Принц запретов

С минуту мы молча слушали, как тикают часы в квартире. Наконец Лиллиан вздохнула и кивнула на свою дверь:

– Может, зайдешь выпьешь чего-нибудь?

* * *

– Чай, кофе, что покрепче?

– Обойдусь, спасибо.

Лиллиан засуетилась на кухне, а я пока устроилась на ее диване креветочно-розового цвета, заваленном подушками. Я осмотрелась. Казалось, эта квартира принадлежит внебрачной дочери неизлечимого скопидома и эксцентричного музейного хранителя. У меня даже разболелась голова от обилия разномастной мебели, всевозможных безделушек, необычных картин, покрывавших разноцветные стены.

– Ну ладно, не хочешь немного взбодриться – как хочешь. – Она села напротив с пустой чайной чашечкой, но потом переставила ее на кофейный столик, где почти не осталось свободного места. – Скажи, что с тобой происходит? Я же вижу, ты не в порядке.

Ой, ну кто бы говорил! Я пожала плечами, стараясь не обращать внимания на ее пристальный взгляд.

– Как отношения с братом?

Я не смела взглянуть ей в глаза.

– Порядок.

Лиллиан кивнула, впрочем, я сидела опустив голову, так что заметила только то, как дернулся ее подбородок.

– Семья дело такое, тут бывают трудности. Особенно если потеряли родителя…

Моя тревога мгновенно усилилась, но тут я вспомнила, что сама же и рассказала ей о папиной кончине. Должно быть, вот он, еще один побочный эффект моего безумия. Потеря памяти.

– Это жизнь.

– Я все равно очень тебе сочувствую. – Она не стала продолжать эту тему, хоть с лица и не сошло встревоженное выражение. Я была благодарна ей за это и даже не стала возражать, когда она все-таки поднялась и налила нам чаю. – У меня для тебя хорошие новости.

– Да?

– Я поговорила с мистером Уорреном, у него в офисе появилась вакансия. Он намерен остановить выбор именно на тебе, и никаких собеседований не надо. – Лиллиан выдержала паузу. – Но при одном весьма особом условии.

Ну а как иначе!

– Каком же?

– Он хочет с тобой поужинать. – Она обвела меня взглядом, заприметив мои ввалившиеся глаза и посеревшую кожу. Одежду, которая теперь болталась на мне, потому что идти в магазин я отказывалась, а Томми уехал. Выражение ее лица стало еще более хмурым. Я даже испугалась, что отныне оно всегда будет таким. – Думаю, тебе такая прогулка не повредит.

Вот только на этой прогулке я буду повсюду видеть всевозможную нечисть. Реальна она или нет – я уже не понимала, но как ходить на работу, сидеть в офисе, как сохранять видимость здравомыслия, если тебя постоянно окружают чудовища, которых больше никто не видит, не слышит и не осязает?

Я покачала головой и тихо ответила:

– Спасибо за предложение, Лиллиан, я очень тебе признательна, но пока что мне лучше не работать.

Нас снова поглотила тишина. За окном чирикали птички и смеялись дети. На заднем фоне тикало трое часов, развешанных по разным стенам квартиры Лиллиан. Словно зоркие стражники, они наблюдали за этим напряженным моментом. Лиллиан сложила руки на коленях, заправила локон за ухо:

– Аделина, тебе нужна помощь?

Я уставилась на нее.

– Мы, девчонки, должны держаться вместе, помнишь? – Кажется, она мне подмигнула – тот ее фирменный приемчик, – но так вяло, что, возможно, мне это попросту показалось. – Но иногда есть решения и получше.

Я молчала. Лицо Лиллиан неожиданно приняло крайне серьезное выражение. Трудно было понять почему.

– Мистер Уоррен – очень влиятельный человек. Уж не знаю, что ты ему сказала на той вечеринке, но он остался… под впечатлением. Обещаю: если ты попросишь его о помощи, он приложит все возможные усилия. О чем бы ни шла речь.

Я нахмурилась. Ничего особенного я ему не говорила. Споткнулась, уронила бокал на ковер, только и всего. Наверное, он хочет со мной переспать. С Лиллиан вот у них точно что-то было. В день переезда я успела заметить на кофейном столике его запонки, золотые, с узнаваемыми инициалами.

Серебристая цепочка, припрятанная под складками одежды, обожгла мне талию. Я носила ее с собой весь месяц. Вот только никакого мистера Уоррена в моей комнате никогда не было. Как и дьявола. Там бывал только Томми, стерегущий мой хрупкий сон. Как я ни старалась, все никак не могла выудить из угасающей памяти ответ на вопрос, откуда же у меня эта чертова вещица. Может, мы с мистером Уорреном делали что-то такое, о чем я позабыла? Может, прав был священник и в мою душу проникло зло? Может, я уже сдалась на милость безумию, которое уже давно подбиралось ко мне своими когтистыми лапами?

Мне бы поправить рассудок. Вернуться домой. Снова увидеть папу. Ничего из этого мистер Уоррен не сможет.

* * *

Я была точно кролик. Я билась головой в стену, ждала, падала, начинала все сначала. Казалось, этому никогда не будет конца. Я позабыла свои ритуалы, литургию, которой меня научил папа, улыбку брата, старый фермерский домик. Теперь все это было где-то далеко-далеко. И чем меньше чувств во мне оставалось, тем хуже становилось. Поздней ночью я слышала, как по половицам бродит дьявольский народец, как он кричит и хохочет, не давая мне спокойно жить.

Я сломалась. Пришло время, и я поняла, почему в отчаянном положении человек иногда совершает ужасные вещи. Когда тебе нечего терять, последствия не имеют ни малейшего значения. И вот на исходе пятой недели в Нью-Йорке я написала Томми письмо, в котором говорилось, что у меня все хорошо, а потом сделала один звонок. В моем распоряжении было только имя, причем весьма распространенное, но его известность сыграла мне на руку: оператор сразу понял, кому перезвонить. Я оставила сообщение какой-то безымянной секретарше, а потом вышла к газетному киоску. Он был недалеко – пока я была в заточении, я каждый день слышала, как мальчишки-газетчики выкрикивают текст заголовков у нас под окнами.

Дьявольский народец заполонил улицу. Я старалась не смотреть на этих тварей. Делала вид, будто их не существует. Скоро все закончится. Я снова буду в безопасности. На обратном пути я зашла к Лиллиан и с часик поболтала с ней, дружелюбно улыбаясь, лишь бы получить то, что мне нужно. Потом вернулась домой и принялась ждать ответного звонка. И готовиться.

В пятницу ровно в шесть часов вечера в мою дверь постучали. Я знала, что Томми еще не вернулся из Чикаго, но в глубине души надеялась, что это он. Но за дверью меня ждал другой человек. Джек Уоррен. Глаза у него были все того же медово-золотого цвета, а костюм поражал своей безупречностью. В руке он держал букет роз.

– Мне очень приятно, но на свидания я не хожу.

Он склонил голову набок. Держался он расслабленно и уверенно, но о взгляд можно было порезаться, как об осколок стекла.

– А это дружеский презент, – объявил он тоном, намекавшим на обратное.

Я сглотнула, вдохнув полной грудью его узнаваемый аромат. Свежесть дождя, олеандр, нотки пушечной бронзы. Едкий, как дым фабрики через дорогу, и теплый, как бочки, в которых он хранит алкоголь. Все это были знакомые запахи, изменилась лишь их концентрация. Аромат окутал меня будто погребальный саван.

– Я же вас совсем не знаю, – сказала я, тщетно пытаясь сохранить невозмутимость. Под кожей разлилось опасное тепло.

Он улыбнулся самым уголком губ:

– А хотите узнать?

Глава девятая

– Только мне бы вернуться пораньше.

– Не переживайте, мисс Колтон.

Непрошеное чувство вины за весь этот план схлестнулось в моей голове с армией лживых слов, которые пришлось сказать брату и моему сегодняшнему спутнику. Постукивая тростью, он шагал по асфальту к своей гангстерской машине, а я старалась не отставать. Раньше мне доводилось ездить только в стареньком ржавом «форде», и этот автомобиль не шел с ним ни в какое сравнение. Черный, блестящий, со сверкающими хромированными вставками, в которых отражалось закатное небо, чтобы потом рассыпаться бликами по дороге, он потрясал воображение.

К счастью, большую часть пути мы ехали в тишине. Любые попытки Джека Уоррена завязать светскую беседу быстро разбивались о мое молчание, и в какой-то момент он понял намек. Крепче прижимая к груди сумочку, я в тысячный раз репетировала свою речь. Целую неделю я только и делала, что готовилась, или, как изящно сформулировала это Лиллиан, «наводила справки». Проще говоря, подслушивала и не брезговала социальными саботажами.

Через двадцать минут мы остановились у ресторана. Одного взгляда на позолоченные двери хватило, чтобы понять – это заведение явно не для грязных фермеров. И хотя я выбрала для вечера свое лучшее платье, мне все равно сделалось неловко. Если мистер Уоррен и заметил, что огонек в моих глазах померк, он не подал вида. Отослав камердинера, он сам обошел машину, открыл мне дверь и протянул руку в кожаной перчатке.

Стоило нам переступить порог, как по меньшей мере с десяток человек закивали мистеру Уоррену: официанты, швейцары и гости приветствовали его как старого друга. На нас накинулись с расспросами: не забрать ли шляпу, сумочку, нужно ли особое обслуживание или «как обычно», кто я такая, усадить ли нас за «стандартный столик» или мы предпочтем местечко потише? При мне ни один человек еще не привлекал столько чужого внимания. Джек Уоррен сохранял железное спокойствие, а персонал кружил вокруг него, точно пчелы. Эта толпа буквально загнала меня за столик в дальнем углу зала. А пока мы шли по ресторану, лавируя между другими гостями, по залу пробежала ощутимая волна тревоги. Когда мистер Уоррен выдвинул мне стул и пригласил занять место, в напряженной тишине снова послышались шепотки.

Оглядев ресторан, я невольно задумалась о шокирующей репутации мистера Уоррена – и о том, чего она ему стоила. Если ты с порога воспламеняешь людские умы, значит, прежде сумел поджечь целый мир, иначе попросту не бывает!

Он откинулся на спинку и, почувствовав мое волнение, одарил меня улыбкой миллионера. Ее одной было бы достаточно, чтобы завоевать весь свет, даже если бы ее обладатель не внушал всем вокруг страха.

– Кажется, ты взволнована.

– Вовсе нет. – Эта ложь даже для меня самой прозвучала неубедительно, но я не слишком расстроилась. Я знала: он все поймет, как только выслушает мою речь. Лишь бы мне хватило смелости открыть рот.

Я проделала такую работу. Составила хитрый, но совершенно легальный план. Осталось продержаться совсем немного.

Чопорный официант в черном костюме налил нам воды и спросил, какие напитки мы желаем. Едва я успела удивиться заказу мистера Уоррена, который попросил виски со льдом, как суровый мужчина воззрился на меня. Я уже несколько лет не брала в рот ни грамма спиртного, а после объявления сухого закона и вовсе зареклась это делать. Но сегодня был особенный день, а мне и так вымощена прямая дороженька в ад. Я попросила бокал красного вина «на ваш вкус» – сама я никаких вычурных названий не знала, а выпивку пробовала только домашнюю.

Потом я наконец заглянула в глаза человеку, на которого прежде не смела поднять взгляда. На его лице, казалось, отсутствовало всякое выражение. Развалившись на стуле как король, он с ледяной невозмутимостью оглядывал зал. Интересно, подумала я, мы так и будем сидеть в тишине, пока я первая не заговорю? В голове вдруг вспыхнули непрошеные воспоминания о тех снах. О его жаркой коже, о сильных руках, сжавших мои запястья, о теле, вдавившем меня в матрас своим весом…

Румянец залил мои щеки. Я потупилась. Я же совсем не для этого сюда пришла! Расплата за все мои грехи наступит позже. Чтобы исполнить мой план, надо прогнать из головы все эти мысли.

Вот только меня снова тянуло к нему, и я опять подняла глаза. Казалось, наши души – это магниты, а между ними пульсирует безудержная энергия, тяжелая, темная, и еще кое-что, что пока невозможно описать словами. Мы встретились взглядом, и я судорожно вздохнула:

– Благодарю за ужин, мистер Уоррен.

Его губы тронула улыбка. Предвестница самых что ни на есть пугающих намерений.

– Зови меня Джек.

– Пускай лучше и дальше будет «мистер Уоррен».

Его черты заострились. Он сощурился, сжал зубы. От каждого его движения веяло пугающей силой. А смутная тяга с каждой секундой делалась все невыносимее. Она болью разливалась в груди, сгущалась жаром между ног, затуманивала мозг, заставляя его думать лишь об одном: как бы заполучить его внимание?

– Для друзей вполне уместно звать друг друга по именам. – Он поставил трость между своих колен, крепко сжав набалдашник. Эта железная хватка так контрастировала с расслабленной позой, что это завораживало.

– Мы с вами еще не друзья.

– Поэтому ты здесь.

Я медленно отпила вино, борясь с приступом тошноты.

– На самом деле по совсем другой причине.

– Какой же?

Сейчас или никогда. Я сделала еще глоток – теперь уже огонь, растекшийся по горлу, не заставил меня скривиться.

– Я тут узнала кое-что.

Он приподнял бровь:

– Кое-что?

– Да. – Я достала свою сумочку. – Из газет, которые вышли в понедельник. Там говорилось, что вы планируете купить большую долю в транспортной компании мистера Роджера Леттермана.

– Так вот она, твоя любимая тема для разговоров за ужином? Бизнес?

– Если он меня касается. – Я выложила на стол газету со скандальной статьей – первое доказательство из вороха моих улик. – Интересный выбор, знаете ли. Не нужно долго наводить справки, чтобы узнать, что мистер Леттерман – образцовый католик, все сплетники об этом судачат. Говорят, он сотрудничает лишь с теми, кто разделяет его убеждения.

Если он уже понял, куда я клоню, то никак не показывал этого. Брови вернулись в привычное положение, на теплой коже не было ни морщинки. Даже в его дьявольских глазах не было ничего, кроме равнодушия.

– Я тоже католик.

– Я и об этом слышала. Таких истых верующих еще поискать. – Я кивнула на низкий стакан с виски, который ему принесли. – Если честно, мистер Уоррен, я, как человек, который с рождения жил среди настоящих религиозных фанатиков, отчетливо вижу, что вы совершенно другой.

Его губы тронула улыбка. Меня будто обдало волной ледяного ветра. Магнетическая, неоспоримая тяга меж нами стала еще ощутимее.

– Репутация – это крайне важно. Насколько я поняла, вы прикладываете немало сил, чтобы сохранять определенное влияние – так сказать, соответствовать требованиям своего потенциального делового партнера.

Это было лишь мое предположение, но за ним пришел черед фактов. Я выложила на стол чек, который стащила из папки, принесенной Томми домой с работы.

– Некий покупатель из Уэльса приобрел у вас десять тысяч труб.

Мистер Уоррен пожал плечами:

– Европейцы пекутся о своих машинах.

– Знаете, я все думала: как вам удается прятать в тени ваш второй, более доходный бизнес. – Мы опять встретились взглядами. Он сильнее сжал трость. – А теперь вижу логику! Зачем продавать алкоголь здесь, если можно экспортировать его на родину, где у вас всяко больше влияния, связей и способов проворачивать грязные делишки. Не хватает одного: транспортной компании.

Он не стал ни подтверждать, ни оспаривать мои слова, но я и так знала, что это чистая правда. Чтобы убедиться в этом, достаточно было чуть повнимательнее изучить квартирку моей болтливой соседушки. Ребра обжег стыд. Но я не стала обращать на него внимание.

– А представьте, какой скандал поднимется, если узнают, что вы спите с подчиненными.

Тут он не сдержался. Сначала улыбнулся, потом тихо рассмеялся, покачал головой, провел кончиком языка по зубам.

– Ну уж тут ты меня не подловишь, дорогуша.

Я в последний раз сунула руку в сумочку и достала две запонки с гравировкой. Разжала кулак, и они упали на стол, как две песчинки.

– Это я нашла в квартире Лиллиан. Как и еще некоторые другие ваши вещички, которые теперь поступили в распоряжение редакции «Светских сплетен». Кроме того, есть несколько свидетелей, готовых подтвердить, что сегодня мы покинули мою квартиру вместе и что я поехала ужинать с вами.

Джек Уоррен подпер голову ладонью. В глазах плясали искорки – кажется, он был одновременно и заинтригован, и возмущен. Поистине гремучая смесь!

– Это та желтая газетенка? – уточнил он.

– Она самая. – Я защелкнула сумочку. – Думаю, у мистера Леттермана появятся некоторые небезосновательные сомнения в вашей непорочности, если эта история всплывет.

Он все молчал. Пустоту между нами заполняло эхо чужих разговоров. Я отпила еще вина, так крепко стиснув бокал, что пальцы побелели. А когда я поставила его на стол, мистер Уоррен смотрел на меня с усмешкой, будто происходящее его забавляет – и не больше.

– У этой попытки меня оклеветать есть один недостаток, милая.

– Какой же?

Он впился в меня взглядом:

– С тобой-то я пока не переспал.

Мои мысли рассыпались, сталкиваясь и подпрыгивая вокруг этих самых слов, как стеклянные шарики марблс. Его губы тронула торжествующая улыбка. Вне всяких сомнений, она не раз помогала ему исполнить вышеупомянутую угрозу, но я-то была совсем из другого теста. И пришла вовсе не для того, чтобы его соблазнять.

Снова вспомнился сон. Отяжелевшие веки, его рука на моем бедре, низкий мужской – нет, дьявольский – стон у самого уха.

– Правда не так важна, как общественное мнение, – отчеканила я. Три заветных слова – «пока не переспал» – никак не желали уходить из моих мыслей. Пришлось добавить, чтобы хоть как-то отвлечься: – Я приличная женщина, мистер Уоррен, и прошу, чтобы вы обращались со мной подобающе.

– Пока ты очерняешь меня и сливаешь желтой газетенке? – уточнил он, постукивая пальцами по столу. Из голоса исчез всякий намек на игривость. – Скажи, для чего ты вообще затеяла все это дивное расследование?

– Ради пяти сотен долларов.

Он вскинул бровь:

– Всего-то? Даже не тысячи?

Перед глазами у меня поплыли алые пятна. Всего-то? Можно подумать, пятьсот долларов – никакая не возможность вернуть родной дом и уехать отсюда. Можно подумать, они не помогут вернуть нормальный сон, а не просыпаться каждую ночь с криком. Можно подумать, они не подарят мне безопасность и душевное равновесие, не спасут от психушки.

– Всего-то, – процедила я.

Мистер Уоррен сощурился, глядя мне в глаза. Терпеть не могла этот взгляд. И то, как он просачивается под кожу, как проникает в те уголки, о существовании которых я и не догадывалась, и пускает там корни. Вокруг него клубился мрак, а одно его присутствие будто бы высасывало весь воздух, как и этот самый взгляд, названия которому я не знала и молилась о том, чтобы никогда не узнать.

Джек Уоррен сунул руку в карман и достал чековую книжку с ручкой. Что-то нацарапал в ней. Потом придвинул мне чек на тысячу долларов.

– За то, что составила мне компанию сегодня, – пояснил он.

Хоть я и прожила почти всю жизнь в заточении, я понимала, что такое «составить компанию».

– Я не распутница!

– Под развлечениями я имею в виду ужин и беседу, только и всего. – Он склонил голову набок. – Весьма занимательную беседу, надо сказать. Я бы отдал тысячу просто за то, чтобы узнать, что забыл у Лиллиан запонки. В следующий раз проси больше. Вымогать так вымогать. – Он раскрыл меню со щелчком. – Не хочешь еще выпить? Раз уж с твоими мерзкими делишками покончено.

Я уставилась на него:

– Вы шутите?

– Ни капельки. Кроме того, теперь, когда мы с тобой вступили в такую финансовую близость, самое время начать звать меня Джеком. – Он протянул руку и выхватил мои улики. – Расскажи, где ты все это накопала. Хитрый ход, вынужден признать. Я впечатлен.

Прошла целая вечность, прежде чем я наконец пробормотала:

– Да просто вы ужасный преступник.

– ФБР это скажи. Они вот уже какую неделю охотятся за моей задницей. – Неожиданно грубые словечки слетели с его языка без всяких усилий и сожалений.

Казалось бы, от любого, кто сознательно нарушает закон, стоит ждать как минимум вульгарности и как максимум аморальности, но Джек Уоррен как никто умел обманывать ожидания.

Надо было бежать. Схватить в охапку чек и свою замутненную совесть, поскорее собрать вещи – и на поезд, домой. Но вместо этого я произнесла:

– А вы совсем не такой, как я думала.

– Ну да, согласен, в личной беседе я очаровываю еще сильнее.

Мои губы дрогнули – трудно было сдержать улыбку. Джек тем временем проворчал, что лобстер в этом ресторане ужасен на вкус.

– Мне пора.

Не успела я встать со стула, как он сказал:

– Посиди еще и поешь со мной, пожалуйста. Я же выложил целых пять сотен за такое удовольствие.

– Вообще-то тысячу.

– Тысяча – это общая сумма. Пятьсот отдал за вымогательства и пятьсот за удовольствие.

– Почему я здесь? – выпалила я.

Не то чтобы я не знала. Последние сомнения исчезли, стоило ему упомянуть про «пока не переспал», но я хотела выяснить, чувствует ли он эту самую тягу. Как я. Только поэтому я не сгребла деньги и не сбежала, когда он подписал чек.

– Люблю ужины и приятные разговоры.

Уж кем-кем, а болтуньей я не была, и мы оба это знали. Не считая подготовленной речи, я в присутствии Джека и одну-то единственную фразу с трудом могла из себя выдавить.

– Я польщена. Уж простите, что внезапный интерес к незнакомцам кажется мне необычным. Но я честно признаюсь: с такими, как вы, я разговаривать совсем не умею.

– Такие, как я, – это кто, Аделина?

– Гангстеры, – уточнила я. Его губы едва заметно дрогнули. – Простите за прямоту, но меня не так-то легко впечатлить деньжатами и выпивкой.

– Выходит, эта деталь моей биографии тебя тревожит?

– Верно.

– Почему?

А вот это уже совершенно не его дело. Как и судьба моего брата. Впрочем, Томми ведь пришлось перебраться в Нью-Йорк именно из-за всей этой темной истории.

– Как мне кажется, вы приносите больше вреда, чем пользы. А мир и так прогнил, зачем же портить его еще больше?

Он криво ухмыльнулся:

– Какая глубокая мысль.

– Я очень ценю честность. Когда вы говорите, что мы подружимся, мистер Уоррен, вы ошибаетесь. Не быть нам друзьями. Тут все дело в характере и выборе.

– Характер и выбор, – повторил он с уже знакомой ленивой интонацией. – При этом ты меня оклеветала. И поселилась в моей квартире. А чек, который я тебе выписал, заметно тебя впечатлил.

– Просто у меня, в отличие от вас, нет выбора.

Я яростно стиснула носовой платок, сама не зная, что я имела в виду: говорила ли я о своем положении или подсознательно оправдывала недавние решения. Впрочем, не успела я ощетиниться, как он разом убрал все мои иголки: склонил голову набок и с неподдельной искренностью произнес:

– Мне очень жаль, что у тебя нет выбора.

Я сглотнула. К нашему столику снова подошел официант, но Джек прогнал его взмахом руки. Не смея взглянуть ему в глаза, я снова принялась разглядывать убранство комнаты: пышную зелень, лепнину ручной работы, позолоченные перила, дорогую мебель из красного дерева. Богатства иного рода, недоступные дельцам вроде мистера Уоррена. Недаром «новые деньги» зовутся именно так – до недавнего времени процветали лишь те, кому богатство досталось по наследству, и вот все изменилось. Кому, как не мне, знать, что наследственной бывает и бедность и какие глубокие шрамы она оставляет.

– Лиллиан была права.

Джек снова привлек мое внимание. Эти глаза… Боже, ну что за глаза! Их взгляд расплавлял мгновенно, пробуждал под кожей отчаянное желание, отнимал самоконтроль, и тот будто песком ускользал сквозь пальцы.

– Вы о чем?

– Я расспрашивал ее о тебе. Она сказала, что ты очень добрая, но очень грустная.

Интересно, подумала я, как бы изменилось это описание, узнай Лиллиан, как я ее обманула.

– Никакая я не грустная.

Джек постучал пальцами по столу. Стук вышел глухим из-за кожаных перчаток. Странно, что он их не снял. Спеша сменить тему, я спросила:

– У вас что-то с руками?

Он выдохнул и заговорщически оглядел комнату:

– По мнению местной публики – да, но тебе я могу показать, если хочешь.

Еще как! И дело было не только в желании удовлетворить любопытство. Я вдруг поняла, что мы еще ни разу не соприкасались по-настоящему. Интересно, какие его руки на ощупь? Грубые, как у работяги, или мягкие и гладкие, как сама беззаботная жизнь? Но стоило ему стянуть перчатки и положить ладони на шуршащую скатерть, и я поняла, что обе мои догадки неверны.

Его кисти были покрыты татуировками. Реалистичными, причудливыми, пугающими. Их было так много, что, казалось, он натянул поверх обычной кожи чернильные перчатки. Пространство заполняли сложные узоры, символы, вычурные узлы, но больше всего притягивали внимание два крупных рисунка. На левой руке была изображена роща – такая реалистичная, что, казалось, я вижу, как колышутся на ветру кроны деревьев. На правой руке – ветки, перевязанные веревкой и охваченные пламенем, устремленным в беззвездное небо.

Настойчивый, нестерпимый жар снова прошелся по моей спине. На костяшках же в три ряда были вытатуированы буквы на незнакомом языке.