Лонгитюды. Рассказы

– Где будешь обедать? – спросил я.

– Как обычно, в нашей столовой, – ответила Астра, не глядя на меня.

– Давай, в кафе со мной.

– Хочешь платить за меня?

Обеды в нашей столовой были для сотрудников бесплатными.

– Поехали, – сказал я решительно.

Парни очень удивились, но промолчали. Я спустился в подземный гараж, пока Астра возилась в кабинете. Когда она так же спустилась, я сердито ей сказал:

– Чего так долго?

– Я должна теперь все докладывать? – огрызнулась она в своей манере злючки.

– То есть, ты считаешь, что между нами все по-прежнему? То, что было ночью, не считается?

Она отвернулась и промолчала.

– Ты вроде до меня здесь ни с кем не сближалась. И что, это все только спектакль для зама?

– Нет, – буркнула она, – Но зачем это обсуждать?

– Хочу понимать твою позицию.

– Моя позиция – лежать под тобой и подчиняться.

Меня словно ледяной водой из ушата окатили.

– Хочешь сказать, я действовал против твоих желаний?

– Ну… как бы да.

– Почему же молчала? Могла сказать «нет».

– Не могла.

Я ничего не понимал. Но выяснять что-то в гараже, куда каждую минуту спускались другие сотрудники, не хотел. Поэтому мы поехали. Кафе находилось недалеко. Там очень вкусно кормили, поэтому я выбрал его. Мы сделали заказ. Астра не смотрела на меня, все время уводила взгляд. То оглядывалась вокруг, на интерьер и других посетителей, то читала меню.

– Объясни, что ты имела в виду, сказав, что не могла сказать мне «нет», – жестко потребовал я. Она подняла на меня глаза:

– Ничего не имела в виду. Сказала, как есть. Ты взял то, что хотел.

– А ты, значит, не хотела?

– Умом не хотела. Но у тела свои резоны.

– Что?! То есть… твое тело…

– Ну чего ты прицепился? Умом я понимала, что неправильно ложится с тобой в постель сразу же. Но не смогла воспротивиться физическому влечению.

– Тааак. Значит, сегодня опять едем ко мне.

– Мне нужно домой, сменить одежду.

– Только это?

– Разве мало?

Мы пообедали и вышли. Недалеко от кафе находился пруд. Мы сели на скамейку, чтобы подышать свежим воздухом и насладиться видом.

– Но я хотя бы нравлюсь тебе? – спросил я.

– Нет, – ответила она беспечно, бросая кусочки булки подплывающим близко к берегу уткам.

– Не нравлюсь? – удивился я.

– Ты чурбан бесчувственный. Как такой может нравиться? Не поговорил со мной, знать не знаешь ни моих мыслей, ни моих желаний, ни моих чувств.

– Да каких еще мыслей?

– Вот-вот. В этом ты весь. Говорю же – чурбан бесчувственный.

– То есть, правильно ли я понял, от секса со мной ты не будешь отказываться?

– Не буду.

– И на том спасибо. Попроси маму или еще кого-нибудь привезти тебе одежду и все необходимое на работу. Все. Вопрос закрыт.

Через час после того, как мы вернулись в офис, приехала женщина, по виду мать Астры, и привезла сумку.

На работе Астра вела себя как обычно, так же огрызалась, если ей что-то не нравилось. Но работу свою знала и делала ее хорошо. А я, если честно, ждал вечера. И когда мы вошли в квартиру, я уже ни о чем не мог думать. Даже в душ ее не пустил.

***6

Странно, обычно мне хватало разового секса на неделю, а порой и на две. Мои партнерши, одиночки, не признающие семью и постоянство, знали об этом. Но сейчас я привозил Астру к себе домой каждый вечер. А на выходных вообще почти не выпускал ее из постели. Она не сопротивлялась. И выглядела спокойной и беспечной – готовила что-нибудь из еды, мыла посуду, смотрела телик, поедая чипсы и поджав под себя одну ногу как какая-нибудь дворовая пацанка. Слава богу, не курила и пива не пила. Это было бы уже выше моих сил. Однако любые мои попытки поговорить с ней, так сказать, по душам она пресекала, огрызалась и даже брыкалась, если я пробовал ее обнимать. Покорно принимала только мою откровенную похоть – бесстыдные поцелуи и не менее бесстыдные объятия, а так же принуждение ее принять ту или иную позу.

Вечером в пятницу я особенно разозлился. Не на нее, а на зама, который каждый день провожал нас из подземного гаража взглядами, стоя рядом со своим великолепным лексусом. В этот раз я не выдержал и пока ждал Астру, задержавшуюся в офисе, подошел и прямо спросил зама:

– Валентин Павлович, почему вы следите за нами?

– Жду, когда ты наиграешься и бросишь ее. Тогда моё время настанет.

– Не настанет! – резко сказал я и пошел прочь от него. Этот мерзкий старпёр бесил меня, даже не пугало то, что он может повредить моему положению в фирме.

Астра, кажется, видела все это, но молча подошла и привычно села на заднее сиденье.

– Сядь рядом, – сказал я ей. Она пересела, и я впился в нее поцелуем, чтобы зам все прекрасно увидел. Он увидел. Астра, пока я целовал ее, скосила глаза в его сторону, а потом, когда я уже отпустил ее, сказала:

– Он видел, видел. Не переигрывай.

Эти слова добили меня:

– Замолкни! Я не играю! Как ты не можешь понять?!

Она внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала. А я в сердцах завел двигатель и сорвал машину с места.

– Опять на выходные не отпустишь меня? – спросила она, пока мы ехали.

– Не отвлекай, я за рулем, – буркнул я ей в ответ.

– Понятно. Давай хотя бы завтра сходим куда-нибудь, или съездим. Скучно же дома все время сидеть, а вернее, лежать.

– Съездим. Выбирай, куда.

Она обрадовалась и погрузилась с головой в свой мобильник. Мельком я увидел, что она ищет места отдыха в черте Питера.

– Оо, вот! Тропическая купальня!

– Нет! – отрезал я, – Найди что-нибудь другое.

– Почему?

– Потому!

– Понятно. Не можешь спокойно видеть меня раздетую?

– Сама знаешь.

Вечером после ужина и секса она блаженно валялась на диване и смотрела какое-то шоу.

– Я выбрала – парк аттракционов. Диво-остров!

– Не испугаешься? – спросил я.

– Я – нет! Ты не испугайся! А то один мой приятель из универа еле живой оттуда ушел.

А чего я ждал. Ей же всего 22 года. В свои 22 я даже с парашюта прыгал, и мне все мало адреналина было. Однако с тех пор я и забыл, когда катался на всяких экстремальных горках, и мне уже 28, а не 22.

На пробежки я не отпускал ее, мало ли в безлюдном парке придурков. Поэтому утром, пока я спал, она занималась на беговой дорожке, стоявшей на закрытой лоджии. Приоткрывала окно и так проветривала помещение во время тренировки. Но я редко давал ей нормально довести ее до конца. Впрочем, Астра не сопротивлялась. И ела потом все, что я заказывал, довольная, с аппетитом. Я смеялся над ней и вновь хотел ее.

Сегодня она была особенно весела, потому что мы собирались в Диво-остров. Но когда она торопилась налить воду в термос, то обожгла руку кипятком из чайника. Меня словно током прожгло.

– Смотри, смотри! – воскликнула Астра и, крайне удивленная, схватила меня за руку. На моем запястье резко покраснело место там же, что и у нее на руке.

– Будь осторожней! – оттолкнул я ее и принес аптечку, чтобы обработать её ожог.

– Семен, но всё-таки, что это такое? – спросила она, пока я приклеивал ей широкий пластырь.

– Забудь, – ответил я.

– Но ведь тебе наверно тоже больно?

– Не больно. Обычная синхронизация. Собирайся и поехали.

***7

Аттракционы так завели Астру, что она без умолку восторгалась и смеялась от радости. Лицо ее светилось.

– Сеня, Сеня! Как же здорово! Я в полном восторге! Привози меня сюда почаще, тогда совсем не буду грустить.

– Хорошо, договорились, – ухмылялся я, очень довольный ее реакцией.

Мы сидели где-то на траве, поглощали захваченные из дома бутерброды и пили горячий чай из термоса.

– Мне так хорошо с тобой, – сказала она.

– Ты же говорила, что я тебе не нравлюсь.

– Конечно, не нравишься. Но я тебя перевоспитаю, – засмеялась эта болтушка.

– Ладно, ладно, я согласен.

– Согласен? – изумилась она, схватила меня за плечи и посмотрела прямо в глаза.

– Чего еще? – спросил я.

– Ты сказал, что согласен. С чем именно?

– Вот же, пристала. Хочешь все выведать? Как будто сама не знаешь.

– Не знаю!

– Ладно. Не могу без тебя. Довольна?

– Это я знаю. И что? На этом всё?

– Давай распишемся.

– С чего бы? Ты даже не сказал, что любишь.

– Люблю. Довольна?

– Нет. Кто так признается?

– Я не признаюсь, а лишь подтверждаю то, что ты и так знаешь.

– Ничего я не знаю! Мы ни разу с тобой не обсуждали ничего такого – ни мыслей, ни чувств, ни сомнений.

– Зачем все это обсуждать? Не понимаю! Не зли меня, такое отличное настроение было.

– Я хочу все о тебе знать! Все твои мысли!

– Не получится. Я и сам ничего не знаю. Какие еще мысли? О чем?

– Ну… почему ты меня любишь, как именно любишь, за что, а за что не любишь.

– Не приставай. Давай просто распишемся, и ты воспитаешь меня, как тебе захочется.

– Нууу… это же не прикольно совсем. Ты должен сопротивляться, упираться, ругать меня на чем свет, тогда я смогу понять и оценить твою внутреннюю борьбу.

– Что за романтические бредни? Хватит. Лучше скажи – ты сама-то любишь меня?

Она посмотрела и обняла меня за шею, после чего шепнула на ухо:

– Люблю очень сильно.

– Тогда поцелуй. Ни разу ведь сама не целовала меня.

– Да не умею я так, как ты. Тупо причмокивать начну и хрюкать носом.

– Начни, думаю, мне очень понравится.

– Ну, смотри, сам напросился.

Я совсем забыл, что мы в людном месте, чуть раздевать ее не начал. Потом мы мчались домой, и мне казалось, что у меня сердце разорвется.

Ночью мне вдруг пришло сообщение от Фадея: «Позвони, если не спишь». Я тут же позвонил ему.

– Сеня…, – голос Фадея выдавал его волнение.

– Приезжай. Ты говорил, отпуск у тебя в конце августа – в начале сентября. Я мёду тебе дикого подсобрал, и, если приедешь, кедровой шишки тебе набьём. И напьёмся.

Последняя фраза очень меня удивила, Фадей был не любитель крепких напитков.

– Я ведь женюсь, – сказал Фадей, – Вернулась моя принцесса.

– Я тоже, – сказал я ему и засмеялся.

– Тоже женишься?

– Да. Привезу ее к тебе знакомиться.

Проснувшаяся Астра прислушивалась к моему разговору.

– Это Фадей. Я не рассказывал еще тебе о нём.

Потом я вкратце все ей описал и спросил:

– Поедешь со мной к нему?

– Конечно! – резко оторвалась она от подушки и села передо мной по-турецки. Но я встал с кровати и нашел в шкафу коробочку с принцессой, которую мне Фадей подарил. Глаза у Астры расширись до предела и стали почти круглыми от удивления. А когда я снял с куклы панталоны и показал, что находится под ними, моя живая кукла чуть с кровати от смеха не упала.

Мы расписались перед самым отпуском и уехали на месяц к Фадею, ничего не сказав ни родителям, ни друзьям. Никто не знал, что мы поженились. Разве только, может быть, второй зам о чем-то догадывался. Главное, что обе наши с Фадеем принцессы были счастливы. Ну, конечно, и мы вместе с ними.

***

Феноменология

Феноменология – это учение о феноменах личности как активного субъекта деятельности, общения, сознания и самосознания в свете первичного опыта трансцендентального Я в изучении реальности, как субъективно пережитой, так и переживаемой. Это форма познания или восприятия феноменов – того, что показывается и как это показывается, для понимания, что в этом проявляется как сущность. Такое познание сродни духовному видению, включающему интуицию, собственные чувства и понимание взаимосвязей, поскольку все явления и события в окружающем мире могут быть поняты только субъективно путем создания собственных представлений (феноменов). Однако субъект должен проверить созданную для себя феноменологическую модель явления, и убедиться, что она нормально соответствует миру и работает, применив для этого редукцию, то есть умение отсекать все лишнее, отделять главное от важного, смотреть в корень и выделять закономерности. И это всегда восприятие через отношения: как эта вещь или явление влияет на меня, какие чувства она во мне вызывает.

***1

Пятилетний Наиль как-то спросил отца:

– А кто такой субъект?

– Тебе еще рано это, – ответил отец и отвлек его игрой. Но с тех пор Наиль задавал этот вопрос много раз, пока не нашел подробный и понятный ответ. И с этого момента стал и себя считать субъектом во всем, о чем размышлял. Так он дистанцировался от своего тела, оставаясь только носителем сознания. Поскольку тело было слишком капризным, чувствительным, примитивным в своих желаниях и потребностях, а порой откровенно неэстетичным и вульгарным. А Наиль имел художественную натуру, и подобное нарушало его внутреннее равновесие и принятие себя. Ему многое в себе не нравилось и даже отвращало. Сутулость, плохое зрение, вынуждавшее носить очки, неправильный прикус и соответственно, необходимость мириться с брекетами, прыщи, которые приходилось лечить. То ли дело субъект – некто интеллектуально утонченный и отстранённый от грубой реальности. Правда, слово это часто носило полудетективный оттенок, однако Наиль редко читал детективы, предпочитал нон-фикшн в основном философского и психологического характера, а в этих науках субъект – это всегда личность, носитель познающего ума.

Увлекся он этими дисциплинами еще в 13 лет, а в 17 стал изучать их серьезно и углубленно. Физическими аспектами его здоровья занималась мать. Она оплачивала Наилю занятия активным спортом и йогой, наняла инструктора-лечебника для исправления сутулости, Наиль по ее настоянию и под ее присмотром посещал массажиста, косметолога и ортодонта. И ее усилия медленно, но давали результаты. К 18-ти годам, когда Наиль уже учился в университете, ему сняли брекеты, лицо его очистилось, а сутулости не осталось. Операцию по улучшению зрения отложили на год, ведь лазерная коррекция рекомендована только после 18 лет.

Мать приучила сына к диете, исключавшей вредные продукты, плохо влиявших на кожу и общее состояние, а также к ежедневным утренним пробежкам на свежем воздухе. С его приверженностью к методичности во всем он достаточно быстро привык соблюдать правила, установленные матерью для его здоровья. Слава богу, она не лезла в такие сферы как философия, все остальное Наиль послушно выполнял. Мать приглашала для него стилиста-имиджмейкера, а также водила его к модным барберам.

Все это сделало Наиля к 20-ти годам вполне уверенным в своей внешности парнем. А увлечение психологией давало ему раскованность в общении людьми. Однако имелись в этом и некоторые перекосы. Наиль стал наглым и даже иногда надменным, поскольку часто ощущал свое превосходство над сверстниками, да и над более взрослыми собеседниками и оппонентами в спорах. А еще он стал пользоваться популярностью у девушек, не только сверстниц, но и старших по возрасту, что поначалу несколько развратило его. Впрочем, ему хватило ума вовремя повзрослеть. Секс безо всяких чувств очень быстро ему приелся.

После первой волны безудержного тестостерона наступил более спокойный период для трезвых взглядов на представительниц противоположного пола. И оказалось, что недостатков у всех них без исключения намного больше, чем достоинств. Начать с того, что Наиля порой поражала несусветная глупость этих созданий. Имелись в его окружении и умные девушки, однако ни одна из них, на его взгляд, не обладала глубоким умом. Все они, даже хорошо знавшие философию как предмет, не всегда до конца понимали многих ее положений. Да и выбор каждой из них той или иной близкой себе философской системы о многом говорил Наилю. Все они, включая самых строгих и серьезных, на деле страдали приверженностью к романтизму, а не к серьезной философской прозе жизни. С такими девушками, конечно, можно было пару-тройку раз переспать, но полюбить какую-нибудь из них или хотя бы просто поиграть с ними в любовь Наиль к 20-ти годам уж точно не мог. Его сознание блокировало сексуальный интерес уже на подступах, и отключить свои мозги на время для того, чтобы заняться любовными утехами, он не мог. Тестостерон его направлялся теперь в основном в когнитивную сферу, нежели в сферу, отвечающую за либидо.

Наиль иногда думал, что это плохо и, возможно, вредно для здоровья, потому что тело жило своей жизнью, и ему наверняка было бы полезней нормальная сексуальная активность самца, нежели возбуждение, перенесенное исключительно в сферы разума. Ведь он ощущал, что возбуждение от новых открытий и знаний вполне идентично сексуальному, и только завершающая его фаза отличается, хотя и приносит не менее сильные удовольствия, чем соитие. Однако и об этом он многое прочел, поэтому тревоги его больше не беспокоили. Особо смешил его исторический анекдот про Бальзака, который считал, что эякуляция – это растрата творческой энергии, так как семя есть мозговая субстанция. Однажды, беседуя с приятельницей после того, как он в сексе не смог избежать семяизвержения, писатель с горечью воскликнул: «Сегодня утром я лишился романа!»

***2

Само собой Наиль решил получить образование по программе «философ – научный сотрудник», для чего поступил в СПГУ им. Герцена. Мать в этом ничего не понимала, но Наиль с отцом и дедом убедили ее в том, что в будущем ее сын сможет найти работу во многих сферах, таких как издательский бизнес, телевидение, рекламные агентства, образовательные учреждения и даже исследовательские институты. Она представить не могла, что могут исследовать институты в данной области. А когда Наиль сказал ей, что хочет в будущем специализироваться на анализе философских аспектов гуманитарных наук, у матери произошло нечто вроде зависания мыслительного аппарата. После этого она старалась больше ни под каким видом не вникать в тонкости его будущей специальности. Агджиба была практична и сообразительна, но далека от любой метафизики. Имя Наилю дала именно она, хотя ее муж и отец, а также все остальные родственники, кроме матери, были русскими. Наиль также считал и ощущал себя русским, хотя и признавал, что не встречал еще женщины красивее и умнее матери. Именно для нее он выучил несколько татарских песен и танцев, исполняя которые приводил гостей их дома в полный восторг. Но особо его мать любила хвастать рисунками сына. Ведь именно она настояла в свое время и, еще учась в гимназии, он окончил художественную школу. Однако дальше этого в своем творчестве он не пошел, а полностью посвятил себя философии, антропологии и психологии. Матери пришлось смириться, поскольку она видела, как он увлечен и поглощен этой сферой. Хотя с некоторых пор ее несколько беспокоило его достаточно равнодушное отношение к сверстницам. Она понятия не имела и даже представить не могла, что он давно все распробовал и даже успел поставить крест на беспорядочных связях. В ее глазах он был утонченным интеллектуалом, далеким от порочной действительности. Он таким и стал к моменту, когда она начала думать о девушке для него, так что получалось, что сын, хотя и с некоторой оговоркой, полностью исполнял желания матери.

Конечно, Наиль, поставивший блок на своих похотливых желаниях, не мог запретить себе замечать красоту некоторых особ, ведь он любил рисовать и всегда стремился к совершенству форм. Правда, редкое лицо или фигура могли его действительно привлечь. К тому же, он замечал многое из того, чего не замечали другие парни. Например, даже едва приметную косметику на лице своих однокурсниц. Ведь именно они пытались привлечь его внимание. Но имелись еще и ассистентки с кафедры – три молодых выпускницы и одна практикантка. Эти вели себя смелее, чем студентки, и часто задевали Наиля, то вопросами, то откровенными подкатами. Он отшучивался. Ему приходилось посещать кафедру, поскольку он работал над большой научной статьей и ему требовались отзывы научного консультанта. Шутки шутками, но одна из четырех ассистенток заведующего внешне нравилась Наилю, хотя он никогда не приближался к ней. Наблюдал со стороны. Одевалась и причесывалась она строго, не пользовалась помадой и тушью для ресниц, об остальном он не думал, поскольку и сам иногда в туалете очищал лицо матирующими салфетками. Но даже его барберские стрижки и ухоженные брови выглядели более стильно, чем консервативно уложенные волосы этой особы.

Странно, но он всякий раз замечал, как она раскладывает методические материалы на соседнем столе, пока он ожидал замечания по тексту статьи от своего консультанта. Дело в том, что руки этой девицы выглядели почти детскими. Никаких маникюров и ладони узкие и маленькие, тогда как пальцы напротив несколько длиннее нормы. Он помнил, что именно так выглядели руки его двоюродной сестры, которая с первого класса училась игре на фортепьяно. А еще он никак не мог поймать взгляд этой ассистентки, поэтому толком не знал цвет ее глаз. Звали ее Ирина, она имела средний рост, то есть была чуть выше подбородка Наиля. Главное, она никогда не участвовала в шутках и приколах трех других ассистенток. Но однажды Наиль услышал, как одна из них сказала:

– Так и кружишься недалеко от его стола. А еще отрицаешь, что он нравится тебе.

Наиль тогда оглянулся, но за шестью столами никто, кроме него не сидел со своими бумагами. А у него их всегда был целый ворох – черновики с помарками и готовые чистовики частей статьи. Его консультант не любил электронные версии текстов.

Ирина тогда в ответ другой ассистентке что-то буркнула, но доделала свою работу. И сразу после этого пришел завкафедрой и поблагодарил ее, а потом объявил преподавателям, чтобы забирали свои методические материалы, которые готовила и раскладывала Ирина.

– По всем вопросам обращайтесь к Ирочке, – сказал тогда завкафедрой и обнял ее за плечи.

Потом Наиль случайно узнал, что она племянница заведующего.

Что-то специально о ней он не выведывал. Но, когда однажды не застал ее в конференц-зале, почувствовал некоторое разочарование. Впрочем, когда он закончил статью и отдал ее на рецензирование, то на время забыл об ассистентке. Его поглотили другие дела и учеба.

***3

И все-таки он был уверен, что она думает о нем. Правда, ему сейчас, в экзаменационную сессию, катастрофически ни на что не хватало времени, потому что он готовил уже вторую статью. И в ней он обозначал ключевые моменты своей будущей диссертации. А Ирина… она ж никуда не денется, она ведь помогает своему дяде и заодно практику проходит. Наверно, работать и дальше продолжит. Правда, заработки для помощников в универе мизерные, даже у преподов не очень большие. Какой-то червячок сверлил его сомнением – а вдруг я больше не увижу ее. Так и потеряю? За два года она первая, на кого я обратил внимание. Или это она на меня обратила? Такие мысли иногда проскальзывали в его голове.

И вдруг он встретил ее на автобусной остановке. Она кивнула ему, но не подошла. Он сам подошел и сказал:

– Я совсем потерял вас.

– И зачем я вам? Какие-то вопросы?

– Да, много. Но так, на ходу их трудно сформулировать. Если вы не торопитесь, мы могли бы поужинать где-нибудь.

Она взглянула на него, задержала взгляд, но потом сказала:

– Нет, ни к чему. Мне нужно домой.

– А на кафедре? Могу я туда прийти, чтобы просто пообщаться с вами?

– О чем?

– Хочу поближе вас узнать.

В этот момент подошел ее автобус. Она сказала:

– Извините, мне пора, – и заскочила туда.

Пока он ехал домой, все думал. Она не вызывала у него какого-то особого волнения, он не ощущал притяжения к ней и желания быть рядом, а тем более обнимать ее. Поэтому не понимал, чем же она держит его внимание. Но сегодня он наконец-то разглядел цвет ее глаз. Не специально, просто отметил про себя – карие. Это ни о чем ему не говорило. Ну что ж, карие, или голубые, или еще какие-нибудь. Какая, в сущности, разница? Однако он понимал, что разница есть. Но что именно значил цвет ее глаз для него, Наиль не мог сформулировать. Нечто ускользало от его понимания. Он ощущал себя в подвешенном состоянии – ни волнения, ни покоя. Наверно, это все из-за того случайно подслушанного разговора, подумал он. Но не успокоился на этом, а попытался вспомнить, действительно ли Ирина «крутилась» возле его стола. Все вроде бы казалось в рамках приличий – она раскладывала папки с методическими материалами. На столе, стоявшем недалеко от Наиля. А ведь вполне могла выбрать для этого стол рядом со стойкой, за которой сидели ассистентки. Я действительно ей нравлюсь, и она хотела получше меня рассмотреть? Эта мысль удивила Наиля. Почему же сегодня отказалась поужинать со мной? Это особый вид кокетства – удивить и тем привлечь к себе внимание? Не проще ли было просто пообщаться в кафе? Да, но о чем бы мы говорили с ней? У нас нет ни одной точки соприкосновения – нет физического влечения и так называемой химии, нет схожих интересов, нет общих знакомых. То есть – ни-че-го. А ее руки? Наиль явственно вспомнил их. Руки – и что? Музыкальные пальцы? Мало ли людей с такими пальцами. Почему я думаю о них, а не о ее глазах, например? Или о губах? Кстати, губы… он видел их как бы мельком, потому что основное его внимание в этот раз сосредоточилось на ее глазах. Но губы он тоже запомнил. Вновь без помады, пересохшие, с корочками по краю, словно обветренные.