемногу приходила в себя, хотя увиденное привело ее в ужас.

«Да, ребенок с аутизмом, да, возможно, он еще больше особенный, чем остальные… Но в каких условиях он содержится?!» – размышляла Элиан.

После увиденного, Элиан снова задумалась о психическом здоровье Клауса. Она не поверила собственным глазам. Ей никогда ранее не приходилось сталкиваться с подобным. Девушка напрочь забыла, что у нее есть реальная проблема – исчезнувший Филипп. Все-таки он был взрослым самостоятельным человеком, хотя и внезапно пропавшим.

Когда девушка подошла еще ближе к Нименду и присела на корточки рядом с тем, что находилось возле него, ее взору открылась ужасная картина. Невероятно худенькое тельце, большая голова, ручки и ножки этого, как ей показалось, еле живого организма, были настолько тоненькими, что создавалось впечатление – перед ней не человеческий ребенок, а паучок, который вот-вот должен высохнуть от истощения. На нем была мягкая тоненькая кофточка, брючки, которые едва не спадали и странная обувь, чем-то отдаленно напоминавшая домашние тапочки с мягкой подошвой. На одежде не было ни единого металлического или твердого элемента в виде застежек, пуговиц или змеек. Мальчик сидел в положении, напоминающем позу лотоса, только более скрученную и неестественную: голова низко опущена, а пальцы рук сплетены между собой. Элиан нагнулась еще ниже, чтобы разглядеть лицо ребенка. Она поразилась его огромным глазам, смотрящим куда-то в невидимую пустоту. В темноте ей показалось что-то на кожном покрове ребенка, и она попросила Нименда перенести его на свет.

Клаус предупредил, что сейчас сын находится в состоянии, которое называется отключенным, то есть его чувства и эмоции не работают. Впрочем, если сына Клауса потревожить, у мальчика может случиться очередной приступ. Есть вероятность, что сын «включится» и без приступа, тогда он станет худо-бедно контактным, но не настолько, чтобы общаться с ним, как с полноценным ребенком.

– Иногда этот, казалось бы, абсолютно отрешенный и инертный человечек, выдает такие вещи, которые сложно объяснить, однако об этом позже, – окончательно заинтриговал ее Клаус.

Нименд аккуратно взял на руки этого невесомого ребенка, и перенес к входной двери. Свет, исходящий из коридора, осветил несчастного малыша. То, что девушка приняла в сумерках за неизвестные пятна на коже, оказалось ушибами, причем как свежими, так и давнишними. Ребенок был весь усеян глубокими ссадинами, царапинами и синяками. Бровь рассечена в нескольких местах, впрочем, как и губа. На мальчике не было живого места.

Элиан, разгневавшись, не стала подбирать слова:

– Да как вы смеете?! Что вы себе возомнили?! Вы сумасшедший! Я сейчас же звоню в полицию! – не унималась она. – Мало того что вы своего ребенка держите в заточении, не хватает только цепи и ошейника, так вы еще и подвергаете его физическому насилию! Я не посмотрю, что вы какой-то там ученый! – Элиан изливала накопившееся за день негодование и злость. Нименд молча, слушал, давая возможность выговориться.

Когда эмоции пошли на убыль, Клаус присел на колени рядом со своим сыном и аккуратно взял мальчика на руки. Он прижал его к себе, обняв нежно и бережно, как самая заботливая мать в мире. Он, взяв этого несчастного человечка на руки, начал поправлять каждую часть его истощенного тельца. Худенькие ручки и ножки укладывал так, чтобы они расположились будто в колыбели, которую Клаус сплел из своих рук. Голову сына профессор аккуратно положил себе на грудь, в районе сердца, словно давая понять самому дорогому и любимому малышу, что это биение, которое, возможно, он и не слышит, но ощущает совершенно иным, никому не известным способом, принадлежит только ему одному. Это было похоже на то, как новорожденного ребенка, только что находившегося в утробе матери, прикладывают к ее сердцу. Вновь соединяют с человеком, который несколько секунд назад был с ним единым целым.

Невозможно было не заметить любовь, заботу и нежность, которую источал Клаус по отношению к обреченному созданию. По крайней мере, именно такой вид имел ребенок, у которого было имя, но он никогда на него не реагировал. Сейчас Матиас лежал на руках у Клауса и своими огромными серыми глазами смотрел в пустоту. Что он испытывал сейчас и испытывал ли вообще хоть что-нибудь, не знал никто. Девушка ощутила, что всю боль, которую испытывал этот несчастный ребенок, хотел забрать себе его отец. К сожалению, он не знал, как это сделать. Как перенести все страдания, выпавшие на долю беззащитного, хрупкого невинного дитя? Почему они выпали именно на него? Клаус никогда не ставил себе задачу распределить на всех людей мира боль и страдания своего ребенка. Он хотел всю боль сына взять себе, но был бессилен это сделать.

Единственное, о чем сейчас думал Клаус, находясь близко к сыну, что только он может разделить все горести маленького беззащитного человечка. Попытаться быть с ним единым целым, и это его немного успокаивало.

Нименд не собирался оправдываться перед Элиан. Для него в этом не было никакой необходимости. На самом деле отцовская любовь к ребенку и забота о нем были безграничны. Ему не было никакого дела до того, что о нем думает Элиан. Было сложно жить или, скорее, существовать, понимая, что единственный человек, который мог бы поддержать Нименда в это непростое время, – жена. Но, к сожалению, ее больше никогда не будет рядом, и от этого ему становилось еще грустнее.

Прошло много времени с тех пор, как ее не стало. Он часто ловил себя на мысли, что ему нужно обязательно поговорить с Мией. Для этого следовало взять телефон и нажать на ее имя в телефонной книге, которое он хранил до сих пор, и дождаться ответа. Бывало, Клаус машинально вытаскивал из кармана телефон и, как только активировал сенсор, осознавал… Мия слишком далеко, настолько далеко, что телефон не справится с этой задачей. Клаус много раз пытался стереть в своем телефоне этот контакт, но не мог. Не мог нажать на слово «Удалить». Ему казалось, что простым движением пальца он сотрет огромную часть своей жизни. Он просто не посмел это сделать, хотя, наверное, должен был, ведь его жизнь продолжалась. Поняв, что телефон бессилен, Нименду хотелось броситься к компьютеру и через вездесущий Интернет выйти с Мией на связь. Его мозг упорно отказывался верить, что любимый человек находится слишком далеко. Настолько далеко, что еще никем и никогда не была и не будет придумана та заветная ниточка, которая позволила бы связаться с умершим человеком. Нименд вспоминал жену и испытывал душащее, ненавистное чувство безысходности и мучительной боли.

Элиан молчала. Она не знала, что предпринять? Какую помощь может оказать она сейчас? Девушка увидела невероятного масштаба душевную боль отца, сходившего с ума от бессилия. Его глаза наполнились слезами отчаяния.

У нее сильно защемило в груди и перехватило дыхание. Она не пыталась себя сдержать. В глазах отразился измученный мужчина с истощенным ребенком на руках. На это нормальному человеку невозможно смотреть. Хотелось отвести взгляд и… сбежать куда-нибудь подальше. Забыть все, что довелось здесь увидеть. Элиан мучили несправедливые, обидные слова, которые она гневно выпалила Клаусу. Наверняка они ранили и без того побитого во всех отношениях несчастного человека. Человека, на которого так много свалилось, словно весь мир ополчился против него. Смерть жены, больной ребенок, невероятные проблемы с проведением последнего лабораторного эксперимента, пропажа единственного верного помощника и друга.

Элиан страдала и не могла себя простить. Вместо того чтобы в нужную минуту оказать поддержку Клаусу, она все испортила. Осознание вины душило с такой силой, что Элиан, по девчачьи закрыв лицо ладонями, разрыдалась. Она не могла понять, кого больше жалеет: хрупкое, покрытое синяками и ссадинами беззащитное существо, глядящее в пустоту огромными светло-серыми глазами или его страдающего отца, который испытывал страшные душевные муки.

«Почему в мире все настолько несправедливо? Что же такого сделали эти двое, по человеческим меркам так жестоко наказанные?» – Девушка заплакала от отчаяния. Ей было трудно дышать от сдавливающего грудь спазма. Слезы с новой силой наворачивались после каждого редкого вдоха.

Клаус, стоя на коленях, словно прося прощение, но неизвестно у кого и за что, плакал вместе с Элиан, уткнувшись в мягкую чистую кофточку маленького светловолосого, аккуратно подстриженного мальчика.

Элиан села в углу черной комнаты, на этот раз она показалась ей не такой страшной, а наоборот, в ней девушка почувствовала себя защищенной, в каком-то смысле невидимой. Она могла, по крайней мере, вволю выплакаться. Как в детстве, спрятавшись под одеялом в кромешной тьме. Сейчас она могла излить всю свою вселенскую обиду, от которой через несколько минут не останется и следа. Когда-то в детстве все было именно так. А потом, успокоившись, она довольно быстро засыпала. Сон после слез всегда более крепкий и спокойный. Чем взрослее становишься, тем дороже обходится каждая слезинка. На этот раз слезы оставляли в душе неизгладимые раны.

Прошло, наверное, минут пять, как Клаус и Элиан не смогли сдержать эмоции. Постепенно буря, завладевшая двумя взрослыми людьми, начала утихать. Слезы замещались на знакомое с детства чувство облегчения. Клаус первым попытался взять себя в руки:

– Элиан, прости, но я пытался предупредить, что это знакомство не будет простым. Я виноват, надо было рассказать тебе больше.

Профессор старался не смотреть на Элиан. Произнося эти слова, он прятал лицо в темной стороне проема, разделяющего пространство на свет из коридора и тьму в комнате.

– Я спущусь с Матиасом вниз, нужно его переодеть, а ты можешь воспользоваться ванной здесь. Присоединишься к нам, когда приведешь себя в порядок. Я обязательно все тебе объясню. Вижу, у тебя возникло много новых вопросов. Отвечу на них завтра, вернее сегодня утро, ведь время перевалило за полночь. Кстати, загляни в телефон, может что-то стало известно о Филиппе, – уже более спокойным тоном попросил Клаус.

– Нет, мистер Нименд, никакой информации, – все еще всхлипывая, ответила Элиан, пытаясь совладать с влажным сенсорным экраном.

– Жаль… очень хочется, чтобы все разрешилось поскорее и наилучшим для всех нас образом, – сказал Клаус, с трудом вставая с ребенком на руках.

Глава XIV

Не стоит искать свой путь в небесах.

Нужно просто заглянуть в свое сердце.

Будда

В маленькой комнатушке Филипп уже без аппетита проглотил очередной кусок несвежего хлеба и кусок странной, незнакомой ему по вкусу и консистенции колбасы. Он уже ничего не мог прочитать в газетах, включая и блоки с иллюстрациями, потому как его пристанище погрузилось в темноту. Единственное, что успел рассмотреть Филипп, пока солнечный свет не растаял в этой убогой комнате, так это даты газет. Они были разные, но недавние. Возможно, некоторые из них свежее хлеба и колбасы, так «любезно» предоставленными ему в качестве еды. Бьянчи уже понял, что это был его сегодняшний обед, ужин и, скорее всего, будущий завтрак.

Завершив скудную трапезу и сделав несколько глотков из пластиковой бутылки, Филипп решил устроиться на первую осознанную ночлежку в «новом жилище». Жажда до сих пор мучила. Он не знал, когда будет очередная кормежка и не забудет ли его похититель принести воду. Филиппу пока не было известно ровным счетом ничего, кроме предполагаемого названия страны, в которой он сейчас находился. Надо сказать, не очень-то славилась она демократией и была равнодушна к свободе. Свое точное местонахождение он не мог знать наверняка. Были догадки, основанные на логических умозаключениях. День прошел. Сегодня никто не причинил ему новой боли, и это уже хорошо. Из неприятных ощущений Бьянчи чувствовал легкую ломоту во всем теле, сильную тупую и ноющую боль в области локтя с внутренней стороны. Филипп задрал рукава свитера и обнаружил большой синяк, переходящий от темно-синего цвета к бледно-желтому по краям. Ему явно делали внутривенные инъекции. С какой целью и что именно кололи – очень хотелось бы знать. Молодой ученый догадывался, что не получит ни одного ответа на вопросы, возникшие в его голове. Самым главным оставалось для него решение выжить, а затем действовать по обстановке. Для человека, привыкшего жить в комфорте и в цивилизованной стране, все, что здесь происходило, казалось кошмарным сном.