Ганс Бринкер, или Серебряные коньки. Перевод Алексея Козлова

Учитывая, что корешок книги был отвёрнут от него, Минхеер, несомненно, проявил удивительное знакомство с нераскрытым томом, подаренным святым Николаем! Также было странно, что святой нашёл кое-какие вещицы, сделанные старшими детьми, и даже разложил их на столе, с записочками, подписанными именами родителей, бабушек и дедушек. Но все были слишком поглощены своим счастьем, чтобы заметить эти небольшие несообразности. Хильда заметила на лице отца восхищённое выражение, которое всегда появлялось у него, когда он рассказывал о Джейкобе Кэтсе, поэтому она положила на стол охапку своих книг и приготовилась слушать.

– Старина Кэтс, дитя моё, был великим поэтом, а не автором пьес, как англичанин Вильям Шекспир, живший в его время. Я читал их на немецком, и они очень хороши – очень, очень хороши, – но не такие, как у отца Кэтса. Кэтс не видит летающих в воздухе кинжалов; у него нет белых женщин, влюбляющихся в смуглых мавров; нет молодых глупцов, мечтающих стать дамской перчаткой; нет сумасшедших принцев, принимающих почтенных старых джентльменов за крыс, нет, ничего этого у него нет. Он пишет только со смыслом. Это великая мудрость в маленьких миниатюрах, миниатюрах на каждый день вашей жизни. С помощью стихов Кэтса можно управлять государством, а его милыми песенками можно усыпить маленького ребёнка. Он был одним из величайших людей Голландии. Когда я поеду с вами в Гаагу, я покажу вам Клоостеркерк, где он похоронен. Вам стоило бы поучиться у этого человека, сыновья мои! Он был хорошим человеком до мозга костей. Что он сказал? А вот что!

«О Господь, позволь мне получить от Тебя дар Жить с терпением и умирать с удовольствием! * {О, Хир! когда я узнал, что ван Увен был вервольфом, Левен встретил гедульта, а Вермаак встретил стервена.} «Терпение не значит сложить руки!» Нет, он был юристом, государственным деятелем, послом, фермером, философом, историком и поэтом. Наконец он был хранителем Большой печати Голландии! Он был великолепен! Здесь слишком шумно, я не могу разговаривать!.. И Мейнхеер, с большим удивлением посмотрев на свою пенковую пробку, которая потухла, кивнул своей жене и в большой спешке покинул квартиру. Дело в том, что его речь сопровождалась приглушенным гавканьем собак, писком кошек и блеянием ягнят, не говоря уже о шумном сверчке из слоновой кости, которого малыш крутил с бесконечным удовольствием. Наконец маленький Гюйгенс, воспользовавшись тем, что голос Минхеера становился всё громче, отважился сыграть на своей новой трубе, а Вольферт поспешно попытался аккомпанировать ему на барабане. Это привело к кризису жанра, и для маленьких созданий это было ужас как весело! Святой не оставил им билета на лекцию о кошках Якоба. Это не было запланированной частью церемонии. Поэтому, когда дети увидели, что мать не выглядит ни испуганной, ни оскорблённой, они набрались храбрости и торжественный хор зазвучал бурно, и воцарились веселье и безудержная радость.

Добрый святой Николай! Ради молодых голландцев я, со своей стороны, готова признать его реальностью и защитить его доброе имя от всех неверующих. Карл Шуммель был очень занят в тот день, на ухо уверяя маленьких детей, что не святой Николай, а их собственные отцы и матери подготовили гадания и заполнили таблицы. Но мы-то знаем, что это не так. И всё же, если это был святой, почему он не посетил коттедж Бринкеров в ту ночь? Почему этот дом, такой тёмный и печальный, был обойден стороной?

Глава Х

Что мальчикам выпало и чем занимались в Амстердаме?

– Мы все здесь? – радостно воскликнул Питер, когда рано утром следующего дня вся компания собралась на канале, готовясь к катанию на коньках.

– Дайте-ка подумать. Поскольку Джейкоб назначил меня капитаном, я должен объявить перекличку. Карл Шуммель, ты здесь?»

– Да!

– Джейкоб Пут!

– Здесь!!

– Бенджамин Доббс!

– А то нет?

– Ламберт ван Моунен!

– Тут!

– Как всё удачно сложилось! Эй! Я не смог бы обойтись без тебя, так как ты здесь единственный умник, которфый говорит по-английски. Людвиг ван Хольп!

– Yes!

– Воостенвальберт Шиммельпеннинк!

Нет ответа.

– Воостенвальберт Шиммельпеннинк! Объявись и доложи!

– А, этого маленького негодяя заперли дома! Итак, ребята, сейчас всего восемь часов, погода великолепная, и «Игрек» тверд, как скала. Через тридцать минут мы будем в Амстердаме. Раз, два, три!

– СТАРТ!

Действительно, менее чем за полчаса они пересекли плотину, сложенную из цельной каменной кладки и оказались в самом сердце великого мегаполиса Нидерландов – города-крепости, состоящей из девяноста пяти островов и почти двухсот мостов. Хотя Бен побывал там дважды с момента своего приезда в Голландию, он увидел много интересного, но его голландские товарищи, прожившие поблизости всю свою жизнь, считали это место самым обычным в мире. Бена интересовало всё: высокие готические дома с раздвоенными трубами и фронтонами, выходящими на улицу; складские помещения торговцев, расположенные высоко под крышами их жилищ, с длинными, похожими на стрелы кранами, поднимающими и опускающими товары прямо мимо окон домов; величественные общественные здания, возведённые на деревянных сваях, вбитых глубоко в болотистую почву; узкие улочки; каналы, пересекающие город повсюду; в разныхнаправлениях, мосты, замки с флагами, разнообразные костюмы и, что самое странное, лавки и жилища, прилепившиеся вплотную к фасадам церквей, устремляющих свои длинные, непропорциональные колокольни высоко вверх над своими невесть когда освящёнными стенами.

Подняв глаза, он увидел высокие покосившиеся дома, которые, казалось, пронзали небо своими сверкающими крышами. Если бы он посмотрел вниз, то увидел бы странную улицу без тротуаров и бордюров – ничто не отделяло бы булыжную мостовую от кирпичной дорожки, – а если бы он опустил глаза на полпути, то перед ним были бы маленькие хитроумные зеркала (spionnen), прикреплённые снаружи почти к каждому окну, расположенные так, чтобы обитатели этого дома могли видеть всё, что угодно за пределами дома – так они могли наблюдать за всем, что происходит на улице, или следить за тем, кто стучит в дверь, оставаясь в тени. Иногда мимо него проезжала двуколка, нагруженная деревянной утварью; затем ослик с парой корзин на спине, полных посудой или стеклом; затем сани, которые везли по голой мостовой (полозья постоянно смазывали промасленной тряпкой, чтобы они лучше скользили); а затем, возможно, эффектная, но неуклюжая семейная карета, запряженная самыми бурыми из фландрских лошадей, весело размахивающих белоснежными хвостами.

Город был в самом разгаре праздника. В честь святого Николая все магазины открыты и ярко освещены, и они были великолепны. Капитан Питер не раз был вынужден приказывать своим людям отойти от соблазнительных витрин, где было выставлено всё, что есть, было или может быть придумано в качестве игрушек. Игрушки! Голландия всегда славилась ими на весь мир. Здесь всё, что угодно копируется в миниатюрном размере для удобства самых маленьких граждан; замысловатые механические фигурки, с которыми голландский малыш беззаботно кувыркается, произвели бы настоящий фурор в любом нашем патентном бюро. Бен откровенно смеялся, глядя на кораблики, идеально имитирующие старые рыбацкие лодки. Они были такими тяжелыми и приземистыми, так походили на те странные суда, которые он видел в Роттердаме. Однако крошечный трекшуйтен, длиной всего в фут или два и полностью оснащенный, вызвал у него щемящую боль в сердце. Ему так хотелось немедленно купить такой же для своего младшего братца в Англии! У него не было лишних денег, потому что, проявляя истинно голландскую осмотрительность, компания согласилась взять с собой только сумму, необходимую на расходы каждого, и передала кошелёк Питеру на хранение. В результате мастер Бен решил посвятить все свои силы осмотру достопримечательностей и как можно реже вспоминать о маленьком Робби. Он поспешил в морское училище и обзавидовался там курсантам-морякам, у которых бриг был оборудован по последнему слову техники, а над сундуками или рундуками висели спальные места; он заглянул в еврейский квартал города, где обитали богатые ювелиры – огранщики алмазов и убогие старьёвщики, и мудро решил держаться от них подальше. Он также насладился беглым осмотром четырех главных проспектов Амстердама – Принсенграхт, Кейзерсграхт, Херенграхт и Сингель. Эти проспекты изогнуты полукругом, а первые три в среднем имеют длину более двух миль. Через центр каждого из них прорублен канал, по обеим сторонам которого лежит хорошо вымощенная дорога, окруженная величественными зданиями. Ряды голых вязов, окаймляюших канал, отбрасывали сетчатую тень на его замёрзшую гладь, и всё здесь было такое чистое и яркое, что Бен сказал Ламберту, что город показался ему окаменевшей сказкой. К счастью, погода была достаточно холодной, чтобы остановить обычное затопление улиц и мытьё окон, иначе наши юные экскурсанты могли бы промокнуть не один раз. Подметать, мыть полы и скрести заборы – страсть голландских домохозяек, и пачкать их безупречно чистые особняки считается чуть ли не главным преступлением.

Повсюду чувствуется искреннее презрение к тем, кто пренебрегает натереть своею обувь до блеска, прежде чем переступить порог; а в некоторых местах от посетителей ожидают, что они снимут свою тяжёлую обувь перед входом. Сэр Уильям Темпл в своих мемуарах «Что происходило в христианском мире с 1672 по 1679 год» рассказывает историю о том, как напыщенный мировой судья отправился навестить даму из Амстердама. Дверь открыла дородная голландка и на одном дыхании сообщила ему, что хозяйка дома ждёт и что его ботинки не очень чистые. Не говоря больше ни слова, она подхватила изумленного мужчину обеими руками, перекинула его через спину, пронесла через две комнаты, поставила у подножия лестницы, схватила стоявшие там тапочки и надела их ему на ноги. Тогда, и только тогда, она заговорила, сказав ему, что его любовница находится этажом выше и что он может подняться наверх. Пока Бен катался со своими друзьями на коньках по переполненным каналам города, ему было трудно поверить, что сонные голландцы, которых он видел вокруг, неторопливо курящие трубки и выглядящие так, словно их шляпы можно сорвать с их голов так, что они и не заметят, способны на те вспышки гнева, которые он видел раньше. Это произошло в Голландии – что они действительно были соотечественниками храбрых, преданных своему делу героев, о которых он читал в голландской истории.

Пока его компания неторопливо продвигалась по городу, он рассказал Ван Моунену о «погребальном» бунте, который произошел в 1696 году в этом самом городе, когда женщины и дети с кострюлями вышли на улицы, не говоря уж о мужчинах – главах семейств, и организовали повсему городу шутовские похоронные процессии, чтобы показать бургомистрам, что новые правила, касающиеся похорон – это просто издёвка над мёртвыми. Никто не смирился с новыми законами. В конце концов толпы стали настолько неуправляемыми и столь угрожали городу великим ущербом, что бургомистры сами поспешили отозвать свой мрачный закон.

– Вон на том углу, – сказал Джейкоб, указывая на несколькогрузных зданий, – пятнадцать лет назад стояли огромные кукурузные элеваторы которые в один прекрасный момент провалились в топь. Они были на диво крепкими и располагались на хороших фундаментах и сваях, но в них хранилось более семи миллионов фунтов зерна, а это было слишком много! Вотони и провалились в тартары! Бац – и всё!

Джейкоб так долго и нудно рассказывал эту историю, что скоро остановился передохнуть.

– Откуда ты знаешь, что в них было семь миллионов фунтов? – резко спросил Карл, -Ты тогда соску сосал и под себя ходил!

– Мой отец знает об этом все! – последовал многозначительный ответ Джейкоба, – он и не такое знает, – С усилием взяв себя в руки, он продолжил, – Бен любит живопись! Покажем ему что-нибудь?

– Хорошо! – сказал капитан.

– Если бы у нас было время, Бенджамин, – сказал Ламберт ван Моунен по-английски, – я бы отвёл тебя в мэрию или на стадион. Там есть строительные сваи для тебя! Вот там сваи, как сваи! Он построен почти на четырнадцати тысячах свай, вбитых на семьдесят футов в землю. Но что я хочу, чтобы вы увидели там, так это большую картинищу Ван Спейка, взрывающего свой корабль, – великолепную картину!

– Кто такой этот Ван? – спросил Бен.

– Ван Спейк! Разве ты не в курсе? Он отличился в самом разгаре сражения с бельгийцами, и когда понял, что они берут над ним верх и собираются захватить его корабль, он взорвал его и себя с ним вместе! Вместо того чтобы сдаться врагу! Крутой парень!

– Это был случайно не Ван Тромп?

– О, нет! Ван Тромп был другим храбрым парнем. Ему установлен памятник в Делфтсхейвене – на том месте, где пилигримы садились на корабль, отправлявшийся в Америку!

– Ну, а что насчет Ван Тромпа? Он был великим голландским адмиралом, не так ли?

– Да, он участвовал более чем в тридцати морских сражениях. Он разбил испанский флот и английский, а затем прикрепил к своей мачте метлу, чтобы показать, что он вымел англичан с моря. Он победил голландцев, мой мальчик! Во как!

– Стойте! – закричал Бен, – Метла или не метла, но англичане в конце концов победили его. Теперь я всё вспомнил. Он был убит где-то на голландском побережье в бою, в котором английский флот одержал победу. Очень жаль, – добавил он ехидно, – не так ли?

– Гм! Где мы? – воскликнул Ламберт, меняя тему, – Привет! Остальные намного опередили нас – все, кроме Джейкоба. Фу! Какой он толстый! Он сломается еще до того, как мы пройдем половину дистанции.

Бену, конечно, нравилось кататься на коньках рядом с Ламбертом, который, будучи убеждённым голландцем, получил образование недалеко от Лондона и говорил по-английски так же бегло, как по-голландски, но он не огорчился, когда капитан ван Хольп крикнул:

– Снимите коньки! А вот и музей!

Музей был открыт, и в тот день плата за вход не взималась. Они вошли, шаркая ногами, как это делают мальчишки, когда у них появляется такая возможность, просто чтобы услышать стук своих ботинок по натёртому воском полу. Этот музей на самом деле был картинной галереей, где можно увидеть лучшие работы голландских мастеров, а также около двухсот коллекций редких гравюр. Бен сразу заметил, что некоторые картины были развешаны на панелях, прикрепленных к стене с помощью петель. Их можно было откидывать вперёд, как оконные ставни, что позволяло увидеть изображение при наилучшем освещении. Этот план сослужил им хорошую службу при просмотре небольшой картины Джерарда Доу под названием «Вечерняя школа», позволив им понаблюдать за ее изысканной композицией и отделкой и за тем, как чудесно картина, казалось, освещалась через собственные окна. Питер указал им на красоту другой картины Доу, которая называется «Отшельник», а также рассказал несколько интересных историй о художнике, родившемся в Лейдене в 1613 году.

«Три дня писать ручку от швабры! – изумлённо открыл рот Карл, в то время как капитан приводил примеры крайней тщательности Доу в выполнении задания.

– Да, сэр, три дня. И говорят, что он потратил пять дней на то, чтобы закончить одну руку в женском портрете. Вы видите, как всё ярко и детально выписано на этой картине! Его незаконченные работы были тщательно прикрыты, а материалы для писания картин убирались в герметичные коробки, как только он заканчивал дневную работу. Судя по всему, в самой студии было тесно, как в картонной коробке. Художник всегда входил в мастерскую на цыпочках, не говоря уже о том, что долго сидел неподвижно, сосредотачиваясь, прежде чем приступить к работе, пока не осядет лёгкая пыль, вызванная его появлением. Я где-то читал, что его картины становятся лучше, если рассматривать их через увеличительное стекло. Он так сильно напрягал зрение при финальной отделке, что был вынужден носить очки еще до того, как ему исполнилось тридцать. В сорок лет он едва мог видеть, что затрудняло ему работу, и нигде не мог найти очков, которые помогли бы ему сохранить зрение. Наконец, бедная пожилая немка попросила его надеть свои. Они ему очень подошли и позволили продолжать рисовать так же хорошо, как и прежде…

– Хм! – возмущенно воскликнул Людвиг, – Это было круто! Интересно, что ОНА делала без очков?

– О, – сказал Питер, смеясь, – вероятно, у неё были другие. Во всяком случае, она настояла, чтобы он их взял. Он был так благодарен, что нарисовал для неё очки вместе с футляром и всем остальным, и она продала их бургомистру за ежегодное пособие, которое обеспечило ее до конца ее дней!

– Ребята! – громким шёпотом позвал Ламберт, – Идите сюда, посмотрите на «Медвежью охоту»!

Это была прекрасная картина Поля Поттера, голландского художника семнадцатого века, который создавал превосходные образы еще до того, как ему исполнилось шестнадцать лет. Мальчики восхищались ею, потому что сюжет им очень понравился. Они беззаботно проходили мимо шедевров Рембрандта и Ван дер Хелста и приходили в восторг от уродливой картины Ван дер Венне, изображающей морскую битву между голландцами и англичанами. Они также зачарованно стояли перед картиной, изображавшей двух маленьких сорванцов, один из которых ел суп, а другой – кусал яйцо. Главным достоинством этой работы было то, что юный любитель яиц любезно обслюнявил себе лицо желтком, чтобы развлечь их. Затем их внимание привлекло великолепная, живая картина «Праздник святого Николая».

– Посмотри, Ван Моунен! – сказал Бен Ламберту, – Что может быть лучше, чем выражение лица этого юнца? У него такой вид, словно он знает, что заслуживает порки, но надеется, что святой Николай его не раскусил и пройдёт мимо! Вот такие картины мне нравятся, они всегда подробно и понятно рассказывают историю!

– Пошли, ребята! – крикнул капитан, – Десять часов, пора отправляться!

Они поспешили к каналу.

– Надевай коньки! Ты готов? Раз, два, три – и привет! Где Пут?

Конечно же, где БЫЛ Пут? Всего в десяти ярдах от нас во льду было только что проделано квадратное отверстие. Питер заметил это и, не говоря ни слова, быстро подкатился к отверстию. Все остальные, конечно, последовали за ним. Питер заглянул внутрь. Они все заглянули внутрь, а затем встревоженно переглянулись.

– Пут! – закричал Питер, снова заглядывая в дыру. Все было тихо. Черная вода не подавала никаких признаков жизни, она уже покрылась льдом. Ван Моунен с таинственным видом повернулся к Бену.»

– РАЗВЕ У НЕГО ОДНАЖДЫ НЕ БЫЛО ПРИСТУПА?

– Боже мой! Да! – ответил Бен в сильном испуге. – Тогда, можете не сомневаться, он был очарован одной из картин в музее!

Мальчики поняли, что он имел в виду. Все коньки были сброшены в мгновение ока. У Питера хватило присутствия духа зачерпнуть полную кружку воды из проруби, и они бросились на помощь. Увы! Они действительно застали бедного Джейкоба в припадке, но на сей раз это был приступ сонливости. Он лежал в нише галереи и храпел, как солдат! Взрыв смеха, последовавший за этим открытием, привлек внимание разгневанного чиновника.

– Что теперь? Прекрати этот шум! Эй, ты, пивная бочка, проснись!

И мастер Якоб получил весьма бесцеремонную встряску. Как только Питер увидел, что состояние Якоба несерьёзно, он поспешил на улицу, чтобы опустошить свою злополучную кепку. Пока он засовывал в шляпу носовой платок, чтобы и без того замерзшая корона не прилипала к голове, прискакили остальные мальчики, волоча за собой растерянного и возмущенного Джейкоба. Снова был отдан приказ начинать. Мастер Пут, наконец, пришёл в себя. Лёд был немного неровным и ломался но все ребята были в приподнятом настроении.

– Мы пойдём дальше по каналу или по реке? – спросил Питер.

– О, конечно, по реке! – сказал Карл, – Это будет так весело; говорят, что там можно кататься всю дорогу, но мне кажется гораздо дальше!

Джейкоб Пут мгновенно заинтересовался.

– Я голосую за канал! – воскликнул он.

– Что ж, пусть будет канал, – ответил капитан, – если все согласны!

– Согласны! – разочарованно отозвались они, и капитан Питер пошёл первым.

– Ладно, пошли. Мы можем добраться до Харлема за час!

Глава XI

Большие мании и маленькие странности

Мчась на полной скорости, они услышали, как их догоняют вагоны из Амстердама.

– Ура! – воскликнул Людвиг, взглянув на железнодорожные пути, – Кто не сможет обогнать локомотив? Давайте устроим гонку!