Исповедь

– Это ещё кто? – вдруг неожиданно спросил чей-то голос, остановив всё то большое движение.

– Это? Это наш новенький. Рома.

– А чего это он такой… длинноволосый, с бородой ещё к тому же. Хм. Странно, – сказал тот самый Андрей Михалыч, с длинными усами, который, по всей видимости, был их главным. – Ты чей будешь? – более грубо и с какой-то опаской спросил он.

– Сказал, что одиночка. Заблудился, – ответил голос Ивана Семеныча.

– Одиночка? Интересно.

Вдруг, всё внезапно погрузилось в какое-то молчание, которое уже, как ощущалось, становилось более тяжелым и невыносимым.

– Ты смотри с ним осторожнее. Больно ж он мне сектанта напоминает. У нас такой уже был, помнишь? Зашлют ссученых, а потом ищи их, – сказал он и пошагал дальше.

Те, что шли из туннеля двинулись дальше, а их бригада всё ещё оставалась на месте, лишь только больше заставляя Рому пускать пот по всему телу. Вдруг, в какой-то один из тех неспокойных секунд, к мертво стоящему телу подошел тот самый злой и маленький дед, начав впиваться в его испуганное лицо.

– Если я вдруг узнаю, что ты к нам специально засланный, ох… – стал тяжело дышать он. – Лучше тебе самому здесь подохнуть. Поверь, – сказал он и немного задев его по плечу, двинулся дальше, поведя следом за собой всех остальных.

Роме хотелось сказать и хоть как-то доказать обратное, но всё таки больше внутри него был именно страх. Бояться пришлось даже своих мыслей, ведь, иногда, порой именно это, чего не хотелось понимать деду, и казалось его целью. Он ведь не был никаким горняком и уж тем более шахтером. Всё, что он мог делать, это… Да, кажется, дальше стоило лишь просто отбросить все эти мысли и просто идти.

Чем глубже они спускались вниз, тем почему-то теплее ощущалось всё внутри. Стены, которые иногда задевало его тело, казались слегка теплыми, а воздух, мертво стоящий в одном пространстве, даже мог согреть его замерзшие ноги. Всё ближе виделся яркий свет, горящий в метрах ста от них и отображающий лишь груды камней по бокам и какие-то установки. Плотная веревка, всё это время лежавшая прямо под рельсами, заканчивалась на стоящих близи железных тележках, которые лишь яснее отображали ту самую работу, что ждала и его тоже.

Зайдя в тупик все, кроме него, почти сразу же окружили Семеныча, рассматривая те листы бумаги, что он разворачивал в своих руках и слушая какие-то наставления. Их новичок в этот момент лишь пытался разглядеть ту самую каменную глыбу, стоящую впереди них. Она казалась примерно метров пять высотой и почти столько же шириной, в которую впивалась какая-то необычная конструкция, с виду похожая на ту самую, пожирающую машину, что приходилось видеть ему раньше по телевизору или в интернете, правда, на этот раз она была гораздо меньше и проще.

В какой-то момент, когда вокруг уже началась суета и все то и дело бегали по разным сторонам, запуская какие-то шумные аппараты и прочую технику, к нему подошел тот самый, что тогда, первый раз в камере снял с него повязку и громко, сквозь гул сильный, крикнул – Илья!

Почти сразу рядом оказался тот худенький, молодой паренек, что ещё некоторое время назад давал ему печенье и немного улыбающимся взглядом стал слушать то, что на ухо кричал ему Иван Семеныч. Потом, когда тот ушел и Рома остался наедине с Ильей, то первым дело немного отвел его подальше от гулкого шума и начал рассказывать, что, да как? Он оказался довольно простым и очень жизнерадостным человеком. Таким, каких ему не удавалось встретить уже больше года. Этот юнец без какого-либо чувства отчаяния объяснял про то, как им вместе придется затаскивать набитые камнями тележки наверх по этим самым рельсам под ногами. После каждого предложения он обычно спрашивал, всё ли ему понятно, а когда Рома кивал головой, то снова улыбчиво продолжал дальше. Он лишь вкратце объяснил о том, что сегодня им нужно пробить метров пятьдесят. Примерно столько же, сколько сделала и прошлая группа, ведь только тогда им будет засчитан, как он сказал, «рабочий день».

Поначалу таскать тележку вместе с ним пришлось, как ужаленный в ту самую пятую точку. Он даже сам порой удивлялся тому, какие силы ещё сидели внутри его дряхлого тела и то, как Илья порой выглядел куда более уставшим, нежели сам он. Правда, вся эта энергия закончилась через несколько часов, выкатившись вместе с камнями наружу. Ещё через примерно час его колени были разбиты напрочь, а ещё через такое же время легкие могли лишь вдыхать какую-то часть пыльного и темного воздуха. Теперь это было не просто тяжело. Это стало настоящей пыткой, несравнимой ни с какими допросами и камерами. Очертания скрипящих впереди тележек то и дело расплывались в его глазах и порой, даже этот ужасный звук, пропадал с его ушей, будто бы тоже теряясь где-то внутри. Спасало лишь то, когда на небольшое время они выкатывали их наружу и могли вдохнуть хоть немного полу-настоящего воздуха, в котором уже серый снег казался чем-то абсолютно несущественным.

Рабочая бригада, что трудившаяся внизу, порой демонстрировала его тяжелому и уставшему взгляду такие вещи, от которых лишь больше хотелось упасть. Оказалось, что та самая пожирательная машина с огромными зубцами крутилась почти вручную и пятеро человек, что стояли вместе внизу, синхронно, порой с дикими выкриками, какими-то рычагами заставляли махину крутиться. Камни, летящие вниз, часто приземлялись около их худощавых тел, раздавить которые, кажется, не представляло особого труда. Они были самыми настоящими титанами, правда, первоначально вызывающие образы пленных африканцев.

Так продолжалось до того момента, пока кто-то сзади не стукнул чем-то железным по рельсе и после громкого и ещё более оглушающего звука наступила почти гробовая тишина. В этот момент Рома находился почти наверху. Они каким-то чудом докатили тележку до верхнего тупика и Илья, без каких-либо слов и эмоций грохнулся прямо около неё.

– Перерыв, – тяжело дыша сказал он.

Рома сел на рельсу и так же тяжело дыша пытался выкинуть из головы мысль о том, что это, скорее всего, ещё только половина. Казалось, что в тот момент, когда он начинал об этом думать, тут же его тело просто переставало существовать.

– Ты живой? – вдруг спросил напарник.

– Ну, как сказать. Наверное, да, – уверенно и без всякой скромности ответил ему он.

– Ну, хорошо. Думаю, что мужики половину уже точно пробили. Ещё немного и отдых, – тяжело, но с все той же радостью говорил тот. – Нужно потом ещё примерно сто метров пробурить и всё. Конец этому объекту. Наше дело тогда будет готово.

– А что потом?

– Потом? Ох…, – как-то устало и не так уже весело сказал Илья. – Ну я собираюсь на юг рвануть. Найду там, наверное, свою жизнь. Не верю я, что в тех местах ничего нет. Точно кто-то должен быть. Ну не верю вот, хоть убей, – непонятно о чем заговорил он.

– То есть, ещё сто метров и потом нас всех отпустят?

Парень повернул свою лежащую голову в его сторону и как-то немного удивленно посмотрел его действительно непонимающий взгляд.

– Ну да. А тебе что сказали, когда сажали? Тут, вроде как, в нашем отряде у всех одинаковый срок. Исправительные работы так сказать сделал и всё, свободен. Хех. Странный ты, правда.

Роме немного стало легче, хоть внутри всё же сидел какой-то корень недоверия, вроде как ещё умеющий различать правду от лжи и эта даже была не самого Ильи, а кем-то, сказанным более высоким, кто, как казалось, пообещал это молодому пареньку.

– А где мы?

– Как где? Ты серьезно? – снова во все том же удивленном выражении спросил его он, на этот раз даже немного привстав.

Тот молчал. Ему, конечно, было, что сказать, но усталость и нежелание давали о себе неплохо знать.

– Возле Ладожской. Как раз в метрах ста от неё.

– Где?

– Ну, ладожская. Ладожский вокзал знаешь? На севере.

Тут он уже точно понял, что тогда, ещё утром, он действительно видел далеко впереди ростральные колонны. Это было для него сильным удивлением, который моментами покрывал страх. Он даже не мог и предположить, что его смогут увезти так далеко от того места, где поймали.

– Ну чего ты задумался? Ещё скажи, что не знал о том, где мы? Хаха, – улыбчиво потревожил он впавшего в какое-то небытие, того самого уставшего новичка с полу зеленым лицом. – Давай, покатили дальше. А то Семеныч нас прибьет.

Дальше работа шла немного легче. Временами он думал о том, почему здесь находится и правда ли всё это когда-то закончится? Времени, чтобы поразмыслить над этим было вполне предостаточно, хоть всё указывало прямиком на то, что сейчас никак не до этого. Присмотревшись внимательнее к тем лицам, что кажется, своими руками рыли туннель в огромном камне, он не мог поверить, что все они действительно способны здесь жить всё время, обрекаясь на вечные муки. Это просто не укладывалось в нормальной, вроде как ещё здоровой голове.

Час за часом он делал то, что всё же понемногу создавало из него овоща, которому всё больше становился безразличен окружающий его темный и душный туннель. Может быть, даже именно это и поспособствовало тому, чтобы он почти не заметил, как эта каторга закончилась, никак даже не обращая своё туманное внимание на звон, идущий от рельсы.

– Эй, друг. Всё, стоп, тормози. Там уже точно всё. Это даже перебор. Пускай следующая группа катит, – сказал напарник, хлопая его по плечу и шагая наверх вхолостую.

Первое время он до конца не мог понять, что катить дальше эту тележку не имеет никакого смысла. Его взгляд лишь пресно смотрел то вниз, на всё больше приближающиеся где-то там тяжелые звуки бригады, то наверх, на Илью, который всё увереннее поднимался к свету.

– Ну, давай же! Не отставай! – кричал тот, поглядывая на его сухую тень.

Он медленными шагами стал идти вперед, всё ещё никак до конца не воспринимая то, что шагать подниматься без тележки. Его руки то и дело тянулись вперед, а ноги пытались становиться на носочки, чтобы снова толкать двухсот килограммовый колесный ящик с камнями. Холодный воздух всё больше начинал заполнять его легкие, хоть немного выбивая ту пыль, что довольно прочно обживалась там. Со свежим воздухом, наверху, его мозг начинал думать уже о хоть каких-то других вещах, например о своем здоровье или о том, как себя чувствует Илья. Он дошел до него и уселся рядом, на тот же камень, что был одним и тысячи таких же булыжников, уже образовавших самую настоящую гору.

– Значит, не знал, что в Петербурге? Ну, давай тогда покажу что-ли, – со всё тем же, характерным для него, оживлением, сказал тот, медленно забираясь на эту каменную груду.

Как только Рома представил, что сейчас вот – вот ему придется лезть туда, наверх, мозг тут же подал ко рту слово – нет, правда, от которого, почему-то вылетела лишь буква – н, застопорив даже дыхание. Он замер, лишь поглядывая на уставшее, но довольное лицо его напарника, который уже сидел на самой макушке и глядел куда-то вдаль, для вида даже заслоняя своей рукой вымышленное солнце, стреляющее в глаза. Ему тоже хотелось этого, чего-то нового.

Через боль, досадные падения и смех сверху, он всё же, каким-то чудом, забрался на ту самую вершину и ухватившись за ноги Ильи, замер на какое-то время, чтобы отдышаться, боясь лишнего бессильного движения, которое, как казалось ему вот-вот может сыграть с ним злую шутку.

– Ну что, давай уже, гляди, а то скоро бригада поднимется.

Он с протяжными стонами развернул своё полу лежачее тело и сел на один из более-менее уверенно нормальных булыжников. То, что он увидел дальше, не вызвало в нем столько эмоций, сколько их передозировка вызвала у него самый настоящий паралич.

Первым, что бросилось в глаза, был Мост Александра Невского, а точнее то, что от него осталось. Широкие сваи, что вечно держали ту самую громадину, теперь очевидно доживали свой век без дела, лишь напоминая о том, что когда-то было на этом месте. От стоявшей вблизи Свято-Троицкой лавры, что помнилась ему ещё с детства, осталась в полуживом виде лишь одна боковая башенка, в которой, даже казалось, был виден ещё живой купол, висевший на волоске от падения. Смольнинский район, а особенно место, где был Воскресенский собор, теперь напоминало лишь небольшой котлован, в котором мертво лежали бетонные части всех, когда-то стоявших здесь, построек. Дальше, в стороне Эрмитажа и Михайловского дворца всё, как казалось, было куда более устрашающим, как впрочем, и во всех остальных, более узнаваемых частях города. Оно теперь напоминало огромный, страшно разрушенный город, узнать который можно было лишь тому, кто жил в нем раньше. Некоторые места, теперь уже серой Невы и части выживших зданий как раз давали узнать это, когда-то великое место. Даже показалось то, что в таком страшном и мертвом виде, Петербург всё равно вызывает своё таинственное и неописуемое величие, ветром расстилая по всем краям свою индивидуальность и не свойственность другим городам. Небо, казавшееся замершим над ним, было таким же мрачно серым, застилая какой-то темной пеленой некоторые районы. Больше всего было не понятно то, что всё это пустовало. В нем не было ни единой, живой души. Ведь за то время, что он уже прошагал по новому миру, довелось увидеть, как в неизведанных местах люди умудрялись строить новые города или что-то подобное. Навряд ли, здесь дело было в том, что город вечно стоял на болоте. Не верилось, что только из-за этого, такую огромную, со своей историей территорию человек смог просто так взять и оставить.

– Нам пора, – вдруг сказал сбоку сидящий голос, который понемногу уже начинал спускаться вниз.

Рома ещё несколько секунд попытался насладиться этим страшно-красивым видом и в какой-то момент, сползающее тело само сделало почти всё за него.

Бригада уже вот-вот приближалась к ним, вся черная и какая-то страшная, в своих лицах. Видимо, всё же для них эта работа не была чем-то легким или нормальным. Никто из них даже и не посмотрел на рядом стоящих двух уставших тел, глядя лишь куда-то вперед.

– Сейчас мыться, а потом еда, – сказал Илья.

Они следовали в толпе куда-то в совсем другие коридоры небольших подземелий, где отчетливо ощущался запах сырости и влаги. Это, по всей видимости, и было то самое место, где их должны были мыть. Возле одной из дверей пришлось безжизненно прождать минут двадцать, после чего от туда, большим строем вышло примерно человек двадцать, в военной форме, с мокрыми головами и полотенцами на плечах. Они довольно выходили от туда, переговариваясь друг с другом и даже ни разу не взглянув на тех стоящих в двух метрах от них бригады трудяг.

Потом, когда с той самой комнату резким гулом крикнул какой-то человек, все, толпой, стали щемиться в этот узкий проход, как можно быстрее начиная раздеваться и складывать все свои грязные вещи на пол в отдельный угол. Первое, что бросилось Роме в глаза, была грязная, сплошь покрытая плесенью плитка, которой были отделаны все стены и пол. Пришлось дальше шагать по ней уже голыми ногами, то и дело царапая свои ступни о какие-то разбитые части, всё время гремящие и издающие неприятные звуки. Раздевшись, все направлялись в другую комнату, в которой ещё стоял небольшой туман от прошлых посетителей. В момент, когда все разбрелись по кабинкам, которых оказалось в два раза меньше, чем было их, какой-то голос за стеной крикнул – «две минуты и сверху». С дырявых леек полилась холодная вода, то и дело вызывающая у еле живых мужиков довольно пробуждающие звучания. Для него это был первый душ за последний год. Тогда, в храме, они с отцом Михаилом могли лишь подмываться, вечно боясь простудиться. Здесь это сперва показалось ему очень даже не плохой вещью. С помощью Ильи он становился под ледяные струи воды, как можно быстрее неловко пытаясь обтереть своё тело руками и резко вылетал обратно. Уже через пару таких заходов, кажется, приходило понимание, что это мытье без мыла или чего-то другого было достаточно не эффективно. К тому же, от этой мутной воды шел какой-то непонятный привкус, порой напоминавший ему запах хлорки и чего-то ещё. Особенно, он ощущал его на своем теле, когда принюхивался к плечам и рукам. Все вокруг делали почти такие же движения, правда, кто-то мог стоять под этим холодом, даже не дергаясь. Когда вода выключилась и всё с того же угла прозвучал грубый голос – на выход, они все зашагали обратно и он, рассматривая всё те же черные спины, уже точно понимал, на сколько бесполезна была эта процедура. Ничем не обтираясь, все стали напяливать на себя что-то из груды одежды, теперь лежавшей в другом углу этой раздевалки. По всей видимости, им меняли её на другую. Ту, в которой они находились в камере, но как таковой своей одежды не было ни у кого.

Через несколько минут они сидели в то самой комнате, где прошла Ромина первая ночь. Когда их завели внутрь, на столе уже лежали тарелки с едой, правда их было не как душевых кабин и все смогли хоть немного нормально утолить свой голод. Это чем-то напоминало геркулесовую кашу, в которой, правда, ещё к тому же плавал странно белый порошок и что-то, очень похожее на частички таблеток. Поначалу его лицо с небольшой опаской поглядывало на этот ужин, но после того, как пришлось увидеть все те лица, которые поглощали это блюдо, как будто ели в последний раз, сомнения на этот счет просто куда-то улетучились.

– Ты давай ешь, а то сил не будет, – сказал ему рядом сидящий Илья, который помимо каши ещё втихаря закусывал каким-то печеньем.

– А что это? – спросил его тот.

– Ха, ты серьезно? Не, ну ты, правда, какой-то странный. Разве никогда такого не видел?

– Похожу на кашу.

– Ну, вот видишь. А прикидывался дураком, – сказал он, чем вызвал небольшой смех у других сидящих рядом мужиков. – Правда, это не просто каша. Они тут конечно в неё ещё что-то добавляют, чтобы нас радиация не убила. А то ведь такими постоянными ходками можно и недели здесь не протянуть.

– Да какой там неделю, – вдруг вмешался человек, которого все почему-то называли Мамаем. – И двух дней не протянешь, если не будешь это есть. Государство, конечно, хоть и сволочь, но о своих служащих заботиться. Кормит, лечит, ну и… много чего ещё.

– Ой, Мамай, что ты парню за лапшу на уши вешаешь? Какое нахрен лечение? Ты на себя то хоть посмотри! Вылечили… У тебя печень с легкими уже радиация почти сожрала, а ты всё в эту херню веришь и молишься ей, – сказал какой-то парень со светлыми волосами напротив, который из всех них немного выделялся ещё с того самого момента, когда Рома вошел в камеру.

– Ты меня тут ещё будешь жизни учить, сопляк! Тебе твои твари американские дичи всякой на уши навешали, так ты теперь думаешь, что король тут? Нехер мне тут варешку разевать! Едь к себе туда, предатель гребаный, и там балаболь, что хочешь! Тварь!!! – громко и довольно грубо выкрикнул тот, после чего перевернул полупустую тарелку на пол и спустя пару секунд мертвой тишины, с полу животным рычанием бросился на парнишку.

Их правда быстро разняли, но Мамай никак не утихал, вечно поглядывая и выкрикивая в ту сторону то, что на воле обязательно его завалит.

Было интересно, почему он считает этого парня американцем и почему он так сильно отличался от всех остальных? Это в какой-то момент сильно заинтересовало Рому, после чего он уже не мог просто так выкинуть эту мысль из головы.

Дальше, когда все разбрелись по своим койкам, его позвал к себе вниз Илья и тот, с большой радостью, спустился к нему, аккуратно слушая тихий голос.

– Ты это, не обращай внимание сильно на этих двух. Тут, кстати, не только они такое могут. Здесь у нас много разногласий, почти у каждого, – тихо пояснял он Роме.

– А почему?

– Ну как? Кто-то вон, как Мамай, считает, что он военный…

– Считает?

– Хе, – прикрывая рот усмехнулся Илья. – Ну, да. А как это по-другому назвать? Он какой-то походу бывший разведчик у них был, но только видать разведчика из него никакого, ну и за какую-то ерунду его сюда и сослали. Мне даже кажется, что он у вояк то и не был на самом деле. Просто, может, мечтал, хаха, – как можно тише говорил Роме он. – Я как-то видел, как солдаты ногами ему почки отбивали раз около спуска, так сразу подумал, что вряд ли они так своих гасят. Странный он, короче. Одним словом – Мамай.

– А что со вторым? Почему он его Американцем…

– Да, – резко оборвал его Илья, махнув рукой куда-то в воздух, тем самым видимо показав, что не особо хочет об этом.

– Он правда что-ли…

– Не знаю, – довольно непонятно и с небольшой загадкой ответил ему тот, – может быть и американец. А тебе то что с этого? – куда более встревоженно спросил Илья.

– Просто интересно.

– Интересно ему… Они… Они же… Ай, ладно.

Дальше несколько минут сидели эти двое молча, лишь наблюдая, как оставшиеся полусонные люди окончательно расходились по своим койкам, и комнату воцаряла полнейшая тишина.

– Ты вообще за кого? – вдруг неожиданно спросил его немного взъерошенный голос со все того же боку.

– Я? Не знаю. Я одиночка.

– Ой, слушай. Ты ещё когда это в первый раз сказал тогда, мне уже тебе стулом по башке хотелось перемахать, да жаль нельзя было. Запомни, здесь если сопли жевать вздумал, так этому ещё надо научиться. Вон тот же самый «Балабол», посмотри, такое может выдумать, что точно поверишь. Он тебе под землей может камень на золото обменять и даже не поймешь. А ты зашел в камеру, «одиночка» сказал и думал к тебе больше вопросов не будет? Это ещё благо, что мы план скоро заканчиваем. Так бы тебя Мамай или Антоха точно где-нибудь угандохали там, внизу.

– За что?

Тот сразу же направил на Рому свой взгляд, пытаясь по всей видимости как-то прожечь его и через пару секунд увидев, что эти самые глаза всё такие же полуживые, напрочь убрал опять куда-то вперед, под стол.

– Да стремный ты какой-то. Тут, наверное, почти все думают, что ты ссученый.

– Кто?

– Ну, засланный. От военных. Чтобы у нас тут всё узнавать, кто, откуда и за кого? Они ведь вечно то нациков, то западных, то ещё кого ищут. Помню, бывало даже, мусульманина как-то приводили к нам. Поначалу думали, что он глухонемой и тупой слегка, но потом, когда внизу с криками – Аллах Акбар, на Семеныча бросился, сразу всё на свои места стало. Они, видать, вояки даже сами не знали, что он такой. Но, тут для них исход один. Эти то таких ненавидят, как и те их. Всё, короче, глаз за глаз. Вот.

– Я не засланный, – тихо, посматривая по сторонам, сказал Рома. – Правда.

– Да я в принципе, то верю. Вот этим попробуй в головы впаять то, что ты сейчас сказал. Хе, не так уж просто окажется, поверь. Ну, вот вид твой например. Ты порой на сектанта смахиваешь, на все сто. Иногда такие повадки у тебя, что точно кажется, что вот-вот и станешь там какому-то богу своему молиться. Реально. От тебя даже чем-то таким иногда отдает. Мужики это тоже чувствуют.

Тот вдруг резко потерялся, начав бегать своим испуганным взглядом по сторонам, в надежде, что Илья забудет про это через какое-то время и наконец сам сменит тему.

– Чего молчишь?

– Я не сектант.

– Ну, так не очень правдоподобно. А кто тогда? Ну, правда. Вот если между нами. Я просто реально не понимаю. Ну, америкос из тебя точно никакой. Вряд ли они так смогли завербовать, что ты всего почти перестал бояться. Человека ведь, сколько не пытайся изменить, страх то из него все равно никуда не денешь, а у тебя его прямо иногда как будто нет. Кто ты, ну серьезно? Я, правда, не скажу, – говорил Илья, даже немного придерживая его за руку.

– Я один жил. Из дома ушел, когда всех убили. Вот в лесу каком-то..

– Ай, всё ясно, – снова оборвал его тот. – Ладно. Не хочешь – не надо. Просто знай, что я тебе сказал по поводу мужиков.

– Я серьезно. Даже не понимаю, про кого это ты говоришь? Американцы, сектанты… Я не знаю. Честно, – тихо говорил Рома, пытаясь внутри себя понять, что ведь на самом деле он от части прав и почти все то, о чем говорил Илья, он лишь слышал.

Тот снова посмотрел на это в его более правдивое и уверенное лицо, застыв на нем куда дольше, нежели в тот раз и отвернувшись, глубоко вдохнул немного душный воздух, резко, и довольно громко выдохнув обратно.

– Правда, ничего не знаешь?

– Да.

– Это что получается, такие люди ещё существуют? Значит, прав был Пятя-балаб… Он мне всегда больше остальных нравился своей правотой. Это ведь он здесь первый всем рассказал, что за нашими округами есть места, где люди вообще нихрена не знают. А я верил… – поначалу радостно, а потом всё же печально говорил Илья. – Ты правда из Архангельска?

– Да. Но не из самого. Из области.

– И как там? Правда что-ли военных нет?

– Да, таких раньше не видел.

– Вот черт. Значит, брешут всё. А Петя то красавчик. Вещи глаголил. Ну ладно. А кто там у вас тогда заправляет? Белые что-ли?

– Мы сами по себе жили. У нас только иногда в деревню какие-то приходили, но они потом обычно дальше шли.

– Аа, ну это путники, наверное, или разведчики. Это военные.

– Не знаю, – ответил Рома.

– Черт, это что получается, Петя и про Сибирь был прав, – как-то дико грустно вытянул из себя Илья, и взявшись за голову погрузился в небольшое молчание.