скачать книгу бесплатно
– Их уже давно пора выкинуть. Ходи в лакированных.
Полковник помрачнел.
– Они выглядят как сиротские. Всякий раз, как я их надеваю, мне кажется, будто я сбежал из приюта.
– А мы и есть сироты после смерти Агустина, – сказала жена.
И снова убедила полковника. Он отправился в порт раньше, чем засигналили катера. В лакированных ботинках, белых брюках и рубашке без воротничка, застегнутой на медную пуговицу. За маневрами катеров он наблюдал от склада сирийца Моисея. Пассажиры, измученные восьмичасовым неподвижным сидением на борту суденышка, спускались на берег. Как обычно, это были бродячие торговцы, а также местные жители, по какой-то надобности покинувшие городок на прошлой неделе и теперь вернувшиеся в свою обыденную жизнь.
Последним причалил почтовый катер. Полковник наблюдал за ним в тревожном ожидании. На палубе лежал почтовый мешок, привязанный к трубе и прикрытый куском брезента. Полковник сразу отыскал его взглядом. Пятнадцать лет ожидания обострили его интуицию. Петух обострил тревогу. С того момента, как на борт катера поднялся почтовый инспектор, полковник ни на мгновение не выпускал его из виду. Он следовал за инспектором по улице, параллельной порту, сквозь лабиринт складов и лавок, заваленных разноцветными товарами. Каждый раз, когда полковник совершал этот путь, он испытывал волнение – всегда особое, но непременно гнетущее, как страх.
Врач дожидался газет на почте.
– Жена просила узнать, доктор, не ошпарили ли вас кипятком в нашем доме? – осведомился полковник.
Врач был молодой брюнет с блестящими кудрявыми волосами, обладавший неправдоподобно безупречными зубами. Он стал расспрашивать о здоровье больной. Полковник отвечал обстоятельно и в то же время не сводил глаз с почтового инспектора, который раскладывал корреспонденцию по ячейкам. Его неспешные движения выводили полковника из себя.
Врач получил корреспонденцию вместе с пакетом газет. Отложив в сторону проспекты и рекламы научных изданий, он быстро просмотрел частные письма. Инспектор между тем раздал корреспонденцию находившимся на почте. Полковник напряженно вгляделся в ячейку, где оставляли письма на его имя. Конверт «авиа» с синей каймой увеличил его волнение.
Врач сломал печать на пакете с газетами. Пока он просматривал самые важные сообщения, полковник не спускал глаз со своей ячейки, ожидая, что инспектор остановится возле нее, но тот не остановился. Врач оторвался от газеты, посмотрел на полковника, потом на инспектора, усевшегося перед телеграфным аппаратом, потом снова на инспектора. И сказал:
– Пойдемте.
Инспектор не поднял головы.
– Для полковника ничего, – сказал он.
Полковник смутился.
– Я ничего и не ждал, – солгал он и посмотрел на врача своим детским взглядом. – Мне никто не пишет.
Почти всю обратную дорогу они молчали. Врач листал на ходу газеты, а полковник шагал в обычной для себя манере, напоминая человека, ищущего утерянную монету. Стоял ясный вечер. Миндальные деревья на площади роняли последние жухлые листья. Когда они подошли к дому, где принимал врач, уже начинало темнеть.
– Что нового? – спросил полковник.
Врач протянул ему несколько газет.
– Неизвестно, – сказал он. – Трудно вычитать что-нибудь между строк, пропущенных цензурой.
Полковник пробежал взглядом по заголовкам. Международные сообщения. Вверху четыре колонки, посвященные национализации Суэцкого канала. Первая полоса почти целиком занята извещениями о похоронах.
– На выборы надежды никакой? – спросил полковник.
– Не будьте наивным ребенком, полковник, – откликнулся врач. – Мы уже слишком взрослые, чтобы дожидаться Мессии.
Полковник хотел вернуть газеты, но врач сказал:
– Оставьте их у себя. Вечером прочитаете и завтра принесете.
В начале восьмого на башне зазвонили колокола киноцензуры. Падре Анхель, получавший по почте аннотированный указатель, использовал колокола, чтобы извещать паству о нравственном уровне фильмов. Жена полковника насчитала двенадцать ударов.
– Вредная для всех, – сказала она. – Уже почти год привозят картины, вредные для всех. – И, опустив москитную сетку, прошептала: – Мир погряз в разврате.
Полковник не откликнулся. Перед тем как лечь, он привязал петуха к ножке кровати, запер двери дома и распылил в спальне средство от насекомых. Потом поставил лампу на пол, подвесил гамак и лег читать газеты.
Он читал их в хронологическом порядке, от первой страницы до последней, включая объявления. В одиннадцать горн возвестил наступление комендантского часа. Через полчаса полковник закончил чтение, открыл дверь во двор, окутанный непроницаемой тьмой, и помочился у опорного столба, преследуемый комарами. Когда он вернулся в комнату, жена еще не спала.
– О ветеранах ничего не пишут? – спросила она.
– Ничего, – сказал полковник, погасил лампу и улегся в гамак. – Раньше хотя бы печатали списки новых пенсионеров, но последние пять лет ничего не пишут.
Дождь начался после полуночи. Полковник задремал, но тут же проснулся от боли в желудке. Услышал, что где-то в доме капает. Завернувшись с головой в одеяло, он пытался определить, где именно. По спине пробежала струйка ледяного пота. У него был жар, и ему казалось, будто он плавает по кругу в каком-то студенистом болоте. Кто-то с ним разговаривал. А он отвечал, лежа на своей походной кровати революционера.
– С кем ты там разговариваешь? – спросила жена.
– С англичанином, который нарядился тигром и явился в лагерь полковника Аурелиано Буэндиа, – ответил полковник и повернулся на другой бок; его сильно лихорадило. – Это был герцог Мальборо.
На следующее утро полковник проснулся, по-прежнему чувствуя себя отвратительно. Когда колокола зазвонили к мессе во второй раз, он вылез из гамака и шагнул в предрассветную мглу, прислушиваясь к пению петуха. Голова все еще кружилась; его тошнило. Полковник вышел во двор и направился к уборной сквозь смутные запахи сырости и приглушенные звуки, характерные для сезона дождей. Внутри деревянной будки с цинковой крышей резко пахло аммиаком. Полковник откинул крышку, и из ямы тучей взлетели треугольные мухи.
Тревога оказалась ложной. Сидя на корточках на помосте из неструганых досок, полковник испытывал разочарование. Позыв сменился глухой болью в кишечнике.
– Сомневаться не приходится, – пробормотал он. – В октябре со мной всегда так. – И застыл на месте, доверчиво дожидаясь, когда утихомирятся грибы, разросшиеся у него в животе. Потом опять зашел в дом за петухом.
– Ночью ты снова метался в лихорадке, – сказала жена. Она начала наводить порядок в доме после недельного перерыва. Полковник силился вспомнить вчерашний день.
– Это не лихорадка, – солгал он. – Мне опять снилась паутина.
Как всегда после приступа, к жене вернулась ее неуемная энергия. За утро она успела все перевернуть в доме вверх дном и переставить все вещи, за исключением часов и картины с нимфой. Она была настолько миниатюрной и гибкой, что, когда перемещалась по дому в своих вельветовых тапочках и глухом черном платье, то казалось, будто она наделена способностью проникать сквозь стены. Но ближе к полудню она вновь обретала свой обычный вид и вес. В кровати ее почти не было заметно. Однако теперь, двигаясь между горшками с папоротниками и бегониями, она наполняла своим присутствием весь дом.
– Если бы уже прошел год со дня смерти Агустина, я бы сейчас запела, – сказала она, помешивая ложкой в кастрюле, где варились нарезанные кусочками все разнообразнейшие плоды, какие только способна рождать эта тропическая земля.
– Если хочешь петь – пой, – сказал полковник. – Это полезно для желчного пузыря.
Врач пришел после обеда. Полковник с женой пили кофе на кухне, когда он распахнул входную дверь и крикнул:
– Ну что, больные, живы еще?
Полковник шагнул ему навстречу.
– Не радуйтесь, доктор. Я всегда говорил, что ваши часы спешат.
Женщина ушла в спальню готовиться к осмотру. Врач с полковником остались в гостиной. Несмотря на жару, полотняный костюм врача выглядел безупречно. Когда женщина сообщила, что готова, врач встал и протянул полковнику конверт с несколькими листками, сказав при этом:
– Во вчерашних газетах об этом – ни слова.
Полковник так и предполагал. Это была сводка последних событий в стране, отпечатанная на мимеографе и предназначавшаяся для нелегального распространения. Сообщения о вооруженном сопротивлении в центральных областях. Полковник был потрясен. Десять лет чтения запрещенной литературы так и не научили его тому, что самые поразительные новости еще впереди. Когда врач вернулся в гостиную, полковник уже все прочитал.
– Эта пациентка здоровее меня, – сказал врач. – С такой астмой я готов прожить сто лет.
Полковник хмуро посмотрел на него и, помолчав, протянул конверт, но врач его не принял.
– Передайте другим, – сказал он тихо.
Полковник убрал конверт в карман брюк.
– В один прекрасный день я умру, доктор, и захвачу вас с собой в ад, – сказала больная, вернувшись в гостиную. В ответ врач лишь молча продемонстрировал свои изумительные зубы и размашистым движением приставил к столу стул. Потом извлек из чемоданчика несколько пузырьков с бесплатными образцами новых лекарств. Женщина тем временем направилась на кухню.
– Подождите, я согрею вам кофе.
– Нет уж, большое спасибо, – сказал врач. – Я не позволю вам отравить меня.
Женщина в кухне засмеялась. Закончив заполнять бланки, врач зачитал рецепт вслух, так как знал, что никто не сможет разобрать его почерк. Полковник изо всех сил старался сосредоточиться. Вернувшись в гостиную, женщина поняла по лицу мужа, что минувшая ночь не прошла для него бесследно.
– Сегодня под утро его залихорадило, доктор. Почти два часа бредил о гражданской войне.
Полковник вздрогнул.
– Это не лихорадка, – упрямо стоял он на своем. – Кроме того, когда я почувствую, что мои дела действительно плохи, я не стану ни на кого рассчитывать. Сам себя выброшу на помойку.
И отправился в комнату за газетами.
– Спасибо за цветы, – сказал врач.
До площади они дошли вместе. Воздух стал сухим. Асфальт начал плавиться от жары. Прощаясь с врачом, полковник еле слышно, почти не раскрывая рта, спросил:
– Сколько мы вам должны, доктор?
– Пока нисколько, – сказал врач и похлопал его по плечу. – Вот когда петух победит, пришлю вам гигантский счет.
Полковник держал путь в портняжную мастерскую, чтобы передать листовки друзьям Агустина. Мастерская стала для него единственным пристанищем с тех пор, как его товарищи по партии были убиты или высланы из города и он превратился в одинокого старика, единственной заботой которого было встречать по пятницам почту.
Дневная жара придала сил его жене. Расположившись на балконе среди бегоний, она поставила перед собой сундук, в котором хранилась совсем уже ветхая одежда, и снова творила чудо, создавая новые вещи из ничего. Воротнички из рукавов, манжеты из спинки и замечательные квадратные заплатки из пестрых лоскутков. Со двора доносилось монотонное стрекотание стрекозы. Отяжелевшее солнце потихоньку сползало к горизонту, но женщина не видела, как оно умирает за бегониями. Она подняла голову только вечером, когда полковник вернулся домой. Она сдавила шею обеими руками, потянулась и сказала:
– Мозги у меня уже ничего не соображают.
– А когда они соображали? – буркнул полковник; потом, вглядевшись в жену, с головы до ног украшенную цветными лоскутьями, добавил:
– Ты похожа на дятла.
– Поневоле сделаешься дятлом, чтобы одеть тебя, – сказала она и развернула рубашку, сшитую из трех кусков разного цвета. Только манжеты и воротник были одинаковыми. – Когда пойдешь на карнавал, тебе достаточно будет скинуть пиджак.
Ее слова заглушил звон колоколов, созывавших к вечерне.
– И возвестил ангел Господень Марии… – громко произнесла она слова молитвы, направляясь вместе с одеждой в спальню. Полковник побеседовал с детьми, зашедшими проведать петуха по дороге из школы. Потом вспомнил, что на завтра у них нет маиса, и пошел в спальню попросить денег у жены.
– По-моему, там оставалось всего пятьдесят сентаво, – сказала она.
Она держала деньги под матрасом, завязывая их узлом в уголке платка. Деньги эти были выручены за швейную машинку Агустина. На протяжении девяти месяцев они тратили их, сентаво за сентаво, на собственные нужды и на нужды петуха. Сейчас у них оставалось только две монеты по двадцать сентаво и одна в десять.
– Купишь фунт маиса, – сказала жена. – А на оставшееся купи кофе на завтра. И четыре унции сыра.
– И позолоченного слона, чтобы повесить на двери, – продолжил полковник. – Да один только маис стоит сорок два сентаво.
Она задумалась.
– Петух – животное, а стало быть, может потерпеть, – осторожно начала она, но выражение лица полковника заставило ее умолкнуть.
Полковник сел на кровать, уперся локтями в колени и, позвякивая монетами в кулаке, после паузы произнес:
– Будь моя воля, так я сегодня же приготовил бы из него рагу. За пятьдесят песо можно заработать великолепное расстройство желудка. – Он на мгновение умолк, прихлопнул комара на шее. Взгляд его передвигался по комнате, следуя за женой. – Ребята уже откладывают деньги, чтобы поставить на нашего петуха.
Теперь задумалась жена. Она бродила по комнате, разбрызгивая средство от насекомых. Полковнику вдруг почудилось, что она созывает на совет домашних духов. Но вот жена отставила распылитель на маленький алтарь с литографиями, и ее глаза цвета меда глянули прямо в его глаза цвета меда.
– Покупай маис, – сказала она. – Одному Господу известно, как мы теперь выкрутимся.
* * *
«Это как чудо с преломлением хлебов», – повторял полковник всю следующую неделю каждый раз, когда садился за стол. Жена, с ее поразительной способностью создавать новые вещи из старых, казалось, научилась и готовить из ничего. Октябрь продлил передышку. На смену сырости пришло сонное оцепенение. Воодушевленная медным сиянием солнца, жена три вечера посвятила своим волосам.
– А теперь начинается торжественная месса, – произнес полковник в тот день, когда она стала расчесывать длинные голубоватые пряди гребнем с редкими зубьями. На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на коленях, она частой гребенкой вычесывала вшей, расплодившихся за время болезни. На третий день вымыла голову лавандовой водой, подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке небольшим узлом, закрепив его с помощью заколки.
Полковник ждал. По ночам, маясь без сна в своем гамаке, он непрерывно думал о петухе. В среду того взвесили, и оказалось, что он в форме.
В тот же день, когда товарищи Агустина весело прощались с полковником, предрекая петуху победу, полковник ощутил, что сам он тоже в форме. Жена подстригла его.
– Двадцать лет мне сбросила, не меньше, – сказал он, ощупывая голову. Жена подумала про себя, что муж прав.
– Когда я себя хорошо чувствую, я могу и мертвого оживить, – сказала она.
Но ее уверенность очень быстро улетучилась. В доме уже не оставалось ничего для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда припасы заканчивались, жена встревожилась.
– Не волнуйся, – успокоил ее полковник. – Завтра будет почта.
На следующий день он поджидал катер возле консультации врача.
– Самолет – замечательная вещь, – говорил полковник, не отрывая глаз от мешка с почтой. – Говорят, он может долететь до Европы всего лишь за ночь.
– Может, – подтвердил врач, обмахиваясь иллюстрированным журналом.
В группе людей, ожидавших, когда катер причалит, чтобы зайти на него, полковник приметил почтового инспектора. Он и вступил на борт первым. Взяв у капитана запечатанный конверт, инспектор поднялся на палубу. Мешок с почтой был закреплен между двумя бочками с нефтью.
– Зато летать на самолетах опасно, – сказал полковник. Он было потерял из виду почтового инспектора, но быстро отыскал его вновь среди разноцветных бутылок с прохладительными напитками. – Человечеству приходится расплачиваться за прогресс.
– Современный самолет безопаснее катера, – сказал врач. – Он летает на высоте двадцать тысяч футов, так что любая буря ему нипочем.
– Двадцать тысяч футов… – повторил ошарашенный полковник, не в силах представить себе подобную высоту.
Врач втянулся в разговор. Он поднял журнал на вытянутых руках и добился его полной неподвижности.
