Старомодная девушка

– Дорогая, ну не сердись. Давай займемся чем-нибудь приятным, сегодня мне так скучно, – сказала Фанни, которой очень хотелось помириться, потому что без Полли ей было скучнее, чем обычно.

– Не могу, я занята.

– Ты все время занята. Никогда не видела такой занятой девушки. Откуда, черт возьми, ты берешь столько дел? – Фанни с интересом разглядывала маленькое платье из красной шерсти, которое Полли примеряла на куклу.

– Дел всегда много, но мне тоже иногда нравится лениться, как и тебе. Просто лежать на диване, читать сказки или вообще ни о чем не думать. Белый муслиновый фартук или черный шелковый? – добавила Полли, с удовольствием глядя на свою работу.

– Муслиновый, с карманами и маленькими синими бантиками. Я тебе покажу. – И, забыв свое презрение к куклам, Фанни погрузилась в работу вместе с остальными.

Унылый день чудесным образом прояснился, и время за шитьем и болтовней шло весьма приятно. Бабушка заглянула к ним и улыбнулась:

– Шейте, мои дорогие. Куклы – надежные друзья, а рукоделию в наше время совсем разучились. Делай стежки поменьше, Мод, Фан, аккуратнее отделывай петли, Полли, режь внимательнее и не трать зря ткань. Лучшая швея получит от меня красивый кусочек белого атласа для кукольного чепчика.

Фанни приложила все усилия и выиграла приз, потому что Полли помогала Мод и забыла о собственной работе. Это ее не слишком расстроило, потому что мистер Шоу заметил, глядя на три сияющих лица за столом во время чая:

– Кажется, Полли сегодня осветила ваш день.

– Сэр, но я же ничего особенного не сделала, просто сшила платье для куклы Мод.

Полли в самом деле не считала, что сделала что-то важное. Но это была одна из тех мелочей, которые так нужны в нашем в мире, где часто выдаются дождливые дни, люди падают духом, а долг не всегда идет рука об руку с удовольствием. Такие мелочи особенно полезны для детей. Немного доброты, бескорыстия, крошечная услуга делают мир куда приятнее и красивее. Матери постоянно и без всякой благодарности делают такого рода незаметные вещи, но их все ощущают и помнят потом еще очень долго. Это простое волшебство объединяет сердца и делает семьи счастливыми. Полли всегда знала этот секрет.

Она любила делать «мелочи», которые другие не замечали или были слишком заняты, чтобы заметить. Не думая о благодарности, она освещала собственную жизнь и чужие жизни. В ее собственном доме было так много любви, что она быстро почувствовала ее недостаток в доме Фанни и долго не могла понять, почему эти люди не были добры и терпеливы друг к другу. Она не пыталась решить этот вопрос, но старалась изо всех сил любить, терпеть и угождать каждому. И ее добрая воля, нежное сердце, услужливость и простые манеры заставили всех полюбить девочку, потому что эти черты прекрасны и привлекательны даже в ребенке.

Мистер Шоу был очень добр к ней, потому что ему нравились ее скромные, почтительные манеры, а Полли была так благодарна за его многочисленные проявления внимания, что вскоре совсем забыла о страхе и начала проявлять привязанность, что ему чрезвычайно нравилось. Она обычно провожала его, когда он отправлялся в свою контору по утрам. Они всю дорогу по парку болтали, а потом с улыбкой расходились у больших ворот. Сначала мистер Шоу не обращал на это особого внимания, но вскоре начал скучать, если Полли по каким-то причинам не составляла ему компанию. Ему казалось, что маленькая фигурка в сером с умным личиком и веселым голосом, доверительно берущая его под руку в зимнем парке, освещала весь его день. Возвращаясь домой по вечерам, он с удовольствием замечал каштановую кудрявую головку в окне и находил свои тапочки и газету всегда в нужном месте.

«Вот бы Фанни была хотя немного на нее похожа», – часто говорил он себе, наблюдая за девушками, когда они думали, что он глубоко погружен в политику или состояние фондового рынка.

Бедный мистер Шоу был так занят, зарабатывая деньги, что не нашел времени научить своих детей любить его. Теперь, когда у него появилось время на досуг, а сын и дочери подрастали, он начал понимать, чего лишился. Полли неосознанно показывала ему это. Детская любовь оказалась такой чудесной, что он не мог больше без нее обходиться, но не совсем понимал, как завоевать доверие родных детей, которые считали его вечно занятым, равнодушным и рассеянным.

Однажды вечером, когда девочки собирались спать, Полли, как обычно, поцеловала бабушку, а Фанни засмеялась:

– Какой же ты ребенок! Мы уже слишком взрослые для обязательных поцелуев на ночь.

– Я не думаю, что можно стать слишком взрослым, чтобы целовать отца и мать, – быстро ответила Полли.

– Отлично сказано, моя маленькая Полли. – Мистер Шоу протянул ей руку и улыбнулся так тепло, что Фанни удивленно уставилась на него, а затем тихо сказала:

– Я думала, тебе все равно.

– Вовсе нет, милая. – И мистер Шоу протянул другую руку Фанни, которая поцеловала его, совершенно забыв обо всем, кроме нежности к отцу, которая вспыхнула в ее сердце.

Миссис Шоу была нервной, капризной и очень больной женщиной, которой каждые пять минут чего-то хотелось, так что Полли могла делать для нее множество мелочей, и она выполняла это так весело и услужливо, что бедная леди быстро привыкла к тому, что рядом всегда есть тихая девочка, которая готова почитать вслух, сбегать с поручением или принести семь разных шалей, которые постоянно надевались и снимались.

Бабушка тоже была рада иметь в своем распоряжении послушную гостью, и Полли провела много счастливых часов в ее причудливо обставленных комнатах, обучаясь всевозможному рукоделию и слушая рассказы старушки. Она даже не подозревала, сколько света принесла в жизнь одинокой старой леди.

Том долгое время мучил Полли, потому что все время выдумывал что-нибудь новое. В один день он был добр к ней, назавтра становился злым и угрюмым, иногда ей казалось, что он больше никогда не будет вести себя дурно, а потом он выдумывал новую проказу и только хихикал при мысли о раскаянии и исправлении. Полли считала его крепким орешком, но так привыкла помогать любому, кто, как ей казалось, был в беде, что по-прежнему оставалась к нему добра и ничего не могла с этим поделать.

– Что случилось? Трудный урок? – спросила она однажды вечером, когда Том застонал, хмурясь над стопкой ветхих книг.

Он держал голову обеими руками, словно она могла разлететься на части от огромных мысленных усилий, которые он прилагал.

– Да уж не простой! Какое мне дело до древних карфагенян? Регул был отличный полководец, но как он мне надоел!

И Том нанес латинской хрестоматии Харкнесса такой сокрушительный удар, который выразил его чувства куда лучше слов.

– А мне нравится латынь, и я хорошо справлялась, когда учила ее с Джимми. Давай помогу? – предложила Полли, пока Том вытирал пылающее лицо и подкреплялся арахисом.

– Ты? Девчонки ведь ничего не смыслят в латыни! – благодарно ответила он.

Но Полли уже привыкла к нему и, ничуть не смутившись, взглянула на грязную страницу, на середине которой застрял Том. Она так хорошо читала, что молодой джентльмен даже прекратил жевать и взглянул на нее с почтительным удивлением. Когда она замолчала, он подозрительно заметил:

– Ты очень хитрая, Полли. Все зазубрила, чтобы похвастаться. Но так не пойдет. Переверни дюжину страниц и попробуй заново.

В другой раз у Полли получилось еще лучше.

– Я всю книгу читала, Том, – засмеялась она, – тебе меня не подловить.

– И где ты так наловчилась? – спросил впечатленный Том.

– Я училась вместе с Джимми и не отставала от него, потому что отец позволял нам заниматься вместе. Так выходит гораздо быстрее.

– Джимми… Это же твой брат?

– Да, но он умер. Я расскажу тебе о нем в другой раз, а пока займись уроками. Давай я тебе все-таки помогу. – У Полли дрожали губы.

– Пожалуй, ты с этим справишься, – согласился Том и с серьезным видом положил между ними книгу.

Он чувствовал, что Полли его обскакала, и ему необходимо защитить честь своего пола. Том набросился на урок и с подсказками Полли вскоре одолел его. Все было отлично, пока дело не дошло до правил, которые следовало заучить. Том, сунув руки в карманы, раскачивался, что-то бормоча себе под нос, а Полли накручивала локон на палец и смотрела в стену, шевеля губами.

– Готово! – наконец крикнул Том.

– Готово! – отозвалась Полли.

Они проверяли друг друга, пока оба не ответили урок без запинки.

– А, знаешь, было весело, – радостно сказал Том, отшвыривая бедного Харкнесса и чувствуя, что приятная компания может придать очарование даже латинской грамматике, – а теперь, мэм, займемся алгеброй. Я люблю ее так же сильно, как ненавижу латынь.

Полли приняла приглашение и вскоре признала, что здесь Том ее опередил. Этот факт повысил его самооценку, но он не стал из-за этого дразнить девочку. Он помогал ей с отеческим терпением, бессознательно подражая школьному учителю Домини Дину из романа Эллиса Паркера Батлера, так что она с трудом сдерживала смех.

– Попробуем еще раз, когда захочешь, – великодушно сказал Том, швыряя алгебру вслед за латинской хрестоматией.

– Тогда я буду приходить к тебе каждый вечер. Я совсем забросила учебу с тех пор, как сюда приехала. Ты попробуешь научить меня любить алгебру, а я попробую научить тебя любить латынь, хорошо?

– Да, было бы недурно. Со старым учителем Дином мы летим галопом, и он не дает нам задавать вопросы.

– Спрашивай отца, он должен знать латынь.

– Да ничего он не знает. Но я бы к нему не пошел, даже если бы он что-то и знал.

– Почему?

– Он надерет мне уши и скажет, что я тупица, или просто отошлет меня.

– Конечно, он так не сделает. Он очень добр ко мне, а я задаю слишком много вопросов.

– Он тебя любит больше, чем меня.

– Том, ну что ты такое говоришь!? Конечно, он любит тебя гораздо больше, – укоризненно воскликнула Полли.

– И почему тогда он этого не показывает? – буркнул Том, задумчиво посмотрев на приоткрытую дверь библиотеки.

– А что он может сделать, когда ты так себя ведешь? – спросила Полли после паузы, во время которой она пыталась ответить себе на вопрос Тома, но не смогла найти лучшего ответа.

– А почему он не покупает мне велосипед? Он сказал, что если я буду месяц хорошо учиться, то получу его. Я гоню как сумасшедший уже почти шесть недель, и ничего. Девчонки получают свои тряпки, потому что ноют. А я этого делать не буду! Но и загонять себя на учебе даром тоже не хочу!

– Это, конечно, нехорошо, но учиться надо для себя, а не за награды. – Втайне Полли искренне сочувствовала бедному Тому.

– Вот только не надо читать мне мораль, Полли. Если бы предок обратил на меня внимание и заметил мои успехи, да плевать мне было бы на подарки. Но ему до меня дела нет. Он даже не спросил, как я выступил на прошлом дне, посвященном декламации, а я тогда выучил монолог про «Битву при Регильском озере»[9], потому что он говорил, что ее любит.

– Ой, Том, неужели! Это так здорово! Мы с Джимом вместе декламировали Горация, и это было так весело. Прочти мне эти стихи, я так люблю «Песни древнего Рима» Маколея.

– Оно очень длинное, – возразил Том, но его лицо прояснилось, потому что интерес Полли успокоил его уязвленные чувства.

Он с удовольствием продемонстрировал свои ораторские способности, хотя начал без особого энтузиазма, но вскоре звон воинственных строк распалил его душу так, что Том вскочил на ноги и величественно зажестикулировал. Раскрасневшаяся Полли слушала его. Том читал так энергично, что девочка покрылась мурашками, как и второй слушатель, который наблюдал за этой сценой из-за своей газеты и слышал все до последнего слова.

Когда Том остановился, переводя дыхание, а Полли восторженно захлопала в ладоши, у мальчика за спиной раздались еще одни аплодисменты. Мистер Шоу стоял в дверях.

Том страшно смутился и ничего не сказал, а вот Полли подбежала к мистеру Шоу и нетерпеливо дернула его за руку.

– Разве это не великолепно?! Разве он не молодец?! Разве он не заслужил велосипед?!

– Превосходно, Том, не исключено, что ты можешь стать оратором. Выучи что-нибудь еще, и я с удовольствием послушаю. Так что там насчет велосипеда?

Полли оказалась права, и Том признал, что предок по-своему добр, любит его и не совсем забыл свое обещание. Мальчик покраснел от удовольствия и затеребил пуговицы на куртке, слушая неожиданную похвалу. Когда он заговорил, то прямо смотрел в лицо отцу, сияя от счастья:

– Спасибо, сэр. В другой раз так и сделаю, сэр.

– Вот и отлично. Ждите завтра своего нового скакуна, сэр.

И мистер Шоу по-отечески погладил лохматую рыжую голову, с удовольствием чувствуя, что в мальчике все-таки что-то есть, кроме озорства.

На следующий день Том получил свой велосипед, назвал его Черным Остером в память о коне из «Битвы при Регильском озере» и немедленно попал в беду.

– Выходи смотреть, как я катаюсь, – сказал он Полли после трех дней практики на улице, решив, что уже все умеет.

Полли с Мод охотно вышли и с интересом наблюдали за ним, пока не случился инцидент, едва не заставивший Тома навсегда распрощаться с велосипедом.

– Эй вы! Дорогу Остеру! – вопил Том, с грохотом несясь по длинной крутой улице за забором парка.

Они отошли в сторону, и он промчался мимо, работая ногами, как сумасшедший, с видом неуправляемого паровоза. Спуск вышел бы триумфальным, если бы огромная собака внезапно не выбежала из парка и не заставила Тома съехать в сточную канаву. Полли хохотала, пока бежала смотреть на место крушения, потому что Том лежал под велосипедом, собака громко лаяла, а ее хозяин ругал Тома за неуклюжесть. Но, увидев Тома, Полли испугалась, потому что тот страшно побледнел, глаза у него были мутные, а из глубокого пореза на лбу текла кровь. Хозяин собаки тоже это разглядел и помог подняться мальчику, но тот не мог самостоятельно стоять и все время дико оглядывался, никого не узнавая, пока Полли прижимала платок к его лбу и умоляла подтвердить, что с ним все в порядке.

– Только маму не пугай. Со мной все нормально. Нехорошо вышло, – состояние велосипеда волновало Тома куда больше собственного падения.

– Я так и знала, что эта ужасная штука тебя покалечит. Бросай ее и идем домой. У тебя кровь, все на нас смотрят. – Полли пыталась перевязать уродливый порез своим маленьким платком.

– Ну пошли. Господи, как странно я себя чувствую. Помоги мне встать, пожалуйста. Мод, кончай выть и иди домой. Эй, Пат, отвези машину домой, и я тебе заплачу. – Том медленно поднялся и, опираясь на плечо Полли, отдавал команды.

Процессия вышла такая: огромная собака, продолжавшая лаять. Ее хозяин, добродушный ирландец, кативший «дьявольскую вертушку», как он непочтительно обозвал боготворимый Томом велосипед, сам раненый герой, поддерживаемый услужливой Полли, и Мод, вся в слезах и с шапкой Тома в руках.

К сожалению, миссис Шоу уехала на прогулку вместе с бабушкой, а Фанни наносила визиты, так что рядом с Томом не было никого, кроме Полли, потому что одна горничная упала в обморок при виде крови, а вторая словно сошла с ума от страха. Вызванный доктор сказал, что придется зашивать рану.

– Кому-то надо держать его за голову, – добавил доктор, вдевая нитку в странную маленькую иголку.

– Я буду сидеть тихо, но если уж кто-то должен меня держать, то пусть это будет Полли. Ты ведь не боишься, правда? – спросил Том с умоляющим видом, потому что ему не нравилась мысль о том, что его будут зашивать.

Полли хотела было отказаться, но вспомнила, что Том однажды назвал ее трусихой. Это был шанс доказать, что она вовсе не такая. А еще бедному Тому больше некому было помочь, поэтому она подошла к дивану, где он лежал, и успокаивающе кивнула, с двух сторон взяв его за голову своими маленькими мягкими руками.

– Ты молоток, Полли, – прошептал Том.

Затем он стиснул зубы, сжал кулаки и лежал неподвижно, перенося боль, как настоящий мужчина. Доктору потребовалась минута или две, и когда Том, выпив вина, удобно устроился в постели, он почувствовал себя вполне неплохо, несмотря на боль в голове. Ему велели поменьше двигаться, и он с благодарностью смотрел вслед Полли.

Раненому Тому пришлось провести дома целую неделю, а с большим черным синяком на лбу он выглядел очень живописно. Все заботились о нем, потому что доктор сказал, что, придись удар на дюйм ближе к виску, он оказался бы смертельным. Мысль о том, что они могли потерять старину Тома, немедленно вызвала всеобщую любовь к нему. Отец спрашивал, как он себя чувствует, по нескольку раз на дню, мать постоянно говорила о «чудесном спасении милого мальчика», бабушка потчевала его всевозможными вкусностями, а девочки угождали ему, как преданные рабыни. Это лечение имело превосходный эффект. Когда никому не нужный прежде Том оправился от первого изумления, он расцвел, как это иногда бывает с больными людьми, и удивил свою семью, став неожиданно терпеливым, благодарным и любезным. Мальчики редко говорят о своих чувствах с кем-то, кроме матерей, но миссис Шоу так и не нашла ключ к сердцу своего сына. Зато во время его болезни было посеяно маленькое семя, которое пустило корни, и хотя оно росло очень медленно, в конце концов во что-то оно выросло. Возможно, в этом ему помогла Полли. Вечера давались Тому особенно тяжело, поскольку из-за отсутствия движения он, как всякий крепкий мальчик, делался беспокойным и нервным и никак не мог заснуть, поэтому девочки, как могли, развлекали его. Фанни играла и читала вслух, Полли пела и рассказывала разные истории, которые так ему нравились, что она начинала с наступлением сумерек, а Том устраивался на своем любимом месте на бабушкином диване.

– Валяй, Полли, – велел молодой султан однажды вечером, когда его маленькая Шахерезада уселась в свое низкое кресло, предварительно раздув огонь в камине, чтобы в комнате стало светло и уютно.

– Не хочу сегодня рассказывать сказки, Том. Я и так рассказала все, что знала, а новых не могу придумать, – ответила Полли с печальным взглядом. Раньше она такой не была. Том смотрел на нее минуту, а затем с любопытством спросил:

– О чем ты думала, когда сидела, глядя на огонь? Ты с каждой минутой делалась все серьезнее.

– О Джимми.

– Расскажи мне о нем! Ты обещала. Но если не хочешь, можешь не рассказывать, – тихо предложил Том.

– Мне нравится говорить о нем, но рассказывать особо нечего. – Полли был приятен его интерес. – Сидя здесь с тобой, я вспомнила, как сидела с ним, когда он болел. Нам было так хорошо вместе.

– Он был очень хорошим, да?

– Нет, не был, но он старался, и мама говорила, что это уже полдела. Это было трудно, но мы брали себя в руки и работали на собой. Я не слишком многого добилась, а вот Джимми – да, и все его любили.

– Вы никогда не ссорились, как мы?

– Иногда, но мы всегда быстро мирились. Джимми обычно приходил первым и говорил: «Горизонт чист, Полли». Он был такой спокойный и веселый, что мы сразу мирились.

– Он много знал?

– Наверное. Он любил учиться и хотел преуспеть, чтобы помогать отцу. Люди называли его славным парнем, и я очень этим гордилась, но они не знали, какой он был мудрый, потому что никогда не хвастался этим. Наверное, сестры всегда хвалят братьев, но я не думаю, что у других девушек на это столько же оснований, сколько было у меня.

– Большинство девушек продадут своих братьев за английскую булавку. Плохо же ты их знаешь.

– Ну, так не должно быть. Но для этого братья должны относиться к ним так же по-доброму, как Джимми ко мне.

– А как он себя вел?

– Он очень сильно меня любил и не стеснялся этого показывать, – отозвалась Полли дрожащим голосом.

– Отчего он умер? – спросил Том после небольшой паузы.

– Разбился прошлой зимой, катаясь на санках, так и не сказал, какой мальчик в него врезался. Он прожил всего неделю после этого. Я помогала ухаживать за ним, ему было очень больно, но он терпел. Джимми отдал мне свои книги, и собаку, и пестрых кур, и большой ножик, и сказал: «Прощай, Полли», поцеловав меня на прощание, а затем… Джимми! Джимми! Если бы он только мог вернуться!

Глаза бедной Полли наполнились слезами, губы дрожали, и, дойдя до этого «прощай», она не смогла продолжить, закрыла лицо и зарыдала, словно у нее разорвалась сердце. Том не мог придумать, как проявить сочувствие, поэтому встряхивал бутылочку с камфарой, пытаясь найти подходящие слова, но Фанни пришла ему на помощь, она обняла подругу и принялась гладить и целовать, пока ее слезы не прекратились. Полли сказала, что не хотела никого расстраивать и больше так не будет.

– Я думала о моем дорогом брате весь вечер, потому что Том напоминает мне о нем, – добавила она со вздохом.

– Я же совсем на него не похож, – удивился Том.

– Немного похож.

– Я бы хотел, но ты говоришь, что он был хороший.

– Ты тоже хороший, когда хочешь. Ты добрый и терпеливый, и, когда ты ведешь себя разумно, нам нравится за тобой ухаживать. Правда, Фан? – спросила Полли, чье сердце все еще сжималось от боли. Ради брата она готова была отыскать добродетель даже в Томе.

– Да, я, если честно, в последнее время его вообще не узнаю. Но когда он выздоровеет, то ведь снова станет несносным, – ответила Фанни, которая не очень верила в раскаяние брата.

– Что бы ты понимала, – проворчал Том, снова ложась, потому что он резко сел, когда Полли сравнила его с любимым братом.

Эта простая маленькая история произвела на Тома глубокое впечатление, а душещипательный финал тронул его за душу, которую большинство мальчиков так тщательно скрывает. Очень приятно, когда тебя любят и тобой восхищаются. Приятно думать, что по нам будут плакать, когда мы умрем. Тома охватило внезапное желание вести себя так же, как тот мальчик, который не сделал ничего замечательного, но был так дорог своей сестре, что она плакала по нему, спустя целый год после его смерти. Джимми был прилежным и умным, люди называли его «славным парнем», и он так стремился быть хорошим, что обошел даже Полли, которую Том втайне считал образцом добродетели.

– Я бы хотел иметь такую сестру, как ты, – вдруг вырвалось у него.

– И я бы хотела иметь такого брата, как Джим! – воскликнула Фанни, чувствуя упрек в словах Тома и зная, что она его заслужила.

– Но вы же есть друг у друга, к чему завидовать? – сказала Полли, Том и Фанни внезапно задумались, почему им не так хорошо вместе и не так весело, как было Полли и Джиму.

– Фан только о себе и думает, – сказал Том.

– А Том – вредина, – возразила Фанни.

– Не говорите так. Если что-то случится с кем-то из вас, другой очень об этом пожалеет. Я сейчас жалею о каждом грубом слове, которое говорила Джимми.

Две крупные слезы тихо скатились по щекам Полли. Думаю, именно они полили сладкое чувство, называемое братской любовью, которого до сих пор не было в сердцах брата и сестры. В тот день они ничего не сказали, ничего не задумали и не признали своих ошибок, но когда они расстались на ночь, Фанни нежно погладила раненую голову брата (Том никогда бы не простил ей, если бы она поцеловала его) и сказала шепотом:

– Надеюсь, ты хорошо выспишься, дорогой Томми.

И он кивнул ей в ответ, сердечно сказав:

– И тебе того же, Фан.

И больше ничего. Но и это значило очень много, потому что голоса их были ласковыми, а в глазах горели те чувства, которые делают любые слова неважными. Полли заметила это. Она не поняла, что была тому причиной, но ей было так приятно, что она спокойно уснула, хотя Джимми не было рядом и он не мог пожелать ей доброй ночи.

Глава 5

Неприятности

Обычно, когда дети ведут себя неправдоподобно хорошо, то через некоторое время они склонны повторить какую-нибудь, казалось бы, забытую шалость. В течение недели после происшествия с Томом дети вели себя совершенно по-ангельски. Бабушка даже заволновалась, что с ними непременно должно что-то случиться. Но милой старой леди не стоило бояться, поскольку чрезмерная добродетель не может существовать чересчур долго и войти в привычку, если речь не идет о маленьких ханжах из нравоучительных книжек. Как только Том снова встал на ноги, вся компания немедленно свернула на кривую дорожку, что привело ко множеству несчастий.

Все началось с «глупости Полли», как потом эту историю назвала Фан. Однажды вечером, когда Полли сбежала вниз, чтобы встретить мистера Шоу и помочь ему снять пальто, в дверь позвонили, и в руках Полли оказался прекрасный букет тепличных цветов. Девушка так и не привыкла к городским нравам и сама открывала дверь.

– Ого, это еще что такое? Не рановато ли ты обзавелась поклонниками, моя маленькая Полли? – засмеялся мистер Шоу, видя, как покраснела девочка, нюхавшая цветы.

А потом Полли заметила записку, наполовину скрытую гелиотропом. Если бы она не была такой «глупой», как потом сказала Фан, сообразила бы, что делать. Но видите ли, Полли была честной маленькой девочкой, и ей не приходило в голову что-либо скрывать, поэтому она ответила прямо.