Убийца с крестом

Джозеф Кристофер Катлер-младший, тридцатисемилетний низенький светловолосый шериф городка Дезерт-Виста, сердито гнал свой скоростной патрульный автомобиль по петляющей, грязной горной дороге, обдавая градом камней идущие сзади с зажженными фарами машины охраны. Шериф был сыном ветерана Джо Катлера, которого лет тридцать назад новобранец Джек Голд выручил во время перестрелки на ранчо.

– О'кей, о'кей. Пусть у тебя есть ордер! – кипятился шериф. Пот тек по его мясистой физиономии, пачкал накрахмаленный воротник форменной рубашки хаки. – Но прошу тебя, спокойно. Спокойно, о'кей?

Шериф Катлер был из тех людей, что любят все повторить несколько раз.

– Чего ты-то суетишься, Малыш? – Сидящий рядом Голд холодно взглянул на него. – Эти гады тебе что, приятели?

Услышав свое детское прозвище, Катлер поморщился.

– Послушай, Джек. Людям нравится здесь, потому что тут хорошо и спокойно. Безопасно. В самом деле безопасно, – втолковывал он, не отрывая глаз от дороги, вцепившись в руль.

– Для кого? – перебил Голд.

Шериф Катлер еще крепче ухватился за руль.

– Для всех добрых людей. Пока парни из Клана соблюдают законы и не впутывают граждан Дезерт-Виста в свои говенные дела, они никому не мешают. К тому же многие в городишке думают, что Джесс Аттер и его ребята отпугивают всякую шпану, ну, всяких там криминальных типов.

– Каких типов? – подзуживал Голд.

– Брось, Джек! Ну чего ты добиваешься? – воскликнул Катлер.

– Никак не пойму, что у тебя на уме, Малыш.

– Хорошо, хорошо! Ниггеры! Ниггеры и латиносы! Какого черта, кто ж еще грабит и насилует?

Замора на заднем сиденье заржал, и Катлер через зеркальце раздраженно зыркнул на него.

– А евреи? – спросил Голд. – Советую поджечь несколько крестов – вот тебе и повод, избавишься заодно от евреев. Чем не способ? Такое в Дезерт-Виста не пробовали? Дарю.

Катлер совсем растерялся, ослабил руль и чуть не сшиб ящики с деревенской почтой.

– Полегче, Джек, полегче! Дай передохнуть! Не я создал этот дерьмовый мир!

– И значит, не тебе возиться в этом дерьме! Так?

– Ради Христа! Мы едем делать обыск! Чем ты недоволен?!

– Но ведь тебе это не по душе, Малыш?

– Ради Христа! Отвяжись, Джек!

– Ты окопался в этом городишке, в своем маленьком безопасном офисе – и забыл, что значит быть полицейским. Видел бы это твой старик!

Катлер затормозил, из-под колес полетела галька. Они остановились перед штабом Клана. Сопровождающие машины чуть не врезались в них. Шериф ерзал на сиденье.

– Не болтай чепухи, Джек. Не болтай чепухи. Ты спас шкуру моего старика, он был тебе бесконечно благодарен, и я тоже. Но до евреев ему дела не было. Он любил тебя, именно тебя. И от других копов он ни капельки не отличался. Так что не вали все на мою бедную голову, Джек, не вали. Мне жить в этом городишке. Эти люди платят мне жалованье. И дали маленький безопасный офис. Дали работу. А Ферфакс-авеню меня не касается. Другой участок.

Голд сунул Катлеру под нос ордер.

– Ну так давай, делай свою долбаную работу, шериф. Обыскивай!

– О'кей. – Катлер выхватил ордер и ногой распахнул дверцу.

Четыре человека вышли из штаба и смотрели вниз, на приближающихся Голда, Катлера и Замору.

– Джесс, – начал Катлер, – у нас ордер...

– Хай, жиденок! – закричал Аттер. – А я уж заждался. Тебя и твоего ублюдка. Битый час жду.

Голд, пораженный, остановился на тропинке, вопросительно поднял брови. Катлер пожал плечами. Они обернулись к четырем помощникам шерифа, вылезавшим из машин. Но лица у тех были как каменные.

– Да, у меня везде глаза и уши, еврейчик. Даже в вашем сионистском полицейском управлении.

– Значит, ты знаешь, чего я хочу.

Аттер усмехнулся.

– Знаю, конечно. Очень хорошо знаю, жиденок. Ты хочешь, чтобы страна досталась коммунистам и чтоб всех христиан перебили. Но обещаю, ничего не выйдет. Клянусь тебе.

Голд утомленно вздохнул.

– Мне нужен номер той машины.

Аттер хихикнул.

– Какой еще номер?

– Номер парня, который приезжал сюда в четверг. В синем фургоне. Парень с татуировкой.

– Понятия не имею, о чем ты, жиденок.

Голд ткнул пальцем в открытую дверь.

– Номер там?

– Глупый жид. Ведь сказано – я жду вас больше часа. И теперь что же ты думаешь?

– Ты его помнишь?

Аттер широко улыбнулся.

– Глупый жид.

– Что ж, тогда будем искать, – сказал Голд и направился к двери.

– Куда прешься, еврей? – Аттер стал у него на дороге. Голд на ходу толкнул его в тощую грудь, и маленький Аттер забарахтался в пыли. Замора тем временем, не спрашивая разрешения, вытащил винтовку из патрульной машины, взвел курок и, скаля зубы, глядел на оставшихся трех клановцев.

– Шериф, предъяви ему ордер, – велел Голд, переступая через порог.

Аттер с трудом поднялся, кинулся к Катлеру.

– Ты позволишь этому грязному еврею осквернить наше святилище? Ты позволишь ему войти?!

– Заткнись, Джесс, – процедил Катлер. – К тому же тебе придется дать ему этот номер.

Аттер зашипел, как испорченный мотор.

– Вспомни лучше, кто твой хозяин, шериф!

Катлер презрительно сощурился и пошел за Голдом в помещение. Замора стал у входа, сверкая белозубой улыбкой и холодными как лед синими глазами, по-прежнему держа клановцев на прицеле.

Голд обвел внимательным взглядом непристойные плакаты по стенам темной комнаты, в которой разместился международный штаб тайного Калифорнийского клана. Глаза его сузились, лицо потемнело от гнева.

– Аттер, – крикнул он в дверь, – ты просто больной сукин сын!

– Нет, – бесновался на улице Аттер, – болезнь – это вы, евреи! Ты и этот ублюдочный полукровка! Вы – язва на теле этой страны!

Винтовка Заморы уперлась в костлявую грудь Джесса.

– Помолчи, парень, – ухмыльнулся он. – А то этот ублюдок заткнет твою вонючую глотку.

Голд и Катлер удрученно разглядывали пустые полки для оружия, незакрытые второпях ящики столов.

– Они успели подготовиться. Аттер не врал. Ничего нет, ничего, что можно инкриминировать, – ни писем, ни бумаг, ни оружия. Все убрали. Ищи хоть с микроскопом, кукиш с маслом отыщешь. Нечем надавить на этого гаденыша.

Катлер нахмурился.

– Мне очень жаль, Джек. Надеюсь, их предупредили не мои люди.

Голд не ответил. Катлер направился к двери.

– Мне в самом деле жаль, Джек, – повторил он.

Голд не двигался.

– Джек?

– У тебя есть на него что-нибудь, Джо? Что-нибудь, чем мы могли бы достать мерзавца?

– Ничего.

Голд рассматривал плакаты.

– Пошли, Джек. Меня дрожь пробирает.

Голд упрямо мотнул головой.

– У нас ордер на обыск, Джо. Давай искать.

– Ну чего ты, Джек, пошли...

Голд сердито сверкнул глазами.

– Не хватает смелости, шериф, подожди снаружи. И правда, зачем ссориться с друзьями?

Он решительно шагнул к щиту с плакатом, изображавшему груду закоченевших еврейских трупов, которых разбивали и сваливали в кучу как мусор. Брезгливо потянул за край. Но щит был хорошо укреплен. Он дернул сильнее. Один шуруп вылетел, задребезжал по полу. Голд поднатужился, дернул изо всех сил. Щит обрушился.

– Не смей! Какого черта! Что ты задумал?! – У Аттера на губах выступила пена.

Голд наступил на щит, расколол его пополам.

– Просто ищу тот клочок бумаги, Джесс. Произвожу законный обыск, – откликнулся он и подошел к следующему плакату – африканские детишки, купающиеся в слоновьей моче, – и крепко ухватился за верхний конец. – Впрочем, если ты готов дать мне номер, я немедленно прекращу обыск. – Голд подождал немного. – Что скажешь, Джесси?

– Скажу, что ты поганый жид, христоубийца. И не смей называть меня моим христианским именем.

– Если ты так на это смотришь...

Голд, бормоча что-то себе под нос, сорвал плакат со стены, разодрал на части и отбросил в сторону. Он действовал методично, неотвратимо, казалось, никто не в силах остановить его. В шкафу он нашел ручку от швабры, переломил о колено, а расщепленные концы использовал как рычаг. Сшиб оставшиеся шиты с плакатами, растоптал и разбросал осколки. Опрокинул столы, конторки, сбросил с них пишущие машинки, метнул в монитор, расколотил телевизор, радио. Клановцы следили за погромом в зловещем молчании.

Замора все улыбался, не снимая пальца со спускового крючка.

– У копов тоже непростая работенка, – заметил он.

Оставалась еще внушительная – от пола до потолка – стенка, там хранилась литература, фотографии, сувениры и даже картина в рамке – видимо, Джесс Аттер с семейством. Голд толкнул стенку, но она не поддалась.

– Тяжелая, сволочь. Помоги-ка, Джо.

– Ради Христа, Джек...

– Поскорей, мудак!

Катлер смирился и всем телом навалился на стенку. Им удалось раскачать и с ужасающим грохотом перевернуть ее. Посыпались книги, кассеты, фотографии. Голд и Катлер удовлетворенно переглянулись. Теперь комната была разгромлена окончательно. Они вышли.

– Грязный жид! – заорал Аттер.

– Для начала хватит, скотина, – тяжело дыша, сказал Голд, – но лучше дай мне номер, я от тебя не отстану.

– Убирайся!

Катлер встал между ними.

– Джек, номера здесь нет. Оставь его.

Голд взглянул на шерифа, потом бросил Аттеру:

– Жаль, у меня нет времени потолковать с тобой, кусок дерьма.

– Пошел вон, жид!

Катлер пытался удержать Голда, тот грубо оттолкнул его руку.

– Смотри, я еще вернусь.

– Приходи один, – с вызовом предложил Аттер. – Ночью. Без дружков, без значка. Соберется весь Клан, устроим настоящий праздник, таких пинков надаем в твою жидовскую задницу, ты с горы скатишься.

В это время из-за угла здания появился тощенький клановец с клочковатой блондинистой бородкой, его почти волочила за собой пара немецких овчарок на своре. Глаза Аттера блеснули.

– Эй, жид, ты не познакомишься с нашими эсэсовскими собачками? Вот этого, побольше, зовут Освенцим. А белую суку – Треблинка. Правда, здорово?

Голд кивнул Заморе.

– Пошли отсюда.

Аттер развеселился.

– Обожди. Помнишь, что говорили гестаповцы в лагерях, чтоб натравить собак на еврея? Сейчас напомню.

Аттер щелкнул пальцами. Звери сразу же уставились на него. Он ткнул пальцем в Голда и приказал:

– Человек, убей эту собаку!

Собаки грызли поводок, рычали, рвались к Голду. Аттер и другие клановцы ржали. Малый с клочковатой бороденкой тоже хихикал, оттягивая собак.

– Человек, убей собаку! Убей его! Убей! – Аттер покатывался со смеху.

Огромный серый кобель с удвоенной свирепостью прыгнул вперед. Улыбка блондинчика увяла, он почувствовал, что не может удержать поводок, потянул сильнее, намотанный на кулак кожаный ремень лопнул, собака вырвалась и ринулась на Голда.

– Стой! Стой! – визжал парень, но взбешенный пес приготовился к прыжку.

Замора, еще стоявший у входа, направил на него ружье, но не успел прицелиться.

– Джек! – закричал он. – Сзади!

Голд уже прошел часть пути вниз по хорошо утоптанной тропинке. Он мгновенно обернулся, выхватил из кобуры револьвер. Пес прыгнул. Пуля 38-го калибра настигла его в воздухе, не больше чем в трех шагах от цели, перевернула и оставила лежать в красной пыли мертвым, неподвижным, как камень.

– Освенцим! – в отчаянии завывал Аттер.

Выла и белая сука Треблинка, ополоумевшая от запаха крови и шума выстрела. Выла, лаяла и почти стелилась по земле. Блондинчик упал на колени, ухватился за ошейник. Сука извернулась и злобно вцепилась в него. Блондин закричал и, пытаясь зажать рану, из которой хлынула кровь, упустил поводок. Треблинка кинулась на Голда. Она пробежала лишь метров десять, пуля перешибла ей переднюю лапу и плечо. Сука упала было, но поднялась и с глухим рычанием, с ненавистью в глазах потащилась к Голду.

– Треблинка! Стой, девочка, стой! – Поздно. Собака не слушала. Шатаясь, она шла вперед. Голд выстрелил. Сука в агонии повалилась на тропинку. А потом сдохла. Стоял тяжелый запах. Аттер наклонился над собакой. – Жидовский ублюдок!

Голд, с револьвером в руке, спускался к машинам. Замора шел следом, оглядываясь, с винтовкой наготове.

– Только посмей заявиться сюда еще раз! Только посмей! Мы убьем тебя!

Они подошли к машине Катлера. Замора заглянул внутрь.

– Ключи здесь.

– Тогда отсюда отваливаем... Проклятый притон.

– Джо! – задрав голову, крикнул Голд. – Тачку оставим на стоянке.

– Джек, погоди!

– Увидимся позже. Й на этом спасибо.

Помощники шерифа смотрели на них, разинув рты.

Замора дал газ, и через несколько секунд автомобиль скрылся в густом облаке пыли.

Почти у подножия горы, выжимая девяносто миль, с ними поравнялся Катлер, и сиреной дал знак им остановиться.

– В чем дело? Хочешь арестовать нас? – недовольно проворчал Голд. – За что? В Дезерт-Виста не быть англосаксом – уголовное преступление? Или ты из местного Общества защиты животных?

– Джек, мне, право, жаль, что так получилось.

– Ах, бедняга. Боюсь, ты сегодня будешь плохо спать.

– Джек, я хочу помочь.

– С чего вдруг?

– Все-таки, черт возьми, я полицейский! И я должен тебе. За своего старика.

Глаза Голда загорелись.

– Ну?

– Ну, тебе охота потолковать с Джессом Аттером на своей территории? Это было бы недурно?

– Продолжай.

– Ну, у Аттера, может, есть сторонники среди моих ребят, но и у меня в его организации тоже есть несколько шпиков. Парни, которых я кое на чем поймал и отпустил с миром. Они сообщают мне о каждом шаге Аттера.

– Эге, может, ты и вправду коп.

– Слушай. Я внимательно слежу за Джессом, он ведь как пороховая бочка. Так вот, завтра он выступает в церкви в Северном Голливуде. Суперсекретное мероприятие. Только специальные приглашения. Он хочет открыть новое отделение Клана в долине Сан-Фернандо. У тебя под носом.

– Только через мой труп.

– Я тебе говорю, Джек. Завтра вечером. В десять. В комнате изучения Библии церкви Крови Агнца.

Голд развернул сигару и сунул ее в угол рта.

– На чем бы его подловить? – сказал он задумчиво. – Разжигание фанатизма? Неплохо, может дойти до Верховного суда.

Шериф Катлер протянул ему в окно зажигалку. Дружелюбно ухмыльнулся.

– Уверен, что-нибудь придумаешь, Джек. Наверняка придумаешь.

2.26 дня

Обычно в Шаббат на Ферфакс-авеню, у рынка, и фешенебельной Мэльроз-авеню, проходящей через старый район, толпился народ: панки, туристы, гуляющие. Но в эти выходные еврейские магазины, булочные, киоски были закрыты и заколочены досками, тротуары пусты, только запоздалые, принаряженные по-субботнему прохожие спешили домой из синагоги. Случилось нечто такое, что потрясло даже Лос-Анджелес, самый сумасшедший город в мире. Вечером на службе раввины призывали прихожан быстро сходить домой и сразу же вернуться в бейт-кнессет[64], провести там весь день. По еврейской общине носились грозные слухи: правые террористы хотят взорвать синагогу, иудейскую школу, убить раввина, устроить побоище, как в четверг в ресторане, – и кровопролитие намечено именно на сегодняшний день, Шаббат. Страх и гнев сплотили общину. Бросалось в глаза, что многие мужчины вооружены.

Лагерь Еврейского вооруженного сопротивления охраняли бойцы с автоматами М-16, угрюмо осматривавшие проходивших. Они позволили Голду и Заморе припарковаться, но затем молоденький хлипкий типчик с глазами фанатика преградил им путь.

– Он не похож на еврея, – заявил храбрый воин, тыча винтовкой в Замору.

– Это ж коп, ослеп, что ли?! – прорычал Голд. – И убери свое паршивое ружье, пока я его не запихал тебе в задницу.

Паренек отскочил, и Голд с Заморой вступили на территорию лагеря. Улицы казались непривычно широкими. Голд не сразу понял почему. Совсем нет машин. Наверное, велели убрать, чтоб спасти их от бомб террористов и чтоб негде было укрыться снайперам. Настоящий вооруженный лагерь. Улица Ферфакс готовилась к войне.

Командный центр ЕВС расположился через несколько кварталов от кафе Гершеля, на втором этаже кондитерской. Перед входом несколько бойцов продавали за карточным столиком всякую всячину, атрибутику, связанную с Сопротивлением: памфлеты, брошюры, майки, шарфы. Кто-то притащил чудовищного размера допотопный кассетник. Играла военная израильская музыка. Туда-сюда сновали парни с корреспонденцией. Черноволосые девушки в голубых теннисках предлагали мацу, сандвичи и жареную баранину на вертеле. Солдаты перешучивались с девушками. «Воображают себя героями, – подумал Голд, – героями из французского фильма. Надо же, после Холокоста – такое расистское представление! Сопляки!»

Голда узнавали, неодобрительно косились на него. Те, что понаглее, подошли ближе.

– Что ты забыл здесь, коллаборационист? – начал зеленый юнец лет двадцати. – Это наша территория.

Голд холодно улыбнулся.

– Не играй со мной в солдатики, сынок. Поранишься.

Юнец смутился. Голд посмотрел на окна второго этажа.

– Джерри Кан там?

Он двинулся к входу, юнец заградил дверь карабином. Голд вздохнул.

– Сынок, – устало сказал он, – тяжелый выдался день. Знаешь, столько придурков вертелось под ногами. Боюсь, нервы не выдержат, смотри не попадись под горячую руку... Отвали по-хорошему.

Юнец колебался, сконфуженный.

– Но ему наверх нельзя. Он гой.

– Он мой напарник, сынок.

Паренек решительно замотал головой.

– Ну уж нет. Его не пущу.

Голд повернулся к Заморе.

– Шон...

– Я подожду здесь, – сказал Замора, окинув настойчивого паренька недружелюбным взглядом. – Позови, если что не так. Мы мигом приведем в чувство этих мальчишек.

Голд поднялся по узкой лестнице в приемную, набитую участниками Сопротивления и сочувствующими. Шум был адский. Израильская кампания снимала документальный фильм. Люди с переносными камерами сновали в толпе, тыча микрофонами в доблестных бойцов ЕВС, стараясь не пропустить ни одной из их мужественных, чеканных фраз.

– Киношники, мать их, – пробурчал Голд.

В приемной стояла удушающая жара, хуже, чем на улице. Пахло мужским потом и оружейной смазкой. Несколько человек узнали Голда, но ни один не попытался заговорить с ним. Юнец провел его в противоположный конец комнаты.

– Обождите тут, – важно сказал он и скрылся.

Голд повернулся к находящимся в приемной. Разговоры смолкли, все уставились на него. Голд улыбнулся.

– Ну, как дела?

Никто не ответил, никто не улыбнулся в ответ.

Из-за двери высунулась голова юнца.

– Входите. Джерри примет вас.

В маленькой комнате было еще жарче.

Джерри Кан восседал за массивным белым столом в окружении флагов Израиля и США и плакатов с видами Израиля: Масада, Старый Иерусалим, Средиземноморское побережье. Рядом сидели женщина в русской шали, белокурый юноша и мужчина средних лет в мрачном черном костюме. На носу Джерри красовалась повязка.

– Вот уж не ожидал вас, дядюшка Айк!

Голд улыбнулся.

– Пустое болтаешь.

– Ты сломал мне нос. И чуть не сломал руку.

– Ну, ты дешево отделался.

Кан раздраженно глянул на него.

– Хорошо, чего тебе?

– Пожалуй, стакан чая.

– Чего?

– Стакан чая. Попьем чайку. По-русски, вприкуску.

– Что ты несешь?

– А потом составим план атаки на английскую тюрьму. Кстати, где Ньюмэн?

– Ньюмэн?

– Ну да, Пол Ньюмэн. Я узнал декорации Исхода. Ведь у вас тут съемки, верно?

Он по-хозяйски расхаживал по комнате, не обращая внимания на сердитые взгляды.

– Эти ваши шмакодявки бегают тут, задрав носы, как маленькие Моше Даяны. Придумали, тоже мне. Спектакль для субботнего утренника.

Враждебное молчание.

– А как распределите роли? «Эй, Сол, пришли-ка несколько типичных семитских физиономий в солдатской форме, да присматривай за новичками. Мы тут затеваем одно дельце, и нам пригодятся доверчивые молокососы». Вот что здесь происходит.

Джерри криво усмехнулся.

– Ты явился сюда, как пророк Даниил в ров ко львам. Ты здесь нежеланный гость, никому не нужен и, несмотря на это, заявился и поносишь нас. Я на твоем месте был бы осторожней.

Голд перегнулся через широкий стол и прошипел прямо в лицо Кану.

– Не волнуйся за меня, Джерри.

Терпение Кана лопнуло.

– Какого дьявола тебе в конце-то концов надо? – огрызнулся он. – Мы получили разрешение мэра на патрулирование улиц. Кто-то убивает евреев. Опять. И мы будем патрулировать, пока его не поймают. Вы виноваты, вы плохо работаете. Что делать, американский закон не в силах защитить евреев, даже с твоей бесценной помощью.

Голд пододвинул стул, сел. Выудил сигару из кармана рубашки.

– Знаешь, я только что из одного местечка, которое очень напоминает это.

Кан немного подождал, потом поинтересовался:

– Да? И где ж это?

Голд чиркнул спичкой.

– Наверху, в Дезерт-Виста. В штаб-квартире Калифорнийского клана.

Кан выразительно хмыкнул. Остальные засмеялись.

– Ну, грязью нас обливали и раньше. Все вы, поборники ассимиляции, светские евреи, всем прожужжали уши этой надоевшей песней: ЕВС – обратная сторона медали, ЕВС – темная сторона еврейского характера, правый еврейский терроризм. Но мы не купимся на это. И когда наступит очередной кризис и все, как всегда, свалят на евреев, когда арабы перестанут поставлять нефть и вспыхнет новая эпидемия антисемитизма, когда ваши возлюбленные, замечательные братья-христиане придут ночью, чтобы выкинуть вас из уютных теплых домиков, бросить в грузовики и отправить в лагеря и печи, – тогда вы намочите в штаны от страха и счастливы будете, что ЕВС рядом, что ЕВС защитит вас, что ЕВС дерется за вас.

Голд уставился на него.

– Ты что, серьезно? – участливо спросил он.

– Я уверен, так и будет. Но мы не позволим надругаться над собой. Верно?

В ответ послышалось: «Все верно», «Конечно», «Никогда больше».

– Никогда, никогда больше, – повторил Кан.

Голд задумчиво попыхивал сигарой.

– Я хотел бы поговорить с тобой наедине.

Кан махнул рукой на троицу за столом.

– Мои командиры. Мои генералы. От них у меня нет секретов.

Голд покачал головой.

– У тебя, может, и нет, а у меня есть. Сегодня я уже один раз пошел на компромисс. И не хочу, чтобы это снова повторилось.

Кан насмешливо улыбнулся.

– Почему я вообще должен тебя слушать?

– Если ты в самом деле хочешь остановить эти убийства, ты выслушаешь. Если действительно хочешь сохранить жизни евреев, ты выслушаешь. Или ты просто пудришь всем мозги?

Кан сдержался с трудом.

– Оставьте меня с ним, – решительно сказал он.

Сразу раздались протестующие возгласы.

– Джерри, он же псих!

– Посмотри, что он натворил!

– Он опасен!

Кан поднял руку, призывая к тишине.

– Мы не крысы из гетто, трясущиеся от страха, боящиеся собственной тени. Мы – потомки нации воинов. Я буду говорить с этим коллаборационистом с глазу на глаз.

Ворча, трио покинуло комнату. Женщина с шалью на плечах остановилась на пороге.

– Мы будем поблизости. – И захлопнула дверь.

Оставшись вдвоем, мужчины посмотрели друг на друга. Кан опустился настул, тяжело оперся правой рукой о стол. Голд жевал сигару.

– Ты неплохо устроился, – начал он. – Попал в самую точку. Эта заварушка сделала тебя важной шишкой, разве не так?

– Не я заварил эту кашу, – сердито отрезал Кан. – Но она не удивила меня. Я предостерегал годами – я видел, как усиливается антисемитизм в этой стране, в этом штате, в этом городе. Но богатенькие, преуспевающие евреи в своем тупом самодовольстве пропускали мои слова мимо ушей. Так что теперь нечего винить меня. Сопротивление нужно, потому что плохо работает полиция.

– Не нужно.

– Евреев истребляют на улицах. А убийцы выходят сухими из воды.

– Никто не выйдет сухим из воды.

– Да ну? Вы арестовали его?

– Нет еще.

– Так вот, пока вы не выполните свой долг, защищать евреев будет ЕВС. Десятилетиями, если понадобится.

Голд свирепо прикусил мокрый кончик сигары. Кан победоносно откинулся на спинку стула.

– Ходят слухи, ты послал Оренцстайна ко всем чертям. Это было красиво. Давно пора заткнуть глотку этой скотине.

Голд не ответил.

– Знаешь, Джек, несмотря ни на что, ты мне нравишься. Евреев такого сорта как раз не хватает в моем отряде.

– И что ж это за сорт?

– Настоящие евреи, евреи с яйцами, с chutzpa[65], истинные потомки наших свободных, воинственных предков. Не из слюнявых либералов, сторонников ассимиляции, которые боятся назвать себя евреями. Все тужатся, представляются не тем, что они есть. Эдакие маленькие книжные червячки, до сих пор думают – наци такие, как на карикатурах. Вуди Аллена. Книгочеи и клерки, ювелиры и юристы. Слабые и малодушные, бесплодные импотенты, истерзанные самоанализом.

Голд изучающе осмотрел Кана.