Лазутчикъ. Часть I

– Ну что вы, право. Прошу простить меня за глупость, конечно не только поэтому! Но это одна из причин!

– Так что же случилось?

– Случилась полнейшая глупость! Я слышала, что они собрались устроить стачку! Вы представляете, врачи!

Георгий удивленно уставился на Анну, – во время войны, когда столько раненных в лазарете? Это же предательство! – возмутился Артемьев

– Все так, не поспоришь, но вы поймите… они молоды в большинстве и не осознают еще. Им кажется….им что-то наговорили, пообещали и они поверили, понимаете? – сумбурно попыталась объяснить Анна.

– Вы знаете кто зачинщик? – оборвал Георгий.

– Эмм… слышала, что это один из новых врачей – Иван Феглер. Но могу и ошибаться.

– Где они собираются?

– Собираются?

– Да, для обсуждения такого рода вещей они должны иметь место сбора.

– Даже не знаю, может быть в лектории, другого места и не придумаю.

– Сомневаюсь, что в столь доступном помещении они стали бы обсуждать столь запретные темы. Но если их там возможно застать всех вместе, то лекторий подойдет. Когда проходят лекции?

– Эти лекции кажется не обязательны, но сегодня занятие проводит Вениамин Петрович и думаю, что большинство врачей придет. Как раз сейчас его лекция должна подойти к концу.

– Анна, я вынужден просить вашего прощенья, но нам необходимо там быть. Я хочу поговорить с этими оболтусами.

– Конечно, Георгий, конечно. Давайте же поспешим.

Георгий и Анна подоспели как раз к концу лекции. По пути Артемьев уговорил пойти с собой двоих раненных солдат. У одного была перемотана голова, другой хромал и передвигался на костылях. Они встали в сторонке и ждали конца занятия. Когда Вениамин Петрович покинул помещение, Георгий обратился к солдатам и Анне, – господа, говорить буду я. Вы кивайте. Надеюсь образумим… и сразу не заходите, дайте мне несколько минут. Я вас позову.

Анна быстро перекрестилась. Артемьев неслышно вошел в лекторий. В помещении пахло больничными принадлежностями, на столе лежали бумаги и учебники. Врачи стояли небольшой кучкой у окна и не заметили появления Георгия. Один из них сидел на подоконнике и непрерывно говорил. Остальные его внимательно слушали и хором соглашались. Артемьев решил, что болтун на подоконнике и есть тот самый Феглер.

– Скажите друзья? – вопрошал предполагаемый Феглер, – почему мы должны работать сверх своей смены? Много раненных, скажут они? А нанять других врачей разве невозможно? Ах, они все на фронте скажут они, тогда что же получается? Все врачи на фронте, а мы тут семь потов смываем и отдуваемся за остальных? Нынче похоже не в моде платить за работу сверх нормы, так это получается?

– Дело говоришь, Иван!

– Это точно Феглер, – отметил про себя Георгий.

– А что же, солдатики помрут без нас, скажут они? Так может быть хоть тогда кто-то прислушается? Эти сатрапы развязали никому не нужную войну, а мы должны смывать кровь с их рук?

С последним доводом врачи согласились не так единодушно, кто-то зароптал, и Артемьев решил воспользоваться этим моментом.

– Эй ребятки! – окликнул Георгий врачей.

Молодые люди дружно посмотрели в сторону окрикнувшего их Георгия и на мгновение замолкли от неожиданности.

– Я так понял, что по-вашему мне впору себе гроб заказывать?

– Простите, вы кто, собственно такой и что вам нужно? – поправив круглые очки спросил Феглер и спрыгнул с подоконника.

– По-вашему, я зря был ранен, зря ношу георгиевский крест на себе? – продолжал Артемьев, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Сударь, я к вам обращаюсь, вы кто будете? – переспросил Феглер.

– Я сейчас на своих ногах и скоро покину лазарет, но есть и другие! – Артемьев обернулся и крикнул в сторону коридора, – заходите!

В дверь вошли сопровождавшие Артемьева раненные солдаты и Анна.

– Или может быть им стоит помереть из-за вашей мнительности? Остаться вечно хромыми и контуженными?

Врачи зашептали, по лекторию волной прокатился недовольный гул.

– Это Фрол Афанасьев, его ранило в бедро в первом бою. Кровь хлестанула таким фонтаном, что только один из храбрых врачей, что не побоялся оказаться на поле боя вместе с простыми солдатами успел вовремя наложить жгут и спасти солдата. А это Дмитрий Коржухов, – Артемьев указал на солдата с перевязанной головой, – его ранило осколком от гранаты в голову. Он лежал среди трупов в полном беспамятстве. И только полковой врач не дал его похоронить с остальными, услышав слабое биение сердца, – Георгий замолчал. Зал наполнился напряженной тишиной, тяжело осевшей в воздухе.

– Какими докторами вы хотите быть? Теми, кто спасает жизни? Или теми, кто из-за жажды тридцати серебряников готов позволить умирать своим братьям… – Георий сделал картинную паузу, – я вас спрашиваю?! – он повысил голос, сделав резкий шаг вперед.

Врачи переглянулись. Те, кто стоял спереди невольно отступили. Тишину нарушил один из тех, кто был постарше, сказав остальным, – расходимся, друзья. Лично у меня завтра смена.

– И у меня, – сказал другой.

– У всех нас! – почти хором ответили остальные.

Доктора стали расходиться, кто-то похлопал Артемьева по плечу, кто-то с уважением глядел на раненных, обещая завтра обязательно осмотреть их.

Феглер ушел вместе со всеми, злобно скосив глаза в сторону Артемьева. Георгий же постарался сохранить непроницаемое и холодное выражение лица, сдерживая свое довлетворение.

Когда помещение лектория освободилось Анна радостно взвизгнула, – Георгий, Георгий, вы мой герой! – она обняла его, нежно поцеловав в щеку.

– Красиво сказал, Георгий. Только это, не Фрол я, а Пантелей. Да и не было такой истории-то… со жгутом.

– А я не Дмитрий вовсе, а Даниил. И голову мне прикладом пробили, а не осколком. Да и в трупах не лежал я…

– Да знаю-знаю, что вы как дети малые. Неужто не поняли, что я для них это. Припугнуть дабы. Ну подумал, что вы не подведете и подыграете, если что вдруг не по плану пойдет.

Солдаты рассмеялись. На следующее утро врачей в лазарете было даже больше, чем требовалось. Многие вышли не в свою смену, стараясь оказывать раненным должный уход. Феглера нигде не было видно, хотя Георгию очень хотелось его найти и потолковать с подстрекателем.

В этот же день прибыл некий офицер с документами за подписью генерала Верцинского. Георгию официально был одобрен отпуск на месяц для отбытия в Томск, не считая дней нахождения в пути. Вскоре Артемьева должны были выписать из больницы, и эта мысль непристанно волновала его. Он, казалось бы, еще недавно жил своей обычной жизнью, но совершенно забыл, как ею жить. Он привык отдавать приказы, привык подчиняться приказам, привык ходить в строю, привык к строгому распорядку, к скудному питанию, к пульсирующему чувству опасности и внезапной тревоги, он спал, слыша каждый шорох и подскакивал от малейшего, даже самого слабого шума. Но теперь целый месяц ему предстояло жить среди мирных людей. Да, они будут взволнованы войной, да, их жизнь поменялась и может быть даже стала тяжелее, но это по-прежнему была мирная жизнь. Артемьев знал, что всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке с теми, кто не воевал. Они никогда не смогут понять его до конца. Он всегда будет казаться им очерствевшим или жестоким, а может быть безразличным или одиноким человеком. С другой стороны, рано или поздно наступит мир, а погибать Артемьев не собирался, поэтому напомнить себе о том, как жить вне войны будет полезно.

Вечером, прохаживаясь по коридору, взгляд Артемьева зацепился за знакомую фигуру, – Феглер! – Георгий узнал зачинщика неудавшейся стачки и осторожно направился вслед за ним.

Феглер зашел в уборную. Артемьев остался ждать его у двери. Когда врач вышел, Георгий с силой толкнул его в грудь, так что тот буквально залетел обратно. Артемьев быстро взял из коридора стул и подпер ручку туалетной двери изнутри, чтобы посторонний человек не смог ее открыть.

– Ч-что вы себе позволяете, – завопил Феглер.

Георгий поднял его за грудки и вновь швырнул на пол. Феглер, спотыкаясь, отползал назад.

– Как вы смеете, я буду жаловаться! Я сдам вас в полицию! – Феглер поднялся на ноги.

Георгий после короткой паузы сделал несколько резких шагов к Феглеру, и схватив его за волосы, стукнул головой о стену. Георгий не прикладывал особой силы, но скосил удар, отчего кожа на лице врача лопнула и по лицу струей потекла липкая кровь

– Ты знаешь кто мы, а, фигляр?

Феглер испуганно запричитал, – прошу вас, прошу, отпустите!

– Ты знаешь кто мы? – чеканя каждое слово повторил Георгий, вновь схватив врача за волосы.

– Прошу вас, умоляю, – Георгий сжал кулак, потянув за волосы, – кто вы, скажите, кто? – захныкал Феглер.

– Мы солдаты и офицеры Российской империи, фигляр!

– Да-да, вы солдаты, прошу, прошу, отпустите!

– Что по-твоему делают солдаты и офицеры? – Георгий выпустил волосы Феглера из рук.

– В-воюют?

– В яблочко, фигляр, а что бывает на войне?

– Л-люди погибают?

– Да, фигляр. А ты не полный идиот, я посмотрю. Но точнее будет сказать, что их убивают. Мы убиваем! Врагов! И знаешь, что такие как ты – это и есть враги. Наши внутренние враги. И если я убью тебя мне дадут еще один орден, только и всего!

– Нет, нет прошу-у! – истошно завопил Феглер, – умоляю, господин офицер, отпустите!

– Фигляр, ты ноешь как баба. Что ты за революционер?

– Я…я никакой не революционер! – врач вытер кровь с лица, – я просто хотел прибавки к жалованию.

– Не бреши, фигляр. Я похож на идиота?

– Что вы, нет, нет, господин офицер! Мне просто заплатили….

– Кто?

– Знакомые с завода. Мы встретились случайно, они предложили денег и посоветовали, что говорить. Дали половину. Обещали после стачки выплатить остальное. Да что бы было, пару дней бы побастовали и делу конец. Полицаи бы всех разогнали.

Артемьев отвесил Феглеру пощечину, отчего тот начал всхлипывать, – сегодня же ты пишешь мне имена тех, кто тебе заплатил, а потом уходишь с этой работы.

– Но куда же мне идти, позвольте? – возмутился Феглер.

Георгий вновь отвесил ему пощечину сильнее предыдущей так, что врача зашатало.

– Я повторять не буду. И еще. Если сообщишь кому-то, что это я тебя избил, тебя застрелят. Помни, что здесь лежат офицеры и солдаты. Все мы братья и стоим друг за друга, а за твою смерть положен орден! – прошипел Артемьев.

Влажные глаза Феглера наполнились ужасом.

– Записку с именами занеси в седьмую палату, тумба справа у окна. Больше я тебя видеть не желаю, прощай, – Георгий, развернувшись, резко направился к выходу.

Утром Артемьев нашел записку от Феглера и направился на прием к главному врачу. Отстояв в очереди, Георгий постучался и осторожно зашел в кабинет Вениамина Петровича. Главный врач закрывал окно после проветривания помещения, в воздухе стоял слабый запах табака.

– Здравствуйте, Вениамин Петрович!

– Доброго утречка, голубчик, что у вас?

– Моя фамилия Артемьев, меня скоро должны выписать, но я не по этому поводу. Возможно вы слышали, что у вас тут намечалась стачка, у меня есть список людей, которые предположительно организовали и оплатили это мероприятие.

– Так-та-ак. Кажется, это о вас говорила мне Аннушка Прокофьева.

– Не могу знать, но хочу передать вам это список, – Георгий протянул свернутый вдвое листок врачу.

– Хорошо, голубчик, мы передадим это полиции или специальному ведомству, будет видно. Я, ведь, знаете, пытался образумить глупцов, но они поверили Ваньке Феглеру, будь он не ладен, но больше он тут не работает, весь побитый был, нагрубил, забрал документы и ушел.

Георгий слегка ухмыльнулся.

– Сдается мне вы приложили руку к его уходу, а может и обе руки, – врач хитро подмигнул.

– Я совершено не представляю о чем вы, – Георгий наивно развел руками.

– Ладно, пустое. Спасибо вам, голубчик. Скажите. Из какого вы полка?

– 2-й Царскосельский лейб-гвардии полк Его Величества.

– Так-та-ак. А вы знакомы… поручик… поручик Денич?

Георгий раскрыл глаза от удивления, он давно ничего не слышал о фронтовом друге, – конечно, очень даже хорошо знаком, а что такое?

– Все в порядке, жив, поправляется, не переживайте. Он оставил письмо, а я ведь видел, что кто-то был тут из его полка и старая голова совсем забыла кто это был, да и письмо, каюсь, чуть было не забыл.

– А что за письмо? – поинтересовался Георгий.

– Помилуйте, друг мой, я не читаю ваших писем, – Вениамин Петрович полез в ящик стала и долго там рылся, затем достал пыльный конверт, подул на него и передал Георгию, – через пару дней вас выписывают, говорите. Это хорошо, что вы зашли, весьма удачно, почитайте на досуге, поручик при отъезде был довольно печален. Может быть его обрадует если вы напишите ему в ответ.

– Конечно, конечно, Вениамин Петрович. Спешу откланяться, не хочу вас более тревожить.

– Все в порядке, голубчик. Идите с миром.

Георгий вышел за дверь и с нетерпением вскрыл конверт. Похоже до отбытия в Томск придется сделать несколько дел в Петрограде, – как бы все это успеть, – подумал Артемьев.

Глава 4. Петроград

31 августа 1914 года Санкт-Петербург был переименован в Петроград по высочайшему указу Государя Российской империи. Причиной тому, по общепринятому мнению, послужила волна антигерманских настроений, захлестнувшая страну в начале войны. Действительно, первые годы большой войны сопровождались мощным подъемом народного духа и патриотизма внутри государства. Конечно, не стоит забывать, что общественное мнение, так называемые настроения народных масс носят управляемый характер и в ходе огромного социального стресса сплочение общества было необходимо империи, как воздух. Государственная машина заработала на полную катушку, включились печатные станки, заголовки газет кричали «Съ нами Богъ!», «Позоръ Германиiи», «Война объявлена»…маховик пропаганды закрутился и остановить его, казалось, уже невозможно.

В такой обстановке переименование Петрограда под лозунгом «ничего немецкого нам не надо» выглядело вполне логичным и необходимым шагом. Единое общество – управляемое общество, что является одним из залогов успеха достижения целей государства, особенно в тяжелые времена, ведь не может доехать к месту назначения повозка, которую кони тянут в разные стороны.

При всем этом видимом единстве суровая реальность достаточно быстро догоняла общественное сознание. Война метлой вычистила деревни от мужиков, жизнь простого человека ухудшилась и постепенно люди начали думать не о высоких целях империи и победах на фрнте, а о хлебе насущном, о сегодняшнем дне и выживании.

В такие моменты значительно легче подогреваются протестные настроения, общество становится кипящей водой в кастрюле, с которой необходимо снять крышку как можно быстрее, пока кипяток не успел хлынуть через край. Именно в такие моменты усиливались сражения на ином, информационном фронте, в пространстве газет, листовок и общественных собраний.

Хотя государство и старалось выдернуть наиболее активных участников социалистического движения на фронт, увы в последующем нарастающее негодование народных масс превратилось в одну из самых кровавых трагедий столетия, перемоловших в своей мясорубке миллионы жизней. Страдания людей в этом хаосе были слышны его организаторам не более, чем писк букашек в горящем муравейнике.

Но вначале войны об этом страшном будущем не предполагали, вначале войны промышленность Петрограда медленно, но верно перестраивалась на военные рельсы, загружая частные компании большим объемом военных заказов.

Начиная с 1915 года заводы Петрограда производили более половины всего количества орудий, минометов и лафетов, до 50% снарядов, производившихся в Российской империи, позволяя столичным заводам значительно расширить производство. Прибыли промышленников подскочили до небес, как говориться, «кому война, а кому мать родна». Газеты пестрили заголовками о фонтанах миллионов военных предприятий.

В военные годы изменился и состав населения города, значительная часть квалифицированных рабочих была призвана на фронт, особенно те, кто был замечен в революционном движении 1905 года, их место занимали выходцы из деревни. Легальные рабочие организации громили полицейские, но нелегальные растворялись на время облав и в мгновение создавались вновь. Истинные лидеры революционного движения оставались в тени, проводя свою политику руками тех, кого всегда можно было «пустить в расход».

Тем не менее, город продолжал жить своей жизнью и это была мирная жизнь несмотря на все издержки военного времени.

Георгий прибыл в Петроград примерно в середине февраля 1915 года. Жидкое серое небо состряпало густую кашу из дымчатых облаков, набухших от мокрого снега. Солнца не было видно, лишь влажный и острый ветер покалывал румяное лицо Артемьева, натянувшего ворот шинели до подбородка.

Он все еще не мог свыкнуться со своей временной свободой от приказов, муштры и все еще слышал запах смерти рядом с собой. В одном из переулков дрались двое мальчишек у разожженного костра. Один из них, что был явно постарше и покрупнее, свалил соперника на землю, улегся на него и лупил что есть мочи рукой, одетой в заснеженную варежку по окровавленному носу. Второй мальчишка рычал сквозь слезы, пытаясь выбраться.

Георгий сделал несколько быстрых шагов и крепко схватил сорванца, что покрупнее за ухо, потянув вверх.

– Ай-а, дядя, ай-аа, отпустите, отпустите, ухо же оторвете! – завопил мальчишка.

Артемьев для порядка еще раз крутанул ухо и навесил драчуну подзатыльника. Второй мальчишка встал, вытирая кровь и сопли голой рукой.

– Живой? —спросил Артемьев.

– Живой-живой, дяденька. Зря вы его сняли, еще чуть-чуть и я бы его побил!

– Оно и видно, – посмеиваясь ответил Артемьев, вдруг второй мальчуган дернулся вперед и с размаху ударил своего обидчика под дых, так что тот согнулся и закашлялся. Тут уже Георгий отвесил подзатыльника и ему.

– Вы чего творите, зверята мелкие, а! А ну-ка баста! Что произошло, чего деретесь?

– Да он сказал, что мы войну проиграем! – возмущенно выкрикнул мальчишка, что был помладше.

– Что хочу, то и говорю! – ответил старший мальчик.

– А ну-ка петухи, успокаивайтесь! Я только что с фронта и говорю вам, ничего мы не проиграем, немец в битве слаб, как баба и бежит, как загнанный зверь!

– Правда? – хором спросили мальчишки.

– Правда-правда… но до победы еще придется повоевать, немец же не один против нас, все будет хорошо. Где ваши родители?

– Мамка в булочной торгует, а тятю на войне убили, – снова хором ответили мальчишки.

– Вы братья что ли? – спросил Георгий.

– Были до сегодняшнего, – озлобленно ответил младший брат.

– Так, а ну прекратить балаган! – строго приказал Георгий, – если брат будет против брата, то о победе можно и не мечтать! Вы должны защищать и стоять друг за друга, а не носы квасить в переулке. Миритесь, жмите руки, быстро!

Братья неохотно пожали руки.

– Теперь кыш отсюда, и чтобы больше не ссорились! – шикнул Георгий.

Мальчишки неуклюже побежали прочь, пока не скрылись за углом переулка. Идя по городу пешком, Артемьев проголодался и решил поесть в первом попавшемся заведении.

Он взял кофе и пирожок с капустой и вышел на улицу, заняв свободный высокий столик. К Артемьеву присоединился какой-то старик с полуприкрытым глазом и жиденькой бороденкой. Он пил чай, жевал громко чавкая, и пристально смотрел в сторону компании из четырех человек, опрятного вида, достаточно хорошо одетых и пребывающих в довольно веселом расположении духа, на которых Георгий вначале не обратил никакого внимания. Только сейчас, прислушавшись, он понял, что они говорят на немецком.

Старик похоже заметил удивление на лице Георгия и с кривой ухмылкой загадочно пробормотал, – военнопленные…

– Чего-о? – с удивлением спросил Артемьев, уставившись на довольного собой старика.

– Они и есть, они и есть… – загадочно продолжил незнакомец.

– А где конвой, почему они….какого лешего они такие веселые-то, будто на увеселительном вечере сидят!? – непонимающе выпалил Георгий.

– Да они не с фронту, – махнул рукой старик, – так, заезжие. Еще до войны тут жили, работали, поэтому на особом счету.

– Все равно как-то странно это…

– Чего только в жизни не встретишь, – задумчиво ответил незнакомец. Он залпом допил остатки чая, подмигнул здоровым глазом Артемьеву и удалился.

Георгию особенно некуда было торопиться, и он решил взять себе еще горячего кофе. Стоя за столиком он сжимал и разжимал пальцы левой руки, разрабатывая их, по наставлению врачей из госпиталя. Мимо проходила дама солидного вида, одетая в пальто с меховым воротником и смущенная девица, по-видимому ее дочка. При виде Георгия они замедлили шаг, начали перешептываться и Артемьеву показалось будто бы незнакомки стали его пристально разглядывать. Он притронулся рукой к фуражке в знак приветствия. Увидев этот жест, дама набралась решимости и с улыбкой, которая показалась Артемьеву немного искусственной подошла к нему.

– Здгавствуйте господин офицег, – картаво заговорила дама несколько гнусавым и высоким голосом.

– Здравия желаю, – ответил Георгий коротко поклонвшись.

– Здравствуйте, – смущенно проговорила девица.

– И вам доброго здоровья, – улыбнувшись ответил Артемьев, невольно выправив осанку.

– Могу ли я вас отвлечь, господин офицег, меня зовут Анастасия Федоговна Клешнева, мой муж упгавляет одним из заводов, пгоизводящих пгодукцию для нужд нашей доблестной агмии, а это моя дочь, – Сегафима, – девица смущенно поклонилась.

– Весьма приятно, меня зовут Георгий Артемьев, подпоручик 2-го Стрелкового Царскосельского лейб гвардии полка.

– О-о, да вы пгямо с фгонта, ведь пгавда? С самого фгонта? Муж постоянно спгашивает меня, что думают солдаты и офицегы на фгонте, какие у них настгоения, ведь мы откгыли в своем доме лазагет и я часто вижу солдат, но они ганены и не слишком газговогчивы. Гаскажите же, что твогиться, тгудно ли это? Уж пгостите за подобную бестактность. Но я вижу, что вы геогиевский кавалег!

– Да ничего сударыня. А что вам сказать в самом деле. Всем там приходится нелегко, многие из тех, кого я знал погибли, – сухо ответил Артемьев.

– Но ведь это за пгавое дело, за пгавое! Ведь они погибли не згя! Газве вы так не считаете?

– Не буду спорить сударыня, вы правы. Но знаете, от этого никому не становится легче, не женам, ни детям, ни матерям.

– Скажите, ведь мы победим их, мы же всегда побеждаем? – дама высоко вскинула брови.

– Мы все в это верим, – ободряюще ответил Георгий.

– А как же геволюционегы, эти бунтаги и животные?! – не унималась дама.

– Пока у командиров не отобрали оружие, шансов у них маловато, – усмехнулся Георгий.

– То есть все это байки? – спросила в ответ дама.

– Я не знаю сударыня. Кто-то шушукается у костров, но я не видел, чтобы это было серьезно. По законам военного времени могут ведь и казнить. Так что все эти деятели прячутся, как крысы в норах.

– Интегесно, интегесно. А как же, а как же боевой дух, готовы ли солдаты умигать за Отечество?

Георгия начал утомлять этот безостановочный шквал вопросов. Он заметил, как девица начала еле заметно дергать мать за пальто, – вы знаете, боевой дух солдат в полном порядке, я верю, что мы победим и вам тоже стоит верить. Весьма благодарен за приятную беседу и от лица всех офицеров Российской империи благодарю вас за ваше благородное начинание и помощь раненным. А теперь прошу прощения, я должен идти. До свидания! – Георгий притронулся к козырьку и быстро удалился прочь.

В Петрограде ему было необходимо навестить поручика Денича, чей адрес ему сообщили во время пребывания в лазарете, а также он хотел передать письмо погибшего командира, капитана Николаевского, его сыну. После этого Георгий думал сразу же взять билет на поезд и отправиться в Томск, чтобы найти Лизу и вытащить ее из так называемой комунны.

Денич снимал комнату на окраине города в захолустном районе. Георгий, памятуя о том, как получил по голове и был ограблен за свое показное перемещение по городу на таксомоторе в этот раз решил воспользоваться обычным фаэтоном. Заплатив деньги вознице, он спрыгнул на землю и направился по узкому переулочку к дому, в котором жил его друг и сослуживец.

Перед тем как постучать в дверь Денича Артемьев поправил ворот и подтянул ремень на шинели, вспомнив как в свое время Денич любил дать нагоняя за неопрятный внешний вид. Георгий постучал. Никто не откликнулся, но за дверью послышались медленные шаркающие шаги.

Дверь открылась и Артемьев широко заулыбался. Перед ним стоял Денич, тот самый весельчак-поручик, с которым они столько времени провели бок о бок в строю, в длинных переходах, с которым воевали.

Внешний вид Денича удивил Георгия. Поручик как будто запустил себя. Он был не стрижен, челка свисала до ушей, зарос клочковатой бородой. Лицо было в шрамах. Он поправил указательным пальцем большие очки, шмыгнув носом, – А, Георгий… рад видеть, не ожидал, – словно без эмоций проговорил поручик, дернув головой в знак приглашения и отвернувшись пошел к столу у окна.