Ген химеры. Книга 1

– Те, кто не приносил пользы Метрополю.

– Именно, – кивнул Тора. – Сыворотка всегда была в стране, но дот-вирус был нужен как средство контроля.

– Для того, чтобы держать нас в страхе, – закончил его мысль Захария.

Они помолчали. Может быть, именно сейчас каждый из братьев осознал, насколько далеко они зашли.

– Идем, – вставая из-за стола, сказал Тора. – Айзеку нужно узнать об этом как можно скорее.

* * *

Мозговой чип буквально разносил голову Ойтуша на части. Выпав из сновидения, словно рыба из воды, он судорожно хватал ртом воздух. На этот раз образ морского берега и беременной девушки с фиолетовыми волосами был настолько реален, что Ойтуш долго не мог понять, где он находится на самом деле. Но задаваться вопросом, почему в его голове чуть ли не каждую ночь рождаются эти видения, не было ни времени, ни сил.

«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – как обычно, заговорил микропроцессор приятным женским голосом.

«Как бы это утро не стало последним», – подумал он.

Подушка была мокрой от крови и пота, а перед глазами все плыло; Ойтуш попытался взять стакан с водой, но пальцы свело судорогой – стакан выпал и разбился вдребезги. Держась за стену, Ойтуш на ватных ногах добрался до раковины и пару раз ополоснул лицо холодной водой.

«Температура вашего тела составляет тридцать девять и восемь градуса Цельсия. Общее самочувствие оценивается как два из десяти. Красный уровень тревоги! Рекомендуется немедленно, повторяю, немедленно принять лекарство от дот-вируса!»

Рекомендуется, только где его взять?

Ойтуш взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел худой, вымотанный болезнью человек: темные вьющиеся волосы слиплись, на впалых щеках пробивалась щетина, воспаленные глаза обрамляли темные круги. Постояв лицом к лицу со своим отражением, Ойтуш отвернулся, подумав, что никогда еще не выглядел так мерзко.

Неожиданно в дверь постучали. Он вздрогнул. Подумал было, что Сати вернулась, и, возможно, даже с лекарством, но тревожный холодок, пробежавший вдоль позвоночника, говорил, что это не она. Да и к тому же Сати всегда носила с собой ключи.

Стук повторился. Настойчиво, даже требовательно, но тем не менее очень спокойно. Так стучат те, для кого войти – просто вопрос времени. Так может стучать только группа дознания.

Ойтуш убедился в этом, стоило лишь приоткрыть дверь. Мощный удар в челюсть отбросил его к противоположной стене. Неплохая тактика – вначале избиение неизвестно за что, а уж потом разговоры. Хотя… конечно же, Ойтушу было известно. Живя вместе с Сати, ночуя в одной кровати с ней, он нарушал столько законов, что умереть от дот-вируса было бы легче и приятнее, чем понести наказание. Их связь все равно бы раскрылась, рано или поздно.

От следующего удара у Ойтуша на несколько секунд остановилось дыхание. Согнувшись пополам, он осел на пол, даже не пытаясь защищаться. Группу дознания бесполезно останавливать: они знают свое дело и будут бить до тех пор, пока не решат, что ты уже готов отвечать на их вопросы.

Краем глаза Ойтуш заметил, что вошедших четверо. Тот, кто избивал его, был обычным служителем протектория, второй стоял чуть поодаль. Маленький мальчик, должно быть интуит, по-хозяйски восседал на незаправленной постели, а еще одна, пока что неясная, фигура стояла в дверном проеме.

– Имя! – рявкнул один из служителей.

– Цезарь Шан.

Надо быть полным идиотом, чтобы в такой ситуации назвать имя президента Метрополя.

Полицейский побагровел от гнева и замахнулся было для нового удара, но интуит неожиданно остановил его. Видно, группа дознания решила, что Ойтуш готов давать показания.

– Меня зовут Лидо Ройсс, – сказал темноволосый мальчик, слезая с кровати. – И мне бы очень хотелось познакомиться с тобой.

– Ойтуш Эвери, – назвал он свое имя, не в силах противиться взгляду одаренного. Еще одна тактика протектория: сломить преступника психологически, взять под контроль его волю, заставить отвечать на вопросы, а в итоге – сделать так, чтобы он почувствовал себя ничтожеством. Именно для этого в группу дознания и берут одаренных, способных вторгаться в человеческий разум.

– Неужели не того схватили? – изображая на разбитом лице искренний ужас, спросил Ойтуш.

– Ты смешной, – совершенно по-детски улыбнулся Лидо. – Мы бы никогда так не ошиблись.

Конечно, нет. Микрочип, вживленный в черепную коробку, позволяет отыскать нужного человека хоть на краю света.

– Ты знаешь, за что ты арестован? – снова спросил интуит, пристально глядя Ойтушу в глаза.

Ну вот и все. Сейчас Ойтуш сам во всем признается. Черные глаза Лидо заставят его сказать правду, хочет он того или нет.

– Арестован? – прозвучал холодный, надменный голос. – Какие претензии может иметь протекторий к моей обслуге?

Это было невозможно, но Сати уже была здесь. Ее лицо не выражало абсолютно ничего, кроме разве что сдержанного негодования по поводу того, что незнакомые люди вломились сюда без разрешения. Ойтуш мог только догадываться, что творилось в ее душе, настолько холодной и непроницаемой была маска на лице подруги.

Даже не взглянув в его сторону, Сати как бы ненароком встала между ним и Лидо, разрывая тем самым зрительный контакт.

– Это обслуга? – искренне удивился Лидо.

– Да, он живет здесь и каждый день ездит убираться в мою квартиру.

Невероятно, но каким-то образом девушка могла врать, даже глядя интуиту в глаза.

– Ладно, спрошу по-другому. – Лидо склонил голову набок. – Кто этот человек лично для тебя?

– Я же сказала – никто. Просто уборщик, которого вы зачем-то избили. – Холодный взгляд Сати скользнул по разбитому лицу Ойтуша, не выражая ничего, кроме пренебрежения к его слабой и недолговечной телесной оболочке. – Как он теперь будет работать?

Лидо был в растерянности: впервые за его короткую жизнь кто-то умудрялся лгать ему прямо в лицо. Девчонка не могла говорить правду, он знал это, к тому же интуиту вполне удавалось контролировать ее в школе сегодня утром. Ойтуш, напротив, ликовал: он чувствовал, что Сати борется за его жизнь всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

– Ты врешь! – в негодовании выкрикнул Лидо. – Я знаю, вы живете вместе, и вы… вы… вы любовники!

Сати фыркнула, а затем рассмеялась:

– Любовники? Лидо, а тебе уже можно говорить такие слова? Мама разрешает?

Ройсс точно язык проглотил от злости: обычно это он контролировал ситуацию, а преступившие закон дрожали перед ним от страха. На помощь интуиту пришел один из полицейских – тот, который бил Ойтуша.

– Лаллеман, протекторий давно присматривает за тобой, – объявил он. Это был мерзкий жирный тип. Черный, с капюшоном плащ протектория сидел на нем скорее смешно, чем устрашающе. – Думаешь, мы не знаем, что ты таскаешь еду из школьной столовой, а каждый день, в обед, ходишь к… – служитель запнулся и пренебрежительно взглянул на сплюнувшего кровь Ойтуша, – мистеру Эвери в морг?

– Нас сбивала с толку твоя подставная квартира в Окто-Гане, но сегодня, – Лидо извлек из кармана пиджака запаянный пакетик с кусочком ногтя Сати, – все встало на свои места. Получив образцы ДНК мистера Эвери, мы без труда обнаружили его местоположение. При помощи чипа.

Ойтуш был в смятении. Он пытался поймать взгляд Сати, но та нарочно встала к нему спиной. Что они теперь сделают с ней? Она теперь преступница, а значит, протекторий будет судить ее по всей строгости закона.

– Значит, так, Лаллеман, – мерзко улыбаясь, продолжил Лидо, доставая металлическую дубинку из-за пояса полицейского. – Перейдем к более радикальным мерам. Если он ничего не значит для тебя, ударь его.

– Зачем? – опешила Сати, глядя на тяжелый предмет, который протягивал ей одаренный.

– Скажем так, в профилактических целях, – ухмыльнулся Лидо. – И потом, смотри, как этот неряха испачкал пол своей грязной кровью.

Ойтуш выглядел совсем жалко. Измотанный болезнью, тощий, избитый, он не смог бы оказать сопротивление, даже если бы захотел. Глядя в его глаза, Сати буквально слышала дикий, отчаянный крик, но парень молчал, кулаком размазывая струйки крови, текущей из носа. Сможет ли она сделать так, чтобы их оставили в покое?

Словно во сне, она взяла холодную дубинку из рук Лидо.

– Вот и правильно, – одобрительно кивнул тот. – Накажи его.

Сати была на грани. По ее мертвенно-бледному лицу Ойтуш видел, что она играет свою роль из последних сил. Встретившись с ней глазами, он едва заметно кивнул ей, как бы говоря: «Ты сможешь, Мелкая».

Но Сати медлила.

– Всего пара добросовестных ударов, – подстегивал ее Лидо. – И твой уборщик тотчас же получит сыворотку. Разве ты не видишь, что он умирает от дот-вируса?

Интуит достал из внутреннего кармана шприц-ручку и небрежно положил его на стол. Чутье подсказывало Сати, что он блефует, но узнать правду можно было, только подчинившись ему. На кэндо их учили наносить удары, но лишь когда твой противник может обороняться. То, что происходило сейчас, было унижением и пыткой для них обоих.

Сати вскинула дубинку для первого удара, и Ойтуш инстинктивно зажмурил глаза, приготовившись испытать боль.

Секунда, две, три… Время шло, а Сати так и стояла замахнувшись. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем в гробовой тишине химического склада Лидо радостно захлопал в ладоши. Все было кончено.

Двое полицейских беспрепятственно сцепили руки Ойтуша наручниками. Затем, грубо схватив его за волосы, заставили опуститься на колени.

– Теперь ты будешь догнивать в одиночной камере, – с презрением сказал интуит, вновь встречаясь глазами с Ойтушем. – Ну что, мистер Эвери, страшно умирать?

– Да. – Не нужна была одаренность, чтобы догадаться об этом.

– А жить хочется? Вместе с любимой?

– Да, – хрипло произнес Ойтуш, поднимая глаза на Сати.

– Вот ничтожество, – усмехнулся мальчик. – Посмел думать, что девушка из Первого класса ровня тебе.

Размахнувшись своей маленькой ладошкой, Лидо отвесил ему пощечину.

Сати отреагировала меньше чем за долю секунды. Дубинка, что по-прежнему была в ее руках, обрушилась на интуита. Полицейские метнулись было к девушке, но она оказалась проворнее. Молниеносным движением Сати схватила со стола шприц-ручку с сывороткой, но уже в следующее мгновение неведомая сила подняла ее к самому потолку.

Из тени вышла еще одна фигура, которую Ойтуш вначале принял за девушку-полицейского. Длинные трубки торчали из головы наподобие волос, темно-коричневая кожа была испещрена символами, словно компьютерная плата, а сильно выпуклые глаза были цвета красного вина. Но самым ужасным в облике вошедшего были грубые швы, скреплявшие вместе растянутые в улыбке губы.

Это был аниматус – искусственно созданное по заказу протектория существо, наделенное нечеловеческой силой.

Невидимыми руками он приковал хрупкое тело Сати к стене, а инъектор в ее руках взорвал, словно мыльный пузырь. Ойтуш в ужасе подумал, что этому творению не составит труда так же легко взорвать и ее голову.

Темная кровь потекла по бледным пальцам Сати, закапала на пол. Где-то в углу комнаты проливал слезы Лидо, разглядывая на ладони выбитые молочные зубы. Теперь, когда на сцену вышел аниматус, его способности были больше не нужны.

– Сати Лаллеман, именем протектория вы арестованы, – прогремел голос полицейского.

Глава 4

Слишком поздно

В комнате для допросов было большое одностороннее зеркало. Сати избегала смотреть в него, потому что знала: с той стороны за ней наблюдают.

Она сидела на жестком стуле, облокотившись о блестящий металлический стол. Грязновато-белые стены, глазок видеокамеры прямо под потолком – за время, которое показалось ей вечностью, Сати досконально изучила всю обстановку.

Часов не было, поэтому она не могла знать, сколько уже находилась здесь. Это могло быть и тридцать минут, и три часа. К ней несколько раз заходили люди протектория, спрашивали об учебе, об отношениях с одноклассниками, о родителях, которых она не помнила, о чем-то еще. Удостоверившись, что она больше не в силах оказывать сопротивление, полицейские сняли с нее наручники. Но никто не давал ей ответа, сколько еще, а главное, чего ей ожидать; оставленная наедине со своим отчаянием, Сати ждала приговора.

Она хотела выручить Ойтуша, а вместо этого напала на гражданина Первого класса, одаренного, члена группы дознания. Какое изощренное наказание протекторий изберет для нее, оставалось загадкой. Все могло быть иначе, если бы Сати совладала со своим гневом и молча проглотила все издевательства Лидо. Теперь же ей никого не удастся спасти – ни Ойтуша, ни себя.

Ненависть к интуиту отравляла ее даже сейчас, смешиваясь с невыносимым чувством вины. А ладонь, в которой взорвался инъектор, словно в подтверждение ее чувств, горела огнем. Бинты насквозь пропитались кровью, и было страшно представить, как выглядят раны под повязкой.

Сати допускала, что Ойтуш уже мертв, хотя Ройсс и вопил, что тот будет гнить в тюрьме еще долго. Если он жив, то без лекарства все равно долго не протянет. Неужели протекторий окажется настолько бесчеловечным, что вылечит его, а затем заморит голодом в карцере? От таких мыслей у Сати начинала бешено кружиться голова. Ее тошнило, изувеченная рука невозможно горела.

Сати, вопреки здравому смыслу, решила размотать бинты. Каково же было ее удивление, когда под алой от крови повязкой она обнаружила розовую, как у младенца, без единой царапины кожу! Глубокие раны зажили без следа всего за несколько часов.

Изумленная, на ватных ногах, Сати медленно поднялась из-за стола. Она протянула выздоровевшую руку навстречу объективу видеокамеры и несколько раз помахала ей. Они должны были увидеть то, что видела она: не чудо и не божественное исцеление, а пробудившуюся одаренность.

Сати принялась бегло вспоминать свою жизнь. Она росла обычным ребенком, вот только почти никогда не болела. Раны и ссадины заживали, как у всех, ничего сверхъестественного. Возможно, мощный стресс последних часов запустил в ее организме какие-то реакции, и одаренность, на которую она уже давно не рассчитывала, очнулась ото сна.

Шло время, но ничего не происходило. Полицейские, должно быть, уснули там, за зеркальным стеклом. А может, приговор уже вынесен и даже такая вещь, как одаренность, не сможет ничего изменить?

Сати окончательно выбилась из сил, размахивая руками и прыгая, как сумасшедшая. Скрипя зубами и едва не плача от бессильной злобы, она опустилась на пол. На что она рассчитывала? Исчезнувшие порезы вовсе не означали, что, если один из аниматусов оторвет ей голову, вместо нее вырастет новая. И уж тем более никто не начнет носить ее на руках, даже если у нее появится по запасной руке и ноге.

Протекторий всегда строг к тем, кто нарушает законы Метрополя. А уж к тем, кто оказал сопротивление представителям власти, он запредельно жесток. Лидо никогда не позволит ей выйти отсюда невредимой, будь она хоть трижды одаренной.

Сати вовсе не была уверена, что если поранится снова, то все заживет вот так же быстро. Может быть, ее одаренность проявляется только на пике эмоций? Осмотрев свои сбитые прошлой ночью костяшки пальцев, она убедилась в том, что старые раны заживали с обычной скоростью.

Надо было что-то делать. Время шло, и Сати приняла решение выбираться отсюда во что бы то ни стало. Собрав в кулак всю свою ярость, она изо всех сил ударила в стекло. Боль прошила ее всю, от макушки до пяток. Закричав, она тем не менее повторила удар. Зеркало оставалось целым, но с ее руками происходило невероятное: кисти горели так, словно она засунула их в печь, а раны затягивались буквально на глазах. Рыча от гнева, Сати продолжала молотить зеркало, но – безрезультатно. Кожа на руках восстанавливалась, дымясь, как сырые поленья в костре, а на стекле не было ни трещинки. Нужна была более мощная атака.

Разбежавшись, насколько позволяло пространство маленькой допросной комнаты, Сати ринулась на пуленепробиваемое окно головой вперед. Последним, что она услышала перед тем, как провалиться в темноту, были звон разбитого стекла и хруст ее собственных шейных позвонков.

* * *

– Имя? – снова все те же вопросы.

– О… Ойтуш, – хрипло сказал парень, сплевывая сгусток крови. На этот раз ему было не до шуток.

– Фамилия?

– Эвери.

– Возраст?

– Два… дцать.

Лампа светила прямо в глаза, и Ойтуш не видел лица того, кто допрашивал его. Сильно мутило, а перед глазами плясали разноцветные круги.

– Ты понимаешь, что проведешь здесь остаток жизни? – все так же бесстрастно спросил голос: наверняка ему уже не раз приходилось задавать этот вопрос.

Ойтуш не ответил. Последнее, что он помнил, было чревом черного мешка, надетого ему на голову. Потом он провалился в вязкое беспамятство и очнулся уже здесь, в месте, из которого ему никогда больше не выйти.

– Ты понимаешь, что я тебе говорю, Эвери? – повторил бестелесный голос.

Вместо ответа Ойтуш согнулся пополам, и его стошнило прямо под ноги.

– Он в терминальной стадии дот-вируса, – произнес из темноты еще один голос. – Больше трех дней точно не протянет. Давай в одиночку его, и дело с концом.

Двое людей в защитных масках с отвращением подхватили Ойтуша под руки. Он не сопротивлялся: куда уж там, когда еле стоишь на ногах.

В комнате с грязными кафельными стенами Ойтуша небрежно бросили на пол. На нем разрезали одежду, не желая возиться с пуговицами и застежками, а затем его долго держали под струей вонючей воды из шланга. Наконец остригли, облачили в грубую брезентовую робу, на запястье поставили тюремный номер.

Ойтуш чувствовал себя безвольной куклой. С тех пор как его выгнали из университета, он не понаслышке знал, что смерть всегда где-то рядом с ним, но он сопротивлялся ей, убегал, не давая себя поймать. Теперь дот-вирус забирал у него все: волю, ощущение реальности, контроль над телом. На этот раз смерть дышала в лицо, и слова о том, что ему не протянуть и трех дней, были правдой.

Одиночная камера почти не освещалась. В ней не было кровати, лишь унитаз и непонятно зачем торчащий из-под потолка кусок трубы. Пахло сыростью, а откуда-то сверху доносились приглушенные звуки метрополитена. Должно быть, тюрьма была под землей. Впрочем, вполне возможно, что воспаленный мозг Ойтуша сам рисовал картину подземки, собирая ее из случайных звуков.

Оставшись один, Ойтуш упал на холодный камень и почти тотчас заснул, точнее, впал в то состояние, которое при дот-вирусе называют «радужными снами». Галлюцинации между сном и явью, такие яркие, что не можешь понять, где реальность, а где вымысел, возникающий в умирающем мозге. Ойтуш был уверен, что уже не проснется.

Через пару часов его разбудили – принесли первый паек. Это были два герметичных пакета, которые он с трудом разорвал зубами. В одном оказалась чуть теплая безвкусная каша, во втором питьевая вода. Выпив только воды, он вновь отключился.

Несколько раз его уводили из камеры куда-то в глубину тюрьмы: брали анализы, проводили психологические тесты. Все это время Ойтуш был словно в бреду, он даже не мог быть уверенным на сто процентов, что эти экскурсии по бесконечным, плохо освещенным коридорам не были частью его сновидений. Так или иначе, его быстро оставили в покое, очевидно, он ничем уже не мог пригодиться науке.

Практически все время он спал просто потому, что был не способен на что-то еще. Каждый раз, закрывая глаза, он не надеялся проснуться, но каждый раз просыпался. Чип в его голове не давал ему потерять счет времени, сообщая дату и последние новости. Таким образом, Ойтуш знал, что провел здесь уже три дня.

Самое интересное началось на четвертые-пятые сутки. Вопреки прогнозам тюремщиков и собственным ожиданиям, он почувствовал, что пошел на поправку. Он понял это, когда впервые проспал всю ночь совершенно без снов. Не было уже ни кошмаров, ни изнуряющей тошноты. В первый раз он полностью съел принесенный, точнее, закинутый в дверное окошко суточный паек.

Он больше не кашлял с кровью, нигде не болело, мысли сделались ясными. Чип сообщил ему, что температура пришла в норму, а самочувствие достигло пяти баллов из десяти.

К концу первой недели его камеру решили помыть, пустив воду из той самой трубы под потолком. Вода покрыла весь пол, затем поднялась сантиметров на пять, постояла немного, а потом один камень в полу отодвинулся, обнаруживая скрытые пустоты для водостока. Постояв под трубой, как под душем, Ойтуш почувствовал себя гораздо лучше и следующую ночь снова спал без снов.

Но вместе с прежними силами пришло и гнетущее осознание того, что их с Сати история закончилась. Ойтуш никогда не надеялся прожить счастливую жизнь, но несколько лет, проведенных с ней, были просто сказкой. Он не имел права что-то менять в своей жизни, но у него была крыша над головой и любимая девушка. Где она теперь, что с ней?

Ойтуш впервые за долгое время был предоставлен сам себе: не нужно было идти на работу и там выполнять все свои обязанности, даже микропроцессор можно было отключить и поспать еще немного. Вот только поговорить было не с кем. Все, что у него оставалось, – это воспоминания о минувшей и, как оказалось, довольно-таки счастливой жизни.

Что будет теперь? Собственная судьба не особо его волновала, а вот судьба Сати… Жива ли она? Не приговорят ли ее теперь стать сиделкой? В одном из своих снов Ойтуш видел, как ему в морг приносят ее, мертвую. Было больно думать об этом сне, но он вспоминался сам собой снова и снова.

Что было бы, если бы Сати не стала рисковать жизнью ради него? Ойтуш такое и представить себе не мог: его «мелкая» никогда бы не отказалась от него. Рано или поздно протекторий все равно схватил бы их. Ойтуш не жалел о том, что нарушил непреложные законы Метрополя. Только одного было жаль, и этого было уже не исправить: он так и не решился сказать Сати «люблю».

Так прошло десять дней его заключения.

Глава 5

Живой подарок

– Есть еще один очень деликатный момент, мистер Такер. – Здесь мужчина в непримечательном костюме-тройке немного замялся и машинально поправил очки. – Официально Сати еще не достигла возраста самоопределения…

– Что?!

– Постойте, постойте, – жестом остановил Такера агент корпорации. – У нас есть особое разрешение служителя Ройсса из группы дознания, который лично участвовал в ее задержании. Он заверил нас, что мисс Сати нуждается в перевоспитании. К тому же и ждать осталось всего полгода, потом ее чипируют.

Такер продолжал недоверчиво смотреть на внезапно вспотевшего мужчину. Тот пытался выглядеть спокойным, но Такер подметил, что маленькая нижняя губа у него то и дело начинала дрожать.

– «Няня Момо» – крупнейшая корпорация, наша репутация идеальна. Никто и никогда…

– Не начнет копать под вас? – перебил его Такер.

– Так тоже можно выразиться, – натянуто улыбнувшись, сказал представитель компании.

Звучало убедительно. Да и не случайно богатый предприниматель и отец двух очаровательных детей обратился именно сюда. Влиятельность «Няни Момо» была всем известна.

– Стало быть, мистер Спин, и девчонку никто проверять не будет?

– Совершенно верно. – Агент улыбнулся, обнажая ряд имплантированных блестящих, как жемчуг, зубов. – Вы можете делать с ней все, что пожелаете.

– А что за имя такое – Сати? – недовольно произнес Такер, подтягивая ремень брюк, над которым нависал большой живот. – Ее можно будет переименовать?

– Это девочка из бедной и неблагополучной семьи. – Мистер Спин очень правдоподобно изобразил сочувствие. – Она будет только рада новой жизни и новому имени.

– Хорошо, я согласен, – вздохнул Такер. – Давайте контракт.

Мистер Спин протянул ему графеновую карту размером с визитку:

– Приложите большой палец и повторяйте за мной: я, Виг Такер, принимаю условия соглашения. Здоровье и безопасность изделия гарантирую.

Такер сделал, что от него требовалось, и агент удовлетворенно спрятал карту во внутренний карман пиджака.

– Теперь, когда все формальности улажены, пара слов о препаратах, – сказал он, аккуратно открывая кейс.

– В смысле, о наркотиках?

– О препаратах, мистер Такер, – осторожно поправил его Спин. – Мистер Ройсс рекомендовал давать ей комбинацию не ниже А2С2.

В кейсе с логотипом «Няня Момо» лежало два десятка ампул и столько же одноразовых шприцев.

– Этого вам хватит на первую тестовую неделю, – сказал Спин. – Если потребуется более высокая доза, наши агенты…

– Стоп, вы ничего не путаете? – Вытаращив глаза, Такер рассматривал маркировку А2С2. – У нас уже есть одна девочка, она получает послабее – А5С4…