Опасная леди

– Боль – вещь ужасная, не так ли? Джэки Траверне тоже было больно, Денни, очень больно! – Голос Моры стал жестким. – Теперь – твоя очередь. – И она кивнула Лесли. Тот вытащил из кармана куртки нож "Стенли" со сверкающим лезвием и повертел им перед физиономией Рубенса.

– Ну так что, мальчик Денни: щечки или петушок? Тебе решать. Только шевели быстрее мозгами, а то я порежу и то, и другое.

Денни посмотрел на Лесли и понял, что тот не шутит. Страх и слезы не помешали ему осознать, что Райаны гораздо сильнее его.

– Не надо, парень! Ну пожалуйста! – Он перешел на хриплый шепот.

– Ладно, значит, рожа! – Ухмыльнулся Лесли и, всадив нож в щеку Денни, у самого глаза, повел его ко рту. Резал он глубоко и со знанием дела. Кровь выступила неспешно, будто не зная, как быть, но, когда Лесли полоснул ножом вторую щеку, уже хлестала вовсю.

Мора и братья встали, все одновременно, будто сговорившись. Денни развязали руки, и когда он поднес их к лицу, а потом отнял, то вскрикнул, громко и жалобно, как заяц, попавший в капкан, – руки были в крови.

– Никогда больше, Денни, не посягай на то, что принадлежит мне. И считай, что тебе повезло. В следующий раз ты так легко не отделаешься.

– О Боже! Я истекаю кровью! Помогите же мне кто-нибудь! – Простыни на постели постепенно окрашивались в красный цвет.

– Пошли, ребята! У нас еще много работы.

Едва они вышли из комнаты, как вбежала Эстелла. Выходя из дома, они слышали ее крики. Она вопила громче, чем Денни.

* * *

Приехав к себе домой, Джоффри сел на диванчик, налил себе изрядную порцию шотландского виски, залпом выпил и стал вспоминать свою прежнюю жизнь с Майклом, каждую подробность. Одно воспоминание, почти сорокалетней давности, было особенно ярким, как свет маяка.

Ему тогда было чуть больше восьми лет, а Майклу уже почти десять. Случилось это во время войны: отец втолкнул их через дыру в подвал разбомбленного дома. Не знавший страха, Мики зажег свой карманный фонарик и принялся осматривать заваленный мусором подвал. Вокруг валялись, похожие на куски мяса, окровавленные тела жителей дома. Вонь стояла невыносимая. Джоффри до сих пор не забыл ужаса, буквально пригвоздившего его к месту. Отец оставался наверху, торопил их: мародерство в разбомбленных домах считалось тяжким преступлением.

Майкл стащил тело маленькой девочки с небольшой металлической шкатулки для денег. Во время взрыва тело отшвырнуло прямо на шкатулку. Передав шкатулку наверх отцу, он принялся быстро собирать все, что там было полезного, съедобного или годного на продажу, не произнося при этом ни слова. Справившись с этой работой, Майкл попросил Джоффри помочь ему стащить тело мужчины на пол. Что это мужчина, Майкл распознал по одежде, так как головы у трупа не было.

Джоффри не мог шевельнуться от страха. Майкл гкнул его кулаком в живот и выругался. Вдвоем они наконец сдвинули с места тяжелое тело. Джоффри все время плакал. Майкл вытащил у мертвеца бумажник, снял с него часы, после чего подошел к женщине, лежавшей на полу в какой-то немыслимой позе, с широко раскинутыми ногами и неестественно вывернутыми руками и шеей. Майкл снял с нее брошь и обручальное кольцо, сломав ей при этом палец, иначе снять кольцо было невозможно. Джоффри слышал, как хрустнула кость. Потом, уже дома, отец выпорол его за то, что он "вел себя как младенец". Джоффри до сих пор не забыл, как больно жалил кожу ремень.

С того самого дня Джоффри старался везде быть рядом с Майклом, шла ли речь о том, чтобы избить кого-нибудь или ограбить разбомбленный дом. Но, говоря по правде, Джоффри ненавидел подобного рода занятия. И сейчас его угнетала мысль о том, что Майкл это знал, знал давно и поэтому презирал его. В Море Майкл нашел родственную душу. Она тоже одинока. И тоже уродливая копия их папаши. Джоффри допил свое виски и откинулся в кресле.

Ясно, что теперь им с Мики не по пути, как ясно и то, что Джоффри готов избить братца. И эту суку, Мору, тоже! У него в руках великолепная информация, в один прекрасный день он пустит ее в ход. Надо только дождаться удобного момента. Он вспомнил, как переглядывались в тот злополучный день уборщики в ресторане, и ощутил страстное желание прикончить эту пару. Но не надо психовать, частенько говорил его папаша, когда они были еще детьми. Пожалуй, это верно. Джоффри постарается сохранять спокойствие.

* * *

Поздним вечером Майкл и Мора ужинали в ресторане «Революция в Греции» на Бошамп-Плейс и обсуждали события минувшего дня. Они привлекали к себе внимание. В свои тридцать пять Мора выглядела такой же молодой, как и прежде. Одевалась она хорошо, но не слишком модно, носила дорогие строгие платья, которые могут позволить себе только очень богатые женщины. Стрижка у нее была теперь подлиннее, и светлые волосы обрамляли ее красивое лицо. В общем, они великолепно дополняли друг друга – светловолосая Мора и темноволосый, приятной наружности Майкл.

Майклу уже исполнилось пятьдесят, но он еще не потерял своей привлекательности. Одевался он несколько старомодно, но элегантно, по-прежнему сохраняя пристрастие к серым и черным цветам. И лишь изредка надевал что-нибудь броское, как он говорил: "на публику".

– Думаю, приступ раздражения у Джоффри уже прошел, – не без тревоги сказала Мора.

– Знаешь, Мо, если откровенно, – я не дал бы за это и куска дерьма: он действует мне на нервы.

Какое-то время Мора сидела молча. Она уже давно чувствовала, как растет напряжение между нею и Джоффри, и удивлялась, что Майкл, восприимчивый ко всему на свете, не замечает, что творится у него под носом. Джоффри к ней ревновал, а теперь стал ревновать и к Майклу. В общем, он становился опасным.

Майкл подобрал с тарелки кусочком хлеба остатки соуса цацики и отправил его в рот.

– Ладно, а теперь скажи, что ты собираешься сделать для Джэки Траверны?

– Сама не знаю, Майкл. Она в таком ужасном состоянии. Наверное, дам ей немного денег.

Майкл засмеялся:

– Ох уж эти мне паршивые "общественники"! С тебя, девушка, глаз нельзя спускать, а то раздашь всю нашу наличность голодающим миллионам!

Мора улыбнулась, понимая, что Майкл умышленно переменил тему: ему не хотелось говорить о Джоффри.

– Да, пока не забыл, Мо. Уилли Темплтон хочет участвовать в этом деле с золотом. Я согласился. Не возражаешь?

– С какой стати? – Она пожала плечами. – Похоже, он потихоньку влезает во все.

Она наколола на вилку креветку и отрезала ей головку.

– Но я не возражаю. Тем более, что ты согласился.

– Он проворачивает сейчас солидное дело на набережной Святого Мартина. Забавная вещь, Мо, но, когда на твоей стороне лорд, это здорово помогает. Ты так не думаешь?

– Разумеется, помогает, – холодно ответила Мора. – Это все равно что ездить на вечеринки со всякими знаменитостями. Каждый там чувствует себя почти героем-любовником. Все, даже сами знаменитости. Мы все равно что необработанные алмазы. Нас любят. Что до меня, то я и "мартышки" не дала бы Уилли. Впрочем, он мне нравится.

Да, он ей нравился. Он ей очень нравился, и это казалось странным, потому что он был повинен в смерти Бенни. Но даже зная это, она не могла не любить его, не обожать. Он был из тех, кого она называла "образованными мерзавцами". Он познакомил ее с такими же, как он, богатыми и образованными мужчинами, за которыми тянулся шлейф афер с бриллиантами. Но об этих аферах никогда не писали в газетах, ими не занимались суды. В противном случае, причастные к этому фирмы могли потерять свою кредитоспособность на фондовой бирже, что привело бы к катастрофическим последствиям и в экономике, и в политике. Поэтому с этими творцами зла обменивались золотыми рукопожатиями, устраивали для них шикарные вечеринки – словом, ублажали как могли. Их фотографии появлялись в газетах, с соответствующими надписями, например такими: "Резкое ухудшение здоровья положило конец деловой карьере такого-то и такого-то". Или еще: "Хочу проводить больше времени с семьей". И во все это вовлекались не только крупные бизнесмены, но и политики, и судьи... в общем, любая профессия была представлена изрядным количеством подобных авантюристов. Постепенно, с помощью Уильяма Темплтона, Мора и Майкл выяснили, что это за люди, и разучивали правила совершенно новой игры.

Официант принес "клефтико" – главное из заказанных ими блюд – и вновь наполнил бокалы вином. Когда он ушел, Мора сказала:

– Завтра собираюсь приступить к делу. За последние несколько недель я окончательно доработала план, связанный с золотом. Теперь там все о'кей. Если и ты так считаешь, можно начать его осуществлять.

– Я пью за это, Мо. – И Майкл поднял свой бокал с "шабли".

– За твое здоровье!

Они чокнулись. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что они планируют вечеринку, а не самое крупное в истории Англии похищение золота.

* * *

В то время как они сидели в ресторане, Денни Рубенс лежал в больнице. Погруженный в глубокий сон после таблеток, он, тем не менее, крепко сжимал собственный член, чем явно заинтриговал одну из сестер.

Глава 23

14 февраля 1985 года

Мора постучала в дверь квартиры Джоффри. Он жил неподалеку от Майкла, в районе Найтсбридж. Она была у него всего два раза. Джоффри не любил Мору, и, по молчаливому соглашению, они держались друг от друга подальше. До сегодняшнего дня Мора не нарушала этого соглашения.

Джоффри открыл дверь и, увидев Мору, удивился. Выглядел он ужасно: небритый, весь заросший черной щетиной, в которой проглядывала седина. Это последнее поразило Мору.

Майкл и Мора были очень похожи, а Джоффри, большой и красивый, казался отраженной в воде копией брата. Но когда их видели рядом, внимание почему-то всегда привлекал к себе Майкл. Сегодня Джоффри выглядел старым и больным, и Мора испытывала к нему жалость. Морщинки вокруг глаз, придававшие мужское обаяние Майклу, делали лицо Джоффри изможденным и унылым. Темные волосы, обычно вымытые и блестящие, свисали жирными прядями.

Он смерил ее взглядом с явным отвращением, словно она была вся в грязи.

– Зачем пришла? – В голосе звучала враждебность.

Мора сразу почувствовала, что от Джоффри несет винным перегаром: после стычки с Майклом он не переставал пить.

– Можно войти? – спокойно спросила она.

Он придержал дверь и смотрел, как она идет. Впервые в жизни Мора почувствовала страх перед ним. Джоффри захлопнул дверь и направился в гостиную. Мора последовала за ним, не зная, правильно ли поступает. В гостиной царил хаос. Шторы все еще были задернуты, хотя время близилось ко второму завтраку. Подойдя к книжному шкафу, Мора принялась рассматривать книги, чтобы выиграть время и придумать, как разрядить обстановку.

Джоффри отодвинул шторы, и слабое февральское солнце осветило комнату. Она продолжала рассматривать книги, надеясь, что он заговорит и даст ей хоть какую-то возможность успокоить его после случившегося.

– Собираешься взять что-нибудь почитать? Как насчет "Преступления и наказания"? Можешь взять, если хочешь! – Голос его был полон сарказма.

Она посмотрела ему в глаза.

– А почему, собственно, ты не появился вчера на работе? – спросила она, сделав вид, будто понятия не имеет о ссоре между братьями, и тут же поняла, что совершила ошибку.

Джоффри рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, что Большой Брат ничего не сообщил тебе о нашей стычке? Но ведь Мики рассказывает тебе даже о том, сколько раз трахает своего дружка. Тем более он не мог умолчать о таком грандиозном скандале с родным братом.

Несколько секунд Мора пристально смотрела на Джоффри. Она решила играть с ним в открытую. Легкого разговора все равно не получится.

– Послушай, Джоффри, он действительно говорил мне об этом. Он очень расстроен. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

Джоффри сел в кресло и расхохотался.

– Кончай, Мора, морочить мне голову. Расстроен, говоришь? Да он был бы больше расстроен, если бы сдох старый пес Бенни. Он гроша ломаного не даст за меня, а я – за него. Мне плевать.

– Где же ты будешь работать? Что станешь делать? – Она подошла к нему и опустилась на колени.

– Не волнуйся: буду работать на всех вас, как и до сих пор. – Он сделал особое ударение на слове "вас". – Но передай Мики, что я больше не намерен бегать двадцать четыре часа в сутки по первому его свисту. Я буду выполнять только свою работу, никакой "трудной". И если вы пожелаете кого-нибудь хорошенько отделать или кому-нибудь пригрозить, обращайтесь к другим братьям.

– С этим Джофф, все ясно. А как насчет земель в районе доков? Не хочешь ли заняться ими? Ты и Уилли могли бы хорошо сработаться, а я и Мики... осталось еще немало каштанов в огне.

Джоффри ухмыльнулся, и ухмылка его была ужасной, она вызвала у Моры приступ дурноты.

– Значит, младшая сестренка явилась вылить масло на взбаламученные воды? Ты предлагаешь мне доки, чтобы я стал в общую шеренгу? Был пай-мальчиком?

– Да нет, Джоффри. Ты мог бы получить их и прежде.

Он возразил тихо и серьезно:

– Ты отдаешь себе отчет в том, что мне уже перевалило за пятьдесят? Я никогда не был женат, никогда не жил ни с одной женщиной. Я просто работал в бизнесе вместе с Майклом. А затем явилась ты и все отняла у меня. Ты проложила себе дорожку в его карман и поселилась там. – Он оглядел ее с ненавистью, казавшейся осязаемой. Мора отпрянула назад и уставилась в его лицо, покрытое морщинами и дышавшее злобой. Но он причинил ей боль, и это вызвало ее раздражение.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Джоффри? Ты не умеешь жить. Пользуешься чужой славой, высасывая ее, как пиявка. Ты всегда был тенью Мики. Никто тебя не заставлял, это был твой собственный выбор. Да, ты не женился. Но не из-за Майкла, а потому что ни с кем не мог бы ужиться, и подсознательно понимал это. Несколько лет назад мать назвала меня и Майкла стерильными, возможно, она была права, вот и ты, я полагаю, из той же породы.

– Ну ты, сука! Да как ты посмела прийти сюда и обливать меня дерьмом?

Мора встала, расправила складки на юбке и нарочно медленно наклонилась к нему:

– Нечего изображать из себя что-то вроде Магнуса, мать его, Магнуссона, потому только, что ты прочел пару книг! В тебе, парень, полно застарелого дерьма. Ты охотно отложил бы в сторону Германа Гессе и Толстого и пошел бы искать себе птичку. Настоящую птичку, а не "телефонную девицу" на высоких каблуках, с которыми ты обычно имеешь дело, женщину с головой на плечах. Меня, Джоффри, тошнит от тебя. Ты вечно стонешь по поводу и без повода. Все анализируешь, во всем копаешься, пока не обнаружишь неуважения к себе. Будь то какое-нибудь случайное замечание или то, что ты называешь "заговором", как, например, папка, попавшая тогда тебе в руки. Ты – параноик, и в этом твоя беда. Так вот, если не желаешь завтра являться на работу, приходи в офис на набережной Святого Мартина. А не хочешь – дело твое.

Она пошла было к двери, но Джоффри остановил ее:

– Я ненавижу тебя, Мора. Ненавижу так сильно, что даже чувствую вкус этой ненависти – она, как желчь. Как-то мать мне сказала, что ты не похожа на нормальную женщину, что тебе не присущи нормальные для любой женщины чувства. Теперь я знаю, что это правда. Ведь ты убила собственного младенца!

Она обернулась к нему разъяренная, будто тигрица, и ответила с горечью:

– Так тебе мамаша сказала, да? Ладно, так вот в следующий раз, когда вздумаете поболтать обо мне, спроси у нее, как все было. Пусть расскажет, как она придерживала меня на столе, когда грязный старикашка выскребал из моего чрева ребенка. И еще спроси, почему она еженедельно берет деньги от Майкла, если не желает знать его. Пусть объяснит, зачем побудила несчастную Карлу выйти замуж за этого проклятого Мальколма. Зачем держала ее при себе, не сделав ни единой попытки помирить ее с матерью. Я знаю, что говорят о Джэнайн, но знаю и то, что, если мамаше удалось заполучить Карлу, маленькую девочку, которую нужно одевать и водить на мессу, она ни за что не позволит ей вернуться домой. Вы с матерью словно две горошины из одного стручка. Вертите людьми, как хотите, но со мной и Майклом у вас ничего не получилось, вот вы и возненавидели нас!

Не дожидаясь, пока Джоффри снова заговорит, Мора ушла хлопнув дверью.

Джоффри некоторое время сидел в кресле, обдумывая случившееся. Он чувствовал, что самое лучшее – забыть о Море и Майкле. Но тогда он не сможет работать на них и собирать информацию. И коварство взяло верх. Он будет собирать информацию и пустит ее в ход. Он проглотит собственную гордость и утром пойдет на работу. Он дождется своего часа.

Когда Мора подъехала к дому Джэки Траверны, у нее все кипело внутри. Джоффри прямо как чирей на шее. Он всегда был таким, таким и останется. Она давно это знала.

Мора поставила свой спортивный "мерседес" рядом с домом, где жила Джэки. Заперев машину, она поднялась по небольшой лестнице и пошла к квартире Джэки, привлекая к себе, как обычно, внимание. Здесь каждая квартира имела свой вход. Между входами стояли и болтали женщины, играли дети всех цветов кожи и разнообразных конфессий. Облупившаяся на стенах краска и раскрашенные кирпичи свидетельствовали о глубокой нищете жителей этого дома. Женщины сразу заметили, что платье на Море, цвета бургундского вина, от Дженнера Комрана, а шубка – из натурального меха, и притихли, с неприязнью осматривая ее.

В измятых спортивных костюмах и бесформенных платьях, все эти женщины, выглядели просто старухами, но, судя по еще упругой коже на лицах, были моложе Моры. Сложись ее жизнь по-другому, она была бы такой же или просто одной из них. Все существо Моры восстало против этой мысли.

Ну нет. Она никогда не позволила бы себе выглядеть как эти женщины. Почти все они еще в юности потеряли всякую надежду на сколько-нибудь пристойную жизнь. Она же ни при каких обстоятельствах не пала бы так низко.

Дверь в комнату Джэки была открыта, и, чуть помедлив, Мора вошла. Знай эти женщины, смотревшие на нее с нескрываемым чувством зависти, что в сумочке у нее пистолет, они, вероятно, испытали бы совсем иные чувства.

– Джэки? Джэки, дорогая! – В голосе Моры звучала нежность. Она прошла в спальню и увидела на постели Джэки. Опухоль на ее лице опала, и выглядела она немного лучше, чем в прошлый приход Моры.

– О, Мора... – Джэки говорила все еще с трудом.

Мора присела на постель:

– Я заскочила на минутку, чтобы повидаться с тобой, Джэки. Может, приготовить тебе чай?

Карие глаза Джэки раскрылись от удивления. Мора Райан будет готовить для нее чай? Да это все равно что английская королева стала бы мыть пол у кого-нибудь на кухне.

Словно угадав ее мысли. Мора улыбнулась. Она нашла кухню и приготовила чай. Комнатка была маленькой, но довольно чистой. Мора заметила, что шкаф для продуктов пуст. Она поставила чай, чтобы настоялся, и вышла на площадку перед домом. Женщины все еще стояли там. Мора поняла, что они говорят о ней, и решительно направилась прямо к ним.

– Кто-нибудь из вас дружит с Джэки Траверной?

– Ну, я дружу, а что? – резко ответила толстая шатенка с длинными растрепанными волосами.

– Надеюсь, вы знаете, что с ней случилось?

Толстуха шумно вздохнула:

– Да, я теперь вожу ее Деби в школу вместо нее. А в чем дело?

– Я дам вам денег, купите что-нибудь для нее.

Женщины переглянулись.

– За труды я вам, разумеется, заплачу.

Толстуха пожала плечами:

– Ладно.

Она последовала за Морой в квартиру и как-то очень по-дружески вошла в спальню к Джэки, за что Мора испытала к ней благодарность.

Мора вынула из сумки пять двадцатифунтовых купюр и обратилась к Джэки:

– У тебя есть холодильник?

Джэки кивнула.

– Прекрасно. – Мора повернулась к толстухе. – Вот сотня фунтов, набейте продуктами холодильник и кухонный шкаф до самого верха. За труды получите двадцатку, идет?

Пораженная, толстуха взяла деньги. Она догадалась, что Мора не из Социальной службы и не из церкви. Те разговаривают совсем иначе. И решила, как только Мора уйдет, разузнать у Джэки, что за особа к ней приходила.

После ухода соседки Мора налила Джэки и себе чая. Джэки, взяв чашку у Моры, как-то умудрилась сесть на постели, и тут Мора увидела багровые шрамы на ее руках и плечах. Проклятый Денни Рубенс!

Раскурив две сигареты, Мора одну дала Джэки. Не только руки и плечи, все лицо Джэки было изуродовано шрамами, на каждой щеке не меньше тридцати, и Мора подумала, что они останутся на всю жизнь. Она вынула книгу жилищно-строительной кооперации и сказала:

– Там внутри – пять тысяч фунтов, Джэки. Истрать их на отдых или еще на что-нибудь. А когда выздоровеешь, я возьму тебя на работу в наш новый клуб в Крекерджеке, в качестве "старшей".

Мора не сразу поняла, что Джэки плачет. А когда поняла, взяла у нее из рук чашку, поставила на пол и обняла девушку.

– Ладно... ладно, Джэки, успокойся.

– Вы так добры. А я уже думала, что закончу дни свои в больнице Кингс-Кросса, вместе со всякими извращенками. Мора заглянула ей в глаза:

– Не расстраивайся, Джэки. Ты – славная девушка. "Старшие" очень неплохо зарабатывают. Так что все у тебя будет в порядке. В полном порядке.

Она подняла с пола чашку с чаем и передала Джэки.

– Допей-ка свой чай, а я пока поищу пепельницу.

Вернувшись с покупками, соседка глазам своим не поверила: "богатая птичка", как она мысленно окрестила Мору, мыла дверь в кухне.

Уже позднее, покидая квартиру Джэки, Мора была уверена, что теперь доверие к ней соседок Джэки возросло по крайней мере в сотню раз. Жаль только, что для этого Джэки пришлось так страдать.

Вернувшись домой, Мора увидела у входа букет белых роз. Заинтригованная, она развернула приложенную к букету карточку и прочла: "С праздником Дня Святого Валентина. Мики".

Она улыбнулась про себя, но тут же услышала, как внутренний голос спросил, почему ей не шлют цветов "настоящие" мужчины, то есть чужие, не родственники. В квартире, у дверей, лежала целая куча писем. Она подобрала их и пошла на кухню. Поставив розы на сушилку, Мора принялась просматривать письма. В основном это были счета и извещения. Вдруг в глаза бросился толстый конверт кремового цвета. Она вскрыла его и обнаружила очень красивую визитку с цветочками из настоящего бархата и вышитой золотой нитью корзинкой. Ясно, что это не спецтовар от "Вулворта". Она улыбнулась. Наверняка снова Майкл. Но когда раскрыла визитку, едва не лишилась чувств от шока: "Не станете ли вы моей Валентиной? Прошу вас пообедать со мною сегодня вечером. В 7.30 в "Савое". Уилли".

Сладкая истома и возбуждение охватили Мору, как это обычно бывает, когда приходит новое любовное увлечение. Она глянула на часы: начало шестого!

Мора помчалась наверх, чтобы приготовиться к ужину. Она должна выглядеть так, чтобы у него глаза полезли на лоб.

* * *

Уильям Темплтон сидел за столиком и то и дело поглядывал на часы. Было без двадцати восемь. Она, видимо, не придет. Сердце его упало. Лучше бы он позвонил ей. Но она могла отбрить его по телефону, и это был бы конец. Увидев красивую визитную карточку у «Хэрродса», он испытал глупейшее желание немедленно купить ее для Моры. Это было просто смешно в его годы: лорд уже приближался к шестидесяти...

Он чувствовал себя пристыженным, и, как всегда в таких случаях, ему казалось, что все знают, что с ним случилось, и смеются над ним.

Он уже в сотый раз просматривал меню, когда к нему кто-то подошел. Не поднимая головы, Темплтон подумал, что это снова официант, и с важным видом махнул рукой:

– Благодарю вас, но я сделаю заказ немного позднее.

– Конечно позднее. Я знала, что вы дождетесь меня.

Брови его удивленно взлетели вверх: рядом стояла Мора, обворожительная, как никогда. Платье из серого шелка, плотно облегающее фигуру, было, как и все остальные ее туалеты, строгим и элегантным. Вычурность была бы излишня при ее полной груди и тонкой талии. Необыкновенной красоты жемчужные серьги и нитка жемчуга того же размера на шее – вот и все украшения, которые красиво оттеняла ее белая кожа, придавая им живой блеск. Шелковистые светлые волосы были, как всегда, безукоризненно уложены. К немалому удовольствию Темплтона окружающие бросали на них восхищенные взгляды.

Уильям неловко поднялся:

– Я уж подумал, вы не придете.

Мора села и улыбнулась официанту, придерживавшему для нее стул.

– Дело в том, что вашу карточку я получила только после пяти, и, как ни торопилась, все равно опоздала.

– Вы, дорогая, великолепно выглядите, прямо как на картине. Ну, а сейчас давайте выпьем немного шампанского. – Он улыбнулся. – Шампанское не то, что в ваших клубах, которое скорее напоминает воду из-под вымытой посуды.

Мора рассмеялась. Рассмеялась от всей души. Впервые за многие годы. Было приятно, что за ней ухаживают. Что ее хотят. А этот мужчина, несомненно, хотел ее... Она откинулась на стуле, и вся отдалась нахлынувшим на нее приятным ощущениям.