Особняком

В темноте зала Лёнька, словно нечаянно, положил свою огромную ручищу на маленькую руку девушки. Неля чуть вздрогнула, но руку не убрала. И парень, осмелев, заграбастал в свою крепкую мужскую ладонь маленькую и мягкую ладошку девушки. Нелька улыбнулась, ей было очень хорошо и приятно ощущать тепло его кожи. Но вскоре от переживаний ладонь парня вспотела, и он, чувствуя неловкость, заёрзал на кресле, так и не решаясь отпустить руку Нели. Тогда она высвободила её сама, приобняла Леонида и положила ему на плечо свою голову. Теперь Лёнька был счастлив, он улыбался, и ему было очень хорошо рядом с Нелей.

– Нель, я хочу… – начал было парень, когда они вышли из кинотеатра, а неоновый свет афиш скользнул по его взволнованному лицу.

«Он хочет поцеловать меня», – словно молния, промелькнула мысль в голове девушки.

– Я хочу сказать…

«Он хочет сказать, что я ему нравлюсь», – не унималось воображение Нельки.

– Я хочу сказать, что поддерживаю твою идею – покрасить Беляночку в пятна! Так мог поступить только человек с большим сердцем, который без капли сомнения любит животных.

Нелька застыла в замешательстве: чего-чего, но такого продолжения фразы она не ожидала.

– Ты хороший человек, Неля, ты живая, весёлая и очень мне нравишься. Ну очень-очень.

Парень притянул девушку к себе и поцеловал в губы. Нелька после фразы про Беляночку, опустившей её на землю, тут же взлетела в небеса. «Вот она какая, любовь, значит – тоже с крыльями и тоже из души». Нелька закрыла глаза от удовольствия.

С самого раннего утра между молодыми людьми велась телефонная переписка. Нелька не пошла во двор шпионить, она стояла у зеркала и рассматривала свою фигуру, которую вскоре увидит самый лучший парень на Земле.

– Три недели спорта, минимум сладкого и белок на ночь сделали меня красоткой! – пританцовывая, напевала девушка. – Ещё неделька – и я моделька! – кружась у зеркала, пела она.

– Ба, как тебе Эмма Львовна?! – крикнула девушка из своей комнаты, натягивая домашние штаны. Она вернулась поздно, и они не успели обсудить вчерашний обед.

– Она замечательная и такая умная. А ты видела, какая она стройная? Прямо ни жиринки. Даже не верится, что такое возможно. Знаешь, что я решила? – уже заглядывая в дверь, сказала Людмила Ивановна. – Буду с тобой спортом заниматься и балетом, ну… как смогу. И есть стану мало, а на ночь – одно яйцо.

Нелька улыбнулась.

– Значит, вечером со мной идёшь? – спросила она.

– Не торопи меня. Я с ней на обеде об этом поговорю, а то вдруг она не согласится.

– Согласится, без сомнения согласится, ты ей тоже понравилась.

– Вечером вместе с тобой отправлю ей капустные пирожки, капуста же – овощ, а значит, лёгкая еда.

Нелька расхохоталась:

– Скорее ты раскормишь Эмму Львовну, чем она поставит тебя во вторую позицию!

– А вторая – это как? – с любопытством спросила бабушка.

– Как первая, только пятки на небольшом расстоянии друг от друга.

Бабушка вывернула носки и, отставив одну пятку в сторону, застыла в позиции номер два.

– Ба, да у тебя данные! Чувствую, ты обскачешь меня в танце.

7. Новые обстоятельства

Лето Вениамин любил с детства. Целых три месяца каникул – и целых три месяца можно было не натыкаться на одноклассников. Сегодня он первый раз после четырёхмесячного заключения вышел на улицу один. Он шёл и улыбался. Улыбался голубому небу, зелёным деревьям, яркому жёлтому солнцу – в простых, обыкновенных вещах он видел истинную форму и подлинное содержание. Человеку, который провёл четыре месяца взаперти, глядя только на белый потолок и кусок голубого неба – иногда космато-серого, иногда тёмно-синего, а в большинстве случаев затянутого облаками, но всегда в крупную серую клетку, сейчас было трудно охватить эту великую безмерность. В больнице их водили на прогулку каждый день, но всегда во двор, окружённый четырьмя стенами, в сопровождении санитара, поэтому все восприятия и ощущения мира сжались в сознании Вениамина до небольшого пятачка десять на двенадцать метров.

Сегодня же, шагая по тротуару, Вениамин полной грудью вдыхал окружающие его запахи: свежей листвы, ранних цветов; его не раздражали даже выхлопные газы от проезжающих мимо машин. Все они казались живыми и разными, в отличие от однообразного запаха медикаментов. Когда ты занят делом, то четыре месяца пролетают незаметно, но если ты бездействуешь, а ещё того тошнее – пребываешь в прострации после приёма таблеток, то день тянется как вечность, а месяц – как вечность, помноженная на тридцать. Отбывать наказание, запертым в четырёх стенах, – занятие не из приятных, и пусть ты не в тюрьме и тебя никто физически и морально не угнетает, но ты всё равно ощущаешь жалость к себе и клянёшься никогда больше не совершать подобного, чтобы снова не оказаться здесь, даже некоторое время действительно в это веришь. Ещё вчера в это верил и Вениамин, но сегодня, выйдя на улицу и вдохнув запахи жизни, он вновь обрёл и человеческие чувства. Все чувства: радость, счастье, а также обиду и злость на Кирилова, который не только засадил его в психушку, но и лишил счастливого и беззаботного детства. И, возможно, он испортил жизнь не ему одному. Но теперь Кирилов – успешный врач, у него клиника, любовь и почёт. А ещё новенький автомобиль, купленный на деньги Венькиной матери. А что есть у него, Вениамина Иванова? Да ничего. Как ничего не было, так и нет.

Венька шёл и думал, что при следующем поджоге он не будет действовать на эмоциях: он станет детально просчитывать каждый шаг планируемой операции. Если, конечно, придётся опять прибегнуть к этому методу. А пока он шёл и улыбался жизни, а жизнь улыбалась ему. «А может, всё забыть и начать с начала, сдать осенью ЕГЭ, поступить в институт и стать как все – законопослушным гражданином, теряя эту маниакальную связь с огнём? Я здоровый, неглупый, вполне симпатичный парень и смогу устроиться в жизни. Я в полном порядке и не отличаюсь от других людей. Теперь я не Веня-заяц». Парень посмотрел по сторонам, никто из прохожих не обращал на него никакого внимания, все были заняты своими делами. Вениамин радостно выдохнул и зашагал по тротуару дальше, жмурясь от яркого летнего солнца.

Подходя к дому Эммы Львовны, Нелька едва отскочила от несущейся на неё серой «девятки». Она обернулась, чтобы выругаться на водителя, но машина, резко свернув, выскочила на центральную улицу. На мгновение девушке показалось, что она увидела знакомый номер. Но лишь на мгновение и краем глаза. «А может, всё-таки не показалось? – Нелька секунд двадцать смотрела на пустую дорогу, пытаясь восстановить в памяти вскользь увиденный номер. – Нет, мозг часто выдаёт желаемое за действительное. Я долго ищу эту машину, вот воображение и шутит со мной. Скорее всего, мне показалось», – убеждала себя девушка, шагая к знакомому подъезду.

Серая «девятка», попав в зелёную полосу, проскочила три светофора, резко повернула налево и, не успевая притормозить на пешеходном переходе, вильнула в сторону, уворачиваясь от прямого столкновения с идущим через дорогу человеком, по касательной зацепив его передним крылом. Парень отлетел в сторону, упав лицом вниз. На мгновение машина остановилась, но как только Венька поднял голову, автомобиль рванул с места. Номер Вениамин запомнил сразу – первая буква и три цифры за ней полностью совпадали с номером доктора Кирилова, а две последние буквы, КК, легко врезались в память. Парень поднялся, его содранная щека кровоточила. Ещё секунду назад он радовался жизни, а теперь на его лице зияла кровавая ссадина, которая не только разорвала кожу, но и выдрала мышечные волокна. После такого, как правило, остаётся шрам.

– Господи, ты свидетель, я сам хотел измениться, – процедил сквозь зубы парень. Он отряхнул брюки, развернулся и зашагал домой. Больше он не чувствовал окружающие его запахи, он ощущал в раздутых гневом ноздрях будоражащий запах дыма. Веньке оставалось вычислить адрес обидчика по номеру машины и передать ему «пламенный привет».

– Неля, вы сегодня рано, я ещё не переоделась, – Эмма Львовна стояла в дверном проёме, одетая в домашний халат.

– Ничего, я не тороплюсь. Тут бабушка передала вам пирожки с капустой.

– Входи, входи, Красная Шапочка, – смеясь, сказала женщина, пропуская девушку внутрь. – Я быстро переоденусь. Внук приходил, денег просил, ничего путного из него не выйдет. Он ведомый, словно телок, сколько с ним бесед ни вела, всё без толку. Хитрый: выслушает, покается – и опять за своё. Скользкий тип, деньги ему всё подавай, сам больше месяца на работе не задерживается. «Ищу себя в жизни», – так говорит. Ой, хватит о нём – бездарь и есть бездарь. Говоришь, пирожки с капустой мне передали с оказией? Вкусные, наверное… – протяжно произнесла женщина, морща нос. – У твоей бабушки всё получается вкусным. Будь я на твоём месте, тоже бы не стала балериной: с таким соблазном тяжело бороться. Один пирожок возьму с собой. Пока ты будешь круги наматывать, я оценю новое произведение искусства.

Нелька улыбнулась, кладя свёрток с пирожками на стол. В комнате вкусно запахло выпечкой.

– Вы ещё не ели бабушкиных блинчиков и пельменей с грибами – с ними бороться просто нельзя. Капитулируешь уже на запахе.

Пока Нелька бегала по стадиону, Эмма Львовна, как и обещала, усевшись на перекладину брусьев, ела испечённый в духовке желтобокий пирожок с капустой. Начинка, приправленная золотистым луком и мелко натёртым яйцом, вызывала приток слюны, отчего куски пирога она глотала не жуя.

Нелька же в этот раз все десять кругов пробежала, ни разу не переключившись на ходьбу. Сегодня бежалось намного легче. Вес немного ушёл, и ягодицы уже не выплясывали буги-вуги. Мышцы подтянулись, и тело с благодарностью откликалось на новые нагрузки. Когда закончилась растяжка, Эмма Львовна произнесла:

– На сегодня занятие окончено.

Но тело девушки совсем не устало, ей хотелось двигаться ещё и ещё. «Ладно, провожу Эмму Львовну до подъезда, пробегусь в быстром темпе до своего, а потом пешим ходом на седьмой этаж – тогда точно устану и выработаю весь свой резерв», – решила девушка, следуя за старушкой.

– Нелли, вот знаешь, о чём я думала всю тренировку? – улыбаясь, спросила женщина.

– О внуке?

– Нет. О втором пирожке. Я думала, почему я взяла один пирожок, а не два, потому как первый почти проглотила не жуя. Предлагаю зайти ко мне и попить вместе чаю.

– Эмма Львовна, я вообще-то худею, чтобы начать танцевать в вашем балетном зале незаметно для соседей, живущих этажом ниже.

– Последний раз попьём, тем более балетный станок мой безрукий внук до сих пор не прикрутил.

– Я только чай попью, пирог есть на ночь точно не буду.

– Хорошо, хорошо. Вот только напрасно – очень вкусно, – улыбаясь, добавила женщина.

Нелька пила чай с яблочными цукатами. Спортивный запал пропал, и она, конечно, никуда не побежала, но на седьмой этаж поднялась пешком с твёрдым намерением никакой выпечки Эмме Львовне больше не передавать.

– Ба, сдобу больше не понесу, это срывает мои тренировки. Мы говорим не про полёты души и о музыке, а о кулинарии прошлого и о том, что из старорусских рецептов можно приготовить к пятнице. Я о еде, о её приготовлении, полезности, калориях и рецептах слышу с детства и могу писать об этом кулинарные книги с закрытыми глазами, но я хочу слушать рассказы о балете.

Весь следующий день Нелька Брусникина провела с Леонидом. Утром они отправились в зоопарк кормить Беляночку яблоками. После гуляли по городу, говорили о планах, пили кофе. Девушке впервые за весь день не хотелось есть. Организм перерабатывал запасы жировых отложений в энергию и щедро тратил её на эмоции. Увлечение любимым делом, любовь, спорт доставляли человеку удовольствие, несравнимо большее, чем еда. Еда сдвигалась на второй план, о ней Нельке говорить хотелось меньше всего. Просто идти рядом с любимым человеком рука об руку – это ли не счастье? А побаловать себя можно и простой жареной картошкой с луком, не заморачиваясь на блюда, изготовленные по заморским рецептам с едва выговариваемыми названиями овощей и фруктов, считаясь при этом настоящим гурманом.

Вечером Нелька пришла на занятия голодная. Она поднялась бегом по лестнице на пятый этаж, хотя ещё три недели назад карабкалась, пыхтя и скрипя, как старый ржавый паровоз, только до третьего.

Эмма Львовна открыла дверь с белым, как простыня, лицом.

– Видимо, давление упало, – тихо проговорила женщина. – У меня оно и так низкое, а тут совсем с ног валюсь, и дома ни грамма кофе – единственного лекарства, которое я принимаю в таких случаях.

– Я куплю, я быстро, – проговорила девушка и сбежала по лестнице вниз с той же скоростью, с какой поднялась. Купив пачку молотого кофе, названного Эммой Львовной, и пакет молока, Нелька снова взлетела по лестнице на пятый этаж. Так казалось быстрей. Сварив кофе, девушка, кроме молока, сыпанула в кружку немного сахара, чтобы организм быстрее пришёл в себя, и принесла горячий, дымящийся напиток Эмме Львовне, одиноко сидящей в кресле с наброшенной на ноги вязаной шалью.

– Вот, выпейте, сразу поможет. И полежать вам надо, поспать. А я с вами посижу. На спорт завтра пойдём, сегодня пасмурно, и на улице дождь собирается, – соврала девушка. – Вы мне про Ольгу Николаевну что-нибудь расскажите. Можем фотки посмотреть.

– Правда, на улице дождь? – тихо спросила женщина.

– Ветер сильный, точно надует. Уже надул, – снова соврала девушка.

Эмма Львовна сделала глоток обжигающего горло напитка.

– Сахар положила…

– Три песчинки, чтобы кофеин сразу попал в кровь.

– Вкусно. Просто непривычно, но вкусно, – повторила женщина. – А себе чего не налила?

– Да я утром две выпила, больше не хочу. Потом он горчит, и послевкусие портит удовольствие от первой кружки.

– Есть такое, тоже больше двух чашек в день не пью. Утром и вечером в качестве лекарства, – улыбнулась женщина. – Как бабушка?

– Хорошо. Привет вам передаёт. А хотите честно?

– Давай.

– Худеет. Собралась вместе с нами спортом заниматься. Правда, боится, что вы откажете. Все балетные позиции у меня выведала, теперь у плиты только в первой стоит.

– Да, бабушка у тебя – женщина инициативная. Пусть завтра приходит, вместе побегаем.

– Вот поправитесь – и мы придём. Вместе придём.

Эмма Львовна допила из чашечки остатки кофе и откинулась на спинку кресла.

– Спасибо, Нелли, мне и правда стало лучше. Земля перестала уплывать из-под ног.

– Вам бы немного поспать. Я тут посижу, книгу почитаю или супчик сварю, а станет получше, так я сразу домой.

– Нель, у меня к тебе дело есть. Личное дело. Понимаешь, если меня увезут в больницу (вдруг приступ), я не успею передать тебе важные для меня вещи. А я хочу, чтобы они достались только тебе и никому больше. Моему приёмному сыну и внуку-лодырю хватит квартиры и мебели, всё равно всё спустят. Но несколько любимых мною вещей я хотела бы передать тебе.

– Эмма Львовна, да вы чего? Немного упало давление, а вы уже паникуете. У вас здоровья на сто лет хватит с такой-то фигурой.

– Худоба не показатель здоровья. Внутри организм поистрепался от непосильных нагрузок и жёстких диет, от этого никуда не денешься. А насчёт вещей – так это моя личная просьба, я не хочу, вернувшись, не найти то, что люблю. Костик, внук, всё продаст. Пару раз замечала, как он тайком фотографирует мою мебель. Не удивлюсь, что он создаёт каталог продаж, а сам ждёт, когда я наконец скопычусь.

– Может, вам показалось насчёт фотографий?

– Я слишком долго живу, чтобы не понимать и не чувствовать природу людей. Порыскав в интернете, думаю, ты найдёшь выставленные на продажу некоторые предметы мебели, поэтому вернёмся к вещам. Так вот, когда мне исполнилось двадцать семь, мой педагог Ольга Николаевна позвала меня к себе и сказала: «Эмма, случилось так, что у меня нет детей, нет мужа и нет родственников. Единственный важный в моей жизни человек – это ты, и я хочу передать тебе одну вещь, которая мне очень дорога». Ольга Николаевна вышла из комнаты и вернулась обратно с зелёной бархатной шкатулкой в руках. «Это подарок моего любимого Ивана Сергеевича, он подарил мне эти драгоценности незадолго до того, как пропал». Ольга Николаевна открыла шкатулку, и я замерла – в ней ожерелье, серьги и кольцо с огромными изумрудами. Безупречный геометрический орнамент из пересекающихся золотых нитей с похожими на спелые зелёные виноградины, сверкающими изумрудами. Камни прозрачные, в преломлении от блеска золота, вспыхивали изумрудными огоньками. Я не дышала. Такого великолепия я ещё не видела. «Эмма, я хочу подарить эту красоту тебе, чтобы потом ты передала её своей дочке, а она, в свою очередь, своей. Я была счастлива с ними и хочу, чтобы камни осчастливили ещё кого-то». Умерла Ольга Николаевна рано – от инфаркта. Она знала, что сердце рано или поздно подведёт её. Я долго отказывалась от подарка, потом уступила. Боялась, что без камней она долго не проживёт, поэтому каждый раз, приходя в больницу, приносила кольцо, надевала его ей на руку. А прозрачную, почти невесомую ладонь клала ближе к сердцу, вот именно в эти минуты она оживала, улыбалась. Она ждала встречи с Иваном Сергеевичем. А подаренные им украшения повсюду носила с собой: и во время революции, и во время войны. Никто не знал, что она обладательница небольшого состояния, да и сама Ольга Николаевна никогда не рассматривала их с позиции денег, а только в качестве доказательства любви. Прятала она их в книге, в обучающем пособии по балету. Внутри страниц вырезала небольшой прямоугольник, соответствующий размерам шкатулки, и вложила её туда. И эти четыре книги: две обучающие балету и два томика стихов Ивана Бунина (он внешне напоминал ей чем-то Ивана Сергеевича), связанные верёвкой в небольшую стопку, она всегда носила с собой. Ольга Николаевна взяла с меня слово, что я не упрячу камни с ней в могилу, ей хотелось улететь сразу на небо и искать там Ивана Сергеевича, а не сидеть на кладбище возле камней, как Кощей над златом. «Подарить то, что дорого тебе, значит, оставить хорошую память о себе, а похоронить такую красоту – это уже кощунство», – говорила она. Я надевала подаренные ею украшения только дома, когда танцевала в балетном классе. Непередаваемое ощущение. Изумруды, словно братья-близнецы, похожи друг на друга. Не удивлюсь, если весь комплект был сделан из единого камня. Их делить нельзя – это целое. И это мой подарок тебе. Хочу, чтобы драгоценности попали в хорошие руки, а не к моему внуку-нахлебнику, который после моей смерти всё здесь продаст – и продаст по частям.

– Так, может, их передать в государственный музей, как раритет? – предложила девушка.

– Скорее всего, они имеют лишь человеческую ценность и совсем ничего не стоят в плане истории. Когда ты станешь их владелицей, сама решишь, что с ними делать.

– Эмма Львовна, я не возьму такой дорогой подарок – меня совесть заест.

– Возьми тогда на хранение, пока я не пойму, что мне стало лучше. Ну, пожалуйста, Нелли, иначе я не буду спокойна, думая, что они сгинут, так же как и я, – старушка с мольбой смотрела на девушку.

– Хорошо, на хранение возьму, – выдохнула Нелька.

– Ещё две старинные книги, от отца достались, и фикус вот этот огромный – мамино наследство.

– Ну а как вы без фикуса?

– А если он погибнет, пока меня нет, я точно себе этого не прощу. Да и будет хороший повод к вам приходить – навещать его.

Эмма Львовна привстала с кресла, но тут же села обратно.

– Нелли, отодвинь торшер, стоящий в углу, в сторону. Иди, иди… иди к торшеру.

Нелька встала со стула и подошла к светящемуся абажуру на ножке. Взявшись за вертикальную стойку, она отодвинула его от стены.

– Теперь нажми ногой на половицу, где он стоял…

Нелька легонько наступила на паркетину, и следующая выскочила вверх, словно чёрт из табакерки.

– …достань из отверстия чёрный пакет, зелёную бархатную шкатулку и иди сюда.

Нелька принесла всё, что лежало в тайнике под половицами, осторожно передала Эмме Львовне пакет в руки. Женщина бережно вынула из чёрного полиэтиленового пакета белый холщовый свёрток, развернула материю, и на свет явились две толстые золочёные книги. Это были древние писания с ликами святых.

– Это точно представляет ценность для государства! – воскликнула Нелька.

– Такие книги – да, но я не могу их отдать, они мне как родные. Папа столько лет хранил их и берёг, никому о них не рассказывая. Ему книги достались от отца, который укрывал их во время гонений на церковь. Я никому не рассказывала о книгах, держала всё в тайне. Вот помру сама – ты отнеси их и отдай в государственную библиотеку. Скажешь, отец мой так велел. Пусть память о нём останется в веках.

– А давайте вместе сходим и отнесём.

– Отнесём, обязательно отнесём, а пока возьми их себе, чтобы не пропали.

Женщина аккуратно завернула книги в холщовую материю, вложила в полиэтиленовый пакет и положила свёрток на стол, затем открыла шкатулку, лежащую у неё на коленях. У Нельки чуть глаза не выскочили из орбит от такой красоты.

– Да вы что, это же бесценно, стоит бешеных денег!

– А куда мне их? С собой же туда не возьмёшь, – поднимая глаза к небу, сказала Эмма Львовна.

– Драгоценности тоже надо передать государству.

– Нелли, государство переживёт. Боюсь, камни пропадут раньше, чем дойдут до простого народа. Подделают, докажи потом. Хочу, чтобы драгоценности остались у тебя. А ну-ка, примерь-ка, хочется посмотреть, какая ты красивая в них.

Нелька боялась даже прикоснуться к камням.

– Смело бери, они твои. Я так решила, значит, так и будет.

Девушка подушечками пальцев провела по гладким холодным изумрудам, и они словно вспыхнули от человеческого тепла.

– Смелее, Нелли, надень их уже.

Нелька сняла спортивную кофту и, оставшись в футболке с глубоким вырезом, взяла ожерелье в руки. Оно было ощутимо тяжёлым, стало быть, и золото, и камни – настоящие. Положив украшение на грудь, она застегнула его сзади. Застёжка у колье была необычная, S-образной формы, с запаянным с одной стороны «усиком» и свободным вторым концом, на который надевалось небольшое кольцо, приваренное с другой стороны ожерелья. Для такого массивного украшения крепление выглядело ненадёжно, даже хлипко. «Хвостик» у S-образной застёжки был хоть и длинным, но казалось, что при любом движении колечко может выскочить из зигзагообразного проёма, и колье, соскользнув с шеи, с грохотом упадёт на пол. Каплевидные серьги с изумрудами без каких-либо витиеватостей просто вдевались в уши, как обыкновенные крючки, а перстень продолговатой формы по своему размеру легко надевался именно на безымянный палец. Обрадовавшись новой хозяйке и теплу её тела, камни, словно по волшебству, вспыхнули изумрудным блеском.

– Нелли, посмотрите в зеркало – какая вы красавица!

Девушка смотрела на своё отражение и не узнавала себя. Её зелёные глаза блестели, сливаясь с изумрудным сиянием камней, зарождая во взгляде уверенность и внутреннюю силу. Нелька и вправду была хороша, словно, соединившись с энергией камней, слилась с ними в единое целое. Но, увидев в зеркале восхищённый взгляд Эммы Львовны, девушка вздрогнула и, опомнившись, стала снимать украшения, аккуратно складывая обратно в шкатулку.

– Нелли, не убирайте-ка кольцо, наденьте мне его на палец, хочу проститься. А вечером обязательно все драгоценности заберите, чтобы я успокоилась.

– Так вам вроде получше стало, зачем торопиться, пусть у вас и хранятся, – поспешно вставила девушка, надевая кольцо на худенькую морщинистую руку.

– Всё решено: сегодня заберёшь книги, украшения и цветок. Нелли, ну, пожалуйста, давай без новых уговоров.

– Хорошо, хорошо, заберу. Обещаю: как только захотите увидеть свои ценности – тут же принесу.

– Да, да, Нелли, я знаю. Представляешь, а ведь кофе с сахаром и вправду добавил мне энергии, – удивилась Эмма Львовна, отбрасывая прядь волос с заметно порозовевшей щеки. – Стало тепло, хорошо, только в сон клонит, прилично так клонит, полежу-ка я минут пятнадцать, приду в себя, а то мне как-то резко подурнело.

– Полежите, а я пока на кухне похозяйничаю, чай свежий заварю.

Женщина прилегла на диван, укрылась большой вязаной шалью, положила руку с перстнем на плечо, ближе к щеке, и закрыла глаза. Издали она казалась маленькой спящей девочкой, на руке которой сидел большой сказочный жук изумрудного цвета. Нелька на цыпочках вышла из комнаты. На кухне поставила на плиту чайник, заглянула в холодильник. На полках, кроме упаковки йогурта и куска сыра, больше ничего. Сделать горячий омлет было не из чего. Нелька так же тихо вышла из квартиры, закрыла дверь ключом и быстро спустилась по лестнице. Она побежала в магазин за яйцами, помидорами, перцем и зеленью, чтобы приготовить омлет, но вдобавок ко всему купила ещё свежий батон, масло и коробку овсянки для завтрака. На обратном пути девушка заскочила в аптеку и приобрела упаковку лекарства, содержащего кофеин. «Не будет лишним, – решила она. – Даже если не пригодится».