Из пепла и льда

Марк Цинзерол

Из пепла и льда

Глава 1

Тишина в "Тихой гавани"всегда была обманчивой. Она сочилась сквозь серые стены, словно густой туман, скрывая за собой крики, слезы и боль. Семилетний Эйден давно перестал верить в тишину. Он знал – она всегда предвещала бурю.

Мальчик сидел в углу комнаты, прижавшись спиной к холодной стене, и сжимал в руках потрепанную книгу. Страницы пожелтели от времени, корешок растрескался, но для Эйдена это была целая вселенная. В ней жили добрые люди, совершались чудеса, и всегда побеждало добро. Он читал эту книгу сотни раз, зная каждое слово наизусть, но все равно верил, что когда-нибудь найдет в ней новую строчку, новую надежду.

– Эй, ублюдок! – грубый голос разорвал тишину. – Опять в своих сказочках утонул?

Эйден поднял глаза. Перед ним стоял Стив – четырнадцатилетний переросток, который правил в приюте железной рукой. За его спиной маячили его верные псы – Том и Винс. Втроем они терроризировали всех младших, а воспитатели предпочитали не замечать происходящего.

– Дай сюда книжку, жертва библиотек – протянул руку Стив. – Хватит мозги засорять всякой ерундой.

Эйден крепче сжал книгу. Сердце бешено колотилось в груди, но он не отводил взгляда.

– Нет, – тихо, но четко произнес мальчик.

Стив присвистнул, словно не поверил услышанному.

– Что ты сказала, дичь?

– Я сказал "нет", – повторил Эйден, поднимаясь на ноги. Он был вдвое меньше Стива, худой как тростинка, но в его глазах горел такой огонь, что старший на мгновение растерялся.

– Да ты совсем оборзел! – рыкнул Стив и кинулся вперед.

Первый удар пришелся в живот. Эйден согнулся пополам, но книгу не отпустил. Второй – в лицо. Мальчик упал, ощутив соленый вкус крови на губах. Стив склонился над ним, выхватывая книгу из ослабевших рук.

– Вот так-то лучше, – усмехнулся он, листая страницы. – Знаешь, что, олух? Думаю, эта макулатура отлично подойдет для растопки.

Эйден лежал на полу, каждый вдох причинял боль, но он смотрел на Стива не с мольбой, а с таким презрением, что тот невольно отступил на шаг.

– Можешь забрать книгу, – прошептал Эйден, вытирая кровь с разбитой губы.

– Я тебе разрешаю.

– Но ты никогда не заберешь то, что она мне дала.

– Что? Ты мне разрешаешь? – Фыркнул Стив усмехаясь.

Он подошёл к Эйдену и несколько раз пнул его ногой по телу. Эйден, скрючился от боли, сжав зубы, но не проронив при этом не звука. Он всегда молча переносил боль, потому что считал, что, если будет кричать или плакать при боли на глазах обидчиков. Это будет делать его ещё слабее и уязвимее перед ними.

– И что же это такое? – зло усмехнулся Стив.

– Веру в то, что я не такой, как ты.

Стив разорвал книгу пополам. Страницы разлетелись по комнате, как раненые птицы. Эйден закрыл глаза, чувствуя, как что-то внутри него обрывается и падает в бездну.

– Ты никто, – прошипел Стив, наклоняясь к лицу мальчика. – Ты никому не нужен. Твои родители выбросили тебя, как мусор. И ты всегда будешь мусором.

Эйден открыл глаза. В них больше не было детской наивности. Только холодная, обжигающая ярость.

– Может быть, – тихо сказал он. – Но когда-нибудь я стану сильнее тебя. И тогда…

– Тогда что? – захохотал Стив.

– Тогда я покажу тебе, что значит быть никем.

Стив обрушил на мальчика град хаотичных ударов ногами. Пиная по животу, рёбрам, ногам, голове. Он остановился только после того, как обессилел и судорожно задышал. Затем, ушел со своими подручными, довольный проделанной работой. Эйден остался лежать среди обрывков страниц, вдыхая запах пыли и собственной крови. Он собирал клочки бумаги, пытаясь сложить их вместе, но понимал – книга мертва. Как мертва была и та часть его души, которая еще верила в добро. И оставшись на едине с собой, он дал волю своим чувствам. Слёзы текли от безысходности и обиды, обжигая маленькое лицо. Эйден сел удобнее на дощатый пол, с выцветшей от времени краской. Прижавшись хрупкой спиной к стене и откинув голову назад. Он слизал с губ кровь, смешавшуюся со слезами и с бушующей яростью в глазах прошептал: – Клянусь, боже, я не буду слабым. Я буду всегда сильным, я выросту, я отомщу. Я им всем отомщу… очередной комок, подступивший к горлу, не дал ему закончить предложение, так как слёзы боли и отчаяния заливали ему лицо.

В тот день семилетний Эйден дал себе обещание. Он никогда больше не будет слабым. Никогда больше не будет жертвой. И если мир хочет видеть в нем зверя – он станет зверем. Но зверем, который никому не позволит сломать себя.

Он встал на ноги, подошёл к покосившей от времени раковине и открыл слегка охваченный ржавчиной кран – и мутная, ржавая вода хлынула в раковину, подрагивая на дне в ржавых кольцах. Брызги ударяли о металлические стенки, разбиваясь на капли. Он зачерпнул ладонями – вода была холодная, как чужие руки. Умылся. Лицо ныло, горело, щёки пульсировали. Затем он поднял глаза.

Перед ним – зеркало.

Оно давно потеряло свою гладь и чистоту. На стекле – мутные разводы, словно кто-то пытался вытереть слёзы тряпкой, но только размазал боль. В углах – пятна от мух, чёрные точки как прицельные метки, оставленные кем-то свыше. Кое-где блестели тонкие трещины – старые как приют, вросшие в само стекло, будто время само решило сломать его отражение.

Сквозь эту мутную призму проступало лицо мальчика. Мокрые волосы прилипли к вискам. Под глазом – тень будущего синяка, ещё не багровая, но уже зарождающаяся. Его губы дрожали, но не от холода.

Он смотрел на себя долго. Слишком долго для семилетнего.

В глазах плескалась тьма – не злая, но обиженная, не мстительная, а переполненная болью. Как будто в эти глаза кто-то налил кипяток и оставил на медленном огне.

Он стиснул зубы. Потом прошептал, едва шевеля губами:

– Разве я просил создавать меня? – и глянул вверх, сквозь отражение, как будто за зеркалом скрывался Бог.

– Разве я хотел быть здесь, в этом приюте? В этом теле? С этой памятью? – его голос становился чуть громче, но всё ещё глухой, как удар кулаком в грудь.

– Разве я хотел остаться один? Без мамы… без папы… – голос сорвался, дрогнул

– Разве я хотел, чтобы со мной обращались хуже, чем с животным? Глаза вновь стали стеклянными, но он не позволил слезам скатиться дальше своих детских ресниц.

Он снова посмотрел в зеркало. Долго, внимательно. Как будто пытался заглянуть себе под кожу.

– За что? – спросил он почти беззвучно.

– Зачем ты создал меня… затем, чтобы я страдал?

В зеркале отражался не ребёнок. Уже нет. В этих глазах закипала ненависть. Не как пламя, а как яд – медленный, цепкий, тихий. Жгучая боль не кричала, но вытягивала изнутри всё светлое, оставляя только сжатые, маленькие кулачки и тяжёлый детский взгляд.

Ночью, когда все спали, Эйден лежал в своей железной кровати и смотрел в потолок. Слезы давно высохли. Осталось только пустое, леденящее спокойствие. Где-то в глубине души маленький мальчик еще шептал о доброте и любви, но его голос становился все тише.

Пепел сгоревшей книги лежал у его ног. Лед заполнял сердце.

Так началась история Эйдена. История мальчика, которого мир научил не любить, не доверять, не прощать. История мальчика, который не знал, что однажды встретит того, кто растопит этот лед и возродит его из пепла.

Но это случится много лет спустя. А пока семилетний Эйден засыпал в холодных стенах "Тихой гавани", как назывался иронично их приют, не подозревая, что в другом конце города, в теплом доме, засыпает маленькая девочка, которой суждено стать его спасением.

Глава 2

В том же городе, за высокими коваными воротами особняка на Кленовой аллее, царил совершенно иной мир. Мир, где тишина означала покой, а не опасность. Где смех звенел, как серебряные колокольчики, а любовь была не мечтой, а повседневностью.

Двухлетняя Элара сидела на мягком персиковом ковре в своей детской комнате, окруженная игрушками, которых хватило бы на целый приют. Комната была похожа на сказочное королевство – высокие потолки украшали изящные лепные розы, а огромные окна от пола до потолка заливали пространство золотистым солнечным светом. Стены были выкрашены в нежно-кремовый цвет и украшены росписью – порхающие бабочки, цветущие ветви и маленькие феи, словно сошедшие со страниц волшебных книг.

Кроватка Элары больше напоминала трон принцессы – резное дерево цвета слоновой кости, увенчанное балдахином из воздушного тюля. Рядом стоял старинный комод, каждый ящик которого был набит нарядами – от крошечных платьиц до теплых кашемировых свитеров. На полках выстроились в ряд куклы со всего мира, плюшевые медведи размером с саму Элару, и целая библиотека детских книг в кожаных переплетах.

– Элара, солнышко! – мягкий голос матери наполнил комнату теплом.

В дверях стояла Вивиан Ростон – женщина редкой красоты, в которой аристократическое достоинство сочеталось с материнской нежностью. Ее каштановые волосы были уложены в элегантную прическу, а глаза – точь-в-точь как у дочери – сияли безграничной любовью.

– Мама! – радостно вскрикнула Элара, протягивая к ней пухлые ручки.

Вивиан подняла дочь, закружила по комнате, и детский смех разлился по особняку, отражаясь от хрустальных люстр и мраморных колонн. Этот дом был построен для счастья. Каждая комната дышала уютом и благополучием – от просторной гостиной с камином, возле которого по вечерам собиралась вся семья, до огромной кухни, где всегда пахло свежей выпечкой и ванилью.

– Папа дома! – объявила Вивиан, услышав звук открывающейся входной двери.

– Папа! Папа! – затараторила Элара, хлопая в ладоши.

Александр Ростон поднимался по мраморной лестнице, держа за спиной какую-то коробку. Он был высоким мужчиной с добрыми глазами и улыбкой, которая никогда не покидала его лица, когда рядом была семья. Владелец крупнейшей строительной корпорации в городе, он мог позволить себе все, но самым дорогим сокровищем для него были жена и дочь.

– Угадай, что папа тебе принес? – подмигнул он, присев на корточки перед Эларой.

Девочка хихикнула и попыталась заглянуть за его спину. Александр достал красивую коробку, перевязанную золотистой лентой. Внутри лежала музыкальная шкатулка в виде замка, а в замке танцевала крошечная принцесса в розовом платье.

Элара ахнула от восторга, потянувшись к шкатулке. Мелодия заполнила комнату – нежная, убаюкивающая, как колыбельная.

– Нравится, принцесса? – спросил отец, нежно поглаживая дочь по головке.

– Да! – радостно закивала Элара.

Так проходили дни в доме Ростонов. Каждое утро начиналось с поцелуев и объятий. Элару будили не грубые окрики, а нежным поглаживанием по щечке. За завтраком – всегда свежие круассаны, фрукты и какао с маршмеллоу. Дни наполнялись прогулками в парке, где отец катал дочь на качелях, а мать рассказывала сказки под старым дубом.

По вечерам семья собиралась в гостиной. Вивиан играла на рояле, а Александр читал Эларе книги, меняя голос для каждого персонажа. Девочка засыпала на руках у родителей под тихий шепот колыбельных, окруженная любовью, которая согревала лучше любого пледа.

Родители Элары старались дать ей не просто материальные блага, но и нечто большее. Они водили ее в детский театр, в музеи, показывали мир во всей его красоте. Учили быть доброй, отзывчивой, помогать тем, кому повезло меньше.

– Знаешь, солнышко, – говорила Вивиан, укладывая дочь спать, – в мире есть дети, у которых нет мамы и папы. Нет красивых игрушек и вкусной еды. Мы должны помнить о них и помогать, когда сможем.

Элара кивала, не понимая пока всех слов, но чувствуя их важность.

В доме царила атмосфера безусловной любви. Здесь не знали, что такое голод, холод или страх. Здесь каждый день был праздником, а каждый вечер – сказкой с хорошим концом.

И пока маленькая Элара засыпала в своей роскошной кроватке под мерцание ночника в виде звездного неба, обнимая плюшевого единорога, она не подозревала, что где-то в холодных стенах приюта мальчик по имени Эйден смотрит в потолок и учится ненавидеть мир.

Два ребенка. Два совершенно разных мира. Но судьба уже плела невидимые нити, которые однажды сведут их вместе.

Глава 3

Три года прошло с того дня, когда семилетний Эйден поклялся стать сильным. За это время мальчик вытянулся, окреп, но по-прежнему оставался тощим подростком с острыми скулами и темными кругами под глазами. Ему исполнилось десять лет, но в его взгляде была мудрость гораздо старше его возраста – горькая мудрость тех, кто слишком рано узнал, что мир жесток и несправедлив.

Стив все еще правил в "Тихой гавани". Ему было уже семнадцать, и скоро он должен был покинуть приют, но пока он оставался здесь, террор продолжался. За эти годы он стал еще более жестоким, еще более изощренным в своих издевательствах. Словно чувствуя, что время его власти подходит к концу, он пытался выжать из него максимум удовольствия.

Эйден научился быть незаметным. Он освоил искусство растворяться в толпе, прятаться в тенях, избегать прямых столкновений. Но полностью избежать внимания Стива было невозможно. Слишком уж нравилось старшему мальчику ломать тех, кто осмеливался сопротивляться.

В тот день, который навсегда изменил жизнь Эйдена, в столовой "Тихой гавани"царила обычная атмосфера принужденной тишины. Длинные деревянные столы, покрытые многочисленными царапинами и пятнами, заполняли просторное помещение. Высокие окна пропускали мало света – стекла были грязными, а решетки на них напоминали о том, что это место больше походило на тюрьму, чем на приют.

Эйден сидел в дальнем углу, как всегда, стараясь быть незаметным. Перед ним стояла металлическая миска с жидкой кашей сомнительного цвета и кусок черствого хлеба. Еда в приюте всегда была скудной и безвкусной, но голодный желудок не позволял привередничать.

Рядом с ним сидели другие младшие дети – такие же худые, с потухшими глазами. Все они научились есть быстро и молча, не привлекая к себе внимания. В столовой действовал негласный закон: чем тише ведешь себя, тем больше шансов остаться незамеченным.

Воспитатели – мисс Картер и мистер Блэк – сидели за отдельным столом у входа, периодически поглядывая на детей. Но их взгляды были равнодушными, отстраненными. Они давно перестали видеть в этих детях людей – для них это была просто работа, которую нужно было как-то пережить до вечера.

Эйден осторожно поднял ложку ко рту, когда услышал знакомый смех. Холодный, издевательский смех, от которого у него сжималось сердце. Стив вошел в столовую вместе со своими друзьями – Томом и Винсом. Все трое были значительно старше и крупнее остальных детей, и они знали это.

Стив окинул взглядом столовую, словно король, осматривающий свои владения. Его глаза остановились на Эйдене, и на лице расплылась хищная улыбка.

– Смотрите-ка, кто тут у нас, – громко сказал он, направляясь к столу Эйдена. – Наш любимый книжный червячок.

Эйден не поднял глаз, продолжая есть. Сердце забилось быстрее, но он заставил себя сохранять спокойствие. Может быть, Стив просто пройдет мимо. Может быть, сегодня ему не хватит времени на развлечения.

Но Стив не собирался проходить мимо.

– Эй, я с тобой разговариваю, дерьмо! – рыкнул он, хлопнув ладонью по столу.

Металлическая миска подпрыгнула, каша расплескалась. Эйден медленно поднял глаза. В столовой воцарилась мертвая тишина – все дети замерли, наблюдая за происходящим. Воспитатели тоже заметили начинающуюся сцену, но не двинулись с места. Они никогда не вмешивались.

– Что ты хочешь, Стив? – тихо спросил Эйден.

– Что я хочу? – захохотал Стив. – Я хочу напомнить тебе твое место в этом мире, ублюдок.

Он схватил миску с кашей и опрокинул ее содержимое на голову Эйдена. Липкая масса стекла по волосам, по лицу, по одежде. В столовой раздались смешки – часть детей смеялась от нервозности, часть – чтобы не стать следующими жертвами.

Эйден сидел неподвижно, каша капала с его подбородка на колени. Внутри него что-то клокотало, рвалось наружу, но он сдерживался. Он всегда сдерживался.

– О, посмотрите! – весело воскликнул Стив. – Он даже не плачет! Может быть, наш малыш наконец-то повзрослел?

Том и Винс подошли ближе, образуя круг вокруг Эйдена. Другие дети отсели подальше, не желая попадать под горячую руку.

– А знаете, что мне нравится в нашем Эйдене? – продолжал Стив, обращаясь к своим дружкам. – Он такой… покорный. Как хорошо выдрессированная собачка.

Он нагнулся к Эйдену, приблизив лицо совсем близко.

– Гав-гав, собачка! – прошипел он. – Скажи "гав"!

Эйден молчал. Каша медленно стекала с его волос, но он не шевелился.

– Я сказал – скажи "гав"! – повторил Стив, на этот раз громче. И ударил его пустой миской по голове.

Тишина.

Лицо Стива покраснело от злости.

– Ах ты, маленький ублюдок! – рявкнул он и ударил Эйдена по лицу.

Голова мальчика дернулась в сторону, на губе выступила кровь. Но он по-прежнему не издавал ни звука.

– Том, Винс, помогите мне объяснить нашей подруге правила приличия, – сказал Стив с издевательской вежливостью.

Том схватил Эйдена за руки, заводя их за спину. Винс встал рядом, готовый наносить удары. Стив снова ударил мальчика – на этот раз в живот.

Эйден согнулся, задыхаясь, но крика так и не издал.

– Все еще молчишь? – удивился Стив. – Ну что ж, посмотрим, как долго ты продержишься.

Удары посыпались один за другим. В живот, в грудь, в лицо. Эйден чувствовал, как во рту появляется вкус крови, как ноют ребра, как звенит в ушах. Но он сжал зубы и терпел.

Вокруг стояли десятки детей. Сотни глаз наблюдали за его унижением. Некоторые отворачивались, не в силах смотреть. Другие наблюдали с болезненным любопытством. Но никто не вмешивался. Никто не помогал.

Воспитатели по-прежнему сидели за своим столом, делая вид, что ничего не замечают. Мисс Картер даже достала газету и начала ее читать.

– Знаешь, что самое смешное? – сказал Стив, передохнув немного. – Ты думаешь, что если будешь терпеть, то станешь лучше нас. Но правда в том, что ты просто трус. Жалкий, никчемный трус. Ты ничто, обычный мелкий утиль.

Он схватил Эйдена за волосы, заставляя поднять голову.

– Посмотри вокруг, – прошипел он. – Видишь всех этих зверей? Они смотрят на тебя и видят жертву. Слабака. Они никогда не будут тебя уважать. Никогда не будут тебя любить. Потому что ты – ничто.

Эйден посмотрел в глаза Стива. В них плескалась злость, наслаждение чужой болью, жестокость. Но за всем этим он увидел кое-что еще – страх. Стив боялся. Боялся, что однажды его власть закончится. Боялся, что найдется кто-то сильнее.

– Твои родители выбросили тебя, как мусор, – продолжал Стив. – И знаешь почему? Потому что они поняли – ты неудачник. Ты родился неудачником и умрешь неудачником.

Что-то внутри Эйдена дрогнуло. Не от боли – к боли он давно привык. От понимания. Он понял, что Стив прав. Не в том, что он неудачник – в этом Стив ошибался. Но в том, что никто ему не поможет.

Он оглядел столовую. Детские лица, полные страха и сочувствия, но ни на одном – решимости заступиться. Воспитатели, которые должны были их защищать, но предпочитали не замечать происходящего. Стены, которые видели сотни таких сцен и останутся равнодушными к сотням других.

В этот момент Эйден понял главную истину своей жизни: в этом мире никто тебе не поможет, пока ты сам себе не поможешь.

Стив отпустил его волосы, и голова Эйдена упала вниз. Каша в волосах уже засохла, лицо болело, в глазах плясали черные точки. Но внутри что-то изменилось. Что-то темное и холодное начало разрастаться в его груди.

– Думаю, урок усвоен, – довольно сказал Стив. – Пошли, ребята. Здесь воняет неудачником. Винс ударил ногой так Эйдена, что тот перевернулся со стулом и упал на грязный пол, истоптанный десятками детских ног.

Они ушли, громко смеясь. Постепенно в столовой возобновились разговоры. Дети старались не смотреть на Эйдена, словно его унижение было заразным.

Эйден медленно встал. Ноги дрожали, в голове кружилось. Он направился к выходу, чувствуя на себе десятки взглядов. Жалостливых. Сочувствующих. Но не сочувствие ему было нужно.

В коридоре он остановился у окна и посмотрел на свое отражение в грязном стекле. Лицо было опухшим, на губе засохла кровь, в волосах все еще липла каша. Но глаза… глаза изменились. В них больше не было детской наивности. Только холодная, спокойная ярость.

Эйден дошел до своей комнаты и переоделся. Старую одежду он выбросил – она напоминала о унижении. Умылся, привел волосы в порядок. Потом сел на кровать и стал ждать.

Он знал, что после обеда Стив и его дружки обычно идут на спортивную площадку за приютом. Там они курят украденные сигареты, хвастаются своими "подвигами"и планируют новые издевательства.

Эйден подождал полчаса, потом встал и направился к двери. По пути он зашел в кладовку, где хранился спортивный инвентарь. Большинство вещей там было старым и сломанным, но одну он искал специально.

Бейсбольная бита. Деревянная, тяжелая, с трещиной посередине. Но она еще могла служить.

Эйден взял биту и направился к спортивной площадке. Сердце билось спокойно, ровно. В голове была только одна мысль: никто тебе не поможет, пока ты сам себе не поможешь.

Спортивная площадка представляла собой заасфальтированный участок за главным зданием приюта. Здесь стояли старые баскетбольные щиты, футбольные ворота и несколько скамеек. Место было полузаброшенным – дети редко играли здесь, предпочитая оставаться поближе к зданию.

Стив, Том и Винс сидели на скамейке спиной к Эйдену. Стив рассказывал какую-то историю, размахивая руками, а его друзья хохотали. Они были расслаблены, беспечны. Не ожидали никакой опасности от десятилетнего мальчика.

Эйден подошел ближе. Бита тяжело лежала в его руках, но он крепко сжимал ее. Шаги его были бесшумными – за годы жизни в приюте он научился двигаться как призрак.

– …и тогда я сказал этому ублюдку… – рассказывал Стив.

– Стив, – тихо позвал Эйден.

Все трое обернулись. На лицах отразилось удивление, потом насмешка.

– Смотрите-ка, кто к нам пожаловал, – усмехнулся Стив. – Соскучилась по нашему обществу, собачка?

Эйден молчал. Он просто стоял и смотрел на них. В его глазах было что-то такое, что заставило Тома нервно сглотнуть.

– Эй, малыш, ты что-то хотел? – спросил Винс, пытаясь сохранить насмешливый тон.

Эйден поднял биту.

– Я хочу показать вам, что значит быть никем, – сказал он тихо.

Его голос был спокойным, почти равнодушным. Но в нем сквозила такая ледяная решимость, что Стив невольно встал со скамейки.

– Ты что, угрожаешь нам? – недоверчиво спросил он. – Ты, маленький ублюдок, угрожаешь нам?

– Нет, – ответил Эйден. – Я не угрожаю.

И он двинулся вперед.

Первый удар пришелся Винсу по колену. Мальчик вскрикнул и упал, хватаясь за ногу. Хруст кости прозвучал отчетливо в тишине площадки.

Том кинулся на Эйдена, но тот был готов. Бита со свистом прошла по воздуху, попадая Тому в висок. Мальчик рухнул как подкошенный.

Стив попятился, в его глазах впервые за много лет появился настоящий страх.

– Эйден, стой! – крикнул он. – Что ты делаешь?! Ты же ребенок!

– Да, – согласился Эйден, медленно приближаясь. – Ребенок, которого ты три года превращал в животное.

Бита ударила Стива в живот. Он согнулся, задыхаясь. Следующий удар пришелся по спине, когда он попытался убежать. Стив упал лицом на асфальт.

– Пожалуйста, – простонал он. – Хватит…

Но Эйден не слышал мольбы. В его ушах звучал только собственный голос, произнесенный три года назад: "Когда-нибудь я стану сильнее тебя. И тогда я покажу тебе, что значит быть никем".

Удары сыпались один за другим. По рукам, по ногам, по спине. Эйден бил с холодной, методичной жестокостью. Каждый удар был расплатой за унижение, за боль, за годы молчаливого страдания.

Винс лежал без сознания, сжимая сломанное колено. Том не двигался, из его уха сочилась кровь. Стив всхлипывал, пытаясь закрыться руками от ударов.

– Теперь ты знаешь, – сказал Эйден, останавливаясь. – Теперь ты знаешь, что значит быть никем.

Он посмотрел на свое дело. Три тела лежали на асфальте, окруженные лужами крови. Бита в его руках была красной до половины.

Эйден не чувствовал удовлетворения. Не чувствовал раскаяния. Он чувствовал только пустоту. Холодную, спокойную пустоту.

Крики начались, когда их нашли. Дети сбежались со всех сторон, увидев неподвижные тела на площадке. Воспитатели примчались следом, их лица были белыми от ужаса.

– Боже мой, – прошептала мисс Картер. – Что здесь произошло?

Эйден стоял посреди площадки с битой в руках. Кровь медленно капала с дерева на асфальт. Он смотрел на окружающих спокойным, отстраненным взглядом.