Небо ждёт. Притча о будущем

– Что значит «пришлось снять заграждение»?! – возмутился Владыка, его старческое лицо потемнело.

– Женщина… в одном магнекаре оказалась беременная женщина… У неё начались роды… – с трудом произнёс Александр. – Полицейские подрядили наш квардрокоптер, чтобы срочно доставить её в больницу, но полицейские, предоставленные сами себе, оказались слабы перед протестным настроением толпы и сняли блок-пост. Мы их упустили…

Лицо Владыки выглядело испуганным.

– О, Господи, велики же сила и хитроумие дьявольские! – Владыка повернулся к Александру. – О, сын мой, тяжела твоя ноша и велико твоё призвание! Но велика и противостоящая сила! Помни же: Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и не́мощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное! И посему в писании сказано, что сила Бога в человеческой не́мощи свершается, и ещё: «Когда немоществу́ю, я силён». Поэтому помни: не своей силой ты действуешь, а Божьей. Да благословит Он тебя в этой последней битве!

Александр с горящим от волнения лицом припал к ногам Владыки:

– Благословите меня, Высокопреосвященный Владыка!

– Войди же со мной в пси-отношения, сын мой! Дай руку!

Александр, стоя на коленях, протянул ему левую руку, и Владыка надел на неё пси-браслет, сам надел на запястье свой, и вошёл в пси-режим. Владыка чувствовал благоговейный трепет и иступлённую преданность Александра, а Александр в ответ ощущал покоряющую его отеческую властность, укрепляющее тепло и воодушевление, доходящее до одержимости, которое он получал вместе со словами:

– Благословляю, сын мой, воин Бога! Да найдёт на тебя сила Божия, чтобы остановить зло, угрожающее миру!

– Наставьте меня словом, Высокопреосвященный Владыка! – вскричал Александр, тяжело дыша, почти задыхаясь от переизбытка наполняющих его экстатических чувств.

– Господь мне на сердце такие слова для тебя положил: будь твёрд и непогрешим отныне в исполнении воли Бога. Помни, что есть:

Время рождаться и время умирать,

Время врачевать и время убивать,

Время искать и время терять,

Время любить и время ненавидеть,

Время миру и время войне!

– Время убивать! – с силой повторил Александр, твёрдо поднялся с колен. – О, мой Бог, дай мне сил, чтобы исполнить волю Твою!

С покорностью он склонился перед Владыкой, а тот с удовлетворением посмотрел на него и медленно перекрестил.

– Ступай же с миром! Я распоряжусь насчёт трапезы для вас всех.

Владыка протянул Александру для лобзания руку.

* * *

Обласканный и укреплённый отеческой любовью архиепископа, Александр, словно с крыльями за спиной, быстрым шагом прошёл по коридору, спустился по лестнице и влетел в домовую часовню, где с волнением молились и ждали конца его аудиенции трое братьев-послушников Обители военных капелланов. Увидев своего Наставника, озарённого радостью и решимостью, все встали с колен, подошли и обступили его.

– Владыка сильно сердился на тебя, дорогой отец Александр? – с заботой спросил Максим, заглядывая ему в глаза.

– Нет, совсем нет! Владыка благословляет нас! – немного дрожа голосом сообщил Александр и ласково потрепал Максима по плечу. – Он призывает нас к твёрдости в исполнении нашего дела, ведь наша брань не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесной! Поднимем же щит веры, чтобы угасить раскалённые стрелы лукавого и возьмём меч духовный!

– Что это значит, дорогой Наставник? – нахмурился Савватий.

– Это значит, любимый брат Савва, – со странной весёлостью произнёс Александр, – что мы имеем дело с ересиархом, способным своим учением отвратить от Господа всех верных! У него на востоке есть община раскольников, к которой он стремится. Если он достигнет её, то нашу бедную церковь ждут потрясения, восстания ересей. Действует он дьявольским обольщением и подчиняет людей себе, заставляя служить ему, и многих уже совратил. Поэтому Владыка нам не благословил никакого общения с ним, у нас есть только одно Божье благословение: найти и уничтожить, прямыми сделать стези Господу нашему. Владыка благословил применение оружия, которое сейчас же необходимо получить в Арсенале.

– Вот это разумно, – согласился Серафим. – Я устал иметь дело с безответственными полицейскими. Наше дело деликатное, и работа должна быть сделана тихо, ювелирно.

Александр с бледным лицом коротко кивнул ему и обернулся на иконостас, его губ коснулась нервная усмешка. Он на мгновение задумался, затем спросил, приподняв бровь:

– Надеюсь, никто не забыл, как держать винтовку?

Максим и Серафим, оценив его шутку, с горящими глазами заулыбались, переглядываясь. Савватий же опустил голову, поникнув лицом. Александр с волнением обвёл всех глазами и благоговейно сказал:

– Помолимся, братья…

И все преклонили перед образами колени.

ГЛАВА 4. НА ЗАБРОШЕННОЙ ДОРОГЕ

Это был настоящий внедорожник! Последний из таких я видел в далёком детстве: с полноценным задним сидением, большими распашными дверями багажника и дополнительным багажником сверху. Мы с Олегом Фёдоровичем загрузили канистры с жидким топливом и три ящика с едой. Мать девушки вынесла сваренный смородиновый компот, ещё горячий. Я аккуратно перелил его в бутылку и поставил поближе к водительскому сидению, то есть поближе к себе – так не терпелось его попробовать! Также загрузили снаряжение для кемпинга: палатку, несколько упаковок тонких термоодеял, термоспальники, котелки и угли для костра на первое время. Отец торжественно вручил мне тот злосчастный топор. Принимая его, я аж содрогнулся и признался, что теперь, глядя на топор, всегда буду вспоминать те приятные минуты, которые я провёл в их гостеприимной семье. Олег Фёдорович посмеялся и по-отечески обнял меня.

– Не знаю, сможем ли мы встретиться снова, – сказал он, – но теперь вы мне оба небезразличны. И… мне бы не хотелось прожить всю жизнь в неведении, не зная, что с вами дальше случилось. Пожалуйста, если у вас будет такая возможность, пришлите весточку, а лучше… лучше возвращайтесь. Заезжайте на пироги. Мария вам испечёт. Рядом дом – пустой, мы приберёмся там, он всегда будет ждать вас.

Слова Олега Фёдоровича тронули моё сердце, и я ещё раз подумал, что давно не встречал столько любви от людей, которые совсем недавно были мне незнакомы, а теперь казалось, что мы связаны на всю жизнь.

– Где Пётр? – спросил я.

– Он с Марией, – почему-то шёпотом сказал Олег Фёдорович. – Я не хотел им мешать. Но вам надо скорее уезжать. Пойдём к нему.

Мы вошли в дом и увидели Петра и Марию, сидящих на полу в гостиной у камина. Пётр что-то читал, а Мария слушала. Когда мы вошли, то застали такие слова: «…а Мария сохраняла все слова сии, складывая в сердце своём…»

– Простите… – неловко начал я.

Мария повернулась ко мне и с восторгом сказала:

– Представляешь, Андрей! Маму Иисуса Христа тоже звали Мария!

– Это всё здорово, – ободряюще поддакнул я, – но… Пётр! Нам пора!

Мария вскрикнула и обняла Петра. Тот медленно закрыл книгу и передал ей.

– Читай дальше уже сама. Читайте вместе, втроём. Если что-то непонятно – записывайте свои вопросы. Когда я вернусь, то отвечу на них.

– Так ты вернёшься?

– Если не вернусь, – сказал Пётр, – Бог пошлёт того, кто ответит на ваши вопросы. У Него есть ещё люди… ещё остались…

Пётр поднялся и пошёл к выходу. У порога он обернулся и поклонился всем троим, низко, до самой земли. И они тоже поклонились ему.

– Благодарю вас за вашу веру. Простите, что мы обрекли вас на страдания, – с горечью сказал Пётр. – Мы не вправе утруждать вас нести последствия нашего пребывания у вас в гостях.

– Вы не обрекли нас, – твёрдо ответил Олег Фёдорович. – Мы сами готовы пойти на страдания, чтобы отблагодарить того, кто спас мою дочку и всех нас!

Пётр ещё минуту глядел каждому в глаза, как будто пытался запомнить их, чтобы в воспоминаниях унести с собой.

– С этого дня и всегда я буду молитвенно помнить вас, – наконец сказал он. – Прощайте…

Мы сели во внедорожник. Я ткнул кнопку зажигания, и двигатель непривычно заворчал своим особенным голосом; потихоньку выжал педаль газа и почувствовал мощь мотора. Это было приятно! Мы тронулись, поехали к просеке в лес, и я ещё долго в зеркальце заднего вида видел, как они стояли и смотрели нам вслед.

Вести тяжёлый внедорожник оказалось удивительно легко, к рулю не приходилось прикладывать усилий. Хотя я уже разобрался с коробкой передач, всё равно опасался, что в первое время что-то напутаю.

Пётр молчал, мне показалось, он был печален. Но разговаривать с ним я не мог, потому что всё внимание занимала дорога с выпирающими корнями деревьев, глубокими лужами и ухабами. Мне очень не хотелось повредить машину в самом начале пути.

Наконец, мы выехали к полю, вдоль кромки которого шла колея, накатанная большими сельскохозяйственными машинами. Поле закончилось, мы выехали на какую-то заброшенную асфальтовую дорогу. Жители многих посёлков давно уже провели к себе магнерельс, и дорога разваливалась за ненадобностью. Но подвеска автомобиля замечательно справлялась и гасила неровности.

Мы ехали в неизвестность. Солнце клонилось к закату.

Наконец я смог с Петром поговорить.

– Почему ты грустишь?

Пётр взглянул меня и вздохнул.

– Я опасаюсь за их жизни, – тихо сказал он, – и очень прошу Бога их защитить.

– Но если ты просишь, значит, Бог их защитит, не так ли? Почему же ты грустишь?

Пётр ласково посмотрел на меня и ликующе произнёс:

– Да ты, Андрей, говоришь уже как верующий человек!

– Я просто научился у тебя. Олег Фёдорович сказал мне, что ты – святой. Что это значит?

Пётр склонил голову, помолчал, потом повернулся ко мне и заговорил:

– В древние времена люди очень тонко чувствовали разные сферы жизни. Они хорошо различали сферу профанного, то есть обыденного, и божественного, то есть святого. Они понимали, что вся жизнь и её блага зависят от Бога, и поэтому умели быть благодарными, отделяя для Него всё самое лучшее. И это отделённое называли святым. Таким святым может быть и человек, который отделил Богу самое лучшее и дорогое, что у него есть – свою жизнь. В этом смысле, да, я – святой. Я посвятил свою жизнь Господу ещё смолоду. Теперь смысл моего существования заключён в стремлении познать волю Бога и слушаться Его. В другом понимании святой – это тот, кто безгрешен. И в этом смысле я – не святой, потому что не безгрешен, ибо нет ни одного человека на Земле, кто бы жил и не согрешил… И ещё есть одно, последнее понимание святости, как пути к совершенству, возможности уподобления Богу. А эту задачу Бог поставил каждому человеку, которого призвал в мир.

– Неужели каждому возможна святость? – удивился я.

– Каждому, – кивнул Петр.

– И каждому возможно уподобиться Богу?

– Конечно. Только для этого нужно посвятить Ему свою жизнь и слушаться Его.

– Но слушаются и исполняют чужую волю рабы. Тебя не беспокоит такое твоё положение?

– Слушаются и исполняют чужую волю ещё сыновья, – ответил Пётр.

Что такое быть послушным сыном, я не знал по понятным причинам: у меня не было любящего отца. Но что такое может быть – я не мог не признать.

Солнце бабьего лета прогревало салон автомобиля. Хотелось пить, и Пётр наливал мне настоявшийся компот. На ходу мы даже поели, потому что решили двигаться без остановки до темноты. По пути мне удалось узнать, что такое читал Пётр Марии. Это была книга об Иисусе Христе, именем которого Пётр изгнал беса, и где сказано о его жизни. Оказывается, вот что за книга лежала в его бэгбэк! И он отдал её Марии?! Я немного расстроился. Мне тоже захотелось её почитать.

– Мы обязательно прочтём её с тобой, – пообещал Пётр. – А Марии и её семье она гораздо нужнее.

– Петр… а что такое с Марией было? Это «изменёнка»?

– Это не наркотический транс, – ответил Пётр. – С Марией произошла беда. Это одержимость, может быть, ты слышал когда-нибудь об этом.

Значит, это оказалось тем, о чём я догадывался.

– Это был демон?

Пётр кивнул.

– А ты что-то знаешь об этом?

Не то, чтобы я что-то знал, но фильмы про демонов смотрел. Они обычно лезут из ада, их уничтожают огненным ангельским мечом, выстрелом из плазмогана или заклинаниями с пентаграммой. Как-то мы с друзьями таким образом развлекались в виртуале. Но ещё никогда и нигде я не видел, чтобы при словах «именем Иисуса Христа» демон выходил сразу, без воплей, без воя и без спецэффектов. Чем же страшно это имя для демонов? Я спросил это у Петра, он ответил:

– Духи подчиняется только тому, кто их создал. Люди забыли Бога, а бесы знают его и трепещут. Когда-то Бог послал в мир своего Сына – Иисуса Христа, чтобы он освободил каждого человека из плена зла и одержимости. Иисус ходил по земле и рассказывал о Боге-Отце, чтобы люди вспомнили о Нём. В подтверждение своих слов он творил дела, которые способен творить лишь Бог: исцелял людей от болезней, воскрешал мёртвых и изгонял бесов.

Я ошалело посмотрел на него.

– Постой, Пётр… Ты же сказал, что только Иисус Христос мог творить дела, на которые способен лишь Бог. Как же изгоняешь бесов ты? Ёлки-моталки, ты вообще кто?!

Пётр мягко улыбнулся и сказал:

– Брат Андрей, плодом жизни Иисуса Христа на земле стала община его учеников, которые стали называться «христианами». Он поручил им рассказывать людям о Боге и дал власть исцелять от болезней и изгонять бесов. Понимаешь? Это такой знак, по которому можно узнать его людей на Земле.

– Значит, ты – христианин? – догадался я.

– Да, – Пётр радостно кивнул, потом добавил: – И ещё есть один знак, по которому можно узнать учеников Христа – по любви, которую они имеют друг к другу.

– Как же может быть по-другому, если ты говоришь, что ваш Бог есть любовь? Разве можно верить в такого Бога и не иметь любви? – удивился я.

– Можно. Вера в Бога без любви называется «фанатизм», от греческого слова «тана́тос», что означает «смерть». Фанатик, по сути, – смертник, который готов за Христа голову другому оторвать и свою жизнь бессмысленно положить. Фанатизм – страшное явление. Мне всегда жалко одержимых им людей, потому что они в Бога верят, но эта вера без любви.

– Но почему они стали такими? – горячо спросил я.

– Брат Андрей… что ты чувствуешь ко мне? – вместо ответа вдруг спросил Пётр.

Я так растерялся, что не заметил ухаб, и автомобиль сильно подпрыгнул.

– Я? Чувствую?

Я понял, что надо сказать правду. А правда была в том, что я чувствовал любовь, и это меня смущало, потому что я не понимал, зачем он это спросил.

– Я чувствую к тебе то, что больше дружбы, – обтекаемо сказал я.

– Скажи, брат Андрей, было ли такое же чувство у тебя раньше к другому человеку?

Вот пристал с ножом к горлу! Я задумался, припоминая все свои любовные интрижки, и понял, что то, что я испытываю к Петру – это другое. Это была действительно любовь, но любовь благодарная, любовь восхищения. Но я не знал, как об этом ему сказать, чтобы он что-нибудь плохое обо мне не подумал. Наконец, я признался:

– Да… Да, я действительно за эти два дня полюбил тебя, и это странно. Потому что ещё никто и никогда не делал для меня ничего просто так, не требуя ничего взамен, ещё никто и никогда не говорил мне слов, после которых хочется жить. Ещё ни в ком я не чувствовал столько света и тепла, которые в одно мгновение перевернули всю мою жизнь. Я люблю тебя, потому что всё это сделал ты.

Я залился краской, смущённо и робко посмотрел на него. Пётр же ответил спокойным взглядом.

– Это всё сделал тот, кто во мне, – вдруг с силой сказал он. – Когда ты говоришь, что любишь меня, на самом деле ты любишь во мне Его. Ты любишь Иисуса.

Я потрясённо взглянул на Петра и быстро опять перевёл взгляд на дорогу.

– Иисуса? Но я ведь не знаю его. И как это он может быть… в тебе??

– Андрей! Всё, что ты перечислил – не моё, а того, кто дал мне это как дар. Я же не стою ничего и не имею и доли всех этих качеств. Но я стараюсь жить так, чтобы во мне мог свободно жить Его Дух, понимаешь? Святой Дух Бога, через которого возможно присутствие Божьего Сына Иисуса Христа в этом мире прямо сегодня, прямо здесь и сейчас. Те же люди стали фанатиками, потому что верят в Бога, но Святого Духа не имеют, и поэтому не могут творить дела Бога на Земле.

У меня помутилось в голове.

– Я не понял, – признался я. – Мне надо подумать.

Значит так, начал рассуждать я. Теперь я о Петре знаю много и, одновременно, опять ничего. Я знаю: Пётр – святой, он отделил себя для Бога. Это раз. Он – христианин, потому что делает то же, что и Иисус Христос: исцеляет больных и изгоняет бесов. И знаю, зачем: чтобы люди узнали о Боге. Это два. Ещё знаю, что в нём живёт Святой Дух, через который возможно присутствие Христа в мире, – это три, но… всё это не объясняет, почему его преследуют какие-то особенные люди, и зачем нам надо ехать на восток по этой трассе.

Когда я захотел Петра об этом спросить и повернулся к нему… он крепко спал. Ладно, подозреваю, что насчёт последнего всё равно скоро узнаю.

Солнце уже клонилось к закату. Ещё издалека я увидел девушку, которая шла по ходу нашего движения вдоль дороги. Она тоже увидела наш автомобиль и помахала рукой, чтобы мы остановились.

Я растолкал Петра. Он вгляделся в девушку и сказал:

– Останови, давай спросим, что она хочет.

Я сбросил скорость и плавно притормозил рядом с девушкой. Пётр опустил стекло и спросил, нужна ли какая-нибудь помощь.

Девушка посмотрела на нас, упёрла руки в боки и отставила ножку в высоком ботинке, одетом на босу ногу. Вообще она была невысокого росточка, с круглым лицом и большущими глазами, стройная, но крепенькая, особенно выделялась копной вьющихся бледно-рыжих волос. На ней была свободная голубая юбка, из-под которой торчали загорелые коленки, и сваливающийся с плеча бежевый свитер. Как-то странно это, не жарко всё-таки уже. Вдруг девушка запрыгнула на подножку и оглядела нас озорным взглядом.

Так. Понятно. Я наклонился к Петру и тихо сказал:

– Поехали, Пётр, ничего ей не нужно! Это шалава дорожная!

Девушка услышала и быстро среагировала:

– Ну, пожалуйста! Ну, подвезите меня, я заплачу… как обычно!

Пётр пристально посмотрел ей в глаза и медленно спросил:

– Почему то, что ты делаешь, в твоей жизни стало обычным?

Девушка оторопела и как будто отключилась внутри. Её взгляд остекленел, стал каким-то бессмысленным. Похоже, вопрос Петра вышиб из неё все мозги.

– Я не знаю, – справилась со своим состоянием она, и на её лицо вернулось опять глупое озорство.

– Поехали, Пётр, – нервно сказал я и схватился за рычаг коробки передач.

– Погоди, – спокойно сказал Пётр и положил руку на мою, чтобы я отпустил рычаг. Я послушался, но негодовал.

– Куда тебе надо? – спросил Пётр.

– А куда довезёте, – весело ответила шалава и, склонив голову набок, посмотрела на нас, покачиваясь из стороны в сторону, вися на багажнике и упираясь ногами в подножку.

– Хорошо, а потом ты куда?

– Не знаю, – безразлично сказала она. – Как придётся.

– Ты ела? – спросил Пётр.

– Да, конечно. Я не голодна. – Девушка улыбалась и раскачивалась на подножке.

– Садись, – сказал Пётр.

– Ты что!! – возмутился я.

Пётр вышел, открыл ей, как для леди, заднюю дверь, подал руку, чтобы помочь зайти, запер за ней дверь и вернулся на своё сидение. Мы снова двинулись в путь.

Шалава же эта вся извертелась на заднем сидении, очевидно, мучаясь отсутствием к её особе нашего внимания, наконец, высунулась между водительским и пассажирским сидением.

– Ну, и куда мы едем?

– Тебе-то не всё ли равно, – огрызнулся я. – Едем, куда едем.

Она наигранно надула губы и заткнулась, но ненадолго.

– И вот что, мы так и будем ехать и ехать?

– Да, – спокойно сказал Пётр, – но до темноты.

По лицу шалавы, наконец, пробежало хоть какое-то волнение.

– До темноты? – как-то тихо спросила она. – А дальше что?

Меня это начинало веселить, а Пётр так же просто и серьёзно ей ответил:

– Потом мы заедем поглубже в лес и там припаркуемся на ночь, поужинаем и ляжем спать. Ты ведь с нами поужинаешь?

Кажется, девка струсила. Куда-то делось её глупое лицо. Она откинулась на сидение и стала смотреть в окно. Мы с Петром переглянулись.

– Молчание – знак согласия? – с издёвкой, страшным голосом спросил я, но Пётр недовольно посмотрел на меня и прошептал:

– Не надо, не пугай её.

Солнце как-то резко упало за горизонт, наступили сумерки. Я включил фары и стал думать, что пора остановиться, пока совсем не стемнело, и устраиваться на ночлег.

– Остановите, – вдруг сказала девушка. – Выпустите меня.

– Останови, – попросил меня Пётр.

Я прижался к обочине и остановился. Пётр вышел, так же учтиво открыл ей дверь и подал руку. Та по-королевски вышла с крепко поджатыми губами, выдернула свою руку из руки Петра и, не прощаясь, пошла по дороге.

– Не стоит благодарить, – высунувшись в окно, крикнул вдогонку я.

Пётр стоял рядом с внедорожником и смотрел ей вслед. Я же оглядел место, где мы остановились. Выглядело оно довольно подходящим. Справа темнела небольшая просека, по которой можно сразу углубиться в лес. Слева раскинулось поле, покрытое пеленой вечернего тумана. Было довольно сыро и зябко.

– Пётр, может быть, остановимся? Темнеет быстро, не вижу смысла ехать дальше. Предлагаю прямо здесь свернуть в лес и устроиться на ночлег.

– Поддерживаю, – сказал Пётр, но не сдвинулся с места.

Я высунулся в окно и посмотрел туда, куда глядел Пётр. Он всё ещё смотрел на девушку, которая отошла от машины на сотню метров и уселась на обочине.

– Не понимаю, что ты хочешь? – спросил я.

Вместо ответа Пётр залез на своё сидение и сказал, чтобы я ехал. Я завёл автомобиль и, проехав до просеки, свернул в лес. Найдя удобную стоянку под листьями раскидистого клёна, вышел и осмотрел место на предмет заметности с воздуха, потому что помнил про квадрокоптер. А кленовая роща была идеальным убежищем.

Я достал всё для костра и занялся им, поручив Петру ставить палатку. Костёр быстро разгорелся. Тогда я развесил над углями котелки с водой и жидкой похлёбкой. Дела у Петра тоже шли хорошо: палатка уже стояла. Да и что с ней возиться? Она же самонадувающаяся! Выдернул клапан – и всё! Пётр побросал в палатку термоспальники. Я поставил на землю миски и разлил в них горячую похлёбку. Пётр сел на поваленный ствол дерева, задумчиво взял миску, но не притронулся к еде. Он чего-то ждал.

Вдруг раздался звук сломанной ветки. Я положил руку на рукоять топора и замер. Пётр улыбнулся и тихо сказал:

– Что ты тут делаешь?

Из темноты в круг света вошла девушка. Она выглядела замёрзшей и испуганной. На её лице не осталось ни следа той глупой беспечности, которая так меня раздражала. Она робко спросила:

– Простите меня… Можно я с вами посижу до рассвета?

– Садись, – сказал Пётр, уступая ей место.

Девушка, ещё более оробев, приблизилась и села на предложенное место. Пётр, кажется, был счастлив, будто получил, что хотел, но пытался свою радость скрыть.

– Ужин готов. Может, разделишь его с нами?

– Нет-нет, – быстро сказала девушка. – Я не голодна.

Я с удивлением посмотрел на неё. Похоже, она делала попытку сохранить своё достоинство. Это было хоть и наивно, но достойно уважения.

– Как тебя зовут? – спросил Пётр.

– Настя, – тихо ответила девушка и опустила глаза.

– Анастасия, значит, – проговорил Пётр. – Какое красивое имя, означает «воскресение». Воскресение для жизни, жизни вечной.

Девушка, наконец, оторвала взгляд от земли и подняла на Петра. Всполохи огня играли в её расширенных зрачках.

– Анастасия, – немного небрежно сказал Пётр, – мы сейчас будем ужинать. Тебя это не смутит? Потому что нас это смущает. Мы привыкли есть вместе и смущаемся, если кто-то не ест и смотрит на нас.

– Хорошо, я могу пока уйти.

– Нет, что ты! Давай лучше поужинаем вместе!

– Хорошо, я могу… чтобы вас не смущать…

Пётр победно посмотрел на меня. Я понял. Налил ещё одну порцию и передал Петру, а он подал девушке.

– Анастасия, у нас есть обычай благодарить за трапезу. Раз уж ты здесь, может быть, к нам присоединишься?

Оказалось, Анастасия уже успела набить рот едой. На этой фразе она зависла, вынула изо рта ложку и смущённо отставила тарелку.

– Да, а что нужно делать? – невнятно спросила она.

– Радоваться! – отозвался Пётр и, закрыв глаза, с чувством произнёс:

– Благодарим тебя, подающего радость нам и пищу, тепло огня и уют лесного пристанища! Благодарим тебя, пославшего нам гостью – Анастасию, и просим благословить нашу трапезу и наше общение!

– Да будет так! – со знанием дела отозвался я.

Анастасия низко наклонилась над тарелкой и её плечики вздрагивали. Похоже, она заплакала.

– Что-то похолодало… – вдруг сказал Пётр. Он повернулся ко мне и подмигнул. – Принеси, пожалуйста, термоодеяла.