скачать книгу бесплатно
– Ну вот еще! Мне слева встать надо.
– Забыл свое слово? – посуровел Упрям. – Встанешь там, где я скажу. Всход мой! Если случится так, что по воздуху в окна залезут – тогда ладно, дерись, где сочтешь нужным, а иначе – мое место можешь занять, только если меня ранят, – слово «убьют» как-то даже на язык не взошло, хотя думал Упрям именно об этом. – Видел же, как всход устроен: перильцами огражден и узок, больше одного человека по нему враз не пройдет. Зато, пока один сражается, второй третьему плечи подставит, и тот перильца-то перемахнет. Вот его и рази. И еще я тебе кое-что дам.
Невдогад понимающе покивал, а потом, оглядевшись вокруг, чуть не воскликнул:
– Так разворотят же все негодяи. Еще, поди, и пожар учинят.
– Попытаются, как пить дать, – согласился Упрям. – Только это уж им точно не удастся. Ты не перебивай, ты дальше слушай, что у меня на уме…
* * *
К тому времени как Упрям изложил все нехитрые, как сам он понимал, соображения, Невдогад уже смотрел на него с трепетом, как ополченец на прославленного полководца. Неожиданно от умного вроде бы парня, но… приятно, леший побери!
Подготовка к бою отняла время до темноты. Готовились так основательно, что под конец Упрям уже внушил себе: ждать врага следует самое большее через час. Сна у обоих, понятное дело, не было ни в одном глазу.
Каково же было удивление Упряма, когда, выйдя напоследок во двор, он услышал на дороге стук копыт одинокого коня! Никто из горожан в столь поздний час уже не стал бы тревожить чародея. Неужели главный ворог самолично пожаловал? Как он должен быть уверен в себе…
– Невдогад! – громко шепнул он.
– А? – высунулся тот из дверей.
– Поднимись наверх. Если со мной что случится, сиди тихо. У тебя будет только один удар. И ни слова поперек! Ты обещал.
Невдогад помедлил, рванулся в глубь башни, вернулся. Губы его дрожали. Однако Упрям на него уже не смотрел, и он, сглотнув комок в горле, побежал в чаровальню.
Копыта отбили дробь и затихли. Раздался сухой, тревожный в душистой темноте майской ночи стук подвешенного к воротам деревянного молотка. Ученик чародея медленно приблизился и спросил:
– Кого там нелегкая принесла?
Голос предательски дрогнул, но вроде бы не сильно. Он сомкнул пальцы на рукояти меча…
– Свои. Открывай, малый.
Упрям ушам своим не поверил. Не может быть!..
– Ну, чего ждешь? Али забоялся? Без Наума уже и норов растерял? Я это, я. Велислав.
– Князь-батюшка?
Будь что будет, Упрям откинул засов. Человек на неприметном сером мерине был наглухо закутан в плащ, но, едва въехав на двор, сбросил накидку с головы, и сомнений не осталось – сам повелитель Тверди посетил башню.
– Не ждал, малый? Понимаю. Ворота прикрой, а вместе с ними и рот. Идем, поговорить нам нужно. Коня не расседлывай, я ненадолго.
И, спешившись, он уверенно шагнул на крыльцо.
Затворившись, Упрям вбежал в горницу. Князь уже повесил плащ на деревянный гвоздь и поджидал его, сидя за столом.
– Второй раз советую, отрок: рот закрой. Да не стой столбом, лучше дай напиться.
– М-меду?
– Уважь.
Упрям поднес ковшик. Уже много позже он сообразил, что князь заставил его бегать за питьем, чтобы дать время прийти в себя.
– Садись подле и слушай внимательно. Я сейчас тайком к тебе приехал, и вот почему: понял по твоему лицу давеча, что Наум тебе ничего не рассказывал. Не мне судить, и, может, ошибку я совершаю, что в ваши дела мешаюсь. Но обстоятельства теперь другие, и раз уж ты сейчас вместо Наума, то и знать должен поболе.
Упрям потом спрашивал себя: почему в тот миг не сознался? Почему не дал волю рвавшейся из груди жалобе: нет Наума рядом, сгинул Наум! Помоги, Велислав Радивоич, заслони щитом державным от погибели!.. Но, видно, слишком он опешил. А может, почувствовал, что правда сейчас подкосит князя. Просто так владыка к мальчишке не поедет – происходит нечто гораздо более загадочное и странное, чем он может себе представить.
А Велислав между тем продолжал:
– Ты правильно сделал, сказав о болезни чародея. Знаю, что ложь тебе не по нутру, но порою ложь бывает оружием. Об отъезде Наума никто не должен знать. До исчезновения дочери моей – другое бы дело, но пока не вернется она – ни-ни. Болен, в башне затворился, к людям не выходит – но никуда не делся. Рядом он, вот-вот поправится. Так все думать должны.
Упрям понимающе кивнул, украдкой прикусив себе язык.
– Хоть что-то о своем отъезде он тебе говорил?
– Нет, – хрипло ответил ученик чародея и вновь загнал язык меж зубов.
Князь вздохнул:
– Придется мне рассказать. Ну так слушай, начну я издалека. Ты, конечно, знаешь, кто такой Баклу-бей?
– Хан Безземельный? Знаю.
– Ну, теперь его так называть глупо. Пожалуй, все-таки напомню. Двенадцать лет назад один из младших сыновей булгарского хана, султан Баклу-бей, сбежал от отца, сманив несколько родов. Откочевал в Дикое Поле, два года там разбойничал. Тогда участились набеги кочевников… Ты это помнишь, знаю: в одном из них ты и остался сиротой…
– То были не баклубеевцы.
– Конечно. Он сам с Твердью никогда не связывался. В набеги шли ограбленные им. Кто не захотел присоединиться к нему или погибнуть под мечами его молодцов. Драчуном он оказался отменным. За два года из трех тысяч человек вырастил свой кочующий султанат до пятнадцати тысяч. Много родов к нему примкнуло. На третий год он провозгласил себя ханом Огневой Орды. Зимой откочевал далеко на юг, до Шелкового пути, да там и остался. Грабил караваны, захватил два города, но опять нигде не осел. Набрал жен из знатных родов, а Орду свою увеличил уже до сорока тысяч – вместе с женщинами и детьми, конечно.
– Я слышал, с Шелкового пути его выбили церейцы, – заметил Упрям.
– Но на самом деле войско Поднебесной, добравшись до Баклу-бея, было наголову разбито. Да, в Цересе кричали о победе – враг-то оставил земли Шелкового пути. Но хан Баклу ушел по своей воле. Поползли слухи, что ему подвластно черное колдовство. В тот же год он напал на Чурайский каганат и одержал вторую громкую победу. В седьмой год его ханства Огневая Орда, уже трехсоттысячная, снялась и с Чурайских пастбищ. Два года двигалась она бесцельно, но уже не так кроваво – с ней боялись воевать, откупались, присоединялсь. И вот в девятый год хан Баклу дошел до Вендии и там одержал третью великую победу, которая открыла ему путь в ромейские царства. И те содрогнулись от набегов более чем стотысячного войска.
Упрям слушал, не шевелясь. Многие события были ему известны, о войне в Ромейском Угорье и вообще-то говорили много – хоть и не близко Вендия от Тверди, рядом было Угорье Славянское, которое пришло на подмогу, и, стало быть, далекая война уже не была чужой. Однако до сих пор на ум ему не приходило связать воедино звенья великой цепи, которая оставила кровавый след, хлестнув по степным народам. Чародей, конечно, следил за событиями в мире, но больше внимания обращал на ромейское противоборство – между отпавшими от великой некогда Империи языческими царствами и принявшим единобожие Старым Римом. Наум не раз говорил, что зерна будущего посеяны именно там. В Совете Старцев много говорили о Цересе, однако Наум считал, что древняя Поднебесная Империя слишком стара, чтобы заметно влиять на события. Неослабно внимание дивнинского чародея было приковано только к ближайшим соседям, непосредственно граничившим с Твердью, – к Булгарии, к Дикому и Половецкому Полям. Этому он учил и Упряма, насчет остального же, если имел какое-то особое мнение, высказывать его не торопился.
– Занимательная история, правда? – усмехнулся князь. – Хотя и далекая от нас. Но вот другая история. Жил человек по имени Хапа, а по прозвищу Цепкий. Без роду, без племени, кровей неясных. По отцу ромейский франк, по матери булгарин, от предков дальних немного хазарин, немного дулеб. Ловким ватажником был, водил с собой человек сорок таких же отщепенцев, по всему свету собранных. Известно, что подряжался он купцов охранять, потом сам приторговывать начал, как раз тогда его в Твердь занесло. Еще десять лет назад Хапу видели на Дивнинской ярмарке торгующим, потом он вдруг куда-то исчез. Тоже, казалось бы, история чужая…
Князь помолчал, глядя в сторону, точно что-то решая, а скорее – решаясь. Потом вздохнул и продолжил:
– А вот как две эти истории сошлись и напрямую нас коснулись. Этой зимой Огневая Орда в Готии ввязалась в драку бургундских и майнготтских баронов. Оба ромейских царства немедля объединились, послали весть валахам, чтобы те Орде в спину ударили. В Баклу-бей потерял двадцатитысячный отряд. Валахи охотно брали пленных. Они уже изведали набеги Орды и запасались заложниками. Им попался тот самый Хапа Цепкий. Валахи передали его бургундам. Те стали допрашивать, много любопытного узнали, да не уберегли – умер Хапа на допросах, как раз после солнцеворота это было. А уже через неделю ромейские маги доставили в Ладогу записи его показаний. Хапа поведал, что много лет служил Баклу-бею, и для будущего хана он, ловкий торгаш, покупал заговоренное оружие, позже доставил ему в Дикое Поле страшную ширалакскую Книгу Мертвых и финские чары ужасной мертвящей силы. А покупал все это – на Дивнинской ярмарке!
– Не может быть! – не удержался Упрям.
– К сожалению, не все так решили. Хапа назвал имена тех, кто привозил в Дивный запрещенное колдовство. Почти все эти люди были уже мертвы, кроме одного бродяги, который к финнам ходил. Он был ладожанином, схватили его быстро – и он подтвердил слова Хапы. И ночью погиб, прямо в порубе; говорят, финские чары его достали, ибо так страшны, что о них нельзя рассказывать.
– Что же получается – это было как раз тогда…
– Когда Наум еще был головным Надзорным на Дивнинской ярмарке и обходился без чьей-либо помощи, – мрачно подтвердил князь. – С появлением Бурезова Хапа перестал покупать магию в Дивном, а Баклу-бей двинулся в глубь степи, за Итиль. То ли ему уже хватало магии, то ли Цепкий новые пути нашел, но именно благодаря черному колдовству так быстро выросла и продвинулась Огневая Орда. Многих в Ладоге это убедило…
– Нет! Не мог Наум быть предателем!
– Я верю, – кивнул князь. – Но доказать не могу. Может ли Наум? Надеюсь. Он казался совершенно спокойным за свою судьбу. Понимаешь теперь, куда он поехал?
– Неужели в саму Ладогу? – покривив душой, изобразил Упрям удивление.
– Да, Совет Старцев требует его к ответу. Да как не вовремя – под самую ярмарку! Волшебные торги начнутся через три дня. Даже тайными тропами Науму не успеть.
– Зато он докажет, что не предавал Твердь.
– На то и надеюсь, – улыбнулся князь. – И все же плохо, если волшебные торги начнутся без него – слишком многих это убедит в его виновности. В народе про Хапу Цепкого пока не знают, но ведь это только дай срок. Пройдёт слушок – начнутся волнения. Бурезов-то с задачей справится, в нем я не сомневаюсь, но волнения и меня пошатнут. А этого надо бояться. Не потому, что мне престол не в меру люб, а потому, что весь западный мир сейчас в бедах своих славян обвиняет, и особенно – Твердь. Венды и бургунды кричат об опасности для ромейских царств, валахи и даже вязанты верят им – и опасаются. Пошатнись я, это ромеям будет знак: можно клеветать на Словень! Видишь теперь, как важно все в тайне держать? Ну вот, поведал я тебе о наших заботах. Может, зря, и хватило бы простого наказа держать язык за зубами – уж князя ты бы не ослушался, надеюсь? Но думается мне, лучше знай. Душа у тебя светлая, не ошибешься. Что ж, пора мне.
– Спасибо за доверие, Велислав Радивоич. Мудро ты рассудил: все зная, с умом стану действовать. Только вот не возьму я в толк… уж не осерчай, князь-батюшка, может, прослушал чего или недопонял?
– Говори, говори.
– При чем тут твоя дочь? Ты сказал, что до ее исчезновения не страшно было б сознаться, что Наум… не с нами.
Князь потемнел лицом, но ответил прямо:
– Венды немирьем грозят, в союзе с другими ромеями. И вот, чтобы великой крови избежать, вынужден я отдать мою Василисушку замуж за принца Лоуха, наследника вендского. Дело уже решенное, весть ромейским царям разослана. Народу говорить не спешим, хотя бы до смотрин… Но жених уже в пути, через три дня его ждем. И сейчас только это ромеям рты затыкает. Если сорвется сватовство Лоуха, скажут, что мы мира не хотим, тут нам всё припомнят. Да, вот еще, – вспомнил князь, уже накинув плащ. – Болеслав говорил, ты что-то против орков имеешь.
– Да… Я скрыл от него всю правду. Велислав Радивоич. Уж прости, хотел сперва сам разобраться. Шесть орков породы угорской напали сегодня на башню как раз перед… отъездом Наума. Я вот теперь думаю: разойдется весть, что чародей болен…
Продолжать не понадобилось, князь остановил его успокаивающим жестом:
– Понимаю. Пришлю тебе десяток стражников. Молодцы добрые, не болтливые. Жди их к полуночи. Но даже им – ни слова, помни. Орки, говоришь, угорские… хм!
* * *
– Живем! – радостно воскликнул Невдогад, когда Упрям вернулся, проводив князя. – До полуночи не так уж далеко, а после нам никто не страшен будет. Ну и дает, однако же, батюшка князь: один тайком по ночам разъезжает!
– Слышал, значит, все? – осведомился Упрям.
– Ну да…
– А я тебе где сидеть велел? В чаровальне!
– Ой, не занудствуй. Это же не враг был. Охота ведь князя-то послушать.
– Я велел тебе сидеть в чаровальне, – отчеканил Упрям, невольно подражая голосу чародея.
Наум редко кричал, а когда отчитывал (не брюзжал добродушно, а именно отчитывал), то не допускал в голосе ни насмешки, ни злобы, ни обжигающего холода. Одна только твердость – не жестокая, что хлещет хуже пощечины, а спокойная, но непоколебимая. С легкой тенью грусти от обманутого доверия. Очень действенная.
Бывало, загулявшись в городе со сверстниками и догулявшись до кулачных разбирательств, Упрям пытался изобразить такой голос, но безуспешно. То ли упражнялся мало, то ли не всегда бывал прав. А сейчас вот без малейшего усилия получилось.
– И что теперь? – напряженно спросил Невдогад.
– Ты нарушил свое слово.
– А кто ты такой, чтобы мне приказывать?
– Никто, наверное, – пожал плечами Упрям.
Невдогад, уже готовый к заносчивому ответу, потупил взор. Да уж, никто – под крышу взял, боярам не сдал, вооружил… от смертельной опасности отговорить хотел, но, не добившись того, доверил чуть ли не самое важное место обороны. Доверил!
Совесть у Невдогада была. Но, видать, рос он в отцовском доме без особой строгости и просить прощения не любил. Впрочем, возраст такой: уж как там строг ни будь отец, свое отбесится юнец. Упрям поймал себя на том, что и размышлять его тянет, как убеленного сединами старика – точь-в-точь как Наума. Глупо.
– Да, нарушил слово. Что теперь сделаешь?
– Отпущу на все четыре стороны, – ответил Упрям. – Благодарен тебе за мудрые мысли, за готовность помочь, но, как видишь, в подмоге-то я больше не нуждаюсь, Велислав Радивоич позаботился. Так что незачем тебе здесь оставаться.
– Упрям, ну брось! Да, я виноват… но не такая уж и страшная провинность, что ты к мелочам-то цепляешься? Что мне теперь, к отцу возвращаться, который и не думает обо мне?
– С другой стороны, – не слыша, продолжал ученик чародея, – куда тебе в ночь идти? Отоспишься здесь, а утром свободен как птица, иди куда пожелаешь.
Невдогад постоял, сцепив зубы, потом тихо сказал:
– А любишь ты правым быть. Собой любуешься, – и отвернулся.
Глядя на его худую спину, Упрям почувствовал подступающий стыд. Умен Невдогад – раньше его самого углядел, что и впрямь готов ученик чародея возгордиться от осознания собственной правоты, вознестись над оступившимся человеком.
– Извини, Невдогад, – сказал он.
И вдруг тонкие плечи вздрогнули, малахай качнулся, и юный беглец, не говоря ни слова, выбежал из горницы. Тьфу, пропасть! Странный он все-таки. Ну его к лешему, в конце-то концов. Может, и впрямь домой отправить – с утра, конечно? Отдать дружинникам, и пускай в город ведут.
Он еще раз обошел нижнее и среднее жилье, проверяя, везде ли развешаны наговоренные обереги, вспоминая, не забыл ли наложить заговор от пожара в каждой светлице, в каждом покое.
Вообще-то башня защиту имела надежную, нечисти в нее ходу не было – но только нечисти местной. Потому, наверное, неведомый враг и пригнал орков, что против них в Тверди заклятий никто не составлял. Но даже если орков больше не осталось, в отсутствие Наума толковый колдун может подобрать ключик к охранной магии, и Упрям не скупился: вооружившись всеми доступными ему источниками силы, щедро добавлял все заклинания, какие знал, вплоть до заговора-спотыка на половицах…
Теперь оставалось только ждать обещанных дружинников и надеяться. Среднее жилье тревожило больше всего. Внизу-то сплошь хозяйство: поварня, припасы – это не страшно потерять. А здесь и спальни с личными вещами, и читальный покой с книгами. Одна надежда: враги, коли вломятся, будут все же чародея искать, а не грабить…
Ученик чародея поймал себя на том, что уже долгое время топчется на одном месте, подле всхода, а наверх не идет. Вздохнув, он поставил ногу на ступеньку, но тут из чаровальни донесся короткий вскрик и звон извлекаемой из ножен стали.
Упрям не заметил, как взлетел наверх. Невдогад – глаза красные, малахай сидит криво, но сечка в руках не дрогнет – оглядывался, стараясь не упустить из виду западное окно, Рядом уже топтался оскалившийся Буян.
За окном висел упырь. Бывалый, матерый, судя по тому, с какой небрежной легкостью держался одной рукой за наличник. Что упыри летать умеют – это выдумки, но возникли они не на пустом месте, а как раз из-за таких вот удальцов.
Второй рукой упырь делал знаки, долженствующие изобразить мирные намерения.
– Открой, ученик чародея, поговорить надо! – расслышал Упрям через стекло.
– Следи за другими окнами, – шепнул он Невдогаду и приблизился к западному. Открывать, ясное дело, не стал, изготовил меч для удара, если кровосос бросится внутрь, и крикнул:
– Чего надо?
Не слишком длинные, но широкие, игольчато-острые клыки блеснули, отразив огонь светильников, когда упырь вежливо улыбнулся и отвесил приветственный поклон.
