Вторая молодость Валентины Петровны

Яна Тарьянова, Майя Майкова

Вторая молодость Валентины Петровны

Пролог. 21 декабря 1972 года

Он разыскивал Валентина весь день, но тот ускользал, как будто не желал разговаривать, предчувствовал, что последствия беседы изменят более-менее устоявшуюся жизнь. Они разминулись в спортзале – напарник ушел чуть раньше, Александр только тренера по боксу застал, хотя по расписанию физразминка должна была длиться еще полчаса. В столовой, где царила атмосфера грядущего Нового года, Валентин тоже не появился. На КПП сказали, что в город он не выходил, и Александр методично прочесал заснеженный парк, добравшись до огороженного дольмена – «а вдруг исследователи пространственно-акустического коридора привлекли Валентина к очередному эксперименту?» – и проверил все кабинеты, где мог проводиться внеплановый инструктаж. Он трижды стучал в дверь Валькиной квартиры в жилом корпусе, и пробежался по стадиону, заглянув в уголки под трибунами. На всякий случай – а вдруг напарник где-нибудь присел и задремал?

Территория НИИ военно-политического прогнозирования и изучения хронологических процессов была огромной. Здесь соседствовали корпуса аналитиков, физиков и прогнозистов, располагался архив материалов по пространственно-временным перемещениям. Жилые здания, столовая, стадион, два дольмена – один реконструируемый, а второй отлично сохранившийся – помещения для вспомогательного персонала и владения полковника Буравчика, где потребляла электроэнергию то ли работающая, то ли неправильно работающая машина времени. Найти того, кто хочет спрятаться – или закрутил роман с какой-нибудь девицей из персонала и скрывается от бдительного начальственного взора – было практически невозможно. Александру повезло вечером, около шести, когда на город и НИИ опустилась ранняя зимняя темнота и поиски на открытом пространстве потеряли смысл.

Он столкнулся с Валентином в галерее между административными корпусами, возле новогодней елочки, украшенной шарами и «дождиком». Напарник шел быстро и целеустремленно, обернулся на окрик, а на предложение поговорить, буркнул:

– Потом. Меня Буравчик срочно вызвал.

– Что ему надо? – заинтересовался Александр.

– Не знаю. Сказал, что у него для меня важное известие.

– Только для тебя?

– Да.

Это было странно – по служебной надобности всегда оповещали их обоих. Все эксперименты проводились в дневное время. Решили начать подготовку к перемещению по индивидуальной программе?

Александр пошел рядом с Валентином, подстроившись под шаг. Их отражения мелькали в огромных окнах слева и отполированных мраморных колоннах справа. Валентин искоса глянул на него, спросил:

– А тебе что надо? В двух словах.

Момент был неподходящим, но Александр решил, что откладывать объявление намерений нельзя – промолчи сейчас и Валентин потом сочтет это признаком неискренности. Зная, что здания института нашпигованы подслушивающими устройствами, Александр на всякой случай перешел на испанский – авось пропустят мимо ушей фразы на чужом языке – и сообщил:

– Я хочу жениться на твоей сестре. Я еще не сделал ей предложение, но вчера, когда мы сидели в кафе после кино, она благосклонно выслушала мои намеки. Я прошу у тебя ее руки, прежде чем официально посвататься.

– Нихт.

– Почему? – удивился Александр, сменив язык на английский.

Валентин остановился перед лестницей на второй этаж, ответил по-немецки:

– Ей нужна спокойная жизнь. Нормальный муж. Мы не принадлежим себе. Завтра нас отправят в машину времени, в дольмен или в командировку. Велик шанс не вернуться. Любой из нас может сойти с ума. Зачем Вилке такой муж?

– Я ей нравлюсь, – вернувшись к испанскому, ответил Александр. – А если убьют… будет пенсию получать. Хорошее подспорье. С ума сойду или паралич разобьет – в казенной больнице запрут. Ухаживать за лежачим не придется.

– Нихт, – повторил Валентин и побежал вверх по лестнице.

Александр стиснул кулаки, подавляя желание догнать, остановить, ударить, вбивая силой свою правоту. Он не ожидал такой реакции. Был уверен, что напарник обрадуется возможности породниться, заулыбается, помчится к Буравчику, чтобы выпросить увольнительную. Что они немедленно пойдут к Валентине, где после предложения руки и сердца начнут планировать подготовку к скромной свадьбе.

На глаза наплывало багровое марево. Валентин перешел в категорию «помеха». Пока еще не враг, но помеха, которую надо устранить.

Александр вспомнил инструкции психолога, начал дышать размеренно, считал вдохи и выдохи, сбивался, концентрировался на мысли: «Надо ему еще раз все объяснить. Он не понял. Он поймет». На втором этаже скрипнула дверь. Александр навострил уши, услышал голос Буравчика.

– Окажем всяческое содействие. Чем быстрее вы ее опознаете, тем быстрее товарищи начнут действовать.

Валентин что-то неразборчиво пробормотал.

– Я сейчас разыщу старшего лейтенанта Щукина, распоряжусь, чтобы он вас сопроводил.

– Он внизу. Я ему скажу.

– Возьмите служебную машину. Когда вернетесь, пусть товарищ Щукин мне позвонит. Мне надо будет с ним кое-что обсудить.

Багровое марево схлынуло, смылось любопытством. Александр поднялся на пару ступенек. Цоканье подкованных туфель Валентина приблизилось, он начал спускаться. Александр спросил, стараясь не повышать голос:

– Что случилось?

– Вилка умерла, – глухо ответил напарник. – Час назад. Сосулька с крыши упала. Убила на месте.

– Не может быть… – помотал головой Александр.

– Вышла с работы, на ступеньках возле проходной умерла, – продолжил Валентин. – Буравчик сказал – не мучилась. Мгновенная смерть. Надо ехать в морг. Надо ее опознать.

– Да, – согласился Александр, надеясь – в морге выяснится, что произошла ошибка. – Сейчас возьмем машину и поедем.

Глава 1. Валентина. На склоне лет

После смерти мужа Валентина Петровна сначала испытала облегчение – уход за лежачим инвалидом отнимал много сил и держал в постоянном напряжении – а потом погрузилась в безбрежное море апатии. Утратила и без того плохой аппетит, замкнулась в пределах квартиры, изредка выходя в магазин за продуктами, перестала уделять должное внимание уборке и раздражалась, если кто-то пытался с ней поговорить, нарушая долгожданное и драгоценное уединение.

Она не читала ни бумажные, ни электронные книги, только иногда слушала аудио и музыку. Не включала телевизор: наконец-то можно было не видеть и не слышать рекламу, бесконечные новости и передачи о загадках, шокирующих гипотезах, политических тайнах и прочей псевдонаучной и псевдоисторической чепухе, которую муж потреблял едва ли не круглосуточно – на протяжении двадцати, если не тридцати лет.

Возможно, она бы просто зачахла, соскользнула в пучину депрессии и утратила здравый рассудок, но случилось происшествие, заставившее ее встряхнуться и начать действовать. В шкафу обрушились полки. Все три сразу. Сначала упала верхняя – крепления не выдержали тяжести стопок бумаги – а за ней полетели и следующие, распахнув дверцу шкафа и вывалив на пол накопленные мужем богатства. Вырезки из журналов «Огонек» за 1988-1999 годы, пожелтевшие газеты «Известия» и «Социалистическая индустрия», еженедельники «Собеседник» и «Аргументы и факты». Тетради по девяносто шесть листов, исписанные убористым почерком с вклейками особо важных вырезок, ксерокопии, видеокассеты и переплетенные журналы «Техника – молодежи» и «Наука и жизнь».

Валентина Петровна посмотрела на тетради, вырезки и подшивки, разбросанные по всей комнате, и наконец-то расплакалась. Не от тоски по почившему супругу. А от бессмысленности плодов бытия. Муж оставил после себя никому не нужные бумажки с записями о политических заговорах и теориях экономического террора, а она и того не оставит – ничем никогда не увлекалась. Училась, работала, досматривала лежачих родственников – какое уж тут хобби? Ни вышивки, ни прочего рукоделия никто бы не потерпел – покойные свекровь и бабушка отличались тяжелым нравом, позволяли и заставляли делать только что-то полезное.

Она выплакалась, умылась холодной водой и отправилась в магазин за прочными мусорными пакетами. Купила подороже, а толку не было – вроде и прочные, а дно прорывалось, расходился шов. Валентина Петровна завязывала мешки дополнительным узлом снизу, собирала бумаги, складывала, приподнимала, проверяя: разорвется или нет? Машинально цеплялась взглядом за буквы, складывающиеся в слова: «ускорение», «избавить социализм от деформаций», «всевидящее око на однодолларовой банкноте», «кто убил Кеннеди», «создание мирового царства антихриста», «роль иллюминатов в распаде СССР». Интересы у мужа были разносторонними, факты и теории он постоянно озвучивал вслух, раздражаясь от того, что Валентина не хочет обсуждать животрепещущие политические и экономические вопросы, и откровенно злился, когда она приглушала бьющий по ушам звук телевизора.

– Как так вышло? – спросила она у себя и у бумаг. – Он же был нормальный, когда я за него шла. Вначале хорошо жили.

Сказала и осеклась. А хорошо ли? Замуж она вышла поздно, в двадцать девять лет, свекровь ее в лицо перестарком называла, предрекала, что родить не сможет. Родить не вышло, хотя врачи говорили, что Валентина здорова, а мужа свекровь к врачам не пустила, сказала, что уж он-то точно не бесплоден, это она порченая.

Когда будущий муж посватался, Валентине все девицы завидовали. Еще бы! Не старый, тридцать два, младший сын главного инженера зеркально-фурнитурного комбината. У отца машина и четырехкомнатная квартира, старшие дети живут отдельно – богатый жених, за такого руками и ногами хвататься надо. Валентина не то чтобы схватилась, но не вековать же одной? Думала, что дети будут, свекровь внуков нянчить начнет и смягчится. А вышло не так, как желалось: не родила, и свекровь после инсульта досматривала, а та до последнего дня крыла ее бранными словами, и без мужа, и при муже, а тот только говорил: «Не обращай внимания, у мамы такой характер».

Валентина подобрала с пола несколько вырезок, изорвала в клочья. Рвала, вымещая злость – муж тоже лежал после инсульта и тоже не жалел для нее бранных слов, недотепа и неряха были самыми ласковыми. Бабушка, за которой она ухаживала после первого года в институте, наверное, тоже после инсульта лежала. Врач из поликлиники диагноз не озвучивал, пробормотал что-то про возраст. Валентина тогда совсем молодой была, даже расспросить толком не осмелилась. Приняла как данность, что бабушка лежит, тянула лямку хлопот в доме без воды и с печью, которую надо было топить дровами. И не задумывалась о бабушкином диагнозе.

Очередная пачка бумаг превратилась в клочки. «Золото партии». «Убийство Гагарина». «Плоская земля». «Полая луна». «НЛО и Тунгусский метеорит». Муж занимал пустоту жизни поглощением информации, а она работой, стиркой, готовкой и уходом за больными. Было ли в жизни что-то светлое, хорошее, какое-то воспоминание, на которое можно опереться и начать выстраивать фундамент для одинокой жизни?

Валентина Петровна бросила пачку скомканных листков в пакет, подставила стул к добротной, но обшарпанной югославской «стенке», открыла дверку антресоли, влезла, выбросила на пол журналы «Вокруг света» и, чихнув от пыли, добралась до стопки фотоальбомов. Она положила добычу на диван, быстро проветрила – декабрь был теплым, но воздух все равно выстуживал комнату – заварила чай и приступила к просмотру запечатленных воспоминаний. Вырезки и тетради полежат.

«Соберу, мешков еще много, – подумала она. – Мне нужно найти что-то для себя, иначе я рехнусь от этих разнообразных теорий заговоров».

Первый альбом начинался со свадебных фотографий. Валентина Петровна просмотрела их без трепета в сердце. В памяти остались неловкие поцелуи под крики пьяных гостей, неудобное свадебное платье и свекровь, сидевшая с убитым видом – как на поминках. Несколько страниц – и вот они, фотографии из поездок. Черноморское побережье, выезды в лес за грибами и ягодами. Муж – молодой, еще не причастившийся к конспирологии – свекор, придирчиво осматривающий автомобиль, и вечно недовольная свекровь. На большинстве фотографий была свекровь, даже единственная зарубежная поездка в Болгарию без нее не обошлась.

Валентине завидовали – как же, в богатую семью попала! На курорты возят, в лес по грибы не на электричке, а на машине. И путевки от профсоюза всегда хорошие можно выбрать.

Она еще раз посмотрела на сочинский дендрарий, мужа, свекровь и себя, жмущуюся к пальме, и перевернула еще пяток страниц. Фотографии с семейных торжеств вызвали раздражение – брат и сестра покойного мужа, попытавшиеся обобрать его при приватизации и продаже родительской квартиры, белозубо улыбались, обнимали свекровь, выставляли вперед своих детей.

Альбом отправился на журнальный столик. Валентина Петровна осмотрела остальные и вынула из стопки самый нижний, самый потрепанный. Бабушкин альбом, который она забрала с собой при переезде из старого дома. Первая же вложенная между страниц фотография заставила сердце забиться чаще. Валентин, ее покойный брат-близнец, смотрел в камеру серьезно и хмуро, держал в руках боксерские перчатки и медаль на широкой ленте. Бровь и скула были залеплены полосками пластыря. Надпись на обороте гласила: «Молодежные соревнования по боксу в рамках III летней Спартакиады народов СССР. Москва, 14 августа 1964 года. Валентин Мельников. Бронза».

Брату было четырнадцать лет, он уже жил и учился в военном интернате в Кавминводах. Валентина ездила к нему на Новый год и летом, билеты и проживание в близлежащем пансионате обеспечивало военное руководство. Ярко вспомнилось, что она держала эту медаль в руках, слушала скупую похвальбу брата, восхищалась и жалела, что не смогла приехать и поболеть за него на соревнованиях.

Оказалось, что у нее есть воспоминания – радостные, не вызывающие ни неловкости, ни стыда, ни внутренней дрожи. Поездки к брату, его приезды на побывку к бабушке, их прогулки по пыльному городу, мороженое, газировка с двойным сиропом из автомата – надо было дважды кидать трехкопеечную монету и в первый раз убирать стакан, чтобы простая вода пролилась мимо. Валентина Петровна неожиданно ощутила во рту ледяные лопающиеся пузырьки газировки без сиропа за копейку, зажмурилась, смахнула слезы, и вытащила из альбома пачку фотографий.

Тысяча девятьсот семьдесят второй год. Осень, ноябрьские праздники. Бабушка умерла в феврале, Валентин не смог приехать на похороны – позже сказал, что был в командировке – а потом, внезапно, его и Александра перевели в Южнодар. На время. Приписали к военному НИИ, для какого-то особенного эксперимента.

Сердце заколотилось как бешеное. Черно-белые фотографии оживали перед мысленным взором, расцвечивались, звучали давно забытыми голосами.

Эмалированный таз, белый внутри, темно-зеленый снаружи, со сколами и чуть поржавевшим ободком. Мясо, нарезанное крупными кусками, перемешанное с уксусом и кольцами лука. Догорающий костер во дворе, в очаге, выложенном из кирпичей. Сияющие стальные шампуры – диковина, вызвавшая зависть у заглядывавших через низкий забор соседей – треск углей, морозец, срывающийся мелкий снежок. Перед праздниками резко похолодало, и Валентина радовалась тому, что ей не пришлось идти на демонстрацию. На работе отпустили, не знали, что брат приехал надолго, думали – короткая побывка.

Снег. Ноябрьский снег.

Она кутается в пальто, а на Валентине и Саше тонкие рубашки, легкие туфли и костюмные брюки. Им действительно не холодно, они смахивают снежинки с лиц, смеются и обзывают ее мерзлячкой. А когда она ежится и требует, чтобы они оделись потеплее, брат напоминает, что у них откорректированная терморегуляция.

Она уходит в дом, чтобы погреться у натопленной печи. На веревке, протянутой через всю кухню, висят гроздья зеленоватых бананов. Брат и Саша привезли ей целую сумку бананов из Москвы. А еще икру, балык, палку финского сервелата и салями. Сказали, что это подарок на день рождения – день рождения скоро, десятого числа. Она греется у печки, отламывает от грозди чуть пожелтевший банан, и верит, что самый сложный период в жизни уже позади – через три дня ей исполнится двадцать два, больше не надо досматривать лежачую бабушку, она восстановилась на вечернем обучении в политехническом институте, ходит на работу.

Кажется, что ухабы пройдены и впереди прямая дорога к счастью. Рядом брат, единственный человек, который всегда о ней беспокоился и бескорыстно заботился. И его напарник Александр – хищный и настороженный, оттаивающий и улыбающийся, когда она касается его запястья.

– Вилка! Куда ты пропала?

В начальной школе к ним прилипли прозвища Валет и Вилка – только учительница чеканила «Валентин» и «Валентина».

– Вилка! Неси тарелки!

– Иду!

Она хватает из буфета три тарелки, набрасывает на плечи пуховый платок, сверху старое пальто, и выходит во двор, усыпанный мелким снегом. К шашлыкам, брату и его напарнику. И останавливается на крыльце после предупреждения:

– Замри! Сейчас вылетит птичка!

Щелкает фотоаппарат. Александр смеется, просил брата:

– А теперь сфотографируй меня вместе с Валюшей. Ты согласна, красавица?

В памяти всплыло множество мелких деталей, которые она забыла за давностью лет. Брат и Александр были не такими как все, отличались от соседей и товарищей по работе как ястребы от бройлерных куриц. Терморегуляция. Вживленные в мозг золотые иглы, снижавшие болевую чувствительность. Интенсивное обучение – и брат, и Саша знали по три иностранных языка. Свободно разговаривали на английском, немецком и испанском. Они были приписаны к секретному отряду «Злато», занимавшемуся поиском и уничтожением фашистов, ускользнувшим от казни. Их готовили к работе в Южной Америке и – почему то – в Арктике. Валя об этом почти не рассказывал, изредка проговаривался, когда она наседала на него с расспросами.

Валентина Петровна отложила альбом, вылила в мойку остывший чай, заварила свежий, ощутила неожиданный голод и достала из кухонного шкафчика пачку печенья. Она смотрела на ситуацию с высоты прожитых лет и понимала, что давние события и факты надо оценить заново.

Отец, давший им практически одинаковые имена, умер, когда им было по два года – сдвинулся неизвлекаемый осколок, «черная метка» Великой Отечественной войны. Мать некоторое время погоревала и уехала на ударную стройку Красноярской ГЭС – через всю страну, оставив ее и Валентина бабушке. В школу их отдали в восемь лет – на бабушку наседали раньше, но она отговаривалась нехваткой финансов, даже требовала от комиссии помощи, чтобы вернуть мать-шалаву, которая не присылает ей ни копейки денег. Два класса начальной школы Валентина помнила как тягомотный коктейль из бедности, насмешек и драк брата, за которые бабушку постоянно вызывали в школу. В третьем классе все изменилось. Валя начал ходить в школьный кружок по боксу, побеждал в каких-то соревнованиях, летом сдавал экзамены, а вместо четвертого класса уехал в интернат в Кавминводах. Клятвенно обещал ей, что будет приезжать и присылать подарки, и почти не соврал. К ним захаживали хмурые люди в штатском, передававшие письма и посылки, покупавшие Валентине кисточки и краски, чтобы она могла учиться в художественной школе, и, скорее всего, помогавшие бабушке деньгами – удушающая бедность и попреки заметно сократились.

Она ездила к Валентину в поселок Южный. Интересно, что сейчас располагается в комплексе зданий сталинской эпохи? По-прежнему какой-то военный интернат?

Валентина Петровна взяла смартфон, вписала в строку поиска словосочетание поселок Южный и выяснила, что на территории России поселков с таким названием около пятидесяти. Пришлось добавить слова «военный интернат». Смартфон вывалил ей кучу разрозненной информации, а после добавления аббревиатуры СССР выкатил статью, от которой у Валентины Петровны глаза на лоб вылезли – попахивало вырезками из коллекции супруга.

По уверениям автора статьи, секретную лабораторию в поселке Южном, служившую фабрикой изготовления советских суперсолдатов, разбомбили в начале девяностых, после того как руководство не захотело принимать нужную внутриполитическую позицию. Разбомбили, потом залили бетоном, чтобы суперсолдаты не ожили и не выбрались из подвалов. А сейчас, через двадцать лет после случившегося, река начала размывать старое кладбище при лаборатории и выносила на берег титановые скелеты и черепа, утыканные золотыми иголками. В качестве иллюстрации к статье прилагалось черно-белое фото железки с номером и клеймом «серп и молот», а так же иголка с полустертыми цифрами. В комментариях автора называли лжецом, напоминали ему о землетрясении, разрушившем здания военного комплекса, и прилепляли к титановой кости ярлык «фальсификат».

Валентина Петровна сделала несколько скринов – она не любила сохранять ссылки, да и скорость мобильного интернета не всегда позволяла что-то быстро загрузить – решила перечитать статью на свежую голову и отогнала мимолетное желание съездить в Южный и попытаться что-то выяснить на развалинах. Денег после похорон у нее не было, и когда получится накопить на поездку – неизвестно.

– Необязательно ехать в Южный, – сказала она себе. – Можно навестить тот институт прогнозирования, в который Валентина переводили в семьдесят втором. Узнать, что там сейчас. Я давным-давно не выбиралась из нашего микрорайона. Поездка на троллейбусе мне по карману. Стаканчик кофе и пирожок купить смогу. Прогуляюсь по знакомым улицам. Декабрь теплый. Эх… климат изменился. Не то, что раньше.

Она прикрыла глаза, вспоминая сугробы, скользкие дорожки – к зеркально-фурнитурному комбинату приходилось спускаться по крутой горке, лестницы обмерзали, работники падали, ломали ноги, и так из года в год. Память подкинула пролетевшую прямо перед носом сосульку. Просвистела мимо лица, грохнулась на ступеньки перед проходной, укатилась вниз, на дорогу – она тогда присела на корточки, закрыла голову руками и чувствительно получила осколками по шапке. Ни царапины, только испугалась. Все хором повторяли, что ей повезло. Днем солнце припекало, сосульки наросли угрожающие, хозчасть обещала сбить, но поленилась.

«Это было… да, в том самом семьдесят втором. Когда я предвкушала встречу Нового года с братом и Сашей, а они пропали и больше не появились. Все тогда говорили – это твой второй день рождения. В декабре, а какого числа? Не помню».

Глава 2. Александр. Будущее под вопросом

Дежурный на КПП отозвал его в сторону, прежде чем открыть ворота. Кивнул в сторону закутка со стулом:

– Телефон. Возьмите трубку. С вами хочет поговорить полковник Буравчик.

Александра это не удивило – куда больше его удивило, что Буравчик сказал Валентину: «Поговорю со Щукиным потом». Смерть Валентины – он все еще не верил, что это правда – была не просто внезапным горем. Это была чрезвычайная ситуация. Валентин потерял якорь, привязывающий его к реальности. Нить связи, побуждающую превозмогать трудности и возвращаться с любых заданий. Осознание факта, что его ничего не держит ни в стране, ни в военной части, могло побудить Валентина совершить преступление. Он мог отомстит тем, кого сочтет виновными в смерти сестры – а это мог быть кто угодно, от высшего партийного руководства страны до коллектива зеркально-фурнитурного комбината – мог удариться в бега, переплыть или перейти границу. В зависимости от выбранного маршрута. Александр и сам уже обдумывал план, и был уверен, что сможет стереть с лица земли и злополучный ЗФК, и тех, кто допустил падение сосульки на ступеньки возле проходной.

Буравчик не знал о том, что Александр начал ухаживать за Валентиной. Не подозревал, что она вытеснила пустоту души и стала его якорем тоже. Если бы знал, их бы не выпустили на опознание без усиленного конвоя. Или вообще бы не выпустили, сразу заманили в подвальные камеры под предлогом выполнения задания или эксперимента.

Неведение Буравчика играло на руку – Александр, сохраняя спокойствие и цепляясь за веру, что Валя жива, выслушал указания, вовремя отвечая «так точно».

– Поскольку сестра его природный якорь, возможна утрата контроля над собой после опознания в морге.

– Так точно, – подтвердил Александр, всеми силами пытаясь смотреть на ситуацию со стороны.

– Приказ командования. В случае срыва и при невозможности остановить объект «Валет» вы должны его ликвидировать. Вы поняли меня, товарищ старший лейтенант?

– Так точно, – в очередной раз повторил Александр. – Служу Советскому Союзу.

Трубка легла на аппарат без диска – связь на территории НИИ осуществлялась через коммутатор, позвонить в город можно было только с нескольких телефонов. Александр кивнул дежурному, вышел к машине, сел за руль. Загрохотали отъезжающие в сторону ворота с красными звездами. Заели, задергались, с трудом открылись до конца.

– Кто звонил? – спросил Валентин.

– Буравчик.