Стихотворения 1998-1999 гг.

Сыскать душистой темноте.

И, как плоды, округлы плечи

У той, кто прячет их в фате,

Накинутой для первой встречи.

И в первый, как в последний раз,

Вдруг усумнившись, дрогнут руки,

Как будто каждый новый час

Чреват безбрежностью разлуки.

Не то, чтоб вовсе не сладка

И не полна была отрада –

Но к вкусу каждого глотка

Примешена земли прохлада.

О себе

Реже, реже выпускаю тень

Порезвиться из себя наружу.

Он хорош конечно, ясный день,

Только самость безотчётно в лужу

Тянет, как бывалую свинью.

Быть хорошим – крайне, крайне трудно.

Чем я крепче внешне, тем гнию

Я верней заочно и подспудно.

Мне знакома Сартра тошнота,

Мне понятен анархизм де Сада.

То ли не хватает мне креста,

То ли вовсе ничего не надо.

Я себя не очень-то люблю,

Но свою познав – в сравненье – ценность,

Требую – коль я её терплю, –

Чтоб меня терпела современность!

Отрешение

Упасть в пахучую траву,

Упасть без имени, без смысла,

Без всяких бредней наяву,

Без думы, от которой кисло.

Лежать. раскинувшись, крестом,

Под голубыми небесами,

Лежать в безвременье пустом,

Не меряя земли часами.

И тихо-тихо муравей

Скользнёт за шиворот от мочки,

И сине-лёгкий суховей

Встряхнёт шафранные цветочки.

И память ускользнёт туда,

Где всё безмолвно и бесстрастно,

Где нет ни горя, ни труда,

Где всё распахнуто и ясно.

Перед полётом

Самолёты столпились, как стадо баранов,

На пустынном небес берегу.

Написать бы сто тысяч хороших романов

Про цветы, про людей, про тайгу.

Исписать бы огромные неба страницы

Быстрым почерком мысли своей,

Иссмеять бы весь смех и исплакать глазницы

Про тайгу, про цветы, про людей.

О, какая печаль и какая свобода

В ощущеньи земной красоты!

Облака проливая, сочится погода

На людей, на тайгу, на цветы.

Клёны

Последней стадией проказы

Страдают клёны за окном -

Зане нет в осени отказа

Персть обменять на вышний дом.

И мятлик, всё ещё зелёный,

Так грустен, что со дна души

Моей растут живые клёны,

Новорожденцы, крепыши.

Я пользы не ищу от чуда,

Я не хочу торжеств добра,

Лишь в пальцах – нечто вроде зуда –

Пощупать, какова кора.

Полупьяное

Мои стихи для зрения трудны –

Уткнёшься в книгу – ну и ясно, видишь фигу.

Я – личный враг мерзавца сатаны,

И я затеял с Вечностью интригу.

К вам, людям, нет претензий у меня,

Пуская гопсеки дрочат на мильоны.

Я трона не хочу, мне хватит пня,

Чтоб возвещать с него свои законы.

Кто скажет мне, что я отнюдь не прав –

Задумаюсь и не затею спора.

Я мудрости учусь у летних трав,

Я подтвержденья жду от Метеора.

Нет, злые люди вовсе не глупцы,

Они умны по-своему. Но выше

Ума земного светлые дворцы

Небесных звёзд свои простёрли крыши.

Смерть китайца

Я китаец с глазками навыкат,

Я люблю портвейн и домино.

Будут ли мне тыкать или выкать,

Мне, признаться, вовсе всё равно.

Я сижу на мостике над речкой

И смотрю на воду под собой.

Я рождён хорошим человечком,

Я в ладах с властями и с судьбой.

Но и мне, увы, сглотнуть придётся

Чёрную слюну небытия.

Вот уж хуже, хуже сердце бьётся,

Вот уж ухожу от мира я.

Вот уж холодеют ступни, ляжки,

Вот уж плоский нос торчит копьем.

И душа – в обличьи мелкой пташки –

Упорхнула в ротовой проём.

Иерихонская труба

Мой толстый мозг сужается в перо

И вытекает по каналу стержня

За каплей капля, за ведром ведро –

Распоротого дерева прилежней.

Когда в трубе случается запор,

Страдаю я водянкой головною.

Но счастье, если снова на простор

Выходит слово, сжатое, густое.

Я чёрную поэзию люблю,

Не злую «музу гнева и печали»,

А ту, в себе которую терплю

В то время, как иные бы кричали.

Пускай пустеет костяной бокал;

Я верю, что восторг во время оно

Его зальёт, и вырвется вокал

Невольный прочь, на страх Иерихона!

Переписка Маммоны и поэта

Вот Мамона шлёт поэту

С подковыркою письмо

«Умный ты, а денег нету.

Значит милый, ты – дерьмо!»

Шлёт поэт привет Мамоне

Отвечает ей впопад:

«Я грущу о миллионе,

Я житью свому не рад!

Мне стихи мои не милы,

Что мне толку от ума?

Научи, как до могилы

Вынуть ноги из дерьма».

От Мамоны толстопузой

Получает он ответ:

«Ты гуляешь часто с Музой,

Оттого и денег нет.

Я с тобой пожить бы рада.

Ты мне лоно утоли –

Ждёт за то тебя награда,

К палке многие нули».

От такого-то соблазна

Как поэту не взгрустнуть?

Хоть Мамона безобразна

Может, всё же, как-нибудь

Пострадать для миллиона?..

Но, измучившись вполне,

Пишет он: «Прости, Маммона,

Но не нравишься ты мне».

Хвала русской зиме

О, как в моём краю

Чиста постель зимы!

Как сладко жить в раю

Метельной тишины!

Как тучи надо мной

Могильно холодны!

Какою глубиной

Священной веют сны!

Покрывший прах гнилья,

Как снег здоров и бел!

Как, всё-таки друзья,

Прекрасен наш удел!

Штрих

Навис над сердцем жутковатый мрак

Я должен жить и действовать, но как?

У этой жизни нет во мне нужды,

Я слишком стар и мягок для вражды.

Мне стену не пробить чугунным лбом,

Не раздобыть на пряники трудом.

Мне лишь печаль и шутка по плечу,

Всё, что могу: печалюсь и шучу.

Я – лишь помарка, лишь случайный штрих

На небесах безбрежных голубых.

Ленивая медитация

Блаженным днём я по лесу блуждал.

Ленилось солнце двигаться по зною,

И я немножко от жары устал,

И лёг поспать на травку под сосною.

Когда проснулся, розовой зарёй

Уж с запада накрыто было поле.

И от хвоинок пахло тишиной,

Как пахло ранним утром в детстве, в школе.

Я растворил ленивые глаза,

И ощутил в ладонях ветер мирный,

И вот, собою, как узлом, связал

Все нити этой области обширной.

И, силясь в немоту облечь хвалу,

Я прорастал, как прорастает семя;

И чистою смолою по стволу

Текло из ранки золотое время.

Белый круг

О как же страшен мне мой белый круг!

Я выпустил в пространство стаи рук;

Они, крича по-чаячьи, несут

Куда-то вдаль безмерную мой труд.

Свод неба полон гулкой пустоты,

Из кругозора убраны мосты,

В реке ветров не разглядишь плота –

Одна, одна простая пустота!

Летящих пальцев еле слышен шум;

За чёрный край соскальзывает ум –

По фортепьяну, скользкому как блин,

По черноте, влекущей как трамплин.

Свет слишком бел, в нём не откроешь глаз,

Весь мир как мел, и в нём не сыщешь нас.

Один лишь мрамор, только белый лёд,

И надо льдами – белых птиц полёт.

Отступнику

Ты покинул свои окоп

Сдался ты врагам на милость.

Но сердешная унылость –

Худшая из всех хвороб.

Сытой жизни острова –

Вот расплата за ошибки.

От бессмысленной улыбки

Распухает голова.

Человек конечно слаб,

Перед смертью он – козявка.

Но спасёт ли душу справка,

Что не труп ты и не раб?

Ты-то знаешь, что на смог

И, увы, уже не сможешь.

В упоеньи сахар гложешь –

Чу! – не сахар, а песок.

Ты-то знаешь, что рука

Дрогнула, озноб хребтиной

Пробежал – и ты скотиной

Стал надолго – на века.

***

Как девушка ясно пела!

Какие белые зубы!

Взошла по ободу пена

В котле, где варится вечность.

Всё смыло тугим наплывом,

Всё смыло, но вновь из пепла

Родится зелёная песня.

***

В ожидании Вечной Весны

Можно сдохнуть от боли и скуки.

За предметы цепляются руки,

Но предметы – не больше, чем сны.

Но торопит надежда моя:

Все мы встретимся, встретимся вскоре.

За окошком бушует, как море.

Бесконечная грусть Бытия.

Дым и забывчивость

Я забыл все названия трав,

Я забыл, что когда-то был прав,

Я забыл, что я был молодым –

Я смотрю из окошка на дым.

Дым летит никуда, никуда,

Дым летит без труда, без труда,

Дым летит из-за дома за дом –

Я забыл, что забыл обо всём.

Лёгкость

Как нелегко из тёплого мирка

Нырять в холодный город за стенами,

И как приятно наслаждаться снами,

Как в детстве – куличами из песка.

Там, за окном, жестокий бег минут

Несётся мимо в грохоте и смоге;

А здесь – часы неспешные идут -

Как римляне, закутанные в тоги.

И я, ничтожный раб своей души,

О долге и заботах забываю,

И жизнь свою беспечно растворяю

В звенящей лёгким золотом тиши.

***

В тёмной комнате пахнет цветами,

На дворе наступила весна.

Тьма ночная чревата мостами,

Под мостами блестит глубина.

Умирает империя снега –

Никому бывшей мощи не жаль.

Замаячила сладкая нега

Сквозь дрожащий воздушный хрусталь.

Что-то сбудется, что-то сорвётся –

Разобьётся о чёрные дни.

Но душа – как ребёнок смеётся –

Ей надежда и вера сродни.

***

Я полюбил другие тополя,

Другое небо и другие звёзды.

Любовь моя обширней, чем земля,

Она и долговечней и серьёзней.

Весеннюю листву целую в рот,

И горечь сочной клейкости мне люба;

Кидаю взор в непобедимый свод

И слышу, всем не слышимые, трубы.

Мои слова звучат уже из уст

И не моих, а чьих-то рядом сущих,

И я расту под Господом, как куст,

Царапающий мимо в рай идущих.

Моя любовь принадлежит не мне –

Я только лист, исписанный вчерне.

Каштаны

Каштаны собрались цвести,

Но резко вдруг похолодало.

И бытие на месте стало,

Твердя испуганно «прости»

Всевышнему. – " Прости за грех,

И коль не можем мы иначе,

Подай нам во грехе удачи,

Пошли погоду для утех!" –

Так полумёртвые шмели

У Бога просят одолженья

Опять начать свои движенья

Скабрёзные в цветах земли.

Само движение – вина,

Одни покойники – невинны.

Виновен тот, кто на пустынной

Земле бросает семена.

На поезде

Идёт, идёт приветливая ночь,

На окнах ночи реют занавески –

Летят, того гляди сорвутся с лески –

Того гляди уйдут волнами прочь

Взлетает мир задумчивым теплом –

От пашен, от жилья, от вод стоячих;

И глубина играет в окнах зрячих –

Как маленький ребёнок под столом.

И поезд убегает по кривой

Восьмёрчатой куда-то на вершины

Невидных пиков – на пустые льдины,

Парящие впотьмах над головой.

И снова мы срываемся в простор

Низинный с этих смачных русских гор!

Репродукция

Я всё забыл: когда и где и как

Я был влюблён. Тебя не взял я в руки,

Не подержал. Теперь года разлуки

Моей души не трогают никак.

Одно недоумение. Ну да,

Была ты рядом. Ну и что? И что же?!

Я вспомнить не могу об этой коже –

Знать, горевать не стоит и труда.

Красива ты абстрактной красотой –

Совсем как репродукция в журнале.

Но я-то думал об оригинале –

Не о какой-то, а о ней, о той,

Которая во всей Земле одна!..

Помилуй, но реальна ли она?

Рябины

Пахнет рябиновым цветом,

Пахнет начавшимся летом.

Под облаками небес

Царствуй, рябиновый лес!

Делай душисто и бело

Богоугодное дело!

Водосбор

Вот забор, у забора

Мягкий кустик водосбора.

На пониклые цветы

Посмотри с любовью ты –

Посмотри, не отрывайся –

Догадаться постарайся,

Отчего он так хорош?

Он живёт, и ты живёшь;

Ты вот ляжешь под забором,

Но не станешь водосбором –

Станешь пьяным мужиком.

Вот как трудно быть цветком!

***

Нежный запах луны.

Тёмный двор паука,

Шелест синей струны,

В тёмных бликах спина.

Эта сильная ночь.

Эта сладкая дурь,

Эта жаркая дочь

Несмолкающих бурь.

Не ходи за Урал,

Не ходи за Байкал –

Лучше, если устал,

Выпей тени бокал.

Отпускные ямбы

1

Ах, я хочу в деревне жить! –

Топить сосновыми дровами

Большую печь и вместе с Вами

Пить крепкий чай и водку пить.

Мы с Вами, сидя за столом.

Поговорили бы неспешно

Об исчезающем былом,

Ну и о будущем, конечно.

О том, что ветер нас вперёд

Не зря по долгим тропам манит,

О том, что после всех невзгод

Над Божьим миром солнце станет.

А ночью – выйдем мы глотнуть

Прохлады, будто из колодца,

Из темноты; и, точно ртуть,

Для нас звезда с небес прольётся.

2

Я был один среди лесов –

Букашкой маленькой, случайной…

И тёмное пространство снов

Вокруг меня дышало тайной.

И каждый атом темноты

Имел мильон незримых граней,

И в небо шаткие мосты

Вели чреды слепых созданий.

И я всё прошлое забыл,

И я о будущем весёлом

Не помышлял – я просто был –

Как голый дуб не поле голом.

3

Уже кузнечик свиристит

Ночной. Пора ложиться в койку.

Луна над берегом висит,

Доращивая слева дольку.

И я – над речкою, на пне

Сижу, хлебаю чай с душицей –

И вовсе непонятны мне

Все эти страны за границей.

Пока воюют города

То за деньгу, то за идею –

Я здесь и ныне, я сюда

Добрался – и сижу балдею.

Хокку

В тёмной комнате слушаю дождь.

Как же сладко! Как сердцу приятно!

Всё, что было, ушло – не вернуть.

Житейские стансы

Я про себя с собою говорю –

По кругу ходит внутреннее слово.

Так, проводив вечернюю зарю,

Наутро мы зарю встречаем снова.

Сидит в конторе странный человек,

Пред ним лежат бумаг казённых кипы.

Он спит и на изнанке дряблых век

Наверно видит солнечные клипы.

Нет-нет, да и полезешь на рожон,

Хоть и привык довольствоваться малым.

Я очень часто чем-то раздражён,

И чувствую себя потом усталым.

На жизнь взглянув со всех её сторон,

Отдам я предпочтение покою;

И этим мирным мыслям в унисон

Раздастся шум зелёный надо мною.

Стихо-творение

Когда поэт настроен как гитара,

Все струны ждут умелого удара.

То перебор, то вальс, то тяжкий звон –

Поэт в стихах рассказывает сон.

Когда идут поэта слушать люди,

Он им выносит круглый торт на блюде.

Для каждого со свечкою кусок –

Не в рот, так в глаз, не в ухо, так в висок!

Когда поэт расстроен после пьянки

И пирога валяются останки,

Раздавленные кем-то под столом.

Всё это пахнет тленом, пахнет злом.

Когда ж поэт немного похмелится

И дух его надменный возродится,

Тогда опять он закричит «Ура!»,

Рождая в муках образы добра.

Покуда длится номер сей эстрадный,

Вы сладкую кутью глотайте жадно

Из бочки, перевёрнутой вверх дном.

Излив себя, поэт займётся сном.

Кольцо Энтузиазма

Мы пиво пьём, Садовое Кольцо

Неспешно обходя. Идём по кругу.

У города открытое лицо –

Оно мне улыбается как другу.

Давно стемнело. Полная луна

Идёт по небу, прячась за домами.

Идёт по кругу, достигая дна

Лучами, как паучьими ногами.

Всё в паутине блёсток и теней.

Идёт по кругу жизнь не унывая.

И мы идём по кругу в ногу с ней.

И Млечный Путь – Большая Кольцевая.

Ранняя осень

Мне осень золотая не мила –

Пора заката, гнили, разложенья.

Всё думаю: а хватит ли движенья

Внутри меня отсюда до угла?

А вдруг замрёт чихающий мотор?

Вот ноги повинуются, а могут

Ведь перестать повиноваться… Гогот

Чертей мне мнится – вялых листьев сор

Шуршит, а в – нём играют в чехарду

Нечистые – и все за мною следом

По мостовой… Я заражаюсь бредом

Растений умирающих… В году

Есть, слава Богу, и другая явь:

Зима, приди и всё снежком исправь!

***

Я был – как круг,

А стал я – как квадрат.

Я умник был, и вдруг –

Я глуповат.

Хочу напрячь я мышцу,

А она

Совсем уж сдулась –

В общем, ей хана.

Я на себя надежду потерял –

Я превратился в глупый минерал.

Сознание

В основном, по телевизору всё сказано.

Повторять за кем-то – много ль прока?

У меня пока ещё хватает разума,

Но от разума мне откровенно плохо.

Если б было хоть чуть-чуть здоровой зависти –

Это разум ведь, как толстый кукушонок,

Повыкидывал все маленькие радости

Из гнезда моих налёжанных пелёнок.

Нет иллюзии, нет певчей птички похоти –

Так, какие-то одни воспоминанья.

Всех птенцов моих смешал с землёю походя

Бегемот-Левиафан сознанья.

Как мне с этой первородной тварью справиться?

Вот задумаешься – тут тебе и крышка,

Мысли маленькое зёрнышко появится

В голове – глядишь, уже и книжка!

Тишина 2

Как хорошо. Как жалко тишину

Мне разрушать. Вот даже пахарь-холодильник

Затих. И только разум, как будильник,

Всё тикает у черепа в плену.

Сейчас услышу что-нибудь? Да нет,

Не надо ничего. И так всё ясно.

Я слышал тишину так много раз, но

Хочется ещё. А может свет

Ещё при этом потушить? Да пусть

Горит – он не мешает духу,

Похожему на комнатную муху,

Блуждать в миру, знакомом наизусть.

Как мягко это сено тишины,

Как сладко пахнет мёртвым звоном луга…

Я ризы сбросил, мне нигде не туго –

Я даже смог от тяжких гирь вины

Себя на две минуты отвязать…

Но холодильник заурчал опять.

О долгах

Никак я не раздам долги.

Господь, советом помоги:

С каким спешить, с каким тянуть,

А о каком, забыв, уснуть?

Висят мои долги на мне –

Висят на шее, на спине

И на руках, и на ногах –

И весь я, как в шелках, в долгах!

Чтоб по частям полезным стать

Для многих – должен подрастать

Я каждый день хоть на чуть-чуть –

Тогда и будет что вернуть.

А если сразу всё отдать,

Устав в себе прироста ждать, –

У всех останусь я в долгу

И никому не помогу.

Я людям друг, я людям брат –

Вот потому и виноват

Пред ними. Тьмы и тьмы и тьмы

Тех, кто давали мне взаймы.

Осенний дождь

Мне снова стали нравиться дожди.

Наверно дождь – моя привычка к грусти.

Наверно дождь походит на шаги

Всей этой жизни от истока к устью.

И вот она, осенняя пора.

Блестит асфальт, облепленный листвою.

И будет лить до самого утра

В Москве, и под Москвой, и над Москвою.

Осенний дождь – как чистая слеза –

Печали растворяется отрава,

И горечь с солью уж не ест глаза

Огней; и мягок шелест листопада.

Всё вниз и вниз, куда-то в тишину

Старушки-Яузы, в последнюю низину.

И сладко мне, что вот и я мину,

Как этот дождь, – пройду шумя и сгину.

Два слова

В звенящей пустоте, как капли,

Со стуком падают слова.

На озере две белых цапли,

А значит слова – тоже два.

Два странных слова из живого

Материала, из такой

Материи, в которой снова

И снова будет звук пустой

Рождаться. Будет стуком капель

Будить слепую тишину

И видом двух приблудных цапель

Располагать меня ко сну.

Рефлексирующий призыв

Эй, вы, суффиксы! Эй, гибенькие флексии!

Не могёт прожить поэтус без рефлексии –

Он и гнётся, он и мнётся, и ломается –

Над собою же самим же издевается!

Что и как писать – поэта дело личное –

Не страшит его реакция публичная.

Но когда его стихи другим не нравятся,

В нём рождается желание прославиться.

Ведь когда поэт овеян общей славою,

Кормит он легко других своей отравою.

Люди глупые всё схавают – как боровы –

Всё проглотят и ещё похвалят: «Здорово!»

Говорят: «Сейчас поэзия ненужная».

Говорящим это «нет!» мы скажем дружное:

Не какими-то абстрактными предметами, –

Наша Русь родная славится поэтами!

Так давайте же трудится с прилежанием!

Перестанем заниматься мы лежанием

И смотрением ТВ до одурения,

А возьмёмся сочинять стихотворения!

Лесистый путь

Ночной лесистый путь. Куда?

Туда, где есть еда и крыша,

Где сутки можно без труда

Прожить, упрёков не услыша.

«Ты спишь? Проснись. Иди встречай».

«Пришельцев?» – «Нет, и сам не знаю

Кого. Встречай, сажай пить чай.

А я вам ложкой помешаю.

Не пить, а сахар, вам в чаю…»

«Ой, кто это? Какие люди!

И как вы в хижину мою

Додумались? По грязи судя

На вашей обуви, вы шли

Довольно долго.» – «Путь лесистый

Лежал пред нами, и в дали

Синел лишь лес, бескрайний, чистый.»

«Но как вы знали… что за ним

Есть я?» «Мы знали? Мы не знали.

Мы просто шли, и видим – дым.»

«Ах, да. А я тут от печали

Не знал куда деваться. Пить

Мы будем водку или чаем

Мы ограничимся?» – «Как быть

Мы даже, право, и не знаем.»

«Лесистый путь не дал ответ

Вам на загадки злой природы?»

«Ответ? Ах, что вы – вот уж нет.

Скорее от плохой погоды

Промокли мы.» – «Так значит вам

«Поможет водка от простуды.»

«Ну да, пожалуй. Триста грамм –

Не больше.» «Больше я не буду

Вам наливать.» – Вот так идёт

У нас с пришельцами беседа.

А у порога – кто-то ждёт

Ещё. Быть может, Бог соседа

Принёс? Соседей я боюсь,

Не знаю, знать их не желаю…

Но раз пришёл – уж будет пусть.

«Входите!» – я его впускаю.

Он входит, закрывает дверь,

И мы вдвоём. Уже другие

Исчезли. Я – один теперь.

Один. Все помыслы кривые

Исправит ныне пустота.

И мысль, покинув недра мглистой

Материи, – как вниз с моста –

Шагнёт на путь, сырой, лесистый.

Долька

“И должен ни единой долькой …»

Б. Пастернак

Вот-вот узор проступит на виске

Моём. Его почувствовав, срисую.

Так прутиком рисуют на песке,

Так на листочке в линию косую

Выводит круг для рожицы малыш…

Какой он будет нос? Какие уши?..

Быть может мне в висок чужие души

Стучатся, твердокаменную тишь

Живых костей желая превзойти?

Чужие души… О, существованье! –

Тупое повседневное старанье

Жить, да ещё при этом не сойти

С ума! Увы. Из красных кирпичей

Фабричная стена височной кости,

И проломить её не хватит злости

У бьющих кровью внутренних ключей.

И нет снаружи лучшего ключа,