Ген химеры. Книга 1

Мужчина в шарфе сделал инъекцию, и Сати показалось, что ее вены вмиг обледенели.

– Сати, мы узнали о тебе совершенно случайно. Юная одаренная, которую незаконно продала корпорация… Я должен извиниться за то, что не смогу вернуть тебе прежнюю жизнь на оставшиеся полгода твоего детства. В Метрополе я не всесилен.

«В Метрополе?! Тогда откуда он?» – мелькнуло в голове у Сати.

– Меня зовут Роланд Грейси, – с улыбкой представился мужчина, протягивая Сати руку.

Девушка не поверила своим ушам. Конечно же, это имя было известно ей, как и всем жителям Метрополя. Перед ней был сам владелец и президент Острова.

– Теперь ты согласна поехать с нами?

* * *

– Тебе не кажется немного несправедливым, что мы отдыхаем именно в самый короткий день в году? – сетовала Амалия, заплетая сыну тугие, стелющиеся по голове косы.

– Еще как, мам.

День зимнего солнцестояния, он же – конец года, был единственным днем, когда жители Метрополя официально могли не работать. Провожая год, тысячи людей оставались дома вместе со своими семьями. Целые кварталы отключали электричество, чтобы при свечах встретить Новый год и поблагодарить протекторий за покой и стабильность.

– Зато сегодня отец из командировки возвращается, – заметил темнокожий юноша, почти задремавший под неторопливые и мягкие движения маминых рук, перебиравших его волосы.

Их семья жила в так называемом нулевом районе – вдали от веток метро, на окраине города, плотно застроенной плохим и дешевым жильем. Жить здесь было небезопасно из-за вооруженных банд и социально опасных инфекций, поэтому, как только мальчику исполнилось шестнадцать, он пообещал себе, что будет работать, не жалея сил, лишь бы только вытащить свою семью из этого гиблого места.

Он никогда не жаловался на жизнь, ведь у него были и мать, и отец, а совсем скоро должен был появиться еще и маленький брат. Амалия и Зафар были не только хорошими родителями, но и прекрасной супружеской парой, и парень верил, что когда-нибудь найдет себе девушку, похожую на мать.

Лишь одно омрачало душу юного мечтателя: его мама, Амалия Кель, страдала наркотической зависимостью.

Днем она занималась домом, а ночью работала посудомойкой в стриптиз-баре на окраине Метрополя. Тадеус знал, что раньше она принимала препараты только перед ночными сменами, но в последний год стал находить дома все больше и больше упаковок со стимуляторами, замаскированными под спрей от насморка.

В нулевых районах их принимали не только асоциальные личности, но и те, кому приходилось много работать. Одна маленькая доза позволяла не уставать всю ночь, а достать наркотик можно было из-под прилавка практически в любой аптеке.

Хуже всего было то, что мама не отказывалась от стимуляторов, даже когда ждала ребенка. Тадеус боялся, что брат родится уродом, и выходил из себя, находя в доме очередной флакон. Однако сегодня возвращался отец, а это значило, что еще несколько дней любые наркотики будут под запретом. Амалия не могла позволить, чтобы муж, который так редко бывает дома, узнал о ее зависимости.

– Тадеус, сходишь за свечами? – спросила она, закончив плести последнюю косу.

– Да ты что, мам, – разглядывая себя в зеркале, удивился парень. – Меня сейчас никто не узнает. А с незнакомцами, сама знаешь, у нас разговор короткий.

До этого Тадеус ходил с пушистой, торчащей во все стороны копной волос, но сегодня они с мамой специально встали пораньше, чтобы сделать ему новую прическу. Конечно, он шутил, но чужаку оказаться в нулевом районе было действительно опасно.

– Перестань говорить ерунду, – отозвалась Амалия. Она была очень миниатюрной, и когда ее шестнадцатилетний сын встал со стула, оказалась на голову ниже его.

– Конечно, схожу, – улыбнулся Тадеус, затем еще раз придирчиво взглянул на себя в зеркало, провел ладонью по волосам и напоследок чмокнул Амалию в щеку. – Спасибо за косички, мам.

На улице шел снег. Огромные пушистые хлопья таяли, едва касаясь грязного, покрытого химическими разводами асфальта. Хорошо хоть, смога здесь было меньше, чем в центре Метрополя: нулевые районы располагались вдали от крупных фабрик и производств. Зима была теплой, и эпидемиологи трубили о новых вспышках аспидной чумы, но Тадеусу не было до этого дела. Он считал, что нельзя обезопасить себя от всех бед на планете, и смеялся над теми, кто надевал защитную маску, выходя на улицу.

Юноша совсем не жалел о том, что его детство прошло и он так и не стал одаренным. У него были руки, ноги и не самая глупая голова на плечах – вот и все, что, по его мнению, нужно было для жизни. А одаренность… одаренность он, как и отец, называл жировой складкой на теле, пятым колесом или пятой ногой у собаки. Не нужны ему были никакие особенные способности.

Около автозаправки он заметил девочку, укутанную в огромный вязаный шарф. Она появилась всего пару месяцев назад, но весь район уже успел запомнить ее из-за уродливого шрама почти в половину лица. Девочка очень стеснялась своего шрама, она была молчаливой и почти никогда не смотрела в глаза.

Никто не знал, как она оказалась здесь, вдали от покровительства протектория, ведь на вид ей явно было меньше шестнадцати. Впрочем, на улице никто не задавал вопросов; люди оседали в нулевых районах по разным причинам, и было не принято интересоваться, кто твой сосед: пьяница, наркоман, или же он обнищал, потеряв работу из-за болезни. Не нравится публика – вали в более престижный и охраняемый район, если, конечно, у тебя есть деньги.

Тадеус был уверен, что девочка долго не протянет. Но вопреки его мрачным предчувствиям она продолжала жить у заправки. По крайней мере, он помнил ее до тех пор, пока первая волна аспидной чумы не унесла добрую половину жителей нулевого района.

Он обошел несколько кварталов, чтобы набрать хотя бы тридцать свечей – перед Новым годом они в магазинах были в дефиците. На улице давно стемнело, и, бредя домой, Тадеус то и дело обходил странные фигуры. Воображение твердило ему, что это были аниматусы – загадочные существа, гомункулы, обладающие невероятными способностями. Но чаще всего это были просто опустившиеся люди, клянчившие у прохожих свечи и что-нибудь съестное.

Отец и мать уже были дома. Через час после ужина по традиции отключили электричество, и остаток вечера семейство Кель провело в неярком свете парафиновых свечей. Пламя притягивало взгляд и успокаивало; говорить не хотелось, приятнее было просто сидеть, обнявшись, и мечтать о том, чтобы так было всегда.

Амалия сидела рядом с Зафаром, и тот нежно обнимал ее. Тадеус пристроился на подушках, брошенных на пол, и дремал, опустив голову на мамины колени. В тот вечер он и представить себе не мог, что встреча Нового года станет последним счастливым событием в жизни его семьи.

Через несколько месяцев, когда отец опять был в отъезде, у мамы случилась передозировка. Началось с сильнейшей головной боли, из-за которой Амалия, рискуя быть уволенной, отпросилась с работы. Тадеус вернулся вечером и обнаружил, что она не может связать и пары слов. Он пришел в бешенство, накричал на нее и вместо того, чтобы позвать на помощь, ушел на несколько часов скитаться по городу.

Вернувшись домой, он нашел Амалию без сознания и наконец-то вызвал врачей. Два кошмарных дня и две бессонные ночи Тадеус не знал, что с его мамой: медики не особо делились информацией с жителями нулевых районов.

В больнице у Амалии родился мертвый ребенок. Позже Тадеус узнал, что иначе и быть не могло – слишком много яда поступало к нему из организма матери.

После случившегося парень ушел из дома. Он ненавидел мать и еще больше – себя, за то, что бросил ее одну в тот роковой день. Пусть и не это стало причиной смерти его неродившегося брата, Тадеус ненавидел себя за то, что повел себя как капризный мальчишка.

Он скитался по округе, ночуя в бараках, покупая съестное на последние деньги, и не знал, как дальше быть со своей жизнью; прежде-то у него была мечта сделать семью богатой и счастливой! Теперь Тадеус бежал от самого себя, не желая вспоминать о прошлом, пока волна аспидной чумы не дала ему понять, кем он был на самом деле.

За несколько дней до конца года группа эпидемиологов сделала невероятную находку: это был мальчик, уцелевший в эпицентре чумы. Единственный выживший из нулевых районов, феномен, получивший одаренность после семнадцати лет. Человек, иммунитет которого мог помочь в создании вакцины для спасения миллиардов людей и, что немаловажно, для обретения контроля над ними.

Мальчик искал смерти среди умирающих от чумы, но судьба сыграла с ним злую шутку: пережитый стресс запустил в его организме цепочку реакций, чрезвычайно усиливших иммунитет. Он стал одаренным, хотя считалось, что после шестнадцати лет это невозможно. Жизненная сила, заложенная в нем, была просто невероятной. Однако после долгих, изнуряющих исследований в лабораториях Метрополя человека по имени Тадеус Кель все же не стало.

Глава 7

Конец прежней жизни

Сати не помнила, как заснула. Буквально пару минут назад она разговаривала с президентом Грейси, а девушка из Хаммацу угрожала пистолетом Вигу Такеру… Они сказали, что забирают ее на Остров. Но что было потом? Должно быть, препараты еще действовали, потому что сознание самым неблагодарным образом отфильтровало часть произошедшего.

– Уже проснулась? – доброжелательно спросил возникший из ниоткуда Роланд.

Вместо объемного вязаного шарфа на нем был небрежно наброшенный светлый палантин. Пахло свежестью, как после грозы, и Сати вспомнились внеклассные занятия за городом.

– Что это за место? – спросила она, недоверчиво глядя по сторонам. Они были в овальной комнате, больше всего напоминающей каюту на каком-нибудь корабле. Ясно, что интерьер был не более чем интерактивной программой, но стены и пол из «натурального дерева» смотрелись очень органично. Кресло, в котором полулежала Сати, напоминало половинку яйца, а латексный матрас был прохладным и повторял форму ее тела. После всего случившегося на нем хотелось валяться как минимум несколько суток.

Рядом стоял журнальный столик со стопкой книг, зелеными яблоками в корзинке и стаканом воды. Сочетание светло-коричневых тонов дерева и медового света ночника создавало ощущение спокойствия, как если бы Сати вдруг попала домой, в тот самый уютный несуществующий дом, которым были наполнены ее мечты. Ей была свойственна подозрительность, но атмосфера этого места и вкрадчивый голос Роланда действовали успокаивающе.

– Ты в глайдере, Сати, – сказал президент. – Мы летим домой.

Он нажал переключатель в изголовье кровати, и левая стена вместе с потолком исчезла. Сати вздрогнула от неожиданности, но Грейси быстро успокоил ее, положив руку на плечо:

– Я на время отключил функцию интерьера, чтобы ты смогла все увидеть.

Каюта была прозрачной. Чернильное небо, в котором они летели, у горизонта становилось лазурным, а внизу вместо земли лежало что-то похожее на бело-розовую вату.

– Это облака, – пояснил Роланд, с улыбкой смотревший в изумленное лицо Сати. – Мы на высоте пятнадцать тысяч метров.

– Невероятно, – только и смогла сказать девушка, рассматривая эти воздушные горы, по которым, казалось, можно было пробежаться или попрыгать, как по самым мягким в мире подушкам.

– Полет проходит на гиперзвуковой скорости, – продолжал Роланд. – Мы будем на месте через тридцать пять минут.

– Все это так странно, – задумчиво сказала Сати. – Я столько раз видела глайдеры, но сейчас я даже не помню, как оказалась внутри.

– Тебе многое пришлось вытерпеть за последнюю неделю. – Президент присел рядом на кресло. – Ты уснула вскоре после того, как я сделал инъекцию антидота. Это нормально, организм требовал восстановления.

– А что надо делать сейчас?

– Для начала можешь привести себя в порядок. – Грейси вынул из тумбочки стопку одежды и большие ножницы. – Здесь есть небольшая уборная.

Сати все еще была в омерзительном сиреневом платье, «взбитые сливки» на голове спутались и на ощупь стали напоминать засохшую сахарную вату.

– Это можно будет распутать? – спросила она, с содроганием касаясь своих волос.

– Боюсь, что нет, – с сочувствием ответил Роланд. – Прическа сиделок делается раз и навсегда. Обрежь сколько получится, а дома мы приведем тебя в порядок.

Отметив про себя, что он уже второй раз произносит слово «дом», Сати лишь молча кивнула.

Уборная, что находилась за стенкой, была действительно очень тесной. Сати тщательно смыла макияж, переоделась в просторные штаны и футболку. Настал черед волос.

– Ну прощайте, раз так, – сказала она и щелкнула ножницами.

Она не стриглась, сколько себя помнила, но сейчас без сожаления отрезала прядку за прядкой.

Через десять минут работа была окончена. Сати придирчиво осмотрела себя и с удовольствием отметила, что она больше не напоминает куклу. Серые глаза не подернуты мутной пеленой, ресницы – опять нормальной длины, а кожа, хотя и сухая и потрескавшаяся, приобрела здоровый цвет. И лишь волосы были, на ее взгляд, до неприличия короткими. Они вились по голове хаотичными фиолетовыми кудрями, делая ее похожей на задорного барашка.

Пару раз глубоко вздохнув, Сати смело взглянула себе в глаза и решительно направилась в каюту.

– Спасибо вам за помощь, конечно, но мне нужно вернуться в Метрополь, – с порога заявила она.

– Вот как? – Президент с легким удивлением приподнял бровь, но Сати была уверена, что он ждал этой фразы.

– Мне нужно помочь одному человеку, – объяснила она.

– Предположу, что подобная просьба связана с твоим… скажем так, другом – Ойтушем Эвери, – произнес Роланд, наблюдая за тем, как на кресле остается вмятина от его ладони.

Брови Сати поползли вверх. С тем, что протекторий был всевидящим, она уже смирилась, но, выходит, и Грейси видит ее насквозь?

– Удивлена, что мне так много известно? – Он словно читал ее мысли. – Наша работа заключается в том, чтобы приглядывать за всеми представителями Первого класса, искать одаренных. Вот почему мы следили и за тобой, и за теми, кто тебя окружает.

– Он жив? – спросила Сати, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Грейси пожал плечами.

– Я не могу однозначно ответить тебе, Сати. – Он поднялся с кресла и теперь прохаживался по каюте. – Мы перестали следить за ним после того, как вас арестовали. Все внимание было переключено на тебя, ты уж прости. Нам нужен такой ценный сотрудник, как ты, понимаешь?

– Если я такой ценный сотрудник, – деловито заметила Сати, – то почему бы вам не дать мне закончить начатое? А потом я поеду с вами на Остров, обещаю!

– В Метрополе тебе оставаться больше небезопасно, – мягко возразил Роланд. – И потом, как ты собираешься искать Ойтуша?

– Ну… – Об этом Сати действительно не подумала.

– Ваши власти используют специальную программу для слежения за носителями чипов, – продолжал президент. – Ну а у нас есть ее точная копия. Сати, ты сможешь поискать его, как только мы прилетим.

Похоже, Роланду Грейси можно было доверять. Если он мог помочь спасти Ойтуша, она готова была стать для него «ценным сотрудником».

– Чем я буду заниматься на Острове? – спросила Сати.

– Станешь частью нашей команды. – Грейси подмигнул ей, словно какой-нибудь одержимый работой хедхантер.

– И буду носить дурацкую униформу? – Сати мило оскалилась. – Извините, конечно, но это совсем не мое.

– Давай лучше я спрошу тебя, – хитро улыбнулся Роланд, поправив палантин. – Что ты знаешь об Острове?

Сати думала целую минуту. А затем еще одну.

– Ничего, – наконец заключила она. – В школе нас пичкали всякой дребеденью вроде того, что на Острове живут ученые, самые одаренные из одаренных. Благодаря своим способностям они совершают открытия, которые делают наш мир лучше.

– Тебя не прельщает такая жизнь, верно? – с улыбкой заметил Грейси.

– Нисколечко. – Сати улыбнулась ему в ответ. – Но выбора у меня нет, я правильно понимаю?

Роланд не ответил. Он пригладил вьющиеся, с проседью волосы, а затем вновь пригласил ее взглянуть сквозь прозрачный корпус глайдера.

– Мы начали снижаться, взгляни-ка, что там?

На огромной скорости глайдер прорезал розовые облака. Вскоре по левому борту замаячил город, построенный в горах. Сверкающие дома острыми пиками вонзались в небо, обширные пространства были засажены зеленью, и все это окружал бескрайний океан.

– Неплохо, – только и могла сказать Сати.

– Остров – это райский уголок, затерянный в Мировом океане. Он несет в себе много тайн. Одна из них заключается в том, что Остров невозможно увидеть со спутников или обнаружить с помощью радаров. Должно быть, это действие какого-то поля, природу которого мы пока не смогли изучить.

Сати оставалось только изумленно слушать его.

– Каждый месяц мы привозим сюда новых одаренных, которым исполнилось шестнадцать, – продолжал Роланд. – Но они не просто живут и работают здесь. Они семья, все мы семья. Мы постоянно учимся, развиваем свои способности… Скажи, Сати, разве тебе не хочется стать сильнее? Подчинить себе свою одаренность?

Роланд знал, на что давить. Не отрывая взгляда от кусочка земли в океане, Сати кивнула.

– Ты быстро забудешь об ужасах, которые пережила, – сочувственно сказал президент. – Ты – уникальная, и твое место здесь, рядом с нами.

Сати улыбнулась милейшей улыбкой. Притворяться она умела очень хорошо. Никто, даже сам хозяин рая, не усомнился бы в том, что она просто ангелочек.

Неожиданно до них донесся приглушенный вопль, напоминающий крик обезьяны.

– Кто это? – удивилась Сати. – Какое-то животное?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Роланд.

Впервые она увидела, как улыбка на лице президента сменилась плохо сдерживаемой яростью.

– А я могу немного прогуляться? – спросила она. – Устала сидеть в каюте.

– К сожалению, не можешь, Сати, – категорично ответил Грейси. – Но не беспокойся: мы скоро прилетим.

Вот те на. Почему он не выпускает ее?

– Тогда последний вопрос, – устало сказала девушка. – Я могу хоть немного побыть одна?

– Конечно, Сати. – Роланд улыбнулся и легонько потрепал ее по беспорядочно торчащим волосам. – Кстати, мне так больше нравится.

Он вышел из каюты, и Сати мельком заметила Дану, стоявшую за дверью. Получается, девушка из Хаммацу все слышала? Или она здесь в качестве охраны? Могло ли быть так, что президент Грейси опасается ее, раз оставил за дверью своего телохранителя?

Разговор оставил странное впечатление. С одной стороны, у Сати появилась надежда отыскать Ойтуша, с другой стороны, она вновь чувствовала себя под колпаком. Роланд пытался казаться демократичным, но от его ответов возникало только больше вопросов. К тому же он не согласился вернуть ее в Метрополь, не разрешил осмотреть глайдер – так не поступают с людьми, которых хотят, как он выразился, сделать «частью команды». Но кроме него Сати больше некому было доверять.

* * *

Это было невероятно, но Ойтуш поправлялся. Он с аппетитом съедал свой скудный паек, а по утрам впервые в жизни начал делать зарядку. Тело и разум требовали некоего режима и самодисциплины, – словом, он явно не походил на того, кто умирает от дот-вируса.

Как только ушла потребность все время спать, Ойтуш начал изучать свою камеру. Он уже знал на ощупь каждый выступ холодного камня. Прямо по центру камеры находился небольшой люк, крышка которого прилегала к полу настолько плотно, что поддеть ее не представлялось возможным даже острием ножа.

Он решил, что через люк вытаскивают умерших: его размеры соответствовали средним размерам тела человека. Куда бы ни вело это отверстие, в сточную канаву или утилизатор, оно вело за пределы тюремной камеры, и это давало хоть и мизерную, но все-таки надежду на побег. Судя по всему, смерть в очередной раз решила оставить Ойтуша в покое, а раз так, почему бы не попытаться выйти отсюда? Эта слабая надежда давала ему силы вставать по утрам, есть мерзкий обед, делать физзарядку и изо всех сил стараться не думать о том, что он больше никогда не увидит Сати.

Свет в камеру проникал лишь дважды в сутки, когда на пару секунд приоткрывалось окошко для выдачи пайка. Ойтуш не любил эти моменты: потом глаза вновь долго привыкали к темноте. И все же за это время он успевал оглядеть камеру. Это помогало ориентироваться в пространстве и передвигаться потом на ощупь, не ударяясь об углы.

Его осязание и слух резко обострились, компенсируя то, чего не могли дать глаза. Иногда ему казалось, что он уже давно ослеп и больше никогда не увидит ничего, кроме своих цветных снов. Но всякий раз, когда окошко открывалось и глаза резала боль, он убеждался, что по-прежнему способен видеть.

В первые дни заключения Ойтуш ожидал, что подвал будет наполнен криками и стонами. Но нет, их не было. Зато он слышал звуки пострашнее. Они напоминали влажные шлепки, как если бы гигантская лягушка неторопливо прыгала по камням, и доносились откуда-то снизу – он различал их, прижавшись ухом к холодному полу.

Ойтуш старался не думать, что это могло быть, но воображение то и дело рисовало ему картины множества мертвых тел, которые кидали в воду. Он чувствовал, что смертью был пропитан каждый камешек его клетки и что люк в полу открывали уже не раз, для того чтобы избавиться от очередного умершего.

Он продолжал видеть странные сны про берег моря и беременную молодую женщину, очень похожую на Сати. Более того, из потаенных уголков мозга то и дело поднимались фрагменты какой-то другой жизни. Морская галька – все камешки одного размера, будто их подбирали нарочно; небоскребы, стоящие в воде, звон посуды и плафоны, парящие в воздухе… Все эти мелочи, эти кусочки пазла были чужими воспоминаниями, ведь никогда за свою жизнь Ойтуш не покидал пределов Метрополя.

Может, его мозг был поврежден при вживлении чипа? Или галлюцинации настолько осмелели, что решили навсегда поселиться в его сознании? Ойтуш жалел, что вспоминает не родителей, а эти никому не нужные обрывки чьей-то настоящей или ненастоящей жизни.

К концу второй недели ему удалось сделать темноту своим другом. Иногда он ложился на холодный камень и долго-долго всматривался во мрак, пока ему не начинало казаться, что он что-то видит. Фрагменты воспоминаний всплывали перед глазами, словно он наблюдал их на экране в кинотеатре. Иногда из черноты возникали целые панорамы: хмурый Метрополь в утреннем смоге, блестящий глайдер, пролетающий в ясном полуденном небе, городской парк, где дети кидают хлеб жирным уткам в пруду…

А вот они с Сати провожают день зимнего солнцестояния. Электричество отключено, и восемь свечей горят, прогоняя темноту. Сати всего двенадцать, а Ойтуш уже безумно влюблен в нее. Он дает себе слово, что будет оберегать ее до конца своей жизни.

Возможно, он сходил с ума, но проваливаться в эти видения было приятнее, чем биться в стену от отчаяния.

Темнота помогала заново проживать свою жизнь, вспоминая ее в мельчайших деталях. Он пришел к выводу, что все двадцать лет был прокрастинирующим безвольным тюфяком, и если бы не Сати, то давно бы подсел на стимуляторы. А все потому, что узнал о несовершенстве мира еще в детстве, в то время, когда другие представители Первого класса наслаждались всеобщим вниманием и заботой.

Когда Ойтушу было девять лет, они с классом ездили на экскурсию за город. Детям показывали животноводческие фермы, где выращивали генно-модифицированных коров и свиней. Взглянув в грустные глаза животных, неспособных самостоятельно передвигаться, Ойтуш, единственный из всего класса, заплакал. Чтобы никто не заметил его слез, он убежал за ферму и спрятался в высоких зарослях кукурузы. Его нашел пожилой мужчина и, чтобы хоть как-то развеселить, стал показывать фокус: он щелкал пальцами, и в руках у него загорался огонь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.