скачать книгу бесплатно
– Устойчивость исключительная, – сказал он.
Но полковник уже переключился на инспектора. Он наблюдал, как тот пьет розовый пенящийся напиток, держа стакан в левой руке. Правой он поддерживал свой мешок.
– Кроме того, в море стоят на якоре корабли, поддерживающие постоянную связь с ночными самолетами, – продолжал объяснять врач. – Такие предосторожности делают самолет куда безопаснее катера.
Полковник посмотрел на врача.
– Ну конечно, – сказал он. – Это, наверно, все равно что на ковре сидеть.
Инспектор направился прямо к ним. Полковника вдруг охватило такое непреодолимое желание прочитать имя на конверте, запечатанном сургучом, что он непроизвольно отшатнулся назад. Инспектор развязал мешок. Передал врачу газеты. Вскрыл пакет с частной корреспонденцией, проверил количество отправлений по квитанции и начал просматривать адреса на конвертах. Врач развернул газеты.
– Снова суэцкий вопрос, – сказал он, пробегая глазами заголовки. – Запад теряет свои позиции.
Полковник не стал читать заголовки. Он старался побороть боль в желудке.
– С тех пор как установили цензуру, газеты пишут только о Европе, – сказал он. – Было бы лучше, если бы европейцы поселились у нас, а мы бы переехали в Европу. Тогда каждый узнал бы, что происходит в его собственной стране.
– Для европейцев Южная Америка – это мужчина с усами, гитарой и револьвером, – засмеялся врач, оторвавшись от газеты. – Они не понимают сути дела.
Почтовый инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в мешок и снова завязал его. Врач хотел было приступить к чтению двух личных писем, но перед этим посмотрел на полковника. И спросил у инспектора:
– Для полковника ничего?
У того екнуло сердце. Инспектор забросил мешок на плечо, спустился с крыльца почты и сказал, не оборачиваясь:
– Полковнику никто не пишет.
Вопреки своей привычке полковник пошел домой не сразу. Он пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина листали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не возвращаться к жене с пустыми руками. Но вот мастерскую стали закрывать, и ему пришлось вновь окунуться в действительность. Жена ждала его.
– Ничего? – спросила она.
– Ничего, – ответил полковник.
В следующую пятницу он снова вышел встречать катер. И снова, как всегда, вернулся домой без долгожданного письма.
– Мы ждали более чем достаточно, – сказала ему в тот вечер жена. – Нужно обладать бычьим упрямством, как у тебя, чтобы ждать письма пятнадцать лет.
Полковник улегся в гамаке с газетами.
– Надо дождаться очереди, – сказал он. – Наш номер – тысяча восемьсот двадцать третий.
– С тех пор как мы ждем, этот номер уже два раза выигрывал в лотерее, – сказала жена.
Как всегда, полковник читал в газетах все подряд, от первой страницы до последней, включая объявления. Но на этот раз никак не мог сосредоточиться, думая о своей пенсии ветерана. Девятнадцать лет назад, когда конгресс принял соответствующий закон, начался оправдательный процесс, длившийся восемь лет. После этого понадобилось еще шесть лет, чтобы его включили в список ветеранов, о чем говорилось в последнем полученном полковником письме.
Он дочитал газеты уже после наступления комендантского часа. И хотел погасить лампу, как вдруг заметил, что жена не спит.
– У тебя сохранилась та вырезка?
Жена подумала.
– Да. Она должна лежать там же, где все остальные бумаги.
Жена откинула москитную сетку и достала из платяного шкафа деревянную шкатулку, в которой лежала пачка писем, сложенных по порядку и перетянутых резинкой. Она отыскала объявление адвокатской конторы, предлагавшей действенную помощь в оформлении пенсии ветеранам войны.
– Не устаю повторять тебе, чтобы ты сменил адвоката, – сказала она, передавая мужу газетную вырезку. – Если бы ты послушал меня, мы бы успели не только получить деньги, но и истратить их. К чему дожидаться, пока их сунут нам в гроб, как индейцам?
Полковник прочитал вырезку двухлетней давности и убрал ее в карман рубашки, висевшей за дверью.
– Загвоздка в том, что на адвоката тоже нужны деньги.
– Ничего подобного, – уверенно возразила жена. – Можно написать им, чтобы они удержали нужную сумму из пенсии, когда она будет назначена. Это единственный способ заинтересовать их.
И вот в субботу под вечер полковник отправился к своему адвокату. Тот находился дома и беспечно покачивался в гамаке. Это был громадный негр, сохранивший в верхней челюсти всего два резца. Он сунул ноги в сандалии на деревянной подошве и открыл окно кабинета. Под окном пылилась пианола, заваленная бумажными рулонами, старыми бухгалтерскими книгами и прикрепленными к ним вырезками из «Диарио офисиаль» и разрозненными экземплярами бюллетеня Инспекторского надзора. Не объясняя причину своего прихода, полковник выразил обеспокоенность тем, как движется его дело.
– Я же предупреждал вас, что такие дела в несколько дней не решаются, – сказал адвокат, дождавшись паузы в речи полковника. От жары его совсем разморило. Он откинул спинку раздвижного кресла и теперь почти лежал в нем, обмахиваясь рекламной брошюрой. – Мои доверенные лица постоянно напоминают мне, что не следует терять надежду.
– Пятнадцать лет это тянется, – сказал полковник. – Смахивает на сказку про белого бычка.
Адвокат весьма красноречиво описал административные уловки. Кресло было слишком узким для его расплывшихся ягодиц.
– Пятнадцать лет назад было легче, – сказал он. – Тогда существовала муниципальная ассоциация ветеранов, куда входили представители обеих партий. – Он наполнил легкие раскаленным воздухом и изрек с таким видом, словно сам это придумал:
– В единстве – сила.
– В моем случае это не сработало, – сказал полковник, впервые осознав свое одиночество. – Все мои товарищи умерли, не дождавшись почтовых переводов.
Адвокат оставался невозмутим:
– Закон приняли слишком поздно. Не всем повезло, как вам, – стать полковником в двадцать лет. Кроме того, закон не устанавливал, из какого источника будут финансироваться пенсии, так что правительству нужно внести поправки в бюджет.
Знакомая история. Слушая ее, полковник каждый раз испытывал глухую досаду.
– Мы не просим милостыни. Нам не нужны одолжения. Мы рисковали своей шкурой, чтобы спасти Республику.
Адвокат развел руками:
– Все верно, полковник. Человеческая неблагодарность не знает границ.
И эта песня была знакома полковнику. Он услышал ее впервые уже на следующий день после заключения Неерландского договора, когда правительство обещало возместить убытки и помочь вернуться домой двумстам офицерам. Революционный батальон, состоявший в основном из бросивших школу подростков, расположился в Неерландии лагерем вокруг гигантской сейбы. Они ждали три месяца. Потом добрались домой, кто как смог, и дома все продолжали ждать. С тех пор прошло более пятидесяти лет, а полковник все еще ждал. Но теперь, растревоженный воспоминаниями, он наконец приступил к решительным действиям.
Он принял горделивую позу, уперся костлявой рукой в костлявое бедро и сдавленным голосом произнес:
– Итак, я принимаю новое решение.
Адвокат насторожился.
– А именно?
– Я меняю адвоката.
В кабинет вошла утка в сопровождении нескольких желтых утят. Адвокат привстал в кресле, чтобы прогнать их.
– Как вам будет угодно, полковник, – сказал он. – Как скажете, так и будет. Если бы я мог творить чудеса, я не поселился бы в этом птичнике.
Он вставил в дверь, ведущую во двор, деревянную решетку и вернулся в кресло.
– Мой сын работал всю свою жизнь, – сказал полковник. – Мой дом заложен. А закон о пенсиях стал пожизненной кормушкой для адвокатов.
– Только не для меня, – возразил адвокат. – Все деньги, вплоть до последнего сентаво, пошли на судебные издержки.
От одной только мысли о том, что он может оказаться несправедливым, полковник испытывал страдания.
– Именно это я и хотел сказать, – поправился он. – От этой жары голова кругом.
Через несколько мгновений адвокат принялся искать доверенность и в результате переворошил весь дом. Солнце тем временем передвинулось к центру его жалкой клетушки, сколоченной из неструганых досок. После долгих безуспешных поисков адвокат встал на четвереньки и, отдуваясь, выдернул из-под пианолы сверток с бумагами.
– Вот она где. – Он протянул полковнику лист гербовой бумаги. – Надо написать моим доверенным лицам, чтобы они уничтожили копии, – добавил он. Полковник стряхнул пыль и положил бумагу в карман рубашки.
– А вы разорвите ее сами, – предложил адвокат.
– Нет, – ответил полковник. – Это двадцать лет моей жизни. – Он ждал, что адвокат продолжит поиски, но тот подошел к гамаку и вытер пот. Потом взглянул на полковника сквозь дрожащее марево.
– Мне нужны и другие документы, – сказал полковник.
– Какие?
– Расписка полковника Буэндиа.
Адвокат развел руками.
– Это совершенно невозможно, полковник.
Полковник заволновался. В свое время в качестве казначея повстанцев округа Макондо он совершил трудный шестидневный переход с казной повстанческой армии в двух сундуках, навьюченных на мула. Он добрался до Неерландского лагеря, волоча за собой мула, околевшего от голода за полчаса до подписания договора. Полковник Аурелиано Буэндиа – главный интендант повстанческих сил Атлантического побережья – выдал ему расписку и включил оба сундука в реестр имущества, сдаваемого при капитуляции.
– Это документы чрезвычайной важности, – сказал полковник. – И среди них – собственноручная расписка полковника Аурелиано Буэндиа.
– Не стану спорить, – сказал адвокат. – Однако эти документы прошли через тысячи рук и сотни учреждений, прежде чем оказаться неизвестно в каком департаменте военного министерства.
– Документы такого рода не могут пропасть, к какому бы чиновнику их ни направили, – сказал полковник.
– Но за последние пятнадцать лет много раз сменялись сами чиновники, – заметил адвокат. – Вспомните, за это время сменилось семь президентов, и каждый из них по меньшей мере десять раз менял свой кабинет, а каждый министр менял своих чиновников не менее ста раз.
– Но ведь никто не мог унести эти документы с собой, – сказал полковник. – Каждый новый чиновник непременно находил их на прежнем месте.
Адвокат впал в отчаяние.
– Но если теперь эти документы покинут министерство, они должны будут совершить новый круг, прежде чем вы опять попадете в список.
– Неважно, – сказал полковник.
– Это же еще сто лет ждать.
– Неважно. Кто ждет многого, дождется и малого.
* * *
Он отнес на столик в гостиной пачку линованной бумаги, ручку, чернильницу и лист промокательной бумаги. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если понадобится обращаться к жене. Она молилась, перебирая четки.
– Какое сегодня число?
– Двадцать седьмое октября.
Он писал очень старательно, положив руку, сжимавшую перо, на промокашку, и выпрямив спину, чтобы правильно дышать, как его учили в школе. Духота в закрытой гостиной стала невыносимой. Капля пота упала на бумагу. Полковник промокнул ее. Потом попытался стереть расплывшиеся буквы, но на бумаге осталось грязное пятно. Однако полковник не унывал. Сделав пометку, он приписал на полях: «Исправленному верить». Затем еще раз перечитал весь абзац.
– Когда меня внесли в список?
Жена, продолжая молиться, задумалась.
– Двенадцатого августа сорок девятого года.
Почти сразу после этого пошел дождь. Полковник заполнил страницу крупными, корявыми, похожими на детские буквами, какими его учили писать в государственной школе в Манауре. Потом заполнил вторую страницу – до середины – и поставил подпись.
Он прочитал письмо жене. Она одобрительно кивала после каждой фразы. Закончив читать, полковник положил письмо в конверт и потушил лампу.
– Ты мог бы попросить кого-нибудь перепечатать письмо на машинке.
– Нет, – отрезал полковник. – Мне уже надоело попрошайничать.
Полчаса он слушал, как стучит дождь по пальмовой крыше. На город обрушился настоящий потоп. После наступления комендантского часа опять где-то начало капать с потолка.
– Давно надо было это сделать, – сказала жена. – Свои дела всегда лучше вести напрямую.
– Это никогда не поздно, – сказал полковник, пытаясь определить, откуда капает. – Может быть, все решится раньше, чем истечет срок закладной на дом.
– Осталось всего два года, – сказала жена.
Он зажег лампу, чтобы найти течь, а обнаружив ее, подставил миску петуха и вернулся в спальню под резкий звук капель, ударяющихся о металлическое дно.
– Может быть, они решат дело до января, чтобы быстрее получить свои деньги, – сказал он и сам в это поверил. – К тому времени пройдет год со дня смерти Агустина, и мы сможем сходить в кино.
Она тихо засмеялась.
– Я уж и забыла, что это такое, – сказала она. Полковник попытался рассмотреть жену через москитную сетку.
– Когда ты в последний раз была в кино?
– В тридцать первом году, – сказала она. – Показывали «Завещание мертвеца».
