Лес нас найдет

– На тебя.

– Почему?

Паркер поднял голову, посмотрел на Нэйта, и Хлоя прочла на его лице усталость, печаль и едва сдерживаемую ярость.

– Потому что ты делаешь это неправильно.

– Что я делаю неправильно?

– Ты неправильно ставишь палатку, – со вздохом ответил Паркер.

– Не все ли равно? Ты же не собираешься в ней спать, разве не так?

Паркер продолжал смотреть на Нэйта:

– Не собираюсь.

– Тогда какое тебе до этого дело?

– Думаю, никакого.

– То-то и оно, – презрительно бросил Нэйт. – Знаешь, чувак, я должен сказать тебе, что весь этот год ты чертовски всех напрягал, и мне это осточертело.

– Извини… что?

– Если ты не изменишь свое гребаное поведение, мать твою, твои извинения ни хера не стоят. Знаешь, по-моему, я выражу чувства всех, когда скажу, что если ты и дальше будешь себя вести таким образом, то тебе, пожалуй, лучше делать это в другом месте. Подальше от нас.

– Нэйт, хватит, отстань от него, – сказала Ники, расположившаяся возле углубления для костра.

Сидящий рядом с ней Джош покраснел и отвел глаза.

Нэйт сердито посмотрел на нее:

– Не делай вид, будто это не так, Николетта. Вы все понимаете, о чем я говорю, и не притворяйтесь, будто вам это невдомек. Он весь год ведет себя как чемпион среди уродов. А что он сделал с Кайлом Терлецки? – Нэйт гадливо помотал головой. – Он сломал этому бедняге челюсть, и ее пришлось собирать по кускам. Вы не можете не помнить, во что превратилось его лицо. Ему теперь придется полгода носить гребаный шейный корсет, и ради чего? Ради того, чтобы Паркер смог выплеснуть свой гнев? Ну уж нет, на хрен. Я не хочу находиться рядом с таким гребаным психом, а вы хотите?

Никто из них не сказал ни слова. Никто не выступил против Нэйта, никто не выразил несогласия с тем, что он говорил. Нэйт был засранцем, но он был не так уж неправ. Хотя не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что он заходит слишком далеко. Он всегда перегибал палку.

Хлоя видела в глазах своего двоюродного брата боль – неподдельную боль, смешанную с яростью и ненавистью, а также со страхом и чувством одиночества.

– Я не хотел его калечить.

– Ты выбрал весьма странный способ выразить это свое нехотение. Но загвоздка в том, что даже после того, как ты это сделал, все наши продолжали валандаться с тобой по какой-то дурацкой причине.

– Я их об этом не просил.

– Да что ты говоришь.

Паркер оглядел своих друзей, и лицо у него при этом было посеревшее, опрокинутое. Только Хлоя смотрела ему в глаза, но и она не смогла выдержать его страшный, затуманенный взор и через секунду отвернулась. У нее было ощущение, будто ее щеки и губы стали горячими и опухли, а глаза застлала пелена слез.

– Нэйт, перестань, – быстро проговорила она. – Ты же знаешь, это начал Терлецки, и… дело обстоит не так, совсем не так.

– Оно обстоит именно так, – возразил Нэйт.

Адам сделал шаг в их сторону:

– Нэйт…

– Что я могу тебе сказать? – ощерился Нэйт. – Давай проваливай, гребаное ты чмо. Не суйся, Адам.

– Хорошо, – сказал Паркер, поднявшись на ноги. – Я понимаю. Я уйду.

– Вот и отлично. Мы больше не желаем тебя видеть. – Голос Нэйта звучал холодно, жестко. – Просто вали отсюда.

Плечи Паркера поникли. Он опустился на одно колено и начал собирать свой спальный мешок и остальные вещи, как попало засовывая их в рюкзак.

Он в самом деле собирался уйти.

– Паркер, не надо. Пожалуйста. Ведь дело в нем, а вовсе не в тебе. – Хлоя протянула к своему двоюродному брату руку, но он покачал головой, взвалил рюкзак на плечи и уставился в землю.

– Хорошо. Я понимаю, – повторил Паркер, и в его голосе опять зазвучало то же самое жуткое напряжение. – Я могу уйти. Я уйду. Это ничего.

– Это самое разумное из всего того, что ты сказал за этот день, – продолжал глумиться Нэйт. – До встречи, гребаная ты безотцовщина.

Паркер поднял взгляд, посмотрел на Нэйта, и Хлоя второй раз в жизни увидела в глазах брата нечто такое, что внушило ей страх. Да, в них по-прежнему читались страдание и печаль, но на них, подобно ледяной корке, намерзла холодная ненависть, та самая, которую прежде она видела в его глазах только один раз – на заднем сиденье минивэна, после того что он сделал на парковке «Уайт-Кэсл». Но даже та ненависть не шла ни в какое сравнение с тем, что она видела сейчас. Хлоя никогда ни у кого не видела подобной ненависти. Как будто Паркер полностью отключился от самого себя.

– Ч-что… что… – пролепетал он. – Что я тебе сделал, Нэйт?

– Ты появился на свет, – прорычал Нэйт.

– Ну все, хватит, нам всем надо это прекратить, – рявкнула Хлоя, но она понимала, что уже поздно, теперь Нэйта было не остановить.

Он вошел в раж, его глаза округлились и пылали злобой, и он так ощерился, что был виден каждый его кривой желтый зуб. Было видно, что, хотя он напустил на себя серьезный вид, все это доставляет ему удовольствие. Он наслаждался, вонзая в Паркера один нож за другим. И до сих пор Паркер просто стоял и глотал его оскорбления. Хлоя бы подумала, что он и дальше будет это терпеть, если бы не этот ужасающий лед в его глазах.

Нэйт пересек поляну, остановился прямо перед Паркером и взмахом руки обвел всю компанию:

– Всем им насрать на тебя и твои проблемы, придурок. До сих пор они просто притворялись, чтобы не разозлить тебя. Но теперь, когда ты нас покидаешь, думаю, нам больше не придется заморачиваться на этот счет, не так ли, ребята?

– Это все неправда, – запротестовала Ники. – Это ложь.

Нэйт не удостоил ее вниманием, он все так же сверлил глазами Паркера.

– Весь этот год ты вел себя как великовозрастный сосунок, чувак. Раньше ты был нормальным парнем. По крайней мере ты не вел себя все время как тряпка и нытик. Но, знаешь, я больше не могу это терпеть. Мне осточертело постоянно ходить вокруг тебя на цыпочках, как будто ты можешь в любую секунду слететь с катушек и увлечь за собой всех нас, и все просто потому, что твой папаша сбежал из города, или наконец прикончил себя, или что-то еще в этом же духе. С меня хватит твоей гребаной сиротской хандры. Так что пойди и повесься.

Никто из них не увидел, как Паркер достал револьвер. Только что его не было, и вот он уже появился, как будто Паркер выхватил его из воздуха и нацелил в Нэйта, черный, грозный, состоящий из смертоносных изгибов и углов. Его дуло находилось так близко от губ Нэйта, что если бы Нэйт хотел, то мог бы его поцеловать, и при этом ему бы даже не пришлось подаваться вперед. Но его злобная ухмылка осталась неизменной, ее словно приклеили к лицу, и ничто на свете не могло ее стереть, несмотря на то что он смотрел в лицо своей собственной смерти. За револьвером глаза Паркера были пусты и неподвижны.

Адам потрясенно ахнул:

– Паркер, какого хрена?

Но Нэйт рассмеялся – действительно рассмеялся, когда Адам произнес эти слова.

– Господи, да успокойся ты, Джарвис. Мы же оба знаем, что он не застрелит меня.

– Заткнись, Нэйтан, просто закрой рот. – В голосе Ники слышалось такое напряжение, будто ее нервы были натянуты до предела.

– Да пофиг, – ощерился Нэйт. – Никто из вас не хочет вывести его на чистую воду, ну ничего, я сам скажу, что он блефует, мать его, и мне он уже осточертел. Я сыт им по горло. У-у, как страшно, здоровый лоб со своей пушкой. Да ты просто смешон, понял? – Он сделал еще полшага вперед и ткнул Паркера пальцем в грудь. – Ни хрена ты не сделаешь, потому что ты гребаный неудачник, такой же, как твой гребаный неудачник-отец…

Револьвер произвел звук, ударивший их всех наотмашь и поднявший с деревьев множество птиц. Из затылка Нэйта вырвалось красное полотнище, и все вокруг застыло.

Одну долгую ужасную секунду Нэйт продолжал стоять, словно застряв во времени, и его лицо было искривлено чем-то почти похожим на улыбку. Можно было посмотреть на него и чуть ли не подумать, что все нормально, как будто в середине его лба не зияет черная дыра диаметром с палец. Револьвер в руке Паркера дернулся, но он по-прежнему держал его, направив дуло в лицо Нэйта.

Наступила жуткая тишина, как будто выстрел Паркера перекрыл все лесные звуки – щебет птиц, шум ветра, все вообще, – оставив только огромную сосущую пустоту. Хлоя видела, как жирное горло Нэйта задвигалось вверх-вниз и из его рта вырвался испуганный мясной звук.

– Гккк… гук… ггггккк…

Никто не проронил ни слова. Никто из них даже не дышал, застряв в прошедшем мгновении, на полсекунды опоздав сделать хоть что-нибудь, чтобы ситуация стала лучше. Теперь лучше превратилось в миф. В легенду. В историю о привидениях. Теперь уже ничто никогда не могло стать лучше.

Затем Нэйт качнулся назад и рухнул на землю, как спиленное дерево. Ники истошно завопила и уткнулась лицом в грудь Джоша. Хлоя стояла, будто пригвожденная к месту, не в силах двигаться, не в силах уложить в голове тот ужас, которому она только что стала свидетельницей.

Адам вышел вперед, медленно приближаясь к Паркеру и револьверу в его руке:

– Парк, не…

Паркер повернулся и побежал в лес.

3

Прежде Хлое никогда не доводилось видеть труп. То есть она, конечно, видела трупы по телевизору, в документальных фильмах, на фотографиях в статьях, в интернете, но не близко, не по-настоящему, не так, как сейчас. Она даже никогда не присутствовала на церемонии прощания с усопшими, не бывала на похоронах. Взрослые в их семье не пустили ее и Паркера на заупокойную службу, когда три года назад умер их дедушка. Сказали, что для них это будет слишком тяжело, сколько бы они ни твердили, что хотят пойти. Потом до нее дошло, что, говоря это, ее мать на самом деле имела в виду, что это было бы слишком тяжело не для Хлои и Паркера, а для самих взрослых, и Хлоя еще долго злилась на нее за это. Тогда они оба – и она, и Паркер – чувствовали, что их лишили какой-то важной части их взросления, их становления.

Тогда это казалось таким несправедливым, но теперь, глядя на ярко-красную жижу, вытекающую из мертвого тела, которое даже еще не остыло, она хотела только одного: вернуться в то время, когда она не знала, каково это – смотреть на мертвеца.

Кровь вытекала из обоих отверстий в черепе Нэйта, окрашивая красным землю и палые листья, а его открытые глаза так закатились в глазницах, что Хлоя могла видеть только влажные липкие белки.

Она истошно закричала и продолжала кричать и кричать. Пару мгновений назад она видела, как умер ее друг, и теперь не могла сдержать рвущийся из груди крик.

Первым начал двигаться Джош.

Он вскочил на ноги, сделал четыре быстрых шага, добрался до Нэйта и упал на колени, взметнув в воздух грязь и пыль. Хлоя увидела, как он двумя пальцами касается мягкой окровавленной шеи Нэйта, ища пульс. Ища хоть что-нибудь, что могло бы вернуть ситуацию в нормальное русло.

– Нэйт? Нэйт, ты слышишь меня? Послушай, парень, если ты слышишь меня, моргни. Подай хоть какой-нибудь знак. – Его голос не дрожал, он был тверд, что было совсем не похоже на того Джоша, которого они знали до сих пор.

Стоявшая у палатки Ники осела на землю и заплакала, сотрясаясь от надрывных рыданий. Хлоя еще никогда не слышала, чтобы Ники плакала так, как сейчас; если бы кто-то спросил ее об этом час назад, она бы сказала, что такое невозможно. На ватных ногах она подошла к Ники, обняла ее с такой силой, на какую только были способны ее худые руки, и прижимала подругу к себе, пока рыдания Ники не затихли.

Убедившись, что Ники снова не начнет плакать, Хлоя встала, подошла к Джошу и помогла ему подняться с земли. Он чуть заметно покачал головой и, вернувшись к Ники, обнял ее. Взгляд Хлои опять переместился на Нэйта и уперся в то жуткое зрелище, которое представляли собой его голова и шея. И из глубин ее души пришло холодное чувство – чувство долга. Нэйт был засранцем, но он не заслуживал такого. Они не должны оставлять его тело в таком виде, скрюченном, неприглядном.

– Адам, ты можешь помочь мне хотя бы уложить его прямо?

Адам не ответил. Хлоя огляделась по сторонам, но Адама не было видно.

Значит, вот оно что.

Ну, конечно, он сделал это и, скорее всего, даже не колебался.

Адам последовал за Паркером в лес.

* * *

– Паркер, подожди!

Сзади донесся голос Адама, но Паркер проигнорировал его, продолжая проламываться сквозь низкорослый кустарник, подальше от крови, подальше от выражения на лицах своих друзей и всего этого шума в голове. В его руке все еще был зажат револьвер, «Смит-энд-Вессон 586», который принадлежал его отцу, тот самый, из которого отец научил его стрелять, когда он достаточно подрос. Вороненый, с отполированной временем рукояткой из древесины грецкого ореха, этот револьвер теперь казался ему намного меньше, чем тогда, потому что он повзрослел. Раньше, когда он был ребенком, ему казалось, что это оружие похоже на те пушки, с помощью которых в стародавние времена одни корабли пускали ко дну другие. Ведь оно производило такой же громкий шум.

– Паркер, пожалуйста, остановись!

Теперь голос Адама звучал громче. Он приближался. Паркера терзали панический страх, ярость и противная пустота, они словно раздирали его грудь раскаленными когтями. Ему хотелось завопить, упасть на землю и, сунув револьвер в рот, нажать на спусковой крючок.

Но он этого не сделал. Он продолжал бежать.

Впереди виднелась роща. Мчась к ней, Паркер вытирал саднящие глаза тыльной стороной ладоней. Нет, он не остановится, ведь он уже так близок к цели. Он будет придерживаться своего плана.

Сзади донесся треск ломаемых веток, и Паркер понял, что Адам догоняет его. Ох уж этот гребаный Адам, мать его. Вечно ему надо совать нос в чужие дела, вечно изображать из себя Капитана Америку.

– Паркер, пожалуйста…

Паркер повернулся, держа палец на спусковом крючке и нацелив дуло в лицо Адама. Его друг выглядел рассерженным, испуганным, охваченным паникой. Он потерял контроль над ситуацией, и это было ему не по вкусу.

– Оставь. Меня. В. Покое, – проговорил Парк, подчеркивая каждое произносимое им слово движением револьвера.

Адам покачал головой:

– Ты же понимаешь, что я не могу этого сделать.

– А придется.

– Почему?

– Потому что у меня есть пистолет, а у тебя нет, – огрызнулся Паркер.

Серое лицо Адама исказилось.

– Нэйт мертв, Парк.

К горлу Паркера подступил комок желчи, и он проглотил его.

– Это я уже понял.

– И что? Ты хотел, чтобы он умер? Ты хотел убить его?

– Я хотел, чтобы он заткнулся, – ответил Паркер.

– Нельзя стрелять в человека только потому, что он ведет себя как урод.

В глубине души Паркер понимал, что Адам прав. Но тот факт, что Адам прав, не помешал Нэйту доставать его, Парка. Тот факт, что Адам прав, не может возвратить мозги Нэйта обратно в черепную коробку, не может возвратить ему дыхание. Адам может оставаться правым, сколько ему влезет, но теперь все равно уже поздно.

– Пойдем со мной, – сказал Адам. – Мы все еще можем исправить дело.

– Ты же сам понимаешь, что это чушь, – ответил Паркер.

Адам расправил свои мускулистые плечи и сжал кулаки так, что они побелели.

– Не принуждай меня заставить тебя пойти со мной.

– Ты не можешь заставить меня что-то сделать, Адам. И никогда не мог.

Но Адам не слушал. Он уже мчался вперед. Паркеру показалось, со сверхзвуковой скоростью. Сбил Паркера с ног, и они оба повалились наземь.

Они дрались за револьвер – Паркер старался удержать его, а Адам силился вырвать оружие из ручищи Паркера, быстро молотя его по ребрам. От каждого такого удара в животе происходила небольшая вспышка, но он не выпускал оружия.

Не используя никаких приемов, а только силу, Паркер сбросил с себя своего лучшего друга и отшвырнул в сторону, чтобы встать на ноги. Но Адам снова кинулся на него. Он был так быстр. Врезался в него, словно несущийся на полной скорости автомобиль, и с силой впечатал плечо Паркеру в грудь.

Они снова покатились по земле. Адам обеими руками сжал колено Паркера, чтобы вновь оказаться наверху, но не рассчитал, и Паркер всадил револьвер прямо в его губы. Вскрикнув, Адам отлетел назад; он схватился за рот, и между его пальцами потекли кровавые ручейки.

Паркер снова встал на ноги и отошел. Вытер со своего револьвера кровь и поднял его, нацелив Адаму в сердце.

– Это был грязный прием, – простонал Адам и, шатаясь, встал.

– Я же сказал тебе. – Паркер снял револьвер с предохранителя. – Я сказал тебе уходить.

– Брось, ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

Под прикрытием своей черной пушки Паркер выпрямился в полный рост. Теперь он возвышался над Адамом на полфута, расправив плечи, как расправляет крылья гриф-стервятник.

– Не можешь?

Адам вытер струйку крови, стекающую с губ:

– Парк, ты не можешь просто взять и уйти. Это не пустяк, от которого можно отмахнуться. Я не могу позволить тебе уйти как ни в чем не бывало. И не позволю.

– Можешь. Тебе достаточно просто развернуться оставить меня в покое. Пожалуйста, – сказал Паркер, злясь на себя за то, он унижается до просьб.

– Я не стану этого делать, не стану. Ведь я твой друг.

– Значит, то, что говорил Нэйт, было неправдой? Вся его гнусная болтовня о том, что вам надоело иметь со мной дело, была лажей? Это был просто Нэйт в своем репертуаре?

Адам открыл рот, будто подыскивая слова.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал, Парк?

– Скажи, что это неправда. Скажи, что он просто вел себя как урод, потому что ему нравилось ранить других.

Адам на мгновение отвел глаза, и Паркер разглядел в них стыд. Теперь он знал точно.

– Паркер…

В сердце Паркера словно вонзилась ядовитое жало.

– Неважно. Извини, что я спросил. Я ухожу.

Поворачиваясь, он успел увидеть, как что-то внутри его друга изменилось. Как будто вся доброта Адама неким ужасным образом вдруг покинула его и он превратился в бесчувственный манекен. Теперь Паркер не узнавал его.

– Сейчас же опусти пистолет!

Слова Адама прозвучали жестоко и глупо – он был сейчас так не похож на того паренька, которого Паркер знал еще с начальной школы. Адам всегда был самым добрым из них, но было очевидно, что его доброта больше не распространяется на Паркера.

Прежде чем Паркер успел отреагировать, Адам уже снова мчался на него.

Адам всегда был быстр. Он был намного проворнее, чем мог быть Паркер, даже если бы тренировался много лет, чего Паркер не делал. Паркер никогда бы не смог двигаться так, как Адам. Паркер был крупным и сильным, но быстрота, настоящая быстрота, которой Адам обладал еще тогда, когда они были малыми детьми, словно ею его одарили боги, была Паркеру недоступна.

Адам Джарвис мог бежать со спринтерской скоростью целую милю. Он мог с легкостью преодолеть любую полосу препятствий. Он мог пробежать марафон, даже не вспотев. Паркер никогда не видел никого, кто мог бы двигаться так, как он.

Вот только сейчас дело было не в быстроте. Быстрота тут ни при чем.

Паркер чуть-чуть опустил ствол револьвера и нажал на спусковой крючок. И колено Адама взорвалось облаком ярко-красных брызг.

Воздух между ними разорвал истошный крик боли, почти такой же громкий, как сам выстрел. Это вопль наполнил собою весь окрестный лес. Он пронзил тело Паркера, отдался эхом в его черепе. Он никогда ни от кого не слышал такого крика, и то, что этот звук исходит от идеального Адама Джарвиса, просто не укладывалось в голове.

Адам рухнул на землю, схватился за колено, и между его пальцами хлынула кровь. Паркер опустил револьвер, на мгновение забыв о нем. Стоял неподвижно, смотрел на своего друга, скорчившегося на земле и воющего, как раненое животное.

Было приятно видеть, как он корчится вот так. Было приятно видеть, как страдает кто-то еще.

Пока Адам кричал сквозь стиснутые зубы и держался за свое искалеченное колено, ярость Паркера стала остывать и наконец дошла до тусклого свечения. Но не у Адама. Его глаза были широко раскрыты, они казались белыми от ярости, но было ясно, что теперь Адам не может сделать ничего, кроме как лежать на земле и истекать кровью.

Паркер почувствовал, как к глазам подступили слезы, и, когда он заговорил, его голос дрожал, слова звучали сбивчиво.

– Прости… Прости, мне жаль. Я не хотел, – проговорил он. – Честное слово, я не хотел. Но я же просил тебя оставить меня в покое.

Адам посмотрел на него, и в первый раз в жизни Паркер понял, как выглядит настоящая ненависть. Даже Нэйт не смотрел на него так. Нэйт был злобным говнюком, но он не ненавидел Паркера – он просто хотел сделать ему больно. Но Адам? Да, теперь он определенно ненавидел Паркера. Да и как могло быть иначе? Ненависть горела в его глазах, голубых, как у кинозвезды, и похожих сейчас на раскаленные угли. Теперь у Паркера больше не было пути назад.

– Прости, мне жаль, – повторил Паркер, как будто это могло что-то изменить.

Затем повернулся и пошел прочь, оставив Адама кипеть от злости и истекать кровью.

Он углублялся все дальше в лес. Теперь ему надо было беспокоиться о других вещах.

* * *

Они все обернулись, услышав еще один выстрел, раздавшийся в лесу и похожий на резкий хлопок. Он показался им таким далеким – как же Адам и Паркер смогли отойти так далеко? Первый выстрел был оглушительным, будто столкнулись две машины. Казалось, звук висел в воздухе целую вечность. Но сейчас просто хлопок.

Хлоя, Ники и Джош одновременно бросились туда, где, как им казалось, раздался выстрел, убегая прочь от поляны, от своих палаток, от своих вещей и своего мертвого друга, направляясь прямиком в глубину Пайн-Бэрренс.

– Адам? АДАМ? – закричала Ники, несясь со всех ног, так что Хлоя и Джош едва за ней поспевали. – АДАМ, МЫ ИДЕМ К ТЕБЕ!

Но тут до Хлои дошло, как глупо они поступают.

– Ребята, нам надо остановиться, – пропыхтела она. – Стойте!

Резко затормозив, Хлоя раскинула руки, пытаясь заставить своих друзей остановиться. До Ники она не дотянулась, но Джош оказался ближе, чем она думала. Повернувшись, Хлоя столкнулась с ним, и они оба повалились на землю. Она ударилась затылком обо что-то холодное и твердое, торчащее из земли. И через секунду услышала приближающиеся шаги.

Поначалу у нее двоилось в глазах. Над нею склонилась Ники, уперев руки в колени; взор у подруги был безумный. За спиной Ники стояла другая девушка – старше, во всем черном, лицо залито слезами.

Кто?..

Хлоя крепко зажмурила глаза раз, другой, третий, пока видение не исчезло.

– Хлоя, какого хрена? – задыхаясь, проговорила Ники, глядя на нее широко раскрытыми глазами, полными слез. – Зачем ты это сделала?

– Нам надо оставаться на месте, – сказала Хлоя, встав с земли и потирая затылок руками, испачканными землей.

– Что?

– Нам надо вернуться.

– Ну нет, черта с два, – прорычала Ники. – Адам все еще где-то там, в лесу. И он, возможно, ранен.

– Хлоя права, – сказал Джош, поднявшись на ноги. – Паркер тоже там, и у него есть револьвер, Ники. Он куда лучше нашего знает, как надо вести себя в лесу, и он уже убил одного из нас, а может, и двоих. У нас нет против него ни единого шанса.

– Не смей так говорить, – сказала Ники. – Не смей даже…

– Ники, послушай. – Хлоя подавила охватившую ее панику, заставив себя говорить спокойно, хотя она вовсе не чувствовала себя спокойной. – Что бы ни заставило Парка нажать на спусковой крючок, ты уверена, что в следующий раз это не побудит его нацелить револьвер тебе в лицо? Или в лицо Джоша? Или в мое? Он опасен, к тому же никто из нас не знает, куда нам надо идти. Нам необходимо вызвать полицию и оставаться на месте. Иначе мы поставим себя под удар.

– Нет, нет, нет! – крикнула Ники. – Адам наш друг! Мы должны что-то сделать!

– Ники, мы что-то делаем, делаем, – вставил Джош, достав из кармана свой телефон и проведя большим пальцем по экрану. – Я вызываю полицию, о’кей? Скоро они будут здесь. И «скорая помощь», и наши родители – короче, все. Но думаю, до тех пор нам надо сидеть тихо.

– К черту и твой совет, и вас обоих, – презрительно фыркнула Ники и, сев на землю, вытянула одну ногу.

Хлоя подошла к ней:

– Ники, пожалуйста, не делай этого.

Но Ники уже сосредоточилась и заново завязывала шнурки на своих кроссовках; от приступа сотрясавших ее рыданий не осталось и следа, если не считать покрасневших опухших глаз и следов слез на грязных щеках.

– Я не стану сидеть и ждать, когда он меня убьет, – возразила она. – Если вам хочется оставаться на месте и ждать, когда он вернется, то это ваше дело, а я не стану торчать здесь и смиренно ожидать смерти. Мы свидетели. А вы же знаете, что случается со свидетелями, не так ли?

Она завязала шнурки двойными узлами, стукнула кулаками по кроссовкам и, похоже, осталась довольна. Джош ходил кругами между деревьями, подняв телефон и глядя на экран.