Темная сторона

Наутро меня вышиб из сна телефонный звонок.

– Даша? Даша, это Кирилл. Немедленно приезжай!

Я вскочила с постели – настолько чужим, осипшим голосом он это сказал.

– Что случилось?!

– Приезжай, Даша. Как можно скорее. Пожалуйста.

К моему приезду Нору с Маришкой уже увезли в морг, а Вадима с нервным и физическим истощением – в больницу.

– Держись, – строго сказал встречавший в дверях Кирилл. – Держись, Дашка.

Он отступил на шаг и вдруг беззвучно заплакал. Румяное голубоглазое лицо враз осунулось, сморщилось, будто увяло.

Потом были похороны, визиты к следователю, бестолковые, бессмысленные допросы. Ментоскопия, новые допросы, и опять, и еще. Надменная глуповатая физиономия Протодьяконова, который, казалось, получает удовольствие от заполнения бесчисленных бумаг.

– Кого вы подозреваете? – не выдержав, наконец заорала я следователю в лицо. – Кого? Говорите, я хочу это знать! Я сестра, я имею право!

В ответ тот зевнул.

– Всех, милая барышня, – снисходительно поведал он. – Всех и никого конкретно. Следствие полагает, убийца был хорошо знаком с покойной. Она впустила его, запросто, посреди ночи, и он зарезал ее прямо там, на пороге. Располосовал тело ножом. Затем двинулся в детскую, и там… Все про все заняло с полчаса.

– Дальше, – процедила я. – Что было дальше?

– Дальше, милая барышня…

– Прекратите называть меня барышней!

– Как вам будет угодно. Но дальше мы можем лишь предполагать. Так вот, с большой долей вероятности убийца сразу отправился к снаффери.

– Куда? – не поняла я. – Куда отправился?

– К снаффери. Скупщику криминальных воспоминаний. В вашем деле явно работал снаффер. Расчетливый, хладнокровный профессионал.

Так я впервые услышала эти слова. «Снаффер», «снаффери», «снаффдилер». И наконец – «снафф». Некогда так называли документальные фильмы, сделанные мерзавцами, снимающими пытки и убийства на кинокамеру. Теперь кинокамеры отошли в прошлое. Преступление не было нужды фиксировать на пленку – его сохраняла память преступника.

– У снаффери он сбросил товар, – назидательным тоном поведал Протодьяконов. – И отправился восвояси. Только вот никто из бывших на пикнике к преступлению не причастен. Память заблокировать невозможно, заставить себя забыть о чем-либо – тоже. Ментоскопия показала, что на момент убийства все вернувшиеся с пикника уже спали. Так что это кто-то другой, милая барышня, кто-то со стороны. Скажите, вы полагаете, у вашей сестры были любовники?

– Постойте, – пролепетала я, пропустив «барышню» и «любовников» мимо ушей. – А как же Вадим? Он-то не спал.

Протодьяконов кивнул.

– Он – нет. Он припозднился, пока возился, простите, с вами. Вернулся в четвертом часу утра и обнаружил тела. Его память отсканирована по секундам. Так что насчет любовников?

– Да пропадите вы со своими любовниками!

Неделю спустя я уехала. Я больше не могла жить в этой квартире, рядом с враз постаревшим человеком, ссутулившимся, с трясущимися руками. Я просыпалась в кошмарах по ночам – мне снился снаффер, черная фигура с ножом. Иногда у него было лицо Кирилла. Иногда – Алика. Бывало, что меня кромсал и резал Фарид. Но чаще всего на месте убийцы почему-то оказывался Вадим. Он подкрадывался ко мне, подползал в темноте, шептал что-то поганое, глумливое и доставал нож.

Я бросила институт и устроилась санитаркой в уездную больницу под Красноярском. Я не старалась забыть, это было бессмысленно, да и ночные кошмары не позволяли. Я ждала. Не знала покоя, но терпела и ждала, когда следствие найдет, наконец, убийцу.

– Мы больше не можем занимать вашим делом оперативников, – бесстрастно сообщил Протодьяконов, когда подошла моя очередь. – Извините. Ни один из ваших знакомых или друзей к преступлению не причастен. У них стопроцентное алиби, у каждого. Работал явно сторонний человек, снаффер, профессионал.

– Нора не впустила бы незнакомца, – упрямо возразила я. – Не впустила бы, ни за что. Вы же сами говорили тогда, три года назад, что убийца был хорошо знаком с ней. Вы…

Следователь развел руками.

– Это всего лишь предположение. Весьма вероятное, но фактами не подтвержденное. Не исключено, милая барышня…

Я не дослушала.

– Сами вы барышня, – бросила я презрительно. – Где я могу ознакомиться с материалами дела?

Следователь и бровью не повел.

– Вы-то? – насмешливо переспросил он. – Вы – нигде.

– Я найду его, – сказала я на следующий день Вадиму. – Найду, чего бы мне это ни стоило. У меня есть деньги, я найму частного сыщика. Я…

Он покивал, пожевал губами, затем поднял на меня взгляд.

– Частный сыщик тут не поможет. Я уже обращался, сразу к двоим. Один сдался через три месяца, другой через полгода. «Глухарь» – так это называется на их языке. Знаешь, Даша, я расстался с друзьями. С Кириллом, с Фаридом, с Аликом. Все пошло врозь, все. Не могу заставить себя пожать никому из них руку. Нора – она ведь всегда запирала дверь изнутри, на цепочку. Отпереть ее снаружи ключом или отмычкой было попросту невозможно. Значит, Нора сама впустила убийцу. Но она никогда, понимаешь, никогда не открыла бы дверь постороннему. Только им, одному из них.

Он повернул голову и уставился на портрет Норы на стене. Я тоже бросила на него взгляд. Сестра стояла на морском берегу, стройная, гордая, загорелая. Ослепительно красивая, с распущенными золотистыми волосами до плеч.

Я невольно посмотрелась в висящее тут же, на стене рядом с портретом, зеркало. Внешне мы с Норой были похожи. Но всего лишь похожи: она была настоящей красавицей, я же по сравнению с ней – в лучшем случае хорошенькой.

– Может, у Норы был все же кто-то еще? – осторожно спросила я Вадима. – Кто-то, о ком ты не знал? Ты понимаешь?

– Понимаю, – глухо подтвердил он, спрятав лицо в ладонях. – Но даже если так. Допустим, Нора изменяла мне, ты ведь это хочешь сказать? Предположим, у нее был мужчина. Но она не впустила бы его. Я ведь звонил с дороги, последний раз за час до… Она знала, что я скоро приеду. Что бы ни говорил, что бы ни думал следователь. Что бы ни показывали ментограммы – это один из них троих. Больше некому. Каким-то образом ему удалось заблокировать память. Да, знаю, это считается невозможным. Я врач: в конце концов, мне подобные вещи известны лучше, чем прочим. И все же… Да, кстати, тебе вчера несколько раз звонил некий Денис.

– Какой еще, к черту, Денис?

– Сказал, что бывший попутчик. Архивариус.

– Ясно, – отмахнулась я. – Попутчика-архивариуса только мне не хвата…

Я осеклась. Я вдруг поняла, что не хватает мне именно архивариуса.

– Ну и задачку вы мне поставили, Даша, – задумчиво поскреб бороду архивариус. – У меня, конечно, есть связи. Коллеги, так сказать. Знакомства. Но вынести дело из архива прокуратуры…

Мы сидели за столиком неказистого кафе на Петроградской. Снаружи моросил косой дождь, торопились, прикрываясь зонтами от непогоды, прохожие. Там было тоскливо и муторно, так же как у меня на душе.

– Мне очень надо, Денис. Очень, поверьте. Я заплачу вам.

– Не в деньгах дело, – бородатый архивариус пригубил кофе. – Это ведь противозаконно. И потом, мне придется поднять все свои связи. Найти коллегу в прокуратуре, уговорить его тайком сделать копию, затем вынести ее на себе. Тоже, разумеется, тайно. Но, возможно, я бы смог вам помочь. Кстати, где вы остановились?

– У зятя, – механически ответила я. – Но я скоро съеду – сниму где-нибудь квартиру или комнату.

– Вы могли бы пожить у меня.

С минуту я молча глядела в сторону. Предложение было недвусмысленным и циничным. Неужели я похожа на шлюху, с горечью подумала я. Готовую лечь с едва знакомым мужиком в обмен на услугу. Пускай непростую услугу, пускай важную, с трудом выполнимую…

– Другого варианта нет? – по-прежнему глядя в сторону и стараясь сдержать брезгливость и гнев, спросила я. – Без проживания.

Бородатый Денис откашлялся.

– Боюсь, что нет.

– Хорошо, – повернулась я к нему, наконец. – Я согласна. Но не пожить у вас. Побывать. Так устроит?

Я прокорпела над материалами уголовного дела два месяца. Съемная распашонка на Бутлерова тонула в сигаретном дыме, пока я по десять-двенадцать часов в день вгрызалась в анкеты, протоколы, экспертизы, постановления. В результате я выучила дело едва ли не наизусть, все четыре тома с приложениями. И не продвинулась ни на шаг.

«Не думать о белой обезьяне, – раз за разом твердила я, перелистывая страницы. – Заставить себя не думать о белой обезьяне невозможно. Немыслимо – так же, как заставить себя забыть то, что помнишь. И, тем не менее, одному из них удалось. Кому? Кому именно?»

Голубоглазый красавец, смельчак Кирилл. Подтянутый, угрюмый нелюдим Фарид. И разбитной хохмач Алик с вечной улыбкой, будто приклеенной к смуглому восточному лицу. Один из них – снаффер. Он долго и хладнокровно готовился, выжидал. На пикнике наверняка сыпанул мне щепоть снотворного в стакан с вином. Дождался, пока меня развезет. Затем гнал из Рощино в Питер, спешил, чтобы выиграть время. С особой жестокостью заколол женщину, которую некогда домогался. Зарезал ребенка. Спокойно запер за собой дверь и отправился к снаффери. Слил тому воспоминания и забыл. Сумел забыть.

Снаффери, разумеется, не нашли. Мне явственно представлялся затаившийся в обставленном мемоаппаратурой гнезде пучеглазый, мохнатый паук. Никаких контактов с внешней средой, никаких посторонних связей. Такие и наружу из своего гнезда не выползают, чтобы не попасть под случайную ментоскопию. Сидят там безвылазно, пока не переползут на новое место. Снаффери… Мерзкое такое словцо, шипящее, змеиное. Принять у посетителя товар. Выпроводить того за дверь. Сбросить снафф на микроноситель. Отправить с курьером куда следует. Следы уничтожить.

Снафф потом всплывет где-нибудь в Аргентине, в Японии, на Канарах. Копии продадут ценителям за огромные деньги. Эффект присутствия вплоть до отождествления, будь он проклят!

Снаффери… Необходимо найти снаффери, осознала, наконец, я. Ключ ко всему именно он. Найти его. Только как? Следствие с этим не справилось, частные детективы тоже – значит, мне не справиться и подавно.

– Приезжай, – позвонила я Гиви на следующее утро. – Мне очень нужна твоя помощь.

– Это нехороший человек, плохой, – сказал Гиви, морщась от пропитавшего квартиру табачного смрада. – Слушай, Дарико, бросай курить, очень тебя прошу. Как этого плохого человека найти? Не знаю, да.

– Гиви, родненький, – взмолилась я. – Найти его необходимо. Как угодно, где угодно, любой ценой.

Гиви подпер кулаком подбородок. Его хищное, грубое, словно рубленое лицо закаменело.

– Я знаю людей, – сказал он. – Люди знают меня. Я спрошу людей, мне ответят. Если найду, пойдешь за меня?

– Да, – отозвалась я твердо. – Пойду, даю слово.

– Хорошо. Если найду, что мы с ним будем делать?

Я растерялась.

– Мы его спросим, – неуверенно предложила я. – Узнаем, кто приходил к нему тогда, после убийства.

Гиви укоризненно покачал головой.

– Не узнаем, он не ответит. Его пытать надо будет. Тогда ответит. Пытать, потом казнить.

Меня передернуло.

– Мы можем сдать его следствию, – горячечно возразила я. – Там его выпотрошат без нас.

Гиви скривил толстые мясистые губы.

– Не выпотрошат, – буркнул он. – Не сумеют. Память возьмут, да. Человека не возьмут. Кто-то приходил. По кличке Козел. Или Баран. На роже маска, на руках перчатки. Сел в кресло, память слил и ушел. Откуда пришел, неизвестно. Как звать, неизвестно, только кличка известна. И что было в памяти, никто не знает, да.

Меня заколотило. Лишь сейчас я осознала, что он прав. Найти снаффери означало самой стать убийцей и палачом.

– Значит, будем пытать, – взяв себя в руки, отчеканила я. – Пока не скажет.

Гиви вздохнул.

– Это не женское дело, – сказал он. – Ладно, если найду, возьму грех на душу. Как у вас говорится: «Семь бед – один ответ».

Прошла неделя, другая, за ними просквозил месяц. По утрам Гиви уходил, возвращался поздно, хмурый, сосредоточенный.

– Нет, – говорил, усаживаясь за стол. – Пока не нашел. Никто ничего не знает. Никто ничего не говорит. Боюсь, и не скажет.

Он оказался не прав. Сказал Фарид. Однажды вечером он позвонил мне и предложил встретиться.

– Иди к нему, – решил Гиви. – Только не один на один, да. Иди, где люди. Я присмотрю.

Мы встретились в ресторанчике на Обводном. Выглядел Фарид скверно – худющий, с запавшими глазами и обветренной, обтянувшей скулы кожей.

– Вокруг да около ходить не буду, – сказал он хмуро. – Мне недолго осталось.

– Что? – не поняла я. – Что осталось?

Он криво усмехнулся.

– Жить. У меня рак, неоперабельный, в последней стадии.

Я отшатнулась.

– О господи!

– Не стони. Сам виноват – спохватился, когда уже поздно было. В хоспис ложиться не хочу, так помру. В общем, накануне убийства Нора приходила ко мне. С дочерью. Не как к другу, как к врачу.

Я механически кивнула.

– И что?

– Пока ничего. Девочка часто хандрила, я велел взять у нее анализы. Сдал в лабораторию. А на следующий день Нору с ребенком убили. Ответ из лаборатории пришел, но на фоне того, что произошло, я про него просто забыл. Вспомнил потом, уже много позже. Я долго думал, говорить ли кому-нибудь об этом, и решил молчать. Теперь скажу. Но сначала ответь: Вадик знал, что Марина была не его дочерью?

– Как не его? – ахнула я. – Ты уверен?

– Да. На сто процентов.

– Чьей же? Чьей же тогда?

– Не знаю, – пожал плечами Фарид. – Кирилла. Или Алика. Когда-то мы все ухаживали за ней, все четверо. Но у меня с твоей сестрой никогда ничего не было, – он поднялся, посмотрел на меня в упор. – Мне нечего больше скрывать, Даша. Дружба пошла врозь. Еще тогда, после того как Нора вышла за Вадика. Мы все были ошеломлены этим, все трое. Думаю, она не любила его.

– Она сделала это ради меня, – пробормотала я. – Понимаешь, Нора хотела, чтобы я выучилась и стала врачом, как наш отец. А сама пошла работать, едва закончила девять классов. Вкалывала от зари дотемна, кем и где придется. И тянула меня.

– Я так и думал. Что ж, прощай.

Он ушел. Я безотрывно глядела ему вслед.

– Что он сказал? – подсел на освободившееся место Гиви. – Это он? Он убил?

Я отрицательно покачала головой.

– Нет, это точно не он. Кандидатов осталось двое. Это Кирилл. Или Алик.

Две недели спустя Гиви не вернулся ночевать. Он позвонил за полночь, когда я от волнения уже не находила себе места.

– Я нашел его, – бросил в трубку Гиви. – Утром приеду, да. Жди.

Ночью я не сомкнула глаз и, когда раздался звонок в дверь, бросилась открывать. Но это был не Гиви. На пороге стоял Вадим, бледный, взъерошенный. Я отпрянула.

– Что случилось?

Вадим мотнул головой, словно отгоняющая муху ледащая кляча.

– Фарид умер. Позавчера. У него, оказывается, был рак. Я не знал. Никто не знал, он никому не говорил. Прости, утерял где-то свой телефон с номерами, решил так, без звонка. Собирайся, через два часа надо быть в мечети, это на Кронверкском.

– Я не поеду.

– Я тоже не хотел, – признался Вадим. – Если это был он, ну ты понимаешь… Но потом я подумал…

– У нас гости? – раздался гортанный голос Гиви за спиной. – Кто такой?

– Это Вадим, Норин муж, – представила гостя я. – При нем можно говорить все. Это Гиви, знакомьтесь. Ты… ты сказал, что нашел снаффери.

– Снаффери? – эхом откликнулся Вадим. – Вам удалось?

Гиви устало махнул рукой.

– Удалось, – буркнул он. – Мы поговорили. Некого там пытать, Дарико. И казнить некого. Это серьезный человек, в авторитете. Но к нему никто не приходил. Ни в день убийства, ни после.

– Постой, но почему непременно к нему? Он что же, один такой на весь город?

Гиви хмыкнул.

– Само собой. Это бизнес, конкурентов в нем нет. Снафферы толпами не ходят. Это вообще редчайший случай – когда человек становится снаффером, понимаешь?

– Нет, – призналась я. – Не понимаю.

– Я тоже не понимаю, – поддержал Вадим.

– Сейчас поймете. Снаффер не знает о том, что он снаффер. Не поняли, да? Он и не должен, не может знать. Иначе его повязали бы на первом же сеансе ментоскопии. Он живет себе, как все: кушает, пьет, дышит. И даже не подозревает, что оставляет за горбом жмуров. Для того, чтобы человек превратился в снаффера, его надо «включить». Дать сделать дело, взять память, а потом «выключить».

– Ерунда какая-то, – растерянно проговорил Вадим. – Как можно включить и выключить человека?