Связано с любовью

– Есть, есть, деточка, сейчас я всю корзину принесу, и ты сама глянь, я-то ведь не грамотная, а ты и книгу с песнопеньями ангельскими читала, и молитвы Единому Богу и его детям.

– Кому песни? – тут мне стало еще страшнее.

– Единому Богу нашему… и его детям.

– Отцу и Сыну, и Святому духу?

– Нет, ты чего это. У нас Единый Бог и его Дети, которых он изгнал из Рая, а потом вернул, и сейчас Он и трое его детей правят миром. Ты ж сама мне все рассказывала, да еще и подробно. Видать, и правда, задело твою голову.

– А что со мной случилось то?

– Епископ приезжал в Лефат, вы с матерью и бросились его встречать, да хотели поближе подойти, да приложиться к руке его, а тут у него лошадь понесла, карету в сторону, вот тебя и пришибло. Думали не выживешь.

– Куда приезжал говоришь Епископ?

– В Лефат. Так город наш зовется.

– А год сейчас какой?

– Сто раз по двести и еще пять.

– А страна какая?

– Сторона?

– Ну, город наш где находится?

– У большого озера за железной горой… – начала было Морти.

– У шкафа, на пороге, где в Нарнию дороги? – начинала закипать я.

– Нет. Это Биртания.

– Ну, отлично. Нарния значит где-то недалеко, думаю, – стараясь не скатиться в истерику, шутила я, чем вгоняла Морти в ужас. – Я шучу, Морти. А сейчас, можешь идти, только будь добра, Морти, покажи мне туалет, и принеси горячего чая.

– Туалет в коридоре. Тут еще матушкина спальня и молельная комната. А внизу кухня и гостиная. Ну, и прихожая небольшая есть. Не заблудишься, только вот, пожалуй, не надо тебе пока спускаться.

– И так, значит, мы купцы. Без рода, без денег, но с Богом, которого купили за сундук серебра. А в нагрузку у меня ударенная пыльным мешком матушка. Это как раньше – к конфетам «Метелица» и тушенке всегда полагался салат из морской капусты. Отличное место и перспективное время, – бурчала я себе под нос, пробираясь к туалету. – Бир… Тания. Да, у Бога плохое воображение, раз он не может придумать мирам разные названия, мог бы хоть как создатель Икея – рандомно выбирать буквы и получать новые слова. Сейчас я точно была уверена, что это не розыгрыш, но надежда оставалась.

Как бы средне я не училась в школе, но уверена на тысячу процентов, что нет такой веры, такой страны и такого города. По географии у меня была тройка, но я точно знала, что Волга впадает в Каспийское море, что Гулаг – это не архипелаг, и что нет в мире города с названием Лефат.

Входная дверь хлопнула. Морти ушла, оставив на моей кровати корзину с документами. Как и обещала. Понимает, что девочка в опасности с этой ехидной. Как дожила до пубертата – тайна, покрытая мраком.

Ну что же, хоть одно осталось неизменным – мы снова купцы, а из хорошего… У меня новое тело. Да, тощее и цвета весеннего неба, но, как говорится, были бы кости, а мясо наро́стим. Самое главное – я, возможно, смогу стать мамой! Хоть бы! Хоть бы не проснуться завтра парализованной в больнице с белыми стенами, и лицом Игоря надо мной…

Глава 4

Я вернулась в постель после ухода Морти, нашла в корзине бумагу, в которой было прописано следующее: «Владелец дома 46 на Мортимер-роу Барнабар Элистер – купец, завещал все свое имущество, кое находится по этому адресу своей супруге Лауре Элистер и дочери Розалин Элистер в равных долях».

Дальше были детали и описание состояния, в котором не был учтен сундук с серебряными монетами. Эх, мамка, мамка, ума у тебя как у канарейки, а все туда же – в первую очередь к сундукам с деньгами, прижала бы свою тощую задницу, и молилась тихонько дома, прямо вот, сидя на сундуке и молилась бы, так нет, обязательно надо людям показать, как Бога любишь. А капеллан шустрый, гляжу. Без лоха и жизнь плоха. Сидит поди сейчас вместо нас на этом сундуке и Бога с его детьми благодарит. Вот с чем еще надо разобраться – что это за вера такая!

Я спрятала корзинку под кровать, а бумагу на дом запрятала в туалете – щель над окном была не видна за шторой, и свернув достаточно свежий документ гармошкой, буквально, отремонтировала дыру. Чистота и тепло мою родительницу вообще не беспокоят. Так что, бумага там в полной безопасности. Быстрее бы на ноги встать, а там хоть осмотреться – что за место, что за люди. Но, видать, и хорошие люди есть, раз эта Морти бесплатно возле меня крутится. Хотя… пока надо быть со всеми как с врагами.

Заснула я моментально – слишком много движений сделала за утро, но обещала себе ежедневно ходить, так как помню что врач говорил Игорю, когда тот руку сломал – ходить, двигаться, выполнять легкую работу – быстрее придешь в норму. Проснулась от запаха свечей в полной темноте. Ну, хоть какая-то стабильность. Надеюсь, она новых мероприятий не задумает, а то не доживу до заживления ребер. Делала вид, что сплю, а как она ушла, снова открыла настежь окно. Есть хотелось страшно.

Морти говорила, что мать приносит мне еду. Это та самая еда, что утром приносила Морти, или есть еще какая-то еда? Организм растущего олененка просил пищи. Но спускаться по лестнице я еще опасалась. Выпила холодный, но сладкий чай, принесенный Морти в прикуску с зачерствевшим хлебом. Урчать в животе перестало. Легла, укуталась и заснула с мыслью «Чем быстрее утро, тем быстрее завтрак».

– Каши сегодня матушка не оставила, пришлось мне вернуться домой, дома взять тебе немного, а то ведь прозрачная почти, – с жалостью говорила Морти. Я проснулась и посмотрела в окно – было пасмурно.

– Отчего же ты тогда из дома носишь. Денег тебе не платит, сама еды не оставляет. Помоги мне спуститься вниз, проверим что есть в кухне. Мне эти твои три ложки – мертвому припарка – до обеда кое-как перебиться, а вечером желудок уже со мной человеческим голосом начинает разговаривать.

– Кто с вами разговаривает?

– Дед Пихто, иди вниз, Морти, и чай завари. Достань все, что есть. Я в туалет, а потом крикну тебя – встретишь на лестнице.

– Хорошо, хозяйка, – спокойно ответила Марти. Не нашла я в ней второго дна, слишком проста она для того, чтобы притворяться. Просто добрая, вон, и еды принесла. Выйдя из туалета, я жадно набросилась на кашу и хлеб, оставленные женщиной на столике. И правда, мало этого.

– Морти, я иду, подстрахуй меня на лестнице, крикнула я вниз.

– Чего сделать? – переспросила появившаяся внизу светлая голова.

– Поднимись, поддержи меня, а то мало-ли, рухну, так еще и головой ударюсь.

– Так может, стукнитесь, да и вспомните все заново?

– Чего-то мне не больно хочется все вспоминать, Морти. Пусть так останется.

– Да, и мне кажется вы на нормальную стали походить, а то свечи да песни, песни да свечи, свечи да…

– Хватит, я поняла, – перебила я Морти. – Не знаешь где у матушки остатки денег хранятся?

– Нет, что ты. У ней документы-то взяла не боясь, потому что ужо не берет их пару месяцев – считай с того времени как получила наследство. Положила туда бумагу и так не вынимала больше корзину. А где хранит деньги я не знаю.

Кухня поражала своей плитой – большой, чугунной, она занимала половину всего помещения. Топилась она по всей видимости, дровами. Никаких труб я не увидела. Газ еще не провели, или вовсе не открыли. Это ж надо! Плита на дровах!

Мы с Морти достали из-за занавески, за которой обнаружились полки, три мешочка. В одном рис, во втором пшено, а в третьем – сухари.

– Отлично. Пару дней я теперь точно не умру, а там придется молитвами, – прошептала я себе под нос, осматривая кухню: стол, стена с полками за шторкой и та самая печка типа очага, с трубой, уходящей в потолок. Внизу печурка под дрова, сверху плита. Круги открываются – можно и на открытом огне, а можно на железных кругах кашеварить, только вот у нас сейчас дилемма – рис или пшено? Больше нам переживать вообще не о чем.

– Разводи костер, Морти, будем варить кашу «Дружба». Других рецептов из этого набора продуктов я не знаю. Молока бы еще, но у нас тяжелая судьба, нищета и малахольная мать. Ладно, надо наварить еды, потом думать.

– Хозяйка, я кашу такую не знаю. Дров принесу, воды. Огонь разожгу. А там вы сами только, боюсь не справлюсь.

– Конечно не справишься, это же надо сколько мозга, чтобы две крупы вместе сварить. Это только специально обученные люди могут, – ответила я ей в след и засмеялась от звука своего голоса. Моя злая ирония никак не вязалась с этим ангельским голоском.

Кое-как расходившись, я сварила кашу, прибрала остатки крупы в пустую миску, накрыла крышкой, чтобы, упаси Бог, не полакомились мыши – мне сейчас каждая крошка дорога.

Матушка явилась как всегда – когда уже стемнело. Если первые дни я не могла дотянуть, и засыпала, то сегодня я решила встретить ее внизу – уж больно хорошо было у разогретой печи, да после большой миски каши.

– Бог наш видит святую душу и пригревает ее своим взором, – с порога завела шарманку Лаура – мать моего нового тела.

– Видит, видит, матушка, только согревает меня каша в желудке, да очаг, что Морти разожгла. А вот те люди, которым ты наследство спровадила, теперь сами согреваются, а мы голодом чаще, – ответила я женщине. Она начала было снимать платок, но, видимо, очумев от моих слов, замерла с открытым ртом.

– Чего встала как вкопанная? Где ужин мой? Ты опекунша моя, судя по всему, так чего же дитя не кормишь, вон, мослы одни – откуда ни посмотри, – оголила я свои колени. Она уставилась на них.

– Святость в лишениях, а ты, коли неблагодарная, и забыла, что наш священник говорит, пора в церковь идти, и слова свои замаливать, – зашипела Лаура.

– Ладно, скажи, ты ела чего сегодня? – я поняла, что перегнула палку, и решила придержать «коней».

– Завтраки и обеды в церкви бесплатны для истово верующих…

– А для их детей как же? Я еще хожу еле, ты думала, что мне силы нужны? Хоть бы кусок хлеба принесла, – пробурчала я себе под нос, и аккуратно встав, направилась к лестнице – то еще испытание, скажу я вам.

– Иди, иди, и думай о словах своих, может Бог и простит тебя! – уже громко кричала она мне в след. Я вошла в комнату и воткнула в дверную ручку, роль которой выполняла штука, похожая на скобу, палку от метлы, что принесла снизу, вернее, я опиралась о нее на лестнице. Нечего тут дымить.

– А сейчас, детка, ложимся и спим – сон наше единственное лекарство, потому что он бесплатный, – сказала я себе, улыбнулась, и залезла под одеяло – каша приятно тяжелела в желудке. Долго думала о том, что не похоже, чтобы здесь было хоть что-то отдаленно похожее на социальную защиту. Быстрее бы встать на ноги, чтобы осмотреться. Еще нужно придумать что здесь делать, да и есть ли у меня вообще, права. С этими мыслями и заснула.

Еще пару дней приходила Морти, и мы вместе варили кашу – она приносила молоко и немного хлеба. Морти рассказывала о городе, чем он живет, кто здесь главный, какие праздники в городе самые важные, с какими соседями лучше и вовсе не вступать в диалог. Вечером перед приходом матери я запиралась и просто засыпала – уставала от самых простых дел страшно.

Через неделю я проснулась, и поняла, что могу дышать полной грудью – боль была тупой, и такой далекой, что походила больше на рассказ о ней, а не саму боль.

– Сегодня на городской площади будет рынок, а еще, говорят, что будут представления и даже силачи, – рассказывала Морти, отваривая мне два принесенных с собою яйца.

– Морти, слушай, а сколько тебе лет?

– Тридцать три, – удивленно ответила она.

– И у тебя двое детей? Муж?

– Да, они с матерью мужа остаются дома, пока я хожу. Никто не знает, что я вам помогаю, иначе не отпустили бы ни за что, а мне тебя жаль – ты на мою старшую дочь очень похожа, да и годами вы почти вровень – ты на год ее постарше.

– Во сколько же ты вышла замуж?

– В пятнадцать, – удивленно ответила Морти.

– Значит, думаешь, и мне пора?

– Пора, только я же говорила – не возьмет тебя никто.

– Твоя правда, набор костей, метр кожи и голубые озорные глаза, – решила я пошутить.

– Не голубые, а зеленые, – серьезно ответила Морти. – Тебе лучше говорить, что тебе тринадцать, а то засмеют.

– Зеленые глаза? Слушай, а почему у нас дома зеркала нет? Ты знаешь, что такое зеркало?

– Конечно, я ж не из провала!

– Из чего?

– Из провала – это место такое у нас на окраине – там шахта была, она осыпалась, а кое-какие деревянные своды остались, там зимой нищие живут. Вот у них только зеркала дома нет.

– А еще у нас… Мда, чот вообще грустно все. А ты мне можешь принести зеркало?

– Твоя мать считает, что зеркала для зла, она на ощупь причесывается.

– Да я уже поняла, что мне сказочно повезло родиться у этой женщины. Так что там с зеркалом?

– Давай тебя помоем – воду я уже грею, аж два ведра, – указала она на очаг. Причешу тебя, и на улицу выйдем. Дочка моя тоже на ярмарку придет, а мы по дороге в витрину посмотрим. Ты себя раньше только в ней и видела.

– Я совсем страшная? – вздохнув, спросила я.

– Не совсем, а если кормить, то красавицей станешь – у тебя и глаза отцовы, и волосы. И мозги, вроде, тоже его теперь.

– Ладно, поправиться – это нам как два пальца…

– С такой матерью, да еще в монастыре… Не советую мечтать, – перебила меня Морти, поняв, что я хотела сказать. Для меня, всю свою жизнь, борющуюся с лишними кило, ощущать себя дистрофиком было ново – я могла сесть на табурет, рядом поставить на него стопу, а колено в этот момент прижималось к груди. Вернее, к месту, где она должна быть. Ощущения новые и от этого просто дикие. А еще, на табурете сидеть было больно – кости упирались в дерево.

– Ладно, Морти, раньше времени не надо меня оговаривать, решила мыть, иди и мой, – прервала я беседу и тихонько, по привычке, начала подниматься наверх.

Небольшая сидячая ванна занимала угол в туалете. Морти принесла туда два ведра воды, что согрелись на очаге, потом разбавила холодной, заставила меня раздеться и залезть в воду. Кожа, сразу, как я разделась, стала похожей на голубую пупырышную курицу, что покупала моя настоящая мать в восьмидесятых. Так вот почему они были такими – их долго не кормили, а потом ощипывали еще до смерти, они моментально замерзали и умирали от своего же вида. Я засмеялась, чем страшно напугала Морти.

– Я подумала, что на курицу похожа, – решила я успокоить ее, показав ей мурашки на бедре.

– Ты видела курицу? – она так удивилась, что даже перестала поливать меня водой. Словно я заявила, что видела динозавра.

– А ты нет?

– Я видела, а вот ты… Священники запрещают ее есть тем, кто в церковь ходит. Даже твой отец никак не мог уговорить мать, и кормить тебя мясом. Сам он ел в харчевне.

– Мне во сне приснилась курица. Может когда-то на рынке видела, вот и запомнила, – ответила я, а в голове пронеслось: «Вот ты ж не мать, а ехидна».

– Может быть, – вроде, успокоилась Морти и начала расплетать мне волосы. К слову, эти две косы средней толщины были хорошего медного оттенка – такой не получишь ни одной краской.

– А тут без кос ходить нельзя? – уточнила я.

– Можно, только твои волосы потом не причешешь, если под дождь попадешь.

– Отчего же?

– Кудрявые очень.

– Еще и кудрявые – вспыхнула я, и чуть не подпрыгнула в ванной. Вечно прямые «три волосинки» на своей голове я не могла нормально уложить ни в прическу, ни в стрижку – смотрелось как будто я пытаюсь растянуть двадцать волосин на всю голову. А тут – медные, кудрявые! И зеленые глаза! Кстати, у меня еще поди и веснушки – у рыжих они всегда.

Волосы оказались прямо до талии. Морти мыла их, не смешивая – левую и правую косу. У меня был прямой пробор. Ну, с этим мы разберемся позже. Она заплела косы обратно влажными. Надо понимать – и так вьются, а мне еще косы на мокрые! А потом еще свернула в две крали, которые пришпилила к голове как два наушника с мехом.

Достала из шкафа чулки с резинками, вставленными в отворот ткани, тапочки на тонкой кожаной подошве, платье с рукавами – фонариками серого цвета и темно-синий передник, что надела мне через голову в прореху, и завязала по бокам.

В результате, я выглядела как кукла из магазина для ценителей редкой и незыблемой красоты, которую понимают единицы, и я в эти единицы никогда не входила. Ладно, что есть, то есть. Делать красоту из того, что досталось я уже умела. Лишь бы здоровой была. Последним штрихом была плотная холщовая сумка, что перекинула через мое плечо Морти. Когда-то эта сумка может и была красивой, но сейчас была настолько вытертой, что вышивка, что украшала ее, была практически не заметна. Ну, ладно хоть чистая, подумала я, и решила не обращать внимания на эти мелочи – нищета не порок, да и не я виновата в этом.

Глава 5

Выйдя на улицу, я чуть не схватилась за руку женщины, что и так не отходила от меня ни на метр, скорее всего, боялась, что сил еще мало, и могу упасть. Вокруг было так красиво, так необыкновенно и непривычно, что дыхание перехватило!

Город был похож на сказочный – именно такие показывают в сказках о феях: двух и трехэтажные дома, кирпичные и облицованные светлым камнем, окна со стеклами, поделенными на четыре части и в белых крашенных рамах только еще больше добавляли уюта улице. Под окнами ящики со цветами, хоть на домах и нет балкончиков, но многие окна открыты и шторы с цветочными узорами мило выглядывалют из-за пышно цветущих гераней.

Бричка, приближаясь, давала знать о себе посвистыванием кучера – на улице с трудом разъезжались две таких, но народ не нервничал – прижимались к стенам домов, а особо пышные барышни вставали в глубокий дверной проем, над которым обязательно имелся козырек.

На каждой входной двери было стекло – как раз, на уровне глаз, еще дома я отметила этот момент. за стеклом со стороны прихожей стекла были занавешены шторкой в «сборочку», а на некоторые эти шторки были с прекрасным строченым рисунком – такие занавески висели у моей бабули на окнах в деревне.

Только в нашем с «ехидной» доме стекло было грязным, и, если в доме горел свет, можно было увидеть все, что творится в прихожей, на лестнице и в кухне. Действительно, а чего нам скрывать? Нищета не порок! Я поняла, что каждая, даже крохотная мысль о моей родительнице заставляет злость закипать, и решила, что сейчас буду наслаждаться прогулкой, о которой так долго мечтала. Я поняла одно – Морти приходит к нам только из-за меня, а убираться у нас – просто нет времени, иначе, она и вовсе ничего не успеет заработать. Вот у нее то не отказала материнская железа – понимает, что подросток в таких условиях просто зачахнет, как цветок без полива.

Дорожка между домами заслуживала отдельного описания, потому что это был идеально ровно обточенный камень, пообтершийся с годами до идеального так, что в местах стыков каждая такая плиточка имела небольшое закругление книзу. Было чисто, и запахи! Боже, если есть на свете лучший аромат, то это запах горячих сдобных булок с ванилью или корицей. В какой-то момент я чуть не потеряла сознание от этого аромата и завертела головой по сторонам:

– Морти, милая, чем это так волшебно пахнет? – видимо, она испугалась за мое состояние и обняла за талию.

– Девочка моя, неужто ты и этого не помнишь? – она прижала меня к себе, словно родную, но я не могла оценить этого момента близости, поскольку запах полностью затмил мой мозг. Я посмотрела на Морти так, словно она спрашивает у слепого о цветах, и она поняла – опустила голову, натянуло улыбнулась и зашептала:

– Улочка эта для жилья только, ну, где ваш дом. Здесь не бедные люди живут, а вот эта, – указала она на улицу, что пересекала наш спальный район, – это уже торговая улица, на ней и магазины, и пекарня самая лучшая в городе.

– Сколько стоят эти булки, Морти? Ну, вот эти, которыми пахнет? – я никогда в своей жизни не чувствовала себя настолько голодной. Видимо, девочка была лишена всего, а после того, как Морти сообщила, что моя припадошная родительница, да и я тоже – вегетарианки, у меня в голове все сложилось. Мой нынешний разум в этом теле просит адекватной еды, да и не только простого насыщения, уверена, что и витаминов нужных в моем теле всего пара остались, да и те, скорее всего, все расходуются на волосы.

– Дорого, Рузи, но коли праздник сегодня, я вам с Молли куплю по булке, – женщине было жаль меня – это читалось в каждом ее взгляде.

– Спасибо тебе, Морти, обещаю, как смогу, за все с тобой рассчитаюсь. Даже не знаю, что бы делала, коли не ты, – я говорила ей прямо в глаза, не стесняясь, потому что искренне понимала, о чем говорю – приятно, когда люди ценят то, что для них делают, а тем более, укорачивая себя, чтобы поделиться с другими. Бог ли наш, привычный мне, или их Бог с его Детьми, но кто-то послал ее мне – Морти.

– Мама, мамочка, я уже заждалась тебя, – от витрины одного из магазинов, которых здесь было так много, что разбегались глаза, к нам бежала девчонка лет шестнадцати.

– Это Молли, Рузи, моя старшая дочь. Вы ровесницы, и я подумала, что вместе вам интереснее будет, – аккуратно, словно стесняясь своего поступка, сказала Морти. Все же, она не переставала чувствовать себя моей служанкой.

Девушка моментально поклонилась мне, от чего у меня начало портиться настроение – ее мать кормит меня, унося еду из дома, а меня кличат хозяйкой!

– Молли, Морти, давайте договоримся – кланяться мне не надо, и хозяйкой называть тоже не нужно. Давайте просто погуляем, и посмотрим этих ваших силачей, – ответила я, и подтолкнула моих новых знакомых вперед – в улицу, по которой в одну сторону шли люди.

Обернувшись на Молли, я хотела как-то прекратить это неудобное молчание, спросить ее о чем-то, но вдруг заметила движение в витрине, и поняла, что это мы. Зеркало! Это было зеркало, в которое я могла увидеть себя во весь рост!

Лавка с посудой смело могла называться салоном хрусталя или бутиком, потому что витрина была похожа на сказку – прямо за стеклом на тонких ножках стояли подносы на разной высоте. На них теснились фужеры, рюмки, бокалы и стаканы, несколько таких подносов были заняты кухонными сервизами, чайными парами. Если бы я увидела это раньше, то принялась бы рассматривать – уж больно хорошо были обработаны грани – света и блеска в витрине было больше, чем в салоне со стразами. Меня интересовало зеркало, что было установлено за посудой – оно расширяло пространство витрины, добавляло света и блеска от солнца, что, попадая на все грани хрусталя, отсвечивало от зеркала и бросалось в глаза всем прохожим.

– Ты это куда? – вдруг начала разговор со мной сама Молли.

– Красиво очень, – пробормотала я, и тут же забылась, потому что приближалась все ближе к встрече с собой нынешней. Уже на расстоянии трех метров я поняла, что рыжина моя – не шутка – густые медные волосы были туго заплетены, но даже так было понятно, что волос очень много. Веснушки, что рассыпаны были довольно аккуратно по носу и верхней части щек, только добавляли миловидности. Когда я почти носом уткнулась в стекло витрины я рассмотрела глаза – они, и правда, были зелеными. Не светло – зелеными, которые можно принять за голубые, а именно тем зеленым цветом, что дарит море в моменты, когда солнце пробивается сквозь тучи. Это цвет мутной зеленой морской воды.

Ростом, может, метр семьдесят, или чуть выше, тощая, длинные руки и ноги, длинные пальцы. Резко глянув на лицо снова, поняла, что пытаюсь увидеть не схождения со своими движениями, но смешная девчонка упрямо повторяла все за мной. Расслабила лицо и губы стали чуть полнее. Улыбнулась своей глупой привычке, от которой совсем недавно отучил хороший стоматолог – сказал, что я на нервах, и поэтому постоянно хожу с крепко сжатой челюстью – от этого зубы портятся, лицо приобретает мужские черты и губы вытягиваются в полосу.

– Рузи, идем, ты здесь, наверно, каждый день гуляешь, а силачи и балерины – редкость большая, – раздалось за моей спиной, и я в отражении увидела Молли. Она и правда, выглядела старше меня, хоть и была младше почти на год, как сказала Морти. Но дело было не только в этом … Что-то в ее лице было новое для меня. Ну да, девчонки они в любом времени и месте девчонки, но что-то, что не давало мне расслабиться все же в ней было.

– Идем, Молли, расскажи, чем ты занимаешься! – я решила подружиться с девушкой, от которой явно проще получить необходимые знания, чем от ее осторожной матери. Морти прошла вперед, оглядываясь на нас, а я специально шла чуть медленнее, чтобы поговорить с Молли.

– Я вышиваю, шью постельное белье – меня научила бабушка, и мы с ней делаем его на заказ. Брат ухаживает за козами, они нас кормят. Пока мама целый день работает обслугой, а отец – мастер в мастерской по дереву.

– У вас есть козы? Значит, вы живете не здесь?

– Нет, что ты! Здесь живут купцы и лорды. Нам не по силам купить здесь дом, да и на что его содержать? А на окраине у нас небольшой дом, огород и козы.

– Ясно. А я… я плохо помню, как жила раньше, Молли. Моя мама не похожа на твою – она очень странная, да еще и оставила нас без денег, – мне было важно, чтобы девушка доверилась мне, а не считала зажравшейся богачкой. Я не знала – рассказывала ли Морти обо мне, но важно было это понять.