Цифры

Я стаял и видел што папа лёг на скамейку и захрапел и я не знал можна ли мне спустица или папа вскочит и будит арать. А патом мне стала очинь жарка а патом очинь холадна и я упал.

Када я аткрыл глаза я увидил красивую девушку. Мы были в странном белом мести, папы нигде не было и стен кажеца тоже. Девушка сидела на кавре красивом с многими узорами и толька он был цветным а всё астальное было блёклое и бледное как я утром. Девушка казалась старой и маладой аднавримена. Не как мама а как птицы. У ниё были чёрные волосы как река вечиром или поля осинью и очинь плахие батинки. Она протянула мне папить гарячий чай с травами и сказала:

– Здравствуй, малыш! Ты потерялся?

Я атветил што был с папой но хачу найти маму. И штобы мама вернулась дамой. И штобы мне больши никада не было так жарко. Она сказала:

– Выпей чаю. Тебе сразу станет полегче.

Взял чашку и не пожалел. Чай был вкуснючющий! Девушка налила ищо и я ищо выпил.

– Я думаю, твоя мама скоро вернётся. Мамы всегда возвращаются к таким хорошим малышам, как ты. Твоя мама очень тебя любит. До тебя она не знала любви. Я уверена, ты дашь ей силы вернуться. Но для начала тебе надо самому поправиться, иначе ни ты не вернёшься домой, ни твоя мамочка. Вот только папа тебе в этом не сильный помощник, верно?

– Папа проста немнога другой. Он не как мама и не как Роки. Он любит шатаца злица и арать а мы не любим.

– Я знаю это, малыш. Я могу тебе помочь.

– А што вы сможите сделать?

Я атхлебнул чаю и не мог паверить как вкусна. Мне стало лудше. Я заметил што девушка красивая и грусная. Больше грусная чем красивая. Хотя папа сказал бы наоборот.

– Малыш, я могу предложить тебе кое-что, что изменит твой мир. Всё будет совсем иначе. Просто представь, что всё, о чём я спрошу тебя, станет правдой.

– Ага! Я готов представлять! Включил машинку-воображалку! Вжжжжууууу!

– Малыш, тишшш. Представь… Хочешь, ты больше никогда не услышишь, как кричит папа? Не заметишь, когда он придёт домой пьяным? Не будешь слышать, как плачет мама? Не будешь прятаться в шкафу, пока родители кричат на кухне?

– …

– Хочешь, ты больше не услышишь ни одного плохого слова в свой адрес? Не будешь постоянно слушать, что значит, по мнению отца, быть мужчиной? Будешь нерушимой скалой под обстрелом его злобных нападок? Хочешь?

– …

– Почему ты молчишь, малыш?

– Я не знаю… А в чём падвох?

– Здесь нет никакого подвоха. Всё будет так, как я описала. В твоей душе поселится мир, потому что из мира исчезнут звуки.

– Все звуки…? Испарятся исчезнут убегут? Это значит… Это значит, что я больше никогда не услышу голос мамы?

– … Да, и это тоже. Ты не будешь слышать дурное, но не услышишь и хорошее. Но ты сможешь всё так же видеть маму, обнимать её, быть с ней! Ничего не изменится. Она всё так же будет любить тебя, вы всё так же будете вместе. У тебя будет её запах, тепло её кожи, её улыбка, её добрые глаза, её мудрость и любовь.

– Но не будет её голоса…

– Да что ты заладил, голос-голос! Зато ты не услышишь, как тебя проклинает голос отца! Я же уберечь тебя хочу, помочь тебе! Лишив тебя слуха, я заглушу твою боль. Утешу, защищу от негодяя, который по небесному жребию выпал тебе отцом. Я хочу помочь!

– Извините но навернае вы давно не видели сваю маму. У вас такие батиночки што кажеца вы давно-давно к ней не прихадили в гости. Она давно о вас не заботилась! Паэтаму вы не панимаете, што нельзя атказаца от голаса мамы штобы не слышать папу. И от папы атказываца тоже не нада. Он ведь не злобный зладей. Он проста пустой. Но ничего. Я ево люблю и таким.

Вам просто тоже надо дайти к вашей маме. И всё будет харашо я вам абещаю. Надо проста быть смелой и азарной. Как Роки! Падаждите толька я кое што вам хачу дать но не знаю как дастать. О! Оно само тут! Вот это чудиса! Ну вобщим.

Я хател падарить батиночки Алёнке када встретимся в садике но мне кажеца вам они нужнее. Держите. Дайдите до дома и абнимите маму. Типерь эти батиночки ваши, я вам их дарю. Насите на здоровье!

__________

Гроза разразилась над пустым предрассветным городом.

Гром наконец выдрал мужчину из алкогольного дрёма. Увидев сына на песке, он зарыдал. Тело мальчика лихорадочно дышало.

Преподавательница вуза вместо зума подключилась к ИВЛ.

Алёнкины ботиночки оказались у древнего духа.

Ребёнок снял с Мелайны тысячелетнее проклятие. 9

Глава 8. Девушка в его руках

В первую ночь лета она стояла у окна и глубоко дышала. Окаменев, вперила взгляд в раздельные баки для мусора, хоть и думала совершенно о другом. Да и зачем думать о баках: всё равно жители дома пользуются лишь одним из них. Наконец, волевым движением она развернула своё тело и пошла к компьютеру.

Она пообещала себе, что это будет в самый последний раз. В самый-самый последний раз. В самый-самый-самый-самый из самых-самых-самых-самых последних разов. Зашла в режим инкогнито, набрала простой, хоть и не до конца понятный, адрес «vk.com/ar_rechappe», и слушала, как бухает сердце об нёбо, пока на экране пульсирует кружочек загрузки.

Почти выплюнутое сердце финально ударилось и проглотилось, продавливая глотку, как пузатый спелый помидор. Ровно в полночь наступающего лета аР запостил новую фотку.

Такой простой пост! Милый, спокойный, ничего лишнего. То, что называется «тихим счастьем».

Вот они стоят, а на фоне пышно цветущее дерево. Кажется, такое же росло у бабушки на даче. Вроде бы называлось «чубушник венечный». Может, это и не дерево вовсе, а куст.

Вот они стоят, и глаза его девушки – лучистый союз пугливой робости и счастья. Мягкие черты лица, мягкие белокурые волны до пояса, мягкая грудь виднеется из-под светлого хлопкового платья с открытыми плечами. Мягкая, милая девчушка. Кстати, она отмечена на фотографии! Простое имя, простая фамилия: Аня Радионова. Вроде бы совсем обычная, спокойная, простая милая девушка.

Вот они стоят, и аР обнимает её со спины. Положил голову на её плечо и улыбается во все свои идеальные зубы. Наверное, он чувствует, что её кожа пахнет персиками. Наверное, он думает: «Ебать, как же мне повезло встретить Аню, ахуеть, я просто сука самый счастливый пацан на всём ёбаном свете».

Вот они стоят, а над фотографией незатейливая, но добрая подпись: «Хорошие дни». Для него карантин – это хорошие дни. Хорошие дни, потому что он познакомился с Аней. И вот, они обнимаются, и вот, его голова на её плече, и вот, они счастливы.

И рвутся, рвутся мысли в голову! Рвутся мысли: «Беги в ванную, хватай ножницы!» Рвутся мысли: «Желай им зла! Чтоб им пусто было! На месте Ани могла бы быть ты!» Рвутся мысли: «И что он в ней нашёл! Да она ему жизнь испортит!»

Но Лиза глубоко вдыхает, выдыхает. Закрывает окошко браузера, выключает компьютер. Встаёт, идёт к окну. Распахивает его, вдыхает и выдыхает. Вдыхает и выдыхает. Думает о Мелайне. Вдыхает и выдыхает.

Как бы испуганно, она подносит запястье к губам и целует его.

«Ты чего там копошишься, Лизёночек, всё хорошо?» – кричит из другой комнаты её мама. «Да, мам, всё в порядке, просто не спится что-то. Тут воздух такой за окном! Всё хорошо, спасибо! Я люблю тебя, мам!» – и Лиза и правда верит своим словам.

На улице и правда чудесный воздух. У Лизы и правда всё хорошо. Она и правда любит маму, хоть и очень давно об этом не вспоминала.

Она поднимает кисть руки и мягко, нежно, осторожно прикладывает к ней губы. Ей страшно произнести это, даже шёпотом, никак почему-то не выходят нужные слова. Тогда она переворачивает кисть и целует тыльную сторону ладони. А потом левую руку. И внутри, и снаружи. Всё быстрее и быстрее, радостнее и радостнее, Лиза осыпает чмоками каждый пальчик, каждый доступный сантиметр кожи, каждую точечку, каждую клеточку. Каждый заусенец, каждый искусанный ноготок, каждую царапку.

И вот – робко, понемножку – она начинает смеяться. Улыбается и смеётся. Не психически, а светло, солнечно, ласково. Вот сейчас, сейчас они родятся, заветные слова, они уже почти готовы, скоро выберутся на свет, осталось совсем чуть-чуть.

Она оперлась на подоконник, поджала коленки, разулыбалась молодой растущей луне, зажмурилась и искренне, всем телом, по-человечески захихикала.

Вдохнула, распахнула глаза и на выдохе прошептала:

«Я люблю Себя».

__________

Теперь, когда у аР появилась девушка, и он почти перестал с тобой переписываться, ты спрашиваешь себя: а что это было-то? Что это было-то такое вообще?

Легко замазать странную картинку непритязательными однотонными лейблами вроде «дружба» или «любовь». Легко сказать «это мой друг» или «это человек, которого я люблю» – что, по сути, будет означать одно и то же, но всё же.

Что это было? Что заставляет тебя дружить с пацанами?

Для парней это всё как-то само собой разумеется и не требует дальнейших пояснений. Вот я ехал на велике и разбил коленку: вот, смотри, моя разбитая коленка. Вот я очень много тренировался и натёр мозоли: вот, смотри, мои мозоли. В них столько воды, офигеть! Хочешь, сниму на видео, как они прорываются? Вот я собрал насекомых в одну банку, чтобы посмотреть, кто кого первым сожрёт. На кого сделаешь ставку?

И тебе от этого дико странно, но также и дико интересно. Наверное, в этом и корень. Девочка-друг вряд ли будет посылать тебе фотки мерзостей, ей даже не придёт это в голову. Даже если это очень близкая подруга, она может очень подробно описать, как рвутся гнойники от врастающих лобковых волос, но фотографировать это она не будет – и уж тем более кому-то скидывать. Парень-друг же ответит: «Так, ща, поищу, где-то была фотка, сек».

Возможно, ты сама неосознанно излучаешь энергетику девушки, которой стоит скидывать именно это. Ведь ты листаешь ленту инстаграма и не можешь поверить, что подобные сообщения присылают Яне в кустах сирени или Веронике с лавандовыми нарощенными ногтями.

В то же время, милостивый Господь раз за разом уберегает тебя от дикпиков – и в этом видится то ли божье благословление, то ли какая-то интересная закономерность, которую можно было бы статистически проанализировать. Проследить, так сказать, корреляцию между кругом общения и отсутствием в личке дикпиков.

Телефон вибрирует, аР скинул фотку. Есть некое радостное ожидание: что же там будет? Эксперимент по раздавливанию куриных яиц? Мем про пердёж? Бутылка пива на пузе в лучах закатного солнца?

Но нет. Там селфи счастливого аР в обнимку с Аней. Они валяются на кровати в обнимку под пледом, хавают варёные креветки и чипсы «Лейс» с сыром, смотрят «Крепкий орешек 2».

И одна часть тебя, конечно же, радуется за аР. Очень-очень радуется, потому что именно об этом он мечтал уже несколько лет. Но другая часть тебя немного тихо и немного печально улыбается: «Эх! Я опять потеряла Друга».

__________

Мария Луиза Вайсман (1899-1929) «Баллада о Безымянном»

из сборника «Лесное сердце», пер. А. Чёрного

Родился на свет, потому и рос,

Не видя иных причин.

Любила мать его цвет волос,

Другая – как всех мужчин10.

Впрочем, не важно, жизнь прошла

Быстрее глотка, легка.

Были ничтожны его дела –

Казалось, он начал сгорать дотла

С рождения, издалека.

__________

Сын спит.

Маленький обормот. Он мог бы быть угарным, но пока он даже не особо похож на человека.

Вот о чём мне с ним разговаривать, скажите на милость? Что с него можно взять? Ни о женщинах, ни о пиве. Ходит, мямлит что-то себе под нос: «Вот, роки-шмоки, мама, где моя мама, а чо а как, а у роки лапка отвалилась бла-бла-бла». Ну и хули я сделаю-то? Ну отвалилась ебучая лапка, я-то тут причём? Не думает же он, что я сейчас сяду и начну пришивать лапу его игрушке? Если так ему надо, пусть сам этим и занимается. Не сможет сам – пусть дожидается матери. Вернётся из больницы – пришьёт. Скажи ещё спасибо, что сам с лапками остался, а то мать понапринесла в дом заразы хуй пойми откуда, слава богу живы остались.

Звоню собственной матери. «Ну привет, как твой песок-то там, ещё не весь высыпался?» Она в ответ: «Ыыыыыы, негодяй, да зачем же я тебя рожала-то, за какие грехи ты на меня свалился, ирод! Ты мяско-то внучёнку варишь хоть? А голос-то какой пропитой, святый Боже, голос-то! Вы его послушайте только! Ну все мозги пропил, все мозги! Небось уже не мужик, а жирное чучело огородное! Без страху не взглянешь, в ночи встретишь – перекрестишься! Как невестушке-то, получше? Нет вестей?»

Блять сдалась мне ваша невестушка, нет в красной зоне телефонов! Померла бы – мне бы сообщили. Почему обо мне-то никто не думает, я не понимаю? Нет, спросили бы: «Как ты, не заболел ли, есть ли что у тебя покушать, всё ли хорошо». Неееееет, про меня все забыли. Плыви сам, барахтайся! Всех только сын и жена интересуют, а я вечно не пришей к пизде рукав в собственной семье.

Уверяю маму: да-да, жена пока не померла, сын ест хорошо, нет, он не болеет, да, хорошо одевается на прогулку, нет, у нас всё хорошо, да, я наипрекраснейше за ним слежу.

С чувством выполненного долга кладу трубку и иду ссать. Размышляю. Думаю о прошлом. Хуй жжётся, и запах мерзкий. Жена уже давно жалуется, говорит: «Может быть, у тебя уретрит на фоне… Эм… Специфического рациона? Может быть, сходим к врачу?» А может, это тебе к врачу сходить стоит, психичка? Всё у меня нормально. Знаю я этих белохалатных гнид, за каждую копеечку удавятся. Понапридумывают диагнозов, а ты ходи осликом туды-сюды, таскай денюшки.

Сука… Может, если в ванной полежать, полегче будет. Набираю воду, сбрасываю труханы, сажусь. Ещё больше щиплет, ну что ж за гадость-то такая. Надо было у матери спросить, вдруг, у отца такое же было. Вдруг, это наследственное. Вдруг, она знает, что делать. Может, ромашкой там, хуяшкой…

Вообще-то я планировал вздрочнуть, но с таким ядерным зудом, конечно, надеяться на чудо не приходится. Тут хоть папуасок включай, хоть лесбух, один хер: хуй не встанет, гореть не перестанет. Что ж, продолжу думать.

Вспоминаю разное. Попойку со Славиком на даче. Папуаску Коко, которую поёбывал в общаге в студенческие годы. Попугая Гену, который жил у меня в комнате, когда мне было восемь лет. Или десять, хер его знает. Знатный был попугай. Любил меня.

Вспоминаю ФИФА. Вот это было время, вот это было хорошо! Шпендик был ещё совсем миллипиздрический, жена с ним круглосуточно возилась, а мы с братанами гуляли на славу! Эх, вот прям любо-дорого вспомнить! Иностранцы приехали, пиво рекой, прям дух свободы я чувствовал! Прям вот жилось, прямо вширь дышалось! Да, будет, что внукам рассказать.

В Тот Самый День, с утра пораньше, жена заехала мне миксером по ебалу. Называется, начинаем день с приятного! Уже не помню, что там было: то ли она просто в очередной раз ебанулась (что наиболее вероятно), то ли я не выгреб с балкона пакет с грязными памперсами, то ли ещё что… Да не важно, главное, она распустила руки, и на лбу у меня красовался гарный шрам, похлеще гарри-поттеровского. Герб, так сказать, супружеской любви! Без всякой ебучей геральдики.

Вечер тоже прошёл в криках. В криках с братанами: «Акинфеев, сука, жги!!! Давай, Игорёша!!! Ну-ну-ну, можем, можем! Вперёд! Поднажми! Ай-яй-яй! Да почему трибуны тухлые?? Сплошные Иваны Кузьмичи! Надо выпустить нас! Федя, блять, просто красава! Игорь чисто честь страны защищает – одиииииннннн! Саша, Саша, мы всё простим, только беги, беги! Ребята! Можете! Терпеть! Пожалуйста! Генерал Дождь, давай, чтоб испанцы замёрзли! Видишь, как мячик полетел? Так вы Москва-Мадрид полетите нахуй! По-братски!! Саламыч!!! Игорь, молодееец! ИГОРЬ! ИГООООРЬ!!! ААААААААААААА!!»

Да, хороший день был 1 июля. Аж и на душе приятно. Помню, как мы шли обратно по специально огороженному пути – 3 километра вместо прямой линии. В конце пути над тоннелем горело огромное табло с жёлтыми буквами, где сияло что-то вроде «Ура, Россия! Метро – туда». Хотя, может, там было написано совсем не это.

Пахло счастьем и дождём. Лишь один-единственный бразилец с натугой прорезал сквозь толпу путь обратно. Мельтешили беспечные лица и потные плечи, а парниша вопил от отчаяния: «Мой рюкзак! Камера хранения! Всё осталось там! Вся моя жизнь! Нет пути, не пройти! Как вернуться?!»

Эх, бразилец! Что твой рюкзак в сравнении с победой?

А потом была длинная, бессонная ночь, как-то незаметно перетёкшая в утро. Были танцы на Большой Дмитровке под «Всё ништяк, вокруг шум» из окон чёрного лимузина. Были объятия с незнакомцами, много чужого пота и поцелуев.

Около полуночи я услышал под подбородком девчоночий голос:

– Слушай, я так хочу сосаться, но стремаюсь. Может, с тобой? Ну по-братски!

Не совру, я был приятно удивлён! Но зря. Под подбородком ответили:

– Бля, ну не… Я не настолько пьяная…

– Ну мы же подругиииииии……….. Разве ты меня не любишь?

– Давай я лучше твою сумку подержу, а ты пока кого-нибудь подцепишь.

Две девчонки, на вид лет по 16. Одна – блондинка: каре, шорты с высокой талией и блёстки во всё лицо. Это она безуспешно жаждала целоваться. Вторая – какая-то ещё более мелкая. Парик с двумя косичками в цвет российского флага, на щеках тоже по флагу: справа российский, слева испанский. Глаза из серии: «Да-да, мне тут очень весело, поскорей бы съебаться домой от этих потных мужиков». Просмаковав ситуацию, я подумал: надо брать.

Ну а дальше понеслось. Я налапшёвывал блондинку, чему она была чрезвычайно рада, а девочка-флаг уныло плелась рядом. Под шумок к ней прибился мексиканец. Краем уха я улавливал, как она выдавливала из себя диалог: «Да, я слышала про нефтяной скандал в вашей стране… Нет, я не считаю, что в Мексике живут только бедные… Да, Америка поступает жестоко… А какие сказки вы будете рассказывать на ночь своей дочке, когда она у вас появится? Правда? Вы не знаете ни одной мексиканской сказки?… Как жаль…» Блондиночка уже кусала меня за мочку уха.

Мы приземлились на китайгородской траве и махнулись собеседницами. Блондинка начала обсуждать игру с мексиканцем, а мне досталась милка-унылка.

Водка в её бутылке из-под спрайта закончилась. У меня было вино. Вот и козырь. Она была не против. Точнее, не против вина и против разговора, но я не сдавался.

В ней было что-то раздражающее: какого хера все рады, а она строит из себя социопатку? Мне хотелось её раскусить. Вспомнив приёмчики, отработанные на «ура» в эпоху Коко, я включил джентльмена и принялся расспрашивать её о всяком разном.

Отвечала она сначала неохотно. Я настойчиво подсовывал вино. Она разговорилась. Под шумок я лёг к ней на колени. Она не сопротивлялась.

Я уж почти и забыл, каково это: лежать на коленях у нетронутой девушки. Ни капельки любопытства я у неё не вызывал, зато к бутылке она присасывалась, будто это главный и незаменимый пуп жизни, ключ и костяк, альфа и омега. Я же втихомолку пытался остановить время. Запомнить её.

Волосы выбиваются из-под парика. Кожа краснеет у ушек. Прелый запах из-под юбки. Аллергийные пупырки на руках. Подтёк туши прорезает испанский флаг чёрной убийственной молнией. Длинные висячие серёжки – наверняка родители подарили на день рождения. Обгрызанные ногти. Глотками пульсирует горло.

Наконец, она меня заметила.

– А откуда у Вас этот шрам?

– Какой?

– Ну, на лбу. У Вас свежая ссадина. Откуда?

– Жена утром заехала.

Я не знаю, какого хера я ляпнул правду. Либо пьян был, либо запахи разум помутили, либо не знаю. Просто сказал и тут же пожалел.

– То есть у Вас есть жена?

– Да.

– А за что она Вас ударила?

– Ну, в жизни всякое случается. Такое тоже.

– А где Ваша жена сейчас?

– Не знаю. Дома спит с сыном, наверное.

Должен признать, иногда девушки соображают быстрее мужчин. Следующее, что я почувствовал: меня били.

Бутылка вина, которую я на собственные кровные деньги купил в Билле за четыреста девяносто девять рублей девяносто девять копеек, сейчас пиздила меня по животу, рукам, груди.

– А я вижу, тебе по кайфу БДСМ, да, детка?

Бутылка прилетела мне в ебало.

– Скотина!!! Вы все скотины!!! Ненавижу!!!

Девочка явно упражнялась на мне в фехтовании. Мне было и смешно, и больновато. И всё-таки в её ярости было что-то живое.

Она выбилась из сил и разрыдалась. Чёрные реки потекли и сквозь российский триколор.

– Я больше так не могу. Мне надо домой. Извините. Вернитесь к жене. Пожалуйста. Скажите, что Вы её любите. Я уверена, она заслуживает большего, чем то, как Вы с ней поступаете. У меня была шоколадка. Вот, киндер-сюрприз. Передайте от меня сыну. Надеюсь, он вырастет счастливым человеком. Оксан, я пойду домой.

Блондинка оторвалась от засосов с мексиканцем и спросила: «Что? Ты уже домой? Ну блииин, ну Лизааааааааааа, только четыре утра! Время детское!»

– А я и есть ребёнок.

Девочка-флаг собрала сумку, вытерла ноги об траву, надела балетки, поблагодарила меня за вино, за что-то извинилась, помахала ручкой блондинке и ушла.

Я лёг на траву и смотрел на светающее небо.

…

Потом, когда и я собрался уходить, блондинка, вылезшая из-под засосов мексиканца, написала на салфетке свой адрес ВКонтакте, сунула мне в карман джинсов, пробурчала: «Если захочешь вспомнить меня или Лизу», – и зарылась обратно под мексиканца.

Я бы хотел про них не вспоминать, но я вернулся к жене с растяжками на груди и животе и к вечно орущему ребёнку. Эти девушки часто казались мне последним поцелуем юности, которого я был достоин. И как-то… Как-то просто не было сил. И от бессилия я часто вспоминал о них – как, например, сейчас. В момент, когда хуй не встаёт и горит уретра.

Я включил горячую воду (первая уже остыла), взял со стиральной машинки смартфон, открыл интернет и зашёл на страничку Оксаны. Комментарий под первой же фотографией – и вот я на страничке Лизы.

Страничка нейтрально-тусклая, какая-то печальная. В принципе, наверное, у многих подростков такие странички. Самый верхний пост – подборка песен за исполнением некой Алёны Швец. В подписи: «For the memories of R.». О, наверное, она влюбилась. Названия песен: «Голосовые сообщения», «Одуванчик», «Нелюбовь», «Неудачница», «Соперница». Видать, не очень счастливо влюбилась. Ну, по ней было видно, что всё ровно так у неё с мужиками и будет. Ладно, листаю дальше.

Перепост научных публикаций про раскопки в Гандхаре, фольклорного текста про смерть из паблика «во сыру землю», ещё одна грустная песня «PLC – Навылет». Да где же фотки-то блять?? Ещё перепосты книг, ещё «Хадн Дадн – Как целовались с тобой, Скейтер», ещё отрывок из чешского фильма-баллады «Kytice»…

И моя фамилия. Над групповой фоткой моя фамилия.

Толпа студентов, Лиза сбоку слева, а в центре – моя жена. Подпись к посту: «Без Вас наша жизнь в университете была бы подобна Индии без Ганга. Поправляйтесь скорее! Мы очень Вас любим и ждём в зуме!» Под постом – комментарий моей жены с сердечками и благодарностями. Блять. Потрясывает.

Случайно лайкнул комментарий жены. Тут же отлайкал. Подавился. Откашлялся. Дрожу. Блять.

Погружаюсь под воду, не дышу 30 секунд. На 42-й сдаюсь. Вода попадает в лёгкие. Теперь щиплет и уретру, и носоглотку, и глаза. Класс. Просто класс.

Ладно, всё, пора с этим завязывать. Пойду спать, а утром выгуляю пиздюка. Поиграю в отца. Надо успеть, пока цветёт сирень.

Всё, спать.

Спать.

__________

Сто тридцатый по счёту шёл вечер,

Когда обнял побитые плечи

И спросил: за благое то дело

Не отдаст ли в дар душу и тело.

«Кем захочешь: хоть девой без имени,

Хоть богиней твоей, хоть рабынею

Я готова стать, только спаси меня,

Опостылело быть кормом рыбины».

Он снял цепи, и с песней холопа

Потащил дочь царя к эфиопам.

Под венец поскорей, чтобы бырами

Осыпал царь Кефей среди пира его.

Чтоб узнал весь мир, как Андромеду

Он спасал, прорубая победу

Гарпуном сквозь китовые кости,

Багровея и тужась от злости.

И обглоданная девица

Чтобы стала при нём вновь царицей,

Ну а он – так и быть уж! – царём.

Пусть известен был дружбой с ворьём,

Пусть убийца! Пусть трус! Неудачник!

Если к ложу царевна в придачу,

Козырь дивный на все времена:

Ведь не дева в руках, а страна. 11

Глава 9. Переступление в пустыне

Чёрные кошачьи лапки – это не просто красиво, это:

увлекательно

изумительно

непостижимо

удивительно

замечательно

дивно

чудесно

необыкновенно

очаровательно

чарующе

ошал… ошеломи… ошиламятельно

ум… ом… мрак… умопомракетно

Об этом думал Дамиан, пока семенил за чёрной кошечкой по переулкам. Все эти синонимы он выучил на днях с нянюшкой и теперь отчаянно пытался их не забыть, повторяя по первому попавшемуся поводу. Произносить он их, конечно, не умел, но читать и писать уже научился. Ну, почти все. Как видите, с «ошеломительно» и «умопомрачительно» всё ещё возникали некоторые проблемки. Но ничего. Он со всем справится.