Язык Ветра. Запрещенная организация

«Сколько их?» – спросил Леден.

Я обернулся, взглянул в окно.

«Стражей пятьдесят-семьдесят, вооружены до зубов».

«Коллапс… Танер!» – импульсаты, которыми мы обмениваемся с помощью Королевской Лозы, передают не только формулировку мыслей, но и эмоции. В тот момент я очень ясно почувствовал, как Леден был взволнован.

Я попытался унять его панику.

«Ребята не пострадают, если я сразу сдамся. Я ведь нужен сенату живым».

«…» – в ответ молчание.

Что важнее: жизни шестидесяти рекрутов или одна моя? Ответ очевиден.

«Элео, а если вступить в бой?»

«Лед, я правда не смогу причинить вреда этим офицерам. К тому же их слишком много, и все они взрослые люди…»

«Но…»

«Это не представляется возможным», – ответил я, собирая волю в кулак.

«Я уверен, что есть решение этой головоломки. Погоди немного, я что-то придумаю…»

Наполнив грудь воздухом, я поднялся.

«Лед, я пойду».

«Конечно же, нет! Давай дождёмся их требований».

«Они не тронут меня».

В сопровождении кричащих и встающих поперёк рекрутов, которых в моём мире, на пути к принятому решению и не существовало, я почти вышел из поезда. Ступил на лестницу, и вдруг с боковой двери, на стыке вагонов показался Танер.

Нависшее молчание объясняло всё куда подробнее, чем любые слова. Сзади послышался возглас Йиви, было что-то вроде: «Что за дрянь тут происходит?». Танер отвёл взгляд.

– Ты предал всех… – обронил я, чувствуя, как в горле застрял ком.

Я ведь верил ему. Как он может…

– Всех?! Глава, это твой план вёл всех на верную погибель. Если мы последуем и дальше за тобой, то поляжем уже через десяток градусов, – ответил конопатый юноша, разведя руки. – Шестьдесят подростков против тысячи обученных убивать лохеев – ты правда думаешь, что это возможно? – позади него послышались шаги. – Я – нет.

Сердце застучало. А что, если он прав? Взгляд невольно покосился за спину, к ребятам: Йиви, Джади, команда… Но чего именно не хватило нашему плану?

Спереди кто-то насвистывал мелодию…

– Ты привёл нас к республиканцам? – спросил я, пытаясь скрыть презрение.

Из соседнего вагона кто-то заходил в наш. Шаги были совсем близко. Как кошка навостряет когти, как её шерсть становится дыбом, а реакция молниеносной, так и во мне были натянуты нервы, отчасти от страха, отчасти сыгранные инстинктами. Если бы в хале существовали запахи, о которых иногда напоминал прошлый Леден, сейчас бы пахло чем-то гнилым и резким.

В дверном проёме позади Танера показался высокий шотер с красным аксельбантом и наглой ухмылкой.

Акт Второй. Каторжная тюрьма

Глава 10

Маар

Три горы образовывали широкую впадину, внутри которой были вытоптанные тропы, тянущиеся из центра и ведущие к каждой из гор. В центре же находилось озеро, которое никогда не леденело, в то время как ледяные остроконечные рифы, местами торчащие из него, никогда не таяли. На большей из скал, разбросанных по озеру, возвышалась крепость Маар.

Весь комплекс, скрывающийся за неприступными стенами, состоял из четырёх зон: тюремная, служебная, транспортная и огороженная дополнительными стенами – цитадель – резервная зона для укрытия и проживания старших офицеров.

Служебная зона использовалась только стражниками и персоналом. В неё входили: три общежития, столовая, спортплощадка и здание штаба, где происходила работа с документами.

Цитадель была наименьшей зоной. Лишь некоторым из стражников дозволялось посещать её. В ней располагалась Ратуша и несколько других зданий. Но что это за здания, и как устроена Ратуша – засекреченная информация. На всех планах отсутствовали детали об этом.

Тюремная зона занимала почти половину всего комплекса. Она состояла из пяти тюремных корпусов, перед каждым из которых располагалась площадь для построения, и ещё несколько вспомогательных сооружений. Одного большого корпуса столовой, в котором посменно принимали пищу перемешанные партии заключённых. А также нескольких мастерских, где происходила обработка мехака: его огранка, преобразование в газ или жидкость и дальнейшая расфасовка.

Также была транспортная зона, скрытая за дополнительным сооружением. Со временем к ней прилипло прозвище – вокзал, которое вскоре стало появляться и в официальных документах.

На главной площади Вокзала с десятью железнодорожными линиями располагались поезда. Они вмещали в себя до сорока вагонов разных типов: вагоны-корыта, вагоны-цистерны, платформы, и только на некоторых поездах были пассажирские. На площади были отдельные места, где вагоны подвергались ремонту, отдельные бытовки и курилки для персонала. А также отдельные две линии железных дорог, по которым впускали новых заключённых. Они были огорожены металлической решёткой от остальных путей, и выходили в специальную досмотровую, что граничила с тюремной. Пройдя досмотр, новоприбывшие заключённые попадали сразу на входную площадь тюремной зоны.

Разумеется, на вокзале была и отдельная площадь, предназначенная для передвижения персонала. Она включала в себя только три линии железных дорог, с поездами, имеющими только пассажирские места. Внешний вид вагонов, да и всего пространства был опрятным, что значительно отличало его от основного вокзала. А местный персонал подвергался большей строгости в вопросах дресс-кода и чистоты, так как через эту зону приезжали и уезжали не только кухарки или стражники, но и старшие офицеры.

Обе площади имели лишь один выход наружу. Был лишь один железнодорожный мост, который за стенами Маар смыкал пути обоих площадей вокзала в вытянутую линию, соприкасающуюся с берегом, и тянущуюся далеко вперёд, скрываясь за горами.

Помимо железнодорожного моста, в комплекс врезалось ещё два других. Главный и транспортный.

Главный мост – предназначенный для пешеходного передвижения, по которому каждое зарено колонны заключённых отправлялись в пещеры добывать мехак. Он шёл от берега к тюрьме, но обрывался на четвёртой части длины. Недостающая часть моста выполняла функцию двери в крепость. С верха крепостной стены был установлена катушка и рычаг, которыми стражники и опускали дверь, делая мост целостным. Дверь была выполнена из цельного куска дерева, каких, возможно, больше и не существует. Многим деревянная дверь могла показаться слабым звеном в охранной системе тюрьмы, однако её прочность была сравнима с остальной частью крепости. Поговаривали, что однажды лохеия сняла эту дверь с дворца сгинувшей монаршей семьи. И возможно, это дерево было произведено не без участия лийцура.

Транспортный мост, или как его кличут: вагонеточный – третий и последний имеющийся в комплексе, предназначался для мобильных вагонеток, на которых передвигались, и офицеры между местами добычи ископаемых, и на них же транспортировали само ископаемое, доставляя его, вместе с двумя рулевыми заключёнными, в ангар Первой мастерской.

Этот мост был единым и для транспортировки ископаемых, и для воза стражников. Единственное различие было в том, что стражники загружались в свои вагонетки ещё в зоне персонала, там, где были четвёртые, последние ворота, не имеющие моста. Выкатясь на вагонетке с этих ворот, стражники отправлялись к транспортному мосту по внешней стороне скалы, следуя по узенькой дороге, что теснится между металлическим ограждением, выстроенным вдоль обрыва и крепостной стеной. И там же их железная дорога врезалась в транспортный мост, где две линии служебного пути были обособлены дополнительным ограждением.

Основные же четыре других линии моста предназначались для транспортировки мехака, в Первую мастерскую. Заключённые, добывшие мехак, возвращались таким путём обратно.

Всего мастерских было три. В Первую мехак поступал, и там же происходила его грубая очистка от иной породы. Во Второй – происходила огранка, дробление, либо преобразование в иные агрегатные состояния, а уже в третьей – распределение по контейнерам, бочкам, баллонам.

В мастерских работали в основном женщины. Но если мужчине и доводилось попасть в мастерской цех, то, только если он был бесполезен в добыче минерала, а также соображал, как работать руками и головой. Всего восьмая часть заключённых допускалась к мастерским, остальные же каждое зарено покидали стены Маар, в поисках залежей проклятого минерала.

Первую четверть суток, пока видны звёзды, в Маар царила гробовая тишина. Никто не мог общаться или передвигаться по комплексу в это время. Только посменные стражники делали круглосуточный обход корпусов и прилегающей территории.

Рабочая смена начиналась в 360°. Был подъём, потом умывание, и так до самого нуарета лишь с перерывом на обед, что совмещался с зенитным стоком сырья.

Правила просты: кто не встал, того в карцер. Работать должны были все: болен или голоден – нет труда – нет и пространства. Именно так говорили стражники. Руководство Маар изобрело кощунственное наслаждение пространством.

Начальник на больших построениях всегда нахваливал собственное милосердие, якобы цените место, где спите и едите, потому что всё это собственность тюрьмы, и вы пользуетесь этим не задаром. Кто не работает, тот лишён пространства, и тех кидали в карцер – металлический метровый куб, где бедолаге необходимо было отбывать своё наказание.

Были преступники: воры, убийцы, а были и заложники политического строя. По настроению начальства их повинность варьировалась от шпионов к предателям нации. Общее назначение таких повинностей было весьма абстрактным и не имело чётко прописанного свода в законе, однако под категорию политзаключённых попадали все, кто хранил преданность монархам или высказывался против сената.

Также была категория заключённых с отклонениями в развитии. Они, как и все, занимались добычей и обработкой мехака, разве что с той разницей, что погибали чаще из-за своих причуд и неосторожности.

Работа на добыче мехака – незамысловатая: бей киркой о стену, пока не покажется красная порода. Но иногда это приводит к обвалам. И зачастую без смекалки и должной проворности, заключённые один за другим ныряют в омут, нечасто выныривая.

Умственно отсталых здесь ценили по-особенному. Таким образом, за их счёт могли передавать контрабандные ископаемые, которыми подкупали стражников. Ими же и прикрывались в случае провинности. В условных законах тюрьмы – они были третей кастой.

И когда Эбвэ только попал в Маар, на досмотровом пункте его определили именно в эту категорию.

С тех пор минуло пять солсмен.

Как бы почувствовал себя пингвин в сорокоградусной жаре? – эти и ещё многие другие вопросы задавал себе Самодур, выбивая киркой серую каменную породу из остывающей после взрывчатки скалы.

– Ну а если серьёзно? Пингвины ведь живут на дальних краях Северных Ледников. У Северных Земель должно быть сообщение с Западными. Так почему же им просто не перейти туда и не устроиться там покомфортнее?

– Заткнись ты уже! – оборвал его другой заключённый.

От столь резкого негатива Эбвэ присел и стал разминать шею. Пока его чуткий, меланхоличный темперамент приходил в себя, прочие заключённые активно обсуждали идею того, что болтунам нужно отрезать язык.

Эбвэ сглотнул слюну в холодном поту и продолжил молча сравнивать формы породы до и после очередного удара по ней, одновременно закрепив свой вывод насчёт не дружности местных сеньоров.

А дружными были те, кто умел выживать. Стаи образовывались ежесменно, даже несмотря на то, что офицеры умудрялись миксовать заключённых при каждой возможной вылазки из темниц. Среди полторы тысячи заключённых, каждую декаду погибало в среднем пятнадцать человек, так что мало кто из членов таких стай встречался друг с другом чаще, чем два-три раза.

Стук. Юноша смахнул пот, замах, стук. Смахнул пот, посмотрел по сторонам, вниз на руки, израненные мозолями и снова замах…

Послышался грохот.

Пещера сотряслась, и ближайшие факелы затухли. Грохот будоражил внутренности, и, казалось, будто вся вселенная содрогается гневным рёвом. Разум Эбвэ мгновенно замкнулся, пытаясь сыскать в глубинах бессознательного хоть малейший ответ на происходящее. Юноша держал голову руками, свернувшись калачиком. Что за кошмар! Только после стало доходить: что-то в пещере рушилось, создавая унисон. Стены тряслись, с потолка валились сталактиты, а сам источник шума растворился, отдав большую часть вибрации. Продолжающиеся удары утихли, а в воздухе остался туман пыли.

Послышалась ругань, пробивающаяся между промежутками кашля:

– Коллапс!

– Кого-то завалило?!

– Кто это ещё?

Дым стал усаживаться.

– Кажется, тут работал Серхо… – сказал один из заключённых, что со стороны смотрел на обвал.

Эбвэ подошёл ближе.

Пыль, подгоняемая сквозняками тоннеля, медленно осаживалась.

– Жалко его, – выронил кто-то.

– Да, был славный малый.

– Задирался, правда, но кто же будет в тюрьме любезничать.

Мужчины столпились вокруг обвала, и сняли свои шапки, чтобы отдать честь умершему. А кто-то и приставил большой палец к шее, выказав тем самым жест преданности монархам и королю. Этот кто-то проронил:

– Серхо, ты не отрёкся. Твоё имя помнят.

– Вы с ним из монархистов? – спросил у него ещё один заключённый.

– Да, – кивнул первый. – Мы из надела Длан-га-Гат, из одного имения, – он опустил взгляд и обездолено произнёс, – хоть и не были близко знакомы.

Из-под груды камней густо вытекала кровь, смешанная с пылью.

Эбвэ завладела паника. Он пытался схватить воздух ртом, но в груди бушевал судорожный ритм. От вдоха заболела грудь. Кто-то сзади постучал ему по спине, и он наконец-таки смог выдохнуть.

– Дыши, малец… Дыши, – сказал его спаситель. – Такое случается.

Наступала пора перерыва, первая смена подошла к концу. Однако вагонетки остались пустыми. Группа не отыскала залежей.

Обменявшись между собой насмешками над капитаном, что будет принимать у них отчёт, узники приняли свою участь и направились к выходу. Они пытались храбриться между собой, но знали, что обречены наказанием, и что не смогут так же улыбаться, когда тот самый капитан будет выносить их вердикт, пусть даже он и будет использовать те же слова и мимику, пародия которой сейчас их веселит.

Пройдя из глубины своей пещеры к погрузочной части шахты, они оседлали вагонетки и стали накачивать рычаги, отправляясь наружу, где их ожидал отряд стражников.

Главный записывал что-то в блокнот. Переведя взгляд на проезжающие ряды вагонеток с пустыми прицепами, на его лице показалась характерная мимика: грозные брови, хмурый взгляд. Его вердикт и ругань была весьма схожа с их спектаклями. Только вот, после того как их имена были записаны в его книжку, всё уже было решено. Их ждало наказание. И раздумья о том, каким способом наказывать будут в этот раз – было худшим во всём этом.

Столовая. Большое помещение с бетонным полом, где нет ничего кроме столов-стульев и пункта выдачи еды. Человек триста одновременно принимали здесь обед, находясь в ограниченный период – два градуса на одну группу. Таким образом, плюс-минус заминки на распределение, и уже через двадцать градусов все заключённые успевали поесть.

За стол помещалось до шести человек, и у каждого было своё место.

– Две тысячи пятьсот пятьдесят пятый! Мать честная, ну и номерок…

У входа в обеденный зал стоял стражник со списком людей. Всего входов было четырнадцать, и у каждого была выстроена очередь.

– Я! – отвечал заключённый.

– Столик номер сорок, – указал стражник. Заключённый кивнул, и два других стражника пропустили его в обеденный зал. – Тысяча тридцать шестой!

– Я!

– Твой будет левый – первый.

Эбвэ прошёл к окошку, где выдают еду. Без предварительных объяснений оттуда выкатился поднос с тарелкой горячей похлёбки, коркой хлеба и стаканом воды.

Отыскав своё место, он шлёпнулся на стул. Его разум всё ещё прокручивал события в пещере, но ложка машинально зачерпывала суп и отправляла в рот.

За пару градусов-то и не поешь нормально – подумал он.

Усатый сосед, сидящий перед ним, изучал его. Чего он пялится? Эбвэ опустил взгляд, но знал, что мужчина не прекращает глазеть.

– Чего вам? – выпалил Самодур.

Тот в ответ просто кивнул вниз, приподняв густые брови, мол: смотри.

И только тогда Эбвэ обратил внимание, как мужчина просовывает ему что-то под столом.

– Что это такое?

– Бери… – шёпотом крикнул тот.

Эбвэ обернулся по сторонам. Ближайший стражник проходил совсем рядом.

– Это алмаз – прошептал тот.

Между бровей у Эбвэ выскочила морщинка.

– Зачем это мне?

– Сынок, купи себе покровительство на это.

В голосе мужчины прорезался акцент, характерный для южан, когда гласная «е» в речи заменяется на более твёрдое «э».

– Покровительство? – переспросил Эбвэ, продвинув торс вперёд.

Соседи по столу с истлевшим интересом поглядывали на них.

– Ты же новенький. Тебе не выжить тут без связей.

– О чём вы? – сказал Эбвэ сглотнув. – Я просто хочу доесть свою похлёбку… И никого не…

– Да, что ты смотришь, я ж из добрых намерений.

– Мальчуган, – забасил старик справа, – бери, пока предлагают.

Эбвэ недолго думая взял крохотный алмаз и быстрым движением сунул его в штаны.

– За каждым заключённым стоит один из охранников. Тебе не помешало бы найти своего стражника, который будет ну, помогать тебе, – говорил усатый.

– Это как?

– Воды принести может прямо в камеру. Лекарства… Ну или там словечко замолвить в случае чего.

– Вещь неотъемлемая, если собираешься прожить тут долго и безмятежно, – вмешался басистый старик.

– В том-то и дело, – простодушно констатировал Эбвэ, – я тут ещё на пару солсмен, и всё… Потом поеду, наверное.

Сидящие за столом переглянулись с явным недопониманием.

– Пару солсмен… а потом умирать? – испуганно переспросил усатый.

– Нет же! Кхе-кхе…

– Отсюда выхода нет, мальчик, – сказал старик.

– Да-да, знаю, – неловко посмеивался Самодур.

Осознавая, что весь его стол замер в ожидании пояснения, он перепугался. Язык был его врагом, а это могло сейчас стоить слишком дорого для такого грандиозного плана, что Элео с Леденом выстраивали солсменами напролёт. Он отчаянно выдохнул и приложил всю свою драматичность для своей выходки, которой планировал отвлечь внимание от себя, как объекта допроса, став вместо того – глубоко эмоциональным, немножко странным парнем:

– Жизнь мне больше не мила, когда рядом нет женщины из сна! – это была строчка стиха.

Стражник, патрулирующий между их рядами, оглянулся.

– Молча жрём и выходим! – выругался он, так и не поняв, кто это выкрикнул, да и на самом деле его уставший вид выдавал его незаинтересованность, ведь в противном случае, это могло бы кончиться расправой.

Эбвэ принялся быстро уплетать суп.

– Как бы то ни было, поверь мне, лучше дружить со стражниками, – заключил усатый.

Эбвэ недоверчиво смотрел на него, пытаясь уловить подвох, но сыскал лишь дружелюбие в улыбающихся уголках глаз.

– Смотрю, ты прекрасно составляешь рифмы? – приветливо отозвался усатый.

Эбвэ отвёл взгляд, пытаясь не выдавать смущения:

– Не очень-то и хорошо… – пробубнил он.

– Я тоже сочиняю стихи.

Эбвэ с интересом поглядел на него.

– Но когда рядом женщины, – проговорил мужчина, гнусаво протянув последнее слово. Мимика его ожила, а густые брови артистично плясали, – только дайте мне струнное, стихи сразу переродятся в песни. Так вообще я бард, не поэт, – резко изменил он тон, спускаясь с небес на землю, – если бы не вынужденная переквалификация, – он окинул наигранным взглядом всё помещение, – в шахтёра. Так что, если пересечёмся вновь, можно считать мы друзья.

– Вот ведь… Я тоже бард! – пытался сдерживать себя Эбвэ.

– Правда? – как бы зная это наперёд, выпалил мужчина.

– Да! Я из Жанисты, с Жезэ, Эбвэ меня звать, слыхали о таком?

– Эмм… – неловко покачал головой тот, Эбвэ понимающе кивнул.

– Наверное, мои песни ещё не дошли до Юга, сказал он, намекая, что распознал южанский акцент собеседника.

– Шатха, не опускай нос, – азартно обратился он к Эбвэ, раскидываясь жаркими словами своей культуры, – слава приходит от страсти. Ей, как и любовникам, нужно время, чтобы стать ярче.

Эбвэ потупился. Шатха? Южанское «брат»? А любовники и слава…

– Что вы имеете в виду?

– Он хотел сказать, что нужно время, – с упрёком в голосе перебил старик и бросил строгий взгляд на усатого.

Бард чуть пристыдился.

– Так, а почему любовники хорошеют со временем…

– Слыхал балладу о медном топоре? – перебил его усатый, поймав строгое осуждение в глазах старика.

– Конечно, – покивал Эбвэ, сбившись с мысли.

Он тихонько начал завывать мелодию. Сквозь сухое мычание местами проскакивал и текст баллады:

М-м-м… М-м… не может

Среди всех кузнецов был только воин…

Запасы кончались…

…не угонишь!

И взяли тогда они с герба бронзу…

– Моя лучшая работа, – задрав нос сказал усатый.

– Такого быть не может, ведь это Ман Сапфироед, величайший поэт-современник… – Эбвэ всмотрелся в довольное лицо мужчины, – Вы хотите сказать, это вы?

Мужчина подмигнул в ответ. И сразу же схватил поднос с грязной тарелкой.

– А знаешь, какая работа моя любимая? – поинтересовался Ман у юноши.

Тот в лёгком замешательстве изучал черты лица усатого.

Подбородок крепкий, высок ростом, длинных бардовских локонов, конечно, не было, а с усами они бы сочетались очень даже стильно, по южному, или, скажем так, по Озовски. Ведь именно из Надела Оз был родом Ман Сапфироед.

– Ну, узнаешь. С тебя причитается, – шепнул он напоследок.

Эбвэ остался один со своим доходящим впечатлением. И наибольшим образом его восхищало не то, что Ман собственной персоной сидел перед ним, а то, что величайший поэт сгнивал в тюрьме. Только представить бы причину, за что такой талант очутился в таком угнетающем месте.

– Вот так встречи случаются, – бубнил он.

Басистый старик пессимистично кинул:

– Тут дружить не получится. Стражники мешают списки с невозможной вероятностью.

– Да? – учтиво спросил Эбвэ.

– Повезёт, если разок пересечётесь, на том и всё.

Кто-то за столом вступил в беседу, рассказывая шёпотом, о том, как его соседа перевели в другой блок. Эбвэ по-светски поддержал беседу, кивая на все высказывания, после чего подумал о своём задании, с которым был сюда послан, и решил перейти к нужной теме:

– Кстати, – начал он, конспиративно обратившись к четверым оставшимся собеседникам, – вы слыхали о том, что сенатор поставляет мехак за пределы Республики?

Хмурые соседи напряглись.

– Кому там нужна эта проклятая сила? – ответил коренастый мужчина, у которого местами на лице проступали гнойные почернения: одно на правой брови, и другое тянущееся с шеи до губ. – Мехак излучает проклятый гаргент, от него, парень ничего хорошего, – он указал на своё гниющее лицо.

– Тут и не поспоришь, – огласил старик.

– Заклинаю собственным нэфэшем – это правда! – Выпячиваясь вперёд стола, объявил юноша. – Уж кому там нужен этот проклятый минерал – не знаю, но друзья, что будет, если на самом деле король закрывает глаза на беззакония Манакры лишь потому, что получает взамен мехак?

Заключённые словили себя на том, что не знают правда это или ложь. С одной стороны, сложно поверить в абсурдность такого обмена. Но с другой, это объясняет, почему уже почти четыреста соб существует Республика, с её противоречащими Иурису правилами.

Общее смятение прервал строгий выкрик стражника:

– Время!

– Пора идти, – сказал старик.

– Вот же… – объявил мужчина с гниющим лицом. – Малец, если твои слова – правда… – он выдержал паузу. – Нам всем нет спасения.

Стул скрипнул. Он встал из-за стола.

– Занимательные вещи, ты нам рассказал, – заключил второй собеседник и вышел из-за стола, – не слыхал о таком.

– Спрошу у стражников при первой же возможности, – заключил третий, также уходя из беседы.

Эбвэ покачал головой и тоже взял свой поднос.

Он остался единственным, кто вышел довольным после беседы. Остальным осталась пища для размышления.

Убивающее чувство собственной важности лелеяло ухмылку на его лице. Он делает то, что должен. Наверняка Элео и Леден будут довольны его работою. Ведь это и есть его часть плана – сеять слухи.

Глава 11

План: Корень

По заре костёр тлел. На окраине раскинутых шатров кочевого поселения, всю лунь Леден и Элео доводили до конца свой план. Тогда они ещё не знали, какие масштабы обретёт их скромный орден в ближайшем будущем. Никто в то зарено не мог даже представить о большой планёрке в пещере под Винтом, поэтому план строился, по большей части, из авантюрной смекалки и надежды на удачу.