Сборник «Глобус»

– Криптиды! – крикнул Опс, взлетая и направляясь в сторону щупальцев, которые схватили его.

Они растянули крылья ангела, отрывая их с противным треском, словно крылья нежной бабочки, кровь вперемешку с темной жидкостью охлаждения брызгами ударила по лицу Хеба. Еще минуту назад они скалили зубы, а теперь Опс, как порванная тряпичная кукла, полетел по кускам в разные стороны. Тем временем и остальные костюмы разорвались, выпуская из себя щупальца, ангелы бросились вперед, им даже удалось отрезать одно из щупалец, но вскоре их кровь яркими каплями окрасила стены верфи. Хеб сделал единственное, что мог… Он рванул через энергетический щит в открытый космос. Хитрая система распознала члена экипажа и позволила ангелу свободно покинуть верфь. Он не был бойцом, куда ему до Опса и до остальных!.. Темные создания с душераздирающим криком рванулись за ним, но ошпарились о щит, зажегшийся плазмой.

«Попасть в рубку, отсечь щитами комнату», – крутилось в голове у Хеба. Ему нельзя было думать о происходящем, он должен действовать, должен спасти людей. Ему дали время, хранители ценой своих жизней дали Хебу время сбежать и включить поля, загородить верфь. Тем временем криптиды изучали станцию, искали малейшую щель, любой способ пройти дальше «прихожей», и такой лаз был найден: система жизнеобеспечения. В соседнем отсеке несколько человек сидели в баре, выпивая и наблюдая, как танцовщица на голографическом подиуме соблазнительно извивалась под заунывную мелодию. Мужчины нахмурились и начали переглядываться, когда сверху послышались чавкающие звуки, словно кто-то большой и слюнявый пережевывал или облизывал что-то. Еще мгновение, и, выбив сетку, закрывающую вентиляцию, в бар ворвались щупальца криптид.

Когда Хеб добрался до ближайшего пульта управления и дрожащими руками набрал код, он замер, глядя на экран. Чужаки заразили целый сектор, нужно было отрезать несколько тысяч человек, чтобы спасти остальных. Нужно было… отрезать себя. Хеб сглотнул. Он мог бы просто сесть в спасательную капсулу и остаться в живых, болтаться в бескрайнем космосе до конца времени, но остаться живым. Ангел сглотнул, вспоминая остекленевшие в последний миг глаза Опса, и начал вводить команды, отсекая криптид и людей от остальной части станции. Послышалось низкое жужжание, плазмой зажглись внутренние и наружные щиты, скоро все в секторе… сгорит.

– Как жарко, как же ужасно жарко, – пробормотал Хеб, снимая с себя рубашку. – Сгорит сектор вместе с криптидами. Это ведь лучше, чем, если бы они убили всех на станции? Конечно, лучше… Не думал я, что у меня будет такая короткая, по-человечески короткая жизнь. Я не хочу быть человеком. Это оказалось не так уж и глупо, бояться стать человеком.

Крылья за спиной Хеба уже плавились и, словно расплавленный воск, капали на пол. Вокруг бушевало пламя. Это был конец, и чуда ждать неоткуда. Все же Опс оказался прав – не суждено было Хебу создать хотя бы один шедевр…

Опс открыл глаза, морщась от яркого света. Несколько мгновений он не понимал, что вообще произошло. Боль от того, как его тело рвали на куски, была слишком реальна. Хранитель моргнул несколько раз, прежде чем сфокусировал взгляд на стоящих в шаге от койки фигурах, в одной из которых он узнал Хеба.

– Я жив? Это… была Симуляция? – он вертел головой и видел, как приходят в себя остальные хранители из группы.

– Симуляция, которую не раскусили даже хранители, – говорил человек в очках, – очевидно, оператор эксперимента. – Вас подключили этой ночью, чтобы проверить новое творение Хеба и вас заодно. Вы провалили тест. Запустили за щиты подозрительный корабль!.. Не оставили кого-либо, кто смог бы изолировать верфь! Очень, очень плохо, нужно проверить вас на когнитивные способности. А Хеб – настоящий актер, этот предсмертный монолог пробирает до мурашек. И он – единственный, кто вел себя правильно… И знал, что происходит.

Хеб был до зубовного скрежета спокоен. Он даже ничего не сказал, только наклонился, чтобы помочь Опсу встать.

Возвращение в старый дом

Под ногами опасным скрипом застонали старые грязно-древесные ступеньки, намекая, что могут и не выдержать меня. Да уж, за долгие годы я сильно потяжелел. В детстве я фигуру  имел, как у палочного человечка, а лестница на чердак была крепкая, окрашеная в яркий вишневый цвет. У деда все было добротное, красивое, только умер он рано. Залез как-то на крышу, а с нее уже упал. Видевшие говорили, что падал дед уже мертвым. Бабушка после его похорон потускнела и с того дня уже не жила, а доживала.  Дом тоже ветшал, разваливался.

 Я смотрел на ступеньки внизу, потемневшая краска осталась только на стыках, по центру – въевшиеся буро-серые пятна. Нужно было чаще тут бывать, нужно было отремонтировать всё… Пока в этом ещё был какой-то смысл.  Сейчас же я, как форменный мародер, намеревался обшарить каждый закуток, забрать немногие ценные вещи и уже навсегда оставить дом.

Здесь я провел почти все свое детство. На чердак мальчишкой меня пускали очень редко. Место это казалось мне сокровищницей с бесценными диковинками, загадочными предметами и удивительными тайнами. Я не понимал назначения крупных инструментов, хотел заглянуть в каждую шкатулку и изучить каждую книгу, каждое спрятанное письмо.

 И вот уже владельцем «богатства» я поднимаюсь на чердак, а вместо запаха доски, вместо восторга и любопытства – только пыль, жуки и грязь, только боль и уныние. Родной мне человек ушёл, и от него осталось слишком мало, все уместилось в небольшую избушку на окраине леса. Краска на рамах облупилась, ставни висели под диким углом и даже не закрывались. Когда-то я пытался переселить бабушку в другой дом, поближе к себе, но старушка всегда отказывалась. Только с боем удалось застеклить окна. Но и это она считала жутким расточительством. Были бы у бабушки силы, вынула бы стекла и спрятала, чтобы сохранить надольше.

После похорон бабушки прошли пара месяцев, и это первый раз с тех пор, как я снова оказался в этом доме. Я не смог себя заставить разобраться со всем сразу. Похороны прошли в какой-то мутной дымке, я не знал людей, пришедших проститься, они не знали меня, я все не мог осознать, что происходит и что надо делать… Все было сделано, как нужно, снова почти без меня.

Охранное заклинание спасало от всякого ворья, кого-то посерьезнее покосившаяся избушка не могла заинтересовать. Дом дождался меня… Ему больше ничего не оставалось.

Чердак оказался заставлен коробками до потолка, их было намного больше, чем в моих воспоминаниях. Остался только узкий проход среди угрюмых ящиков к грязному окошку. В мутном облаке  дневного света, с трудом пробивающегося через стекло, кружилась хлопьями потревоженная мною пыль.

Я вздохнул. Прислонился  к башне картонных коробок. Звук дыхания показался каким-то неуместно громким  в этом храме запустения. А еще странное чувство, словно я разделился, словно рядом копошится паренёк, который искал когда-то тут удочку, наивный и веселый. В его мире всё светлое, в его мире все живы и веселы. Тот паренёк увял, покрылся плесенью, рассыпался в прах, вместо него остался только я. Маг. Настоящий, взрослый в плаще, в перчатках, с рунами, набитыми золотом. Способный на многое… Способный почти на все, только не на то, чтобы вовремя поменять лестницу на чердак у родного человека.

 Появилось желание уйти, оставить дом навсегда в одиночестве. Я собрался, сделал несколько решительных шагов вперед, под моими черными сапогами клубами поднималась пыль и заполняла серой дымкой пространство, ложилась на мои волосы, одежду, проникала в легкие. Остановился. Поднял руки, разведя пальцы. Мой красный плащ начал вздыматься под ощутимыми потоками магии, словно плавал в масляной жидкости. Я сосредоточился на колдовстве,  хотел просто спустить весь хлам вниз. Но закончить заклинание я не успел. Услышал тонкий рев небольшого существа и обмер на месте. Плащ опал, повиснув на моих плечах, как и полагается куску ткани. А я стоял, ожидая повтора звука, словно не поверил своим ушам. Но я уже догадывался, кто это мог быть.

Бедное создание – шишига, оказалось заперто под магическим куполом на несколько месяцев, не понимающее, что происходит, без шансов выбраться на свободу… Сложно представить его отчаяние в эти дни.

Во время похорон шишига, видимо, прятался.  Я не знал, что он был тут.  И без того  напуганное создание  пришло в ужас от потока магии и просто закричало. Я прикрыл глаза, чтобы попытаться найти его. Серый, пушистый шишига, ростом чуть больше кота, забился в угол между коробками слева от окна.  Его маленькое сердце отчаянно колотилось, дрожащий комок шерсти, похожий на заросшего человечка с большими круглыми черными глазами. Приди я еще позже, от живого создания осталось бы только его истощенное тельце…

Я подошел к шишиге и резко схватил перчаткой. Создание снова завопило, не зная меня, не ожидая ничего хорошего от чужака. Я же начал его гладить по голове, а после извлек из сумки на поясе кусочек вяленого мяса. Одной рукой прижав серого к себе, другой в маленькие ручонки вложил лакомство.  Шишига замолчал, удивленно глядя на меня, и через мгновение, урча, принялся за еду.  Как-то слишком доверчиво-быстро он успокоился, прильнул ко мне теплым боком. Шишига не понимал, что это из-за меня натерпелся, что я – источник его бед.  А я снова ушел мыслями в былое.

Вспомнился день окончания лета. Я, слишком взрослый лоб, краснел, сутулился перед неизвестным лавочником. Тогда бабушка все же допекла меня и притащила с собой «выбирать мне подарок». Сама  она была в выцветшем буром платье и старой пожелтевшей косынке.

Ей просто хотелось позаботиться обо мне. А я стоял и сгорал со стыда, выбирая вещи. Мне казалось, что лавочник, да и все остальные видят во мне мерзкого неудачника, вытягивающего последнее из родственницы. Бабушка видела, как я стесняюсь, и ей наверняка было больно. Для меня важнее была не она, а то, как все выглядело для чужих, посторонних людей… Став взрослым, я всегда отказывался от помощи бабушки, не говорил о своих нуждах. Но она продолжала покупать мне подарки, по большей части бесполезные. Себе же она отказывала во всем.  Вот… Даже теперь оставила последний сюрприз. Глаза защипало, слезы заволакивали глаза.

Шишиги… Их часто продавали, как милых компаньонов молодых чародеев, ведьм, колдунов. Я никогда не нуждался в подобного рода компаньоне. Я черпаю силу в камнях и рунах… Я просто не сказал, что нужно… Не позволил позаботиться о себе. Зачем? Я ведь такой сильный, успешный и надутый индюк. Сколько же накоплений она потратила, на покупку этого бедолаги?

Конечно же, я забрал шишигу. Назвал его Мышонком и просто поселил в своей башне. Кормил, баловал и воспитывал, как мог. Он стал мне новым другом, пожалуй, самым лучшим. Даже суровому магу, иногда, нужно о ком-то позаботиться.

Примечания

1

Слова из песни Виктора Цоя «Звезда по имени Солнце».