Машина смерти

Наглядный пример ведения такой деятельности – Нино Гаджи. К 1966 году проценты, которые он получал от займов для ювелирных магазинов, транспортных компаний и многочисленных клиентов из мира автосервиса – мастерских, рынков подержанных авто, заправочных станций и дилерских салонов, составляли сотни долларов в неделю. Клиенты знали, что если не выполнят своих обязательств, то банк получит долю в их бизнесе. Именно так Нино стал тайным совладельцем ресторана на Манхэттене, кинолаборатории в Бруклине, а также одного манхэттенского предприятия, которое занималось производством и распространением контрафактных копий фильмов для взрослых.

Все шло хорошо, но Нино жаждал большего. Иначе всё это не имело смысла. Вот почему он хотел встретиться с пресловутым генератором денег из Флэтлендса, который зарабатывал так много, что уже успел построить себе шикарный дом, в то время как Нино только начал присматривать участок во Флориде, намереваясь обзавестись роскошной резиденцией для себя, Роуз и детей.

Если бы Нино стал зарабатывать больше, это упрочило бы его положение в «семье» – он стал бы приносить больше денег и Карло, и Полу. По традиции солдат мафии был обязан отдавать своему капо[32] обговариваемый индивидуально процент заработка, а капо, в свою очередь, – своему боссу. Неудивительно, что почти все пытались мухлевать, но чем больше был заработок, тем с меньшей болью отрывали они от сердца свои кровные.

Чтобы убедиться, насколько отношения в принципе возможны, Нино предложил Рою ссудить некую сумму одному из его клиентов, продавцу подержанных машин, желавшему расширить бизнес. Рой ухватился за этот шанс и пообещал принять платежи от клиента и честно доставить Нино его долю. Теперь Рой, сомнения в надежности которого отпали, стал видеться с Нино чаще.

В том же 1966 году Рой начал выстраивать еще одни отношения, которые в конце концов привели его к тому роду занятий, что был строго-настрого запрещен Карло Гамбино: продаже наркотиков. Как и в случае с Фредди Диноме (тот несчастный механик, что стал успешным гонщиком), эти отношения тоже начались с сочувствия – сочувствия шестнадцатилетнему пареньку, глубоко обиженному на всех вокруг за то, что он был коротышкой и евреем, в то время как мечтал быть высоким итальянцем, подобно всем его друзьям.

Как когда-то Фредди, Криса Розенберга Рой встретил на заправочной станции в Канарси. Он разглядел, что под всеми обидами этого парнишки скрывались амбиции и ум, – начать хотя бы с того, что он знал, кто такой Рой. Крис делал небольшие суммы на сбыте марихуаны, и Рой одолжил ему деньги, чтобы он увеличил масштабы продаж.

Всю вторую половину 1960-х годов Рой продолжал укреплять отношения с Нино: они совместно давали деньги под проценты. Кроме того, Рой находил каналы для сбыта контрафактных фильмов Нино. У каждого из них было то, в чем нуждался другой: у Роя имелись деньги, у Нино – влияние. Работая на Нино, Рой мог обрести такую репутацию в глазах «семьи» Гамбино, которая способствовала бы увеличению его доходов, особенно если бы его приняли в «семью». Поэтому к 1970 году Рой вовсю «пахал» на Нино, отдавая ему сотни долларов в неделю только за то, что тот был его боссом.

На протяжении этого времени Рой приучал к делу Криса Розенберга, одалживая ему деньги для увеличения продаж наркотиков и продавая машины, которые Крис угонял с друзьями. Они промышляли на пунктах разборки старых автомобилей в Канаси. Розенберг представил своих друзей Рою, и к 1972 году Рой стал настоящим Фейгином[33] во Флэтлендсе, со своей преданной шайкой наркодилеров и угонщиков машин.

Но и это было еще не все. Рой и его юные друзья вели социально насыщенную жизнь – вместе ходили смотреть гонки с участием «Шоссейного Фредди»[34] и ездили на ферму к Фрэнку Форонджи, где учились стрелять из оружия, которое начал коллекционировать Рой. В эту коллекцию, которую было бы правильнее назвать арсеналом, входили пулеметы, автоматические винтовки, обрезы и глушители для легкого огнестрельного оружия. Рой также приглашал их в Массапека-Парк на барбекю – только там он позволял другим видеть себя в нетрезвом состоянии. Никто из них никогда в жизни не видел такого дома, какой был у Роя, – особенно внутри, где все полы были выложены мрамором. К тому времени Рой нанял садовника и горничную, а еда и напитки, которые он предлагал гостям, были высшего класса.

Подобно тщедушному Крису, приближенные Роя были миловидными молодыми людьми, но через эту миловидность сквозила опасность. Между ними и Роем чувствовалась колоссальная разница. Он был грузен и безвкусно одевался, они же – утонченны и покрыты лоском. Несколькими годами позже кто-то заснял на видеокамеру тщательно подготовленное барбекю, ставшее к тому времени традиционным для банды Демео. Никто никогда не утверждал, что Рой относился к своим подельникам с долей нежности, но на видеозаписи – демонстрирующей, как он ест, пьет, обменивается шутками с этими парнями, – он выглядел как человек, который платит привлекательным молодым людям – не обязательно за секс, но за его легкий аромат и намек на близость.

Рой начал изменять Глэдис с официантками из бара, которые работали в его офисе во Флэтлендсе. Это произошло, когда в баре «У Фила» стали заканчиваться деньги и Рой вошел в долю с шестью тысячами долларов, став тайным совладельцем этого заведения, которое теперь стало называться «Джемини Лаундж». На бумаге бар принадлежал одному из братьев Доэрти с Авеню Пи, Чарльзу, с которым Рой был наиболее близок. Юридически бар был оформлен как «У Чарли Ди», но перед открытием Чарльз, веривший в гороскопы, счел, что его астрологический знак требует более подходящего названия. Еще один из братьев Доэрти, Дэниел, помогал в качестве бармена, как и один из братьев Форонджи, которого тоже звали Чарльз.

Новые друзья знали о том, что Рой – изменщик, потому что он буквально хвастался этим. В подростковом возрасте Рой был обделен женским вниманием, но теперь, когда у него имелись деньги и статус (по крайней мере, как у совладельца бара), он обнаружил, что практически любая девушка готова лечь с ним в постель. Поскольку его брак был скорее по расчету, он не чувствовал вины за сиюминутные интрижки, которые то и дело заканчивались в квартире по соседству с баром «Джемини». И даже если бы брак был счастливым, он вряд ли считал бы себя виноватым, учитывая комментарии, которые он отпускал о своих грязных похождениях. «Вы не поверите, какие штуки я заставлял ее выделывать, а потом трахнул ее в зад», – рассказывал Рой своим молодым друзьям. Для него секс был своеобразной валютой – способом показать свою силу.

Соседи Роя не могли не заметить, что к дому Роя то и дело подруливают молодые люди на дорогущих спортивных машинах. Однако они оказались достаточно благоразумны, чтобы не говорить об этом с Роем или Глэдис, которые являлись известной и уважаемой парой на Парк-плейс. Если Рой видел, что сосед сгребает листья перед домом, он предлагал ему мешки для мусора. Делая уборку у себя в гараже и собираясь выбросить ненужные вещи, он сперва приглашал соседей забрать то, что им понравится.

У Демео был двухэтажный дом, с окнами, утопленными в стены. В передней его части была веранда, с которой открывался вид на холмистый двор, окруженный деревьями, вокруг которого Рой собственноручно соорудил изгородь из тонких бревен. На праздники дом украшался и внутри, и снаружи, а из колонок на улице звучала приятная музыка. Глэдис, которой роль матери нравилась куда больше, чем роль жены, угощала печеньем всех детей на Парк-плейс.

Соседи были слишком тактичны, чтобы обсуждать сложную систему сигнализации, установленную в доме, или железные ставни на окнах, или ироничные заявления Роя о том, что он направляется в свой офис в такое время, когда все остальные возвращаются из своих. Его соседи видели лишь веселую и доброжелательную сторону этого человека – благонадежного, готового помочь и в целом положительного.

Когда мальчика из семейства Хейнс посреди квартала сбила машина, Рой оказался первым взрослым, который прибыл на место. Он погрузил пострадавшего в машину и привез в больницу, расположенную в близлежащем Эмитивилле. Глэдис рассказала соседям, что Роя всего трясло, когда он вернулся домой, потому что мальчик был товарищем их сына Альберта (тот, как известно, унаследовал второе имя Роя – и первое имя выдающегося дяди-юриста).

«Рой повторял, что сделал все это, потому что на месте этого мальчика мог быть Альберт», – сказала Глэдис.

Когда некоторые подростки принялись парковать свои машины у границ Парк-плейс в любое время дня и ночи, а вдобавок к этому использовать уютные лужайки в государственном парке за домом Роя для своих сборищ с травкой, он не стал медлить с ответными действиями. Как-то вечером он вместе со своей немецкой овчаркой по имени Чемп пошел в парк и открыто выступил против развеселых компаний.

«Слышите – никакой наркоты в моем районе! Проваливайте к дьяволу, и чтобы я вас больше не видел!»

Видимо, слухи о том, что Рой был «большим воротилой» в Бруклине, достигли-таки ушей малолетней шпаны, потому что больше компании не возвращались.

Время от времени Рой и Глэдис устраивали вечеринки для всех, кто жил с ними рядом. Самым большим праздником был День независимости США[35], и всякий раз он заканчивался незаконным фейерверком, неизменно привлекавшим внимание местной полиции. На следующий день Рой выходил на улицу и собирал остатки римских свечей. Один раз сосед пожаловался на то, что несколько больших ракет упали на его крышу. Рой пообещал, что на следующий год фейерверка не будет, и сдержал обещание.

Чтобы поддерживать тот образ жизни, который он вел, Рой был вынужден делать много денег, но с этим не было проблем. С Нино или своей бандой, а иногда и в одиночку он неустанно был в поисках новых возможностей. К примеру, в 1972 году он вступил в Кредитный союз боро Бруклина и за считаные месяцы проторил себе дорогу в совет директоров. Вскоре он показал своим коллегам, как зарабатывать деньги на стороне, используя Кредитный союз для отмывания денег наркодилеров. С молчаливого согласия остальных Рой запустил руку в запасы союза для финансирования своих займов, число которых росло как грибы после дождя. Основными клиентами Роя продолжали оставаться представители автобизнеса, но скоро к ним прибавились дантисты, клиника абортов, блошиный рынок и два ресторана.

Какой-то неизвестный Рою член Кредитного союза подал жалобу с информацией о том, что же именно происходило в нем, и имя Роя впервые попало в полицейское досье. В том же году с подачи информатора агент ФБР сделал скупую пометку в досье: некие люди, известные как Рой и Нино, прибрали к рукам компанию по производству фильмов для взрослых. Это был первый раз, когда имя «Нино» тоже появилось в официальных документах.

В каком-то смысле эта пометка имела даже большее значение, чем обычная фраза, зафиксировавшая определенное нарушение. Из-за нового рода занятий Нино и Роя последний отправился в путешествие по мосту, отделявшему тех, кто просто воровал, от тех, кто убивал. Нино уже перешел на другую сторону. Когда же настал черед Роя, устранившего последний барьер на пути к безудержным преступным деяниям, задира в нем вновь взял верх, но теперь это был уже настоящий монстр.

Кинобизнес Пола Ротенберга был естественным продолжением той деятельности по производству контрафактных кинолент, которую вел Нино, а Рой изыскивал для него новые каналы продаж. Этот бизнес также служил отличной мишенью для вымогательств: прибыльный, но скромный по размерам, незамысловатый и лишь наполовину легальный.

Совместно со своим партнером Ротенберг владел двумя лабораториями по проявке кинофильмов. Лаборатория обслуживала клиентов на коммерческой основе, но сотрудничала и с продюсерами фильмов для взрослых; эти фильмы подчас являлись откровенной порнографией по нью-йоркским меркам.

Подвергшийся аресту четыре раза, сорокатрехлетний Ротенберг признал свою вину лишь однажды: за то, что судья описал как «наиболее неприемлемый вид жесткой порнографии». Он был признан крупнейшим изготовителем подобных фильмов в Нью-Йорке и брал по тридцать долларов за фильм. Жил он с женой и тремя детьми в одном из престижных районов на Лонг-Айленде.

Один из клиентов Роя поведал ему о делах Ротенберга. И вот однажды весенним днем 1972 года Нино и Рой нанесли Ротенбергу визит в штаб-квартиру его компании на Манхэттене. В ходе встречи Нино должен был играть роль хорошего полицейского, Рой – плохого.

Нино предложил Ротенбергу развить его бизнес при помощи связей, которыми обладали он сам и Рой, при условии, что он сделает их теневыми партнерами. Ротенберг ответил, засмеявшись: «Нет, спасибо». Тогда Рой ударил его по лицу, как будто тот был маленьким мальчиком, который плохо вел себя в школе святого Фомы Аквинского. А еще в руке у Роя был пистолет из его коллекции.

Заявлять в полицию было не в интересах Ротенберга, поэтому он и его партнер начали выплачивать Рою и Нино несколько сотен долларов еженедельно. Конкретная сумма зависела от того, сколько фильмов они делали за неделю.

Ротенберг ненавидел, когда его прижимали. Позже его подруга сообщила полиции, что слышала, как он спорил по телефону с кем-то, кого он называл партнером, утверждая, что платит ему слишком много.

«Я только что отвалил ему денег, а он хочет еще», – сказал ей тогда Ротенберг.

Это «сотрудничество» продолжалось год, после чего полиция провела в лабораториях обыск и Ротенберг и его партнер, Энтони Арджила, были арестованы. Полиция конфисковала фильмов с названиями вроде «Глубокая глотка-5» на сумму двести пятьдесят тысяч долларов.

«Мы не считаем, что делаем что-либо предосудительное, – заявил Арджила. – Мы просто зарабатываем себе на жизнь».

Делали они что-либо предосудительное или нет, но обоим было предъявлено несколько обвинений в преступной деятельности и светили внушительные сроки заключения. Нино и Рой внезапно осознали, что у них тоже будут большие проблемы, если Ротенберг или Арджила раскроют в суде их вымогательства.

На следующий день после обыска Рой встретился с Ротенбергом в закусочной и передал ему две с половиной тысячи долларов на адвоката. Кроме того (в данных обстоятельствах это вряд ли выглядело уместным), Рой также выдал ему золотые женские часы, усыпанные бриллиантами, и попросил «распорядиться ими по своему усмотрению». Часы были украдены вместе с автомобилем стоимостью в миллион долларов в аэропорту Кеннеди несколькими месяцами ранее.

Через несколько дней, после тщательного отбора видеозаписей, конфискованных в ходе обыска, полицейские снова навестили Ротенберга и Арджилу. В этот раз они принялись задавать вопросы о чеках, выписанных на имя Роя Демео и обналиченных в Кредитном союзе Бруклина.

– Производственные расходы, – сказал Арджила.

– Платежи вымогателям, – сказал Ротенберг.

После этого Ротенберг отказался что-либо говорить. Пару дней спустя помощник окружного прокурора в Манхэттене вызвал к себе адвоката Ротенберга и убедительно попросил его «убедительно попросить» своего клиента сотрудничать. Если бы Ротенберг рассказал о мафиозном сговоре с целью вымогательства, он мог бы улучшить свое положение. Для обсуждения этого предложения были запланированы несколько встреч, но затем их отменили. Последняя состоялась в пятницу 27 июля 1973 года.

Тем же вечером Рой позвонил Ротенбергу и назначил встречу утром в воскресенье в закусочной, находившейся неподалеку от их домов. Рой сказал, что хочет забрать назад женские золотые часы. В действительности же Нино решил, что Ротенберг должен умереть, и поручил Рою привести это решение в исполнение. До этого Рой уже доказал, что умеет зарабатывать деньги; теперь надлежало убедиться, что он обладает другим необходимым для члена «семьи» умением – убивать.

Рой был рад услужить. Убийство должно было скрепить его союз с Нино и проложить краткий путь к «семье» Гамбино. В сознании Роя убийство, как секс и деньги, было способом показать свое могущество.

Рой сидел в своей машине около закусочной, дожидаясь, когда Ротенберг подъедет. Он не стал тянуть и, наведя на Ротенберга свой пистолет с глушителем, приказал ему выйти из машины, сопроводил его в переулок и дважды выстрелил ему в голову со спокойствием бывалого палача. Никакой суеты, никаких хлопот. Никаких ошибок, никакого чувства вины.

В то время, когда произошло убийство, партнер Ротенберга Энтони Арджила катался на лодке. На допросе он дал ложные показания. Он отрицал даже то, что знал Роя, но детективы, приставленные следить за Роем после убийства, дважды видели их вместе. Арджила знал, что его партнер обдумывал возможность сотрудничества со следствием, но решил, что безопаснее будет хранить молчание, что он в итоге и сделал.

Когда полиция допрашивала Роя, он сообщил лишь свое имя и адрес. Поскольку Арджила опасался за свою жизнь, Рой был уверен, что дело не получит развития, и так оно и случилось. Личность же партнера Роя – человека, известного исключительно как «Нино», – даже не была установлена.

Для тридцатидвухлетнего Роя убийство стало настоящим прозрением. Он пытался объяснить это своим молодым последователям: «Скажу вам так. После того как кого-то убьешь, уже нет ничего невозможного».

3. Высота 875

Впервые в жизни оказавшись в самолете, Доминик Монтильо выпрыгнул из него с парашютом. Какое же славное чувство он испытал, когда парашют раскрылся и он стал парить в небесах над Форт-Беннинг в штате Джорджия, как воздушный шарик! Он орал так, как будто вернулся на Кони-Айленд: «Я в воздухе! Я в во-озду-ухе-е!»

Рядом с ним на землю опускались другие новобранцы. Он уже прошел обучение в пехотных войсках и теперь находился в Школе рейнджеров – на третьем этапе своего пути к «зеленому берету». Если не принимать во внимание спонтанность, с которой он принял это решение, его миссия заключалась в том, чтобы доказать, что он был прав, а Нино – нет.

К антивоенному движению, расцветшему пышным цветом во всем мире, он был равнодушен, как и его сослуживцы. Солдаты в других подразделениях начали приветствовать друг друга словом «Мир!» Рейнджеры, в отличие от них, говорили: «Война!» В длительных переходах по глинистым равнинам Джорджии они распевали армейские песни с таким воодушевлением, о котором генералам остается только мечтать: «Я рейнджер, в воздухе лечу! Дружить с опасностью хочу!»

Чтобы вознаградить себя в конце таких походов, они повторяли наизусть клятву рейнджера, ползя по траншее длиной в сотню ярдов[36], полной нечистот, грязи и мусора: «Я осознаю, чего моя страна ожидает от меня как от рейнджера: двигаться быстрее, идти дальше и сражаться с большей отвагой, чем любой другой солдат. С готовностью проявлю я внутреннюю стойкость, необходимую для выполнения задач рейнджера и завершения миссии, пусть даже в живых останусь я один».

«Пусть даже в живых останусь я один» – эту фразу Доминик стал цитировать в общении с окружающими по возвращении домой.

Через семьдесят семь дней пыток и надругательств над психикой парень из Бруклина и Левиттауна окончил школу рейнджеров, став стройным и подтянутым, уверенным в себе и приобретя привычку выкуривать по две пачки «Кэмел» в день. Его товарищи дали ему кличку «Кряж» – при своем росте в пять футов восемь дюймов[37] он был крепок, как ствол векового дерева.

Затем был Центр специальной военной подготовки им. Джона Ф. Кеннеди в Форт-Брагг в штате Северная Каролина. Там он научился метать топор и использовать еще двести шестьдесят семь орудий убийства, от удавки до пулемета 50-го калибра. Его тренировали сразу по двум дисциплинам – легкое вооружение и бесшумное ведение боевых действий. Когда Доминик наконец получил свой зеленый берет, он был уже полноценным сухопутным воином-невидимкой.

В аэропорту в Нью-Джерси в день, когда он улетал в Южный Вьетнам, его провожали исключительно представители «семьи» Монтильо – никто из Гаджи не приехал. Прощание было трогательным вдвойне, потому что его матери, Марии, незадолго до этого диагностировали болезнь Ходжкина – разновидность раковой опухоли, которая в то время считалась неизлечимой. Врачи давали ей несколько лет, а может быть, и меньше – точно никто ничего сказать не мог.

– Ты не можешь умереть раньше меня, – сказала она сыну.

– Пусть даже в живых останусь я один, мам, – ответил он. – Я обещаю.

В то время карательные акции и борьба с повстанцами были в основном делом «зеленых беретов». Их забрасывали на вражескую территорию, где они взрывали автоколонны, захватывали пленных и распространяли дезинформацию. В одной из таких миссий двумя месяцами позже Доминик спас одну жизнь и, насколько он мог судить, впервые отнял другую. Когда он бежал к вертолету, еще один боец из «зеленых беретов» был ранен снайперским выстрелом. Он обернулся и увидел снайпера, намеревавшегося прикончить его товарища. Он ринулся назад, застрелил снайпера и унес раненого на себе. Его товарищ остался жив, а Доминика наградили первой в его жизни медалью, «Серебряной звездой».

Позже он получил «Бронзовую звезду» за спасение патруля, попавшего в засаду, и помощь в ликвидации пулеметной огневой точки под шквальным огнем. Корреспондент одного журнала узнал об этом и назвал его в своей статье «грубым, как сыромятная плеть», что было затем повторено в местной газете. Чем больше боев он видел, тем меньше значили для него медали. Единственной из них, которую Доминик носил без смущения, был знак пехотинца «За участие в боевых действиях», потому что он был награжден им за то, что находился под огнем тридцать дней кряду. Для Доминика это был больший подвиг, чем единичный геройский поступок.

Он остался в живых. После войны вступил добровольцем в особый патруль 173-й воздушно-десантной бригады, своего родного подразделения. Участники этого патруля были известны как РПДД («разведывательный патруль дальнего действия»). В бытность свою «зеленым беретом» Доминик выполнял задания, во многом схожие с миссиями РПДД.

Он сблизился с пятерыми членами команды РПДД и после возвращения из второй поездки записался на третью вместе с ними. Приехав домой на побывку, он огорошил своим решением мать, но она не стала причитать по этому поводу, ведь сын добавил и кое-что еще: дескать, он собирается сделать карьеру в армии, оставшись на службе по меньшей мере еще на двадцать лет. При ее болезни в последней стадии ей легче было обрести душевный покой, зная, что он будет воевать, нежели беспокоясь о его приключениях в мире Нино.

Нино же, разумеется, пришел в ужас. «Ты и вправду идиот, – сказал он племяннику, – но, видать, везучий!»

Колкости Нино больше не задевали Доминика, ибо теперь он был уверен в том, что заслужил дядюшкино уважение. Нино мог не отвечать ни на одно из шести писем, которые Доминик писал ему из Вьетнама, но племянник расслышал восхищение в дядином тоне, когда тот стал расспрашивать о подробностях, касавшихся выживания в боях и получения наград.

Доминик мог сколько угодно приводить в пример свои тренировки, ссылаться на благоразумие и умение работать в команде, приплетать везение – но никогда не говорил о своем тайном заклинании, помогавшем ему выжить. В трудные времена, когда он прятался в каких-то норах, скрываясь от врага и надеясь, что следующий снаряд врежется в землю где-нибудь подальше, он натягивал на себя пончо, как маленький мальчик натягивает на голову одеяло, и, вспоминая, что когда-то говорил дядя Карло, повторял себе снова и снова: «Я лев, и я лиса. Я лев, и я лиса».

Летом 1967 года двадцатилетний сержант вновь отправился на фронт. Теперь его подразделение дислоцировалось в горных массивах Южного Вьетнама. В холмистые джунгли к западу от Дакто[38] стягивались части Северовьетнамской армии в количестве двенадцати тысяч человек. Их целью было вовлечь американские войска в вооруженный конфликт, и ближе к концу лета им это удалось.

Из всех боев этот был наихудшим. Вражеская армия испещрила холмы туннелями и бункерами, позволившими выдерживать натиск передового американского вооружения и устраивать коварные артобстрелы и пешие вылазки. Личный состав 173-й воздушно-десантной уменьшился со 164 до 44 человек: многих просто разорвало в клочья во время артобстрелов. После одного из них Доминик и те его товарищи, которые могли узнать своих друзей по татуировкам, были направлены в передвижной морг для опознания фрагментов тел.

Его мучали призраки войны. Он никак не мог избавиться ни от страшных образов, которые его преследовали, ни от чувства вины за то, что у него остались обе руки и обе ноги. После еще нескольких коротких боев он был награжден крестом «За выдающиеся заслуги», который был приколот к его мундиру на церемонии, представлявшей собой жуткое зрелище: сто двадцать шесть пар рейнджерских ботинок, выставленных стройными рядами как дань памяти павшим.

К осени командование Соединенных Штатов получило достоверные данные о том, что Северовьетнамская армия отступила в районы ограниченного применения оружия в Лаосе и Камбодже. В ноябре команде РПДД из шести человек, в которую входил и Доминик, был дан приказ обследовать возвышенность, на которой остатки неприятельских подразделений, предположительно, прикрывали отступление. Возвышенность находилась на западной границе Камбоджи и поднималась на восемьсот семьдесят пять метров над уровнем моря, вследствие чего была известна как высота 875[39].