Красный луг. Приключенческий роман

– Ты уж, сынок, коли дуришь сам, так бабу не забижай, человек, как никак. Поменьше материну болтовню слушай, не с ней тебе жить… Вроде давно уже из-под юбки вылез… Не понимаю, как ещё тебя Тонька терпит. Она тебе кто? Жена никак? Так вот, будь добр, одень и накорми как следует, а потом и по чужим подолам шарься…

Андрей оставлял дома деньги, иногда приносил продукты и снова исчезал. Кончались припасы, Тоня брала с собой сына, боялась одного дома оставить, на лодке сплавлялась до посёлка. Нагрузившись продуктами в сельмаге, шла к лодке. Мужики, встречая Андрея, выговаривали ему:

– Баба твоя в лавку приходила за продуктами. Хоть бы помог, с пузом ведь ходит, не ровен час… Еле передвигается, жилы рвёт себе, а ты, амбал колхозный, под чужой юбкой шаришься, халявку нашёл…

Пристыженный Андрей догонял Тоню, отбирал тяжелющий мешок:

– Нагрузилась, могла бы меня найти…

– Да ничего, я привычная, да и на лодке. А ты домой совсем или как?

– Не знаю…

Отвечал, пряча глаза… Несколько дней жил дома, готовил дрова, пилил, колол берёзовые чурки, носил воду для стирки, затем снова уходил. Украдкой, просто исчезал за кустами, чтобы не видеть ожившие счастливые глаза жены.

Летом Тоня, лишь только сходил снег, уходила в горы, искала съедобные травы и коренья, сушила к долгой и суровой зиме. В не редкие голодные дни тем только и довольствовались. Летом-то проще было прожить, можно было набрать щавеля, кислицы, луковиц саранки, пиканов. Вскопала небольшой земельный участок, посадила картофель, лук-батун, какие-то овощи. Набегавшись, наигравшись, сын прибегал домой, уткнувшись в подол, просил кушать.

– Нету ничего, сынку, сейчас вот в лес схожу, может вкусной саранки найду, а ты пока к деду с бабкой сбегай, может чем и покормят… Или вот в огород сходи, лучку пожуй…

Виктор убегал. Поплакав и взяв корзинку, Тоня шла в лес. Не раз и не два приходила в голову мысль – закончить жизнь где-нибудь в лесу, в укромном местечке, чтобы никто не увидел и не нашёл, верёвку через сук, петлю на шею и всё… Остальное звери докончат, эвон из-под еловых ветвей рысь жадно как поглядывает… И даже верёвочку приготовила, спрятала в дупле толстой липы. Только вот всё же какая-то тайная надежда не давала привести замысел в исполнение.

Снег в тот год выпал рано и сильно подморозило, даже река льдом покрылась. По зимнику Андрей привёз на лошадке мясо, муку и зерно, выдали за трудодни. Поцеловал жену, достал пригоршню карамелек сыну, выставил бутылку водки на стол. Тоня, радуясь, что на этот раз ничего плохого не происходит, принялась стряпать пельмени. Андрей пропустил через мясорубку мясо и лёг на пол, задремал. Сын лазил около, пытаясь встать на отца и пройти по нему, падал и оттого заливался смехом. Не часто выпадали парню такие счастливые минуты жизни! Тоня ни о чём Андрея не расспрашивала, боясь своими расспросами испортить счастливые мгновения семейной жизни. Украдкой смахивала с глаз набегающие счастливые слёзы. Раскатывала тесто, готовила сочни. Сын не давал отцу по настоящему поспать и Андрей невольно подглядывал за женой, любуясь ладными движениями жены, впервые заметив, что беременность не портит её фигуры, а делает ещё привлекательнее и сексуальнее. Он поднялся с пола, неловко поцеловал жену, подхватив сына, вышел во двор. До Тони донёсся стук топора. За логом Андрей свалил берёзку, распилил на чурки, расколол и перетаскал дрова поближе к землянке, сложил в поленницу. Его сопровождал весёлый смех сына, пытавшегося тоже помочь отцу. На шумок пришёл Константин, порадовался:

– Правильно, сынок, давно пора за ум взяться…

Между тем Тоня печь затопила, пельмешки сварила, позвала к столу. От предложенной стопки Костя отказался, угостился свежесваренными пельменями и, забрав пустые банки, отправился к себе. Варя усиленно гремела ухватами около печи, пытаясь привлечь внимание мужа, но Костя никакого внимания на неё не обращал, пришёл и сразу принялся верёвки для колхоза вить. Варя, видя такое равнодушие к её особе, громыхнув напоследок заслонкой, выскочила за дверь.

– Каменный пень, ничем не прошибёшь…

А уж как же ей хотелось знать, о чём же там воркует любимый сын с ненавистной невесткой! ДОЧКА

Наутро доедали разогретые старые пельмени. Впервые сын видел счастливое лицо своей матери, улыбку её и смех и по своему тоже был очень счастлив, тем более, что хорошо и досыта поел. Ластился к отцу, чего-то ворковал, тискал отца за кудри, дёргал за нос. Пришёл дед, принёс баночку мёду.

– Вот, бабка отправила, чайку хоть попьёте. Андрюха, помоги мне мочало с болота перенести, застыло, вырубать надо, на лошади волоком и притащим. Виктор повис у деда на руках: – Деда пришёл!

– Что ж ты, сынок, Тоньку-то обижаешь, ведь не чужая она тебе?

– Да не обижает он меня…

– А ты помолчи пока, дочка, не с тобой разговор… На мать внимания не обращайте, побесится – перестанет. Иначе нигде и ни с кем не уживётесь. Особенно это тебя касается, сынок. Живите меж собой дружно.

Проглотил несколько пельмешков.

– Хорошо готовишь, дочка! Спасибо. Ну, пора мне, а ты, Андрюха, подгоняй лошадку. До свидания, внучок!

Подал Виктору руку.

– До свидания, деду, а ты придёшь ещё?

– А то как же, конечно приду…

Положила Тоня горячих пельменей в миску, одела сына.

– Отнеси-ка, сынок, гостинец бабке, смотри, чтобы Урман не отобрал…

Убежал парнишка, и долго его обратно не было, Тоня уже и беспокоиться начала, хотела Андрея отправить на поиски. Сын прибежал радостный.

– Бабуля чаем угощала смородиновым с мёдом и пряником. Во! Пряник я тебе, мамочка, принёс, угощайся.

Такое случилось впервые, и Тоня ничего не могла понять, хотя и порадовалась неожиданному счастью малыша. Андрей незаметно усмехнулся, правильно поняв уловку матери. Тоня же ничего не замечала, утонув в своём мимолётном счастье. Боясь спугнуть, она в этот день вообще многого не замечала. Ночью начались схватки. Перепуганный Андрей полураздетый прилетел к старикам. Варя было разворчалась, де рожали раньше, где прижмёт и ничегошеньки не случалось и чего переполошились, не в первой ведь рожает. Но и на этот раз на неё никто внимания не обратил. Костя ушёл запрягать лошадь, а Варенька так и не поднялась с постели, моля Бога, чтобы прибрал ненавистную сношеньку, околдовавшую её сына. Женился бы на учительше, глядишь и сам пошёл бы в гору, вона каким почётом и уважением пользуются учителя, по имени отчеству величаются, в президиумах сидят, грамоты получают, денежку гребут…

Тоню довезли до Краснолужского медпункта, там она и родила дочку, названную Алевтиной. Роды прошли без осложнений и Тоня уже вечером была дома. Андрей истопил калёнку, сходил к старикам за сыном.

Варвара толчком мяла в корыте горячую картошку для кур и что-то рассказывала внуку. Заметив отца, сын кинулся к нему.

– Папка мой пришёл!

Отец подхватил сына на руки, на мгновение прижался не бритой щекой к его лицу, зачерпнул ковш брагульки, отпил.

– Дочка родилась. Сын, ты домой пойдёшь или у бабки останешься? Теперь у тебя сестрёнка есть, дома тебя дожидается…

– Я домой пойду… А остаться у бабушки на немножечко можно?

– Можно. Сам-то прибежишь?

– Угу…

После ухода Андрея, так и не допившего бражку, бабка рассказывала внуку страшные истории, якобы случавшиеся с нею. От страха Виктор поджимал под себя ноги, приткнувшись к тёплому боку младшей дочери бабки, Ирки и слушал, забыв обо всём. Дед ковырял прохудившийся лапоть в раздумьях, то ли выкинуть и связать новый, то ли этот обновить… А за окном сгущалась темнота. Зажжёная керосиновая лампа отбрасывала чёрные, страшные уродливые тени по стенам и от этого становилось ещё страшнее. Дед отбросил под кровать лапоть, так и не решив, что с ним делать, прижал внука к себе: – Совсем запугала парня старая… Ну те-ка, давайте спать. Ирка, ложи парня рядышком, пусть мужиком себя почувствует. Нюся, Маша, хватит баловаться, завтра рано подниму, в лес пойдём…

Варя фукнула в стекло лампы, стало тёмно, и всё разом стихло. К Виктору под одеяло пробралась кошка и, уютно пристроившись, затянула свою бесконечную песню, успокаивая, убаюкивая и избавляя от пережитого страха маленького человечка.

Андрей, переделав все домашние дела и заготовив дров, ушёл на работу и снова исчез. Домой заявился через неделю, не бритый, опухший от повседневной пьянки, схватил сына на руки, но тот не признал его и заорал с перепуга. Варя, находившаяся неподалёку от землянки, вбежала в неё с палкой в руках, завидев сына, облегчённо вздохнула: -Тьфу ты, я уж думала зверь какой забрался. Напужал-то, Филинёнок! А Тонька с малой у нас, отец корову доит, молока свежего ждёт.

Андрей отпустил сына на пол, отправился к старикам. Отец заметил: – В кувшине медовуха, похмелись, да побрейся, на лешего походить стал…

Андрей побрился отцовской бритвой, поплескался под рукомойником…

– Ну вот, теперь на человека похож…

Коварная Маша

После долгого отсутствия Константин наконец-то выбрался на Красный луг. Надо было договориться насчёт вывозки заготовленных верёвок, хомутов, оглоблей и прочего добра, что было заготовлено. Под вечер зашёл на огонёк к учительнице Марии, та недавно освободилась от школьных дел и теперь проверяла тетрадки учеников.

– Здравствуй, Мария!

– Константин Илларионович! Не ожидала… Здравствуйте! Да не стойте ж в дверях, проходите…

Загорелось огнём лицо девицы, догадалась, что не зря пришёл в поздний час отец её полюбовника. Костя прошёл к столу, потрогал наваленные на столе учебники, заглянул в тетрадку:– Детей учишь, красивые да умные слова им вдалбливаешь в головы, а вот в своей жизни разобраться не можешь. Любишь ли Андрюшку? Или так всё, преходяще?

– Не знаю…

– Вот то-то и оно, что не знаю… Кто же знать-то будет, не дети ведь? Получается так, что и не любишь совсем, так чего голову морочишь мужику? Зачем чужую семью рушишь? Знаешь ведь, двое детей у них, поднимать надо. Да и контуженый он с фронта, дебил, если по правде сказать… Неуж здорового парня завлечь не могла? На сколько он старше тебя?

– На семь лет…

– И то… Девчонка совсем… Ты ж из Красноуфимска, ехала бы к родителям, ждут поди, не дождутся…

– Ждут… Вот каникулы скоро…

– А ты ничего баба, видная, справная, родить бы тебе…

Долго ещё после ухода старика сидела Мария, вглядываясь в раскрытую тетрадь ничего не видящими, полными слёз, глазами. В самый разгар Новогодних праздников Мария исчезла из посёлка. Один из колхозных трактористов проговорился, что будто видел, как Мария забиралась со своими котомками на попутную полуторку, идущую в город. К концу каникул приехала другая учительница. Новую тоже звали Марией, но в девках она не засиделась, вышла замуж за приезжего с Кубани мужичка, Другова Александра Ивановича, работавшего в колхозе механиком. Теперь Андрею некудастало податься, сломленный коварством своей Маши, он теперь всё свободное время посвящал семье.

Новый дом

В колхоз поступили новые тракторы ДТ-54. Андрей до сих пор работал в колхозе временно, всё никак не мог определиться. Председатель сама разыскала Андрея на ферме.

– Андрей, ты нам здорово помог в своё время, добрый специалист. Не откажи, переходи насовсем, новый трактор дадим, с жильём поможем, да и, сам знаешь, заработки стали не плохие, помимо трудодней, МТС доплачивает наличными за работу на тракторе.

Андрей согласился. Остаток зимы и весну проработал, а к осени новый дом на окраине села поставили. Ещё и пол не постелили, и печи не было, но решили не ждать, а заселяться. На лодке перевезли всё своё имущество из землянки, заселились в новый дом. По вечерам Андрей при помощи своих братьев и Тони копался по дому. Застелили пол, кирпича не было, пока пользовались калёнкой – буржуйкой. С дровами проблем не было. Землянка порядком надоела, а тут свои хоромы. Красота. На первое время даже занавесок на окнах не было, на вечер газетами завешивались от любопытных глаз. Тоня откровенно радовалась новым переменам, впереди забрезжила надежда на новую счастливую жизнь. Да и с тех пор, как сбежала без всяких объяснений полюбовница Андрея Маша, он и сам стал другим, более отзывчивым. Варя появлялась в новом доме сына довольно реденько, вместе с внезапным бегством Марии рухнули и её надежды избавиться от ненавистной снохи… Зато дед Костя стал частым гостем. Лишь выдастся свободная минутка, он уже торопится проведывать внучат, и обязательно с гостинцами; то молочка свежего принесёт, то творогу или сметанки, а то и медку баночку… Последнее время и от Вареньки своей начал передавать приветы, видать примирилась бабуля с наличием невестки, да и по внучатам скучать стала, нет-нет да и передаст с оказией, что де соскучилась, хоть на денёк отправили бы внука погостить к бабке. Как-то, уже перед Рождеством Христовым выбрались, пришли на хутор. От радости Варя не знала, что и делать. Принялась растапливать печь, чего-то готовить, ворча себе под нос.

– Вот ведь, в кои-то веки придут, не знаешь, чем и угостить, совсем про стариков забыли, чтоб вас… Ишь Филинёнок-то вырос, и глаза вроде как ничего стали. Кыш ты, проклятая, крутишься под ногами (на кошку), чтоб ты сдох, перестань гавкать (на Урмана), людей не видел, что ли? А глаза ничего стали, ей бо, а то как ни на есть Филинёнок был (про внука), а теперь и на человека похож стал. А эта теперь сидит вон, баба деревенская, ишь как сюсюкает над новой лялькой! А, чтоб тебе, на вот, жри…

Кидает кошке кусок горячей лепёшки. Кошка, обжигая лапки, хватает лепёшку, ворча, скрывается под кроватью, сердито пофыркивая. Виктор сползает со скамейки, подходит к бабке, теребит за рукав.

– Ба, расскажи сказку! Да я и сказок-то не знаю, в школе давно училась, позабыла всё. Ну хорошо, так и быть расскажу, что со мной приключилось. Работала я на Кордоне в школьной кочегарке, дрова в печку подкидывала и вот, сижу как-то, вдруг сквознячком потянуло, оглянулась, двери настежь открыты, а на лавочке самый настоящий чёрт сидит, нога на ногу закинута, копытцами пощёлкивает и смотрит на меня с этаким ехидным прищуром. Сам словно в шубе волчьей, лохматый такой, на голове из-под волос маленькие чёрные рожки выставляются. Отвернулся от меня, пальцами щёлкнул, двери сами закрылись. Потом снова ко мне повернулся да и говорит:

– Выходи за меня замуж, всё тебе дам, чего твоя душенька пожелает. Люба ты мне!

– Ну я, конечно, не дура, крестом себя осеняю и про себя молитву читаю. «Отче наш» прозывается та молитва. А Чёрт возьми да и обидься: – Дура ты, девка, зачем крестишься? Я ж с добром к тебе пришёл, жену себе ищу. Жила б со мной, как сыр в масле каталась бы!

– С теми словами исчез Чёрт, только его и видели… Сквознячком опять потянуло, оглянулась, а дверь опять настежь. Молодая была, многим нравилась, да только я своего Костика ни на какого Чёрта не променяла бы. Вот ведь как бывает! А недавно выхожу на рассвете по нужде во двор, гля, а на нашей трубе ведьма сидит, седые свои космы расчёсывает и тихохонько так жалюстную песню выводит. Хотела я у неё спросить, чего такого в её ведьминой жизни приключилось да постеснялась.– Входит со двора Андрей: – Хватит, мать, сказками морить, собирай-ка на стол!

– Дед-то где?

– Сейчас придёт, корове сена даёт…

– Тольку кликни…

Большая семья у Вари. Жаль, не все дома, чуть подрастут, всё норовят из дому удрать. Отошли видно те времена, когда дети родителям помощниками были. Андрей на Красный луг подался, Нюська с Машечкой в город перебрались, Толька и Федя в ПТУ поступили, дома одна Ирка осталась, да и та в школу на Красный луг бегает. Пусто стало в доме. Только и собираются на выходные дни. Внуков пока Андрей только дал, у остальных нету ещё деток… Жаль вот, что сноха не та, да что теперь поделаешь. Жаль, война старшую Раду прибрала, давно бы уж с внуками нянчилась бы. А Андрей больной вернулся, сколько лет прошло, а всё припадками мучается, война не отпускает. У самой-то Вареньки ещё ни единого седого волоска в чёрных волосах нет, да и то, с чего им быть-то? Потеря детей ею всерьёз как-то не воспринималась, ну подумаешь, помер, другой народится, а по хозяйству всю основную тяжёлую работу муж делает, колхозной работой тоже не докучают. Живут в полном достатке, все сыты, одеты, обуты, всем обеспечены. Одна забота, поесть приготовить вовремя, ну это уж для Вареньки не проблема, сызмала привыкла рано вставать. Жаль вот, порой поговорить не с кем, дети дома не сидят, а Костя не очень любит языком чесать. Приходится разговаривать со скотиной да сама с собой, иначе совсем говорить разучишься. Виктору у стариков нравилось, еды вдоволь и делать ничего не надо, а то дома мать за писклявой сестрой приглядывать заставляет, люльку качать. А тут приволье! Ешь да спи. Можно ещё на улицу выйти, с Урманом побаловаться, верхом на нём покататься, а то на дедовых лыжах с крутого берега на речку скатиться. Бабка носки вяжет, дед верёвки вьёт, запах мочёного лыка ноздри щиплет, глаза от сытой такой жизни сами закрываются. Благодать! А дома и игрушки есть, да играть не с кем. Алька мала ещё, только и умеет пузыри пускать да глазами хлопать, смотреть противно. Заплачет, мать люльку качать заставляет, а ему и подходить не хочется. Скорее бы лето!

Андрей для дочери сам смастерил качалку, подвесил с помощью пружины к прибитой к потолку жердине, только Виктору она совсем-совсем не понравилась. Вспомнил свою, подвязанную к берёзовой ветке, она и теперь там висит, заполненная снегом, не доберёшься по снегу, глубок очень. До сих пор парень любит свою качалку, летом забирается в неё и качается, сколько душе угодно. А ещё долгое время любил он материнское молоко и что только Тоня не делала, чтобы отвадить парня от титьки, и горчицей соски мазала и углём, всё без пользы… Оботрёт тряпицей и поскорее в рот! Варенька рассказала ему свою историю, после этого он уже до матери не дотрагивался.

– Была я раньше такой же, как ты теперь, маленькой, и у меня тоже была мама, красивая и молодая. Тити у неё были большие пребольшие и молока было много. Только вдруг заболела моя мамка, пришёл к нам тогда сердитый – пресердитый дяденька врач, осмотрел мамку, прослушал и говорит, кто-то из неё все соки высосал и ежели не перестанет сосать, то умрёт мамка. Я тогда очень испугалась и перестала брать титьку. А мама вскоре выздоровела и жила ещё долго, долго.

Пригорюнилась бабка, вспоминая свою молодость, а внук про себя поклялся, что больше к материнской титьке не притронется, не хотелось ему оставаться без мамки. После этого лишь изредка подойдёт, дотронется до влажного соска пальчиком и отвернётся поскорее от соблазна. Оставшись наедине с сестрёнкой и ей выговорит, зачем де материнскую титьку сосёшь, суп ведь есть, каша, картошка… Умрёт мамка, что делать будем, как жить без неё?

А время было голодное. Война съела все припасы, иссушила землю, урожаи были ниже среднего, да и погода не баловала, то дожди, то заморозки, то засуха… Колхозникам за трудодни мало чего перепадало, а на личное хозяйство рук не всегда хватало. Испокон веков было общественное выше личного. Многие свои огороды по ночам обрабатывали, урывая время от своего отдыха. Труднее всего приходилось ребятишкам, им ведь не объяснишь, почему в доме нет еды. Бывало, набегается парень, прибежит домой, а дома и поесть нечего.

– Ма, кушать хочу…

– Нету ничего, сынку. Сбегай в огород, огурчик поищи…

– Я наелся, ма…

– Вот и хорошо, иди к ребятам, поиграй ещё…

Речка была рядом, но когда Виктор взял в руки удочку, он не помнил. Помнил только, что впервые мать привязывала к вице суровую нитку с крючком, сделанным из обычной булавки, показывала, как на него одеть червячка… И очень радовался пацан, когда удавалось зацепить булавкой малюсенькую рыбку, годную, разве что, на один глоток кошке Муське. Тогда в реке было очень много рыбы и мелкота огромными стаями паслась у самого берега, греясь на солнышке.

Тоня ходила в колхоз на разные работы, куда пошлют. Домой прибегала только, чтобы покормить дочь, сменить пелёнки.

Муки сердечные

Такой вот первой в своей жизни удочкой Виктор и пытался что-то поймать. Рыбы в реке было много, около берегов на отмели толпилась мелкота всякая, и иногда Виктору удавалось подцепить за пузо малюсенькую рыбку. То-то радости было! Такой улов с большим удовольствием поедала только кошечка, не брезговали и куры. Председателя колхоза, не смотря на преклонные годы, неожиданно перевели на работу в районное управление сельского хозяйства. Не хотелось ей срываться с насиженного места, но её согласия никто и не спрашивал. Партия постановила, коммунист ответил «есть», на том и весь разговор был закончен. Председателем единогласно избрали Веснина Андрея Константиновича, хотя он и отбрыкивался, но против коллектива не попрёшь. Неожиданно в это же время скончалась птичница Ирина Балдина, желающих работать на птичнике что-то не находилось и Андрей вынужден был направить туда Тоню. Она не прочь была бы ещё посидеть дома, побольше побыть с детьми, но время было суровое, нельзя было председателевой жене дома отсиживаться, когда другие работают. Конечно, она и раньше работала разнорабочей, но тогда у неё и времени для семьи было больше. Не забывался Андрею и разговор с майором госбезопасности, до войны бывшим закадычным другом, а теперь и не друг и не враг, а так…

– О том, что в плену был, знаю. Про былую дружбу нашу забудь, по разные стороны мы теперь. Как ты к фашистам попал, свидетелей нет, ты был руководителем группы, тебя должны были убить в первую очередь, а ты выжил, видно крепок твой ангел-хранитель, что отвёл тебя от расстрела, но учти, всю свою жизнь теперь будешь под колпаком, и в случае чего, сам понимаешь… Разговор будет коротким, подумай о детях, каково им придётся жить с клеймом детей «врага народа». В общем, не лезь поперёк батьки в пекло. Сегодня народ доверил тебе место председателя, высокая честь, значит, ценят тебя люди, я тоже, зная тебя, не против твоего назначения. Но сиди тихо, против постановлений партии и правительства ни-ни, ибо завтра же этот народ может и растоптать тебя, а для этого достаточно малюсенького клочка бумаги… В общем, ты меня понял, иди и работай!

Время Иосифа Виссарионовича с прихлебателями ещё не отошло, не в лесу живём, знал Андрей, чем всё это заканчивалось для не послушных. Ночью подъезжал к дому «Воронок» и хозяева бесследно исчезали. По приговору «Тройки» с «Врагами народа» не церемонились, обычно на рассвете вывозили за город куда-нибудь в овраг или заброшенный карьер, расстреливали, там же и закидывали землёй. Чтобы исчезнуть навсегда особых затрат не требовалось, достаточно было неудачно пошутить, рассказать в узком кругу анекдот про руководителей, сходить в туалет с газеткой, в которой был портрет вождя или опубликована его речь…

С началом работы Тони на птичнике дома стало с питанием несколько получше, украдкой приносила варёные яйца, крупу. Андрей вынужден был смотреть на это сквозь пальцы, понимая, что детей одними обещаниями не прокормишь. По трудодням выдавали Тоне мясо птицы, что так же было не малым подспорьем. Сам Андрей довольствовался тем, что оставалось после раздачи продуктов по трудодням колхозников. Оставалось же почти ничего. Страх – это великая сила и спасения от него нет. Редко, но Виктору иногда удавалось попасть на хутор, тогда он попадал словно в сказку, у стариков всегда был хлеб, даже скотину подкармливали хлебом, не смотря на запреты. Наевшись хлеба с мёдом и чаем, выходил Виктор в огород, где, как говаривала бабка, на грядке с огурцами жила огромная змея, очень не любившая маленьких детей. Парень после сытной еды ничего и никого не боялся, смело добирался до грядки с огурцами, выбирал самый большой огурец и, обливаясь соком, жевал. Змея видимо боялась такой храбрости малыша и никогда не выползала. Любил Виктор перешагивать через окученные грядки картофеля, иногда заваливался в борозду, пыхтел, пытаясь выбраться из ловушки самостоятельно и в конце концов засыпал. Потеряв внука из виду, бабка сначала радовалась затишью, потом начинала беспокоиться, затем принималась искать…

Не часто у Тони бывали свободные от дел вечера и, если они выдавались, брала лодку и с детьми поднималась в верховья реки до переката. Бросив в воду самодельный якорь, привязанный к верёвке камень, самодельными удочками ловили пескарей. В эти разы пользовались уже настоящей леской и крючками, взятыми в обмен на тряпьё у старьёвщика. Аля бултыхалась на дне лодки на брошенной телогрейке, пытаясь выудить из ведёрка скользкую рыбёшку и повизгивала от удовольствия. Поймав и вытащив рыбку в лодку, Виктор бурно радовался, но отцепить улов самостоятельно не мог, тут на помощь приходила мать. Рыбы в реке в те годы было предостаточно, лови знай, не ленись, всё не плохое подспорье к обеду.

На трудодни в колхозе выдавали муку, заготовлено её было мало и Андрей, уже в который раз, отказался от своего пая, а когда пришёл домой, Тоня устроила скандал, уж кому как не ей знать состояния семейных закромов. Андрей в горячке ударил её и, хлопнув дверью, ушёл в правление. Тоня с детьми села в лодку, лодка оказалась не привязана и под тяжестью сошла с берега. Чуть покачивая, лодку несло течением. Глубокое безразличие владело женщиной, она ничего вокруг не замечала, всецело поглощённая своей обидой. Было одно желание – утопить детей и самой найти глубокий омут с круговоротом, чтобы уже не выбраться… И, будто внимая её горьким пожеланиям, река всё убыстряла свой бег, приближаясь к большому перекату. На перекате неуправляемую лодку поставило поперёк течения, закинуло на торчавший из воды камень и резко на кренило. От толчка Алевтина, сидевшая около Виктора на скамье, не удержавшись, вылетела за борт, Виктор брякнулся на дно лодки. Дикий крик женщины разнёсся по речному приволью, не помня себя, Тоня выскочила из лодки вслед за уносимой течением дочерью, догнала, подхватила, прижала к себе.