banner banner banner
Дни святых страстей
Дни святых страстей
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Дни святых страстей

скачать книгу бесплатно

Дни святых страстей
Марина Каверина

Разочаровавшийся в жизни полицейский в отставке и женщина, способная видеть духов – конец XIX века сталкивает их при совершенно загадочных обстоятельствах. Убита девушка, соседка медиума Ванды Ранчиной. Фёдор Матвеевич Чадов, не верящий в ясновидение, решает найти убийцу. Что объединит этих непохожих людей, и чей призрак увидит Ванда за спиной Чадова?Эта повесть – о возвращении, о том, как разные люди находят свое место и время, а еще – о том, что любовь никогда не перестаёт.Книга может понравиться поклонникам сериала "Анна-детективъ".

Марина Каверина

Дни святых страстей

Посвящается маме.

Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

1 Коринфянам 13:8

Великий понедельник

Цветы опять засохли. Я со злобой выкинула их и принялась быстро орудовать щипцами. Запах горячих волос немного успокоил, но на кончиках пальцев ещё собиралось недовольство. Того и гляди – вырвется, ужалит.

– Тебе надо больше спать.

Она сидела на постели в одной сорочке, взлохмаченная, вертела голой бледной ногой.

– Как тут спать, когда ты вечно мешаешь.

Надулась. Совсем маленькой девочкой стала, бросила в меня злую прозелень глаз – под кожей стало зудеть.

– Я опять во всём виновата, да?!

Свет заливался в окна, и было его так много, что хоть вычерпывай и выливай обратно на улицу. Подумаешь, если кому-то на голову попадёт – то ведь свет, не тьма. Деревья стояли голые, пристыженные, сквозь пальцы заглядывали в окна и видели меня в одной сорочке, босую, с щипцами в руках.

Я снова оглянулась. Она достала откуда-то яблоко и со снежным хрустом вгрызлась в него.

– Кончай фокусы, не время уже.

Устало улыбнуться зеркалу, чтобы не зарябило собственное лицо.

– Где Глаша? – И снова противнейший хруст яблока. – Ну, что опять не так?

Дверь всё-таки скрипнула, и я махнула ей рукой:

– Скройся, ну же!

Глаша вошла зареванная, вместо обычного выражения жаркой простой жизни – водянистые глаза без опоры. Я отложила щипцы.

– Что случилось?

Она покорно села в кресло, выпустила из рук пакет, из которого тут же выскочили яблоки. Разбежались по комнате, одно закатилось под кровать – поздороваться с пауками. От хруста свело челюсть и заломило в висках. Я погладила Глашу по плечам:

– Ну тише, тише, – сама глянула туда, где за свесившейся до пола простыней хрустело яблоко. – Тише, говорю же. Что случилось?

Тише-тише-тише. Заклинание, которое никогда не действовало.

Глаша заревела пуще прежнего, и я провела по её лбу кончиками пальцев. Яблоко выпало, хруст прекратился, где-то за окном охнуло, по пальцам пробежал холодок и тут же юркнул под рукав. Рыдания стихали, как грибной дождик.

– Что случилось? – на грани ласки спросила я. За спиной притихла, выпростала из-под кровати взгляд.

Икая, Глаша дрожащим голосом сказала:

– Соседка ваша, Маша… померла она.

Я отпрянула, бедром снесла с комода остывающие щипцы – те сначала прожгли сорочку и ужалили кожу, а потом булькнули в неловкой тазик с водой, подняв пар и зашипев так, что у меня разом пропали все мысли.

– Как? Ей же семнадцать лет всего…

Глаша снова заревела, но успокаивать её у меня не было сил. Я села на кровать.

– Она… – Глаша замахала руками, не то пытаясь справиться со слезами, не то отгоняя что-то от себя. – Она дьявола вызывала, а он её уби-и-ил!

Я поджала губы. Тень из угла насупилась, моей ноги коснулось дыхание.

Да-да, тише. Я знаю.

Встав, достала валерьянку. Накапала лошадиную долю Глаше, потом понюхала пузырёк, скривилась и спрятала от греха подальше.

– Как её дьявол убил?

– Г-говорят, – приступ икоты она спрятала в стакане, – говорят, крови много. Я не заходила, испугалась…

– Там что, дверь открыта? А полиция?

Глаша снова зарыдала, и я больше ничего не добилась. Шикнув под кровать и в угол, быстро натянула платье, зашнуровала (зачем, спрашивается, Глаша ходит, если я сама всё умею?), затянула волосы и накинула на голову шаль.

– Сиди здесь, – наказала ей. – Ничего не трогай, пыль не вытирай, книги не открывай.

– Да я читать не умею! – крикнула мне в спину Глаша, но я уже выбегала на улицу.

Окунулась в людей, чуть не задохнулась от неожиданности. Их было немного, но говорили они так, будто целый город зашёл на нашу улицу. При моем появлении расступились, замолкли. Я прошла до соседней двери в тишине и шагнула за порог.

Чёрный смрад окутал меня с головой.

Я схватилась за стену, медленно стекая в тёмный угол парадной. Смрад залился в лёгкие, как будто я нырнула на глубину и вдохнула воды. Остается только превратиться в русалку и сродниться с тиной. Бездумное, безвоздушное существование под присмотром морского царя. А когда я умру, меня похоронят в гробике из кувшинок и камышей.

Из глубины маленькой квартирки доносились мужские голоса. Один – подобострастный и зычный, в котором я сразу обнаружила нашего дворника Якова. Второй – с холодком. Отмахиваясь от смрада, я вошла в коридор и вцепилась в обрывок фразы дворника:

– У нас, знаете, по спиритаулам другая мамзель…

– Спасибо за комплимент, – прервала я его зычный бас, который наверняка было слышно с улицы. Яков не смутился, только склонил голову, молча приветствуя, а когда я прошла мимо, поспешно перекрестился. Соседи научились меня не бояться (да будь я хоть ведьмой, всё-таки своя), но прислуга чуралась меня, словно чумную.

Коридор упирался в высокого, широкоплечего господина, от которого издалека веяло холодом, ландышами и зимой. За его плечом смутно клубился туман, но чужое прошлое меня мало интересовало. Я заглянула ему в глаза – льдистые, но не ледяные, и абсолютно мёртвые, – и поздоровалась. Он слегка приподнял шляпу:

– Чадов.

– Ванда.

Он, видимо, ждал продолжения – отчества или фамилии, рода деятельности или кокетливого взгляда. Я обратила взгляд к двери за его спиной, из которой вываливался дрожащий воздух.

– Можно мне туда?

– Вы знали покойную?

Я пожала плечами, впиваясь в воздух всеми чувствами. К смраду добавилось тревожное впечатление жизни, которая распалась на лоскуты, распустилась, как упавший клубок пряжи. У смерти запах черного перца, духоты и чертополоха.

– Она несколько раз приходила ко мне. По разным вопросам. Впрочем, это уже неважно. Можно мне – туда?

Из-за двери выкатился круглый, как колобок, ладно сбитый, коренастый и устойчивый алтаец – совсем молодой. Аромат разнотравья и гор защекотал мне кожу. Мальчишка глянул на меня темными узкими глазами, что-то для себя решил и едва-едва поклонился. Хоть кто-то принимал меня здесь всерьёз. Я заметила, что тумана за его плечами не было. Лишь едва рябил воздух.

– Извольте, если у вас крепкие нервы.

– Не извольте беспокоиться, – буркнула я.

Коридор едва заметно изогнулся и выдохнул, когда я окунулась в комнату. Пришлось закрыть глаза и прислушаться.

Кровь. Духота, облепившая стены. Запах дешевых погашенных свечей – стеарин выплеснул яд в воздух. Мел. Духи?, изнывающие в закрытом флаконе. Поверх этого, как тяжёлое одеяло, лёг чёрный смрад смерти – вернее, отнятой жизни.

Я медленно открыла глаза. Чад проникал внутрь, вызывая чувство подступившей тошноты. Комната маленькая, стены давили на плечи. Железная кровать, заправленная с привычкой и аккуратностью. Маленький комод, на котором лишь расческа и парочка мелочей. Посреди комнаты – косая пентаграмма. Свечи по углам звезды, в центре круга – Маша. С перерезанным горлом.

– Я вам говорю, вашблагородь, бесовщина всё это, – загорланил Яков. Интересно, “благородие” он сам придумал, или незнакомец ему доложился по всем правилам, а не как мне?

Нетвердо держась за реальность, я подошла к трупу. Она пряталась от меня, ускользала, словно стыдилась. Маячила в уголке глаза, на не проступала сквозь явь. За невозможностью услышать её душу, я обратилась к телу.

Простое чёрное платье, едва запачканное мелом, но пальцев рассыпчатый отпечаток белизны не коснулся. Волосы распущены. Свечи оплыли едва-едва. Я присела, разглядывая косые линии ритуального круга. Рука, торопясь, чертила наспех, не доводя линии до конца, оставляя зазоры, крошки и меловую пыль; развернула пентакль двумя концами на восток.

– Что, бес явился с ножом? – голос поморщился. Чаадаев? Чацкий? Ах, нет, Чадов. Я провела пальцем по мелу. – Пожалуйста, ничего не трогайте на месте преступления.

Я выпрямилась и стряхнула мел с руки.

– Вы, получается, не из полиции?

– Я частное лицо, – ответил он так быстро, что стало ясно: ответ у него был готов заранее, один на всех вопрошающих.

Дворник что-то явно хотел вставить, но я, наплыв на него, вытолкнула из комнаты и закрыла дверь. Господин с дымной фамилией флегматично за мной наблюдал.

– Вы заметили, что пентаграмма начерчена поверх капель крови?

Он прищурился, как щурится очень умный человек, обнаруживший проблеск ума посреди пошлого разговора. От пристального взгляда становилось холодно, и я поправила шаль, будто она могла помочь.

– На ваш взгляд эксперта, – ему явно не понравилось это слово, но льстить он посчитал необходимым, чтобы я разомлела, – здесь действительно могли… устроить спиритический ритуал?

Я скрестила руки на груди и изогнула бровь:

– Если пентаграмма начерчена после смерти, сами как думаете? Свечи едва оплыли, рисунок кривой, это инсценировка. Хоть и со знанием дела.

Мир завихрился, окатил ушатом холода, я шарахнулась, схватившись за горло.

– Если для ритуала нужно было мертвое тело, то… – сквозь туман донёсся голос и утонул.

Маша мелькнула в уголке глаза и испарилась. Я открыла рот, чтобы её позвать, но перед глазами замелькали чёрные точки. Смрад закатился в уши, нос, глаза…

– Вам плохо?

Он хотел было протянуть ко мне руку, но не успел. Я выпрямилась и с трудом покачала головой:

– Душно тут у вас. Мне нужно на воздух, простите…

Выбросилась из комнаты, едва не скатившись в ноги дворнику и азиату. Смрад сдавил горло, заломило виски.

– Подождите, – голос схватил меня за плечо, но я вырвалась, крикнула не оборачиваясь:

– Да оставьте вы меня!

И позорно, трусливо сбежала.

***

Едва я вернулась домой, Глаша засуетилась с завтраком и чаем. Ей бы следовало ещё посидеть и успокоиться, но я знала: чтобы не сойти с ума от мыслей, надо занять руки. Потому и сама, едва служанка скрылась в кухне, занялась всем и сразу. Вытряхнула простыни и достала из-под кровати закатившееся яблоко – оно, разумеется, было целым.

– И что там? Много крови? Духа вызывала? – донеслось с подоконника.

Я глянула на неё поверх стола, который тщательно мыла.

– Никого она не вызывала. Кто-то сделал видимость, уже когда убил.

– Страх какой!

Я криво усмехнулась. Да, страх. На моей улице. Под моим носом.

Глаша принесла завтрак, тени юркнули в углы, и я предложила служанке поесть вместе. Она посмотрела на меня странно, но не возражала. И долго, долго терпела, пока наконец не дождалась пустых тарелок:

– А вы туда заходили? Ну, к ней?

Я кивнула, дожевывая кусок хлеба – Глаша пекла его сама, на муке и воде, и временами он подгорал, а иногда оказывался сырым. Постный завтрак противно горчил в горле.

– И что, она правда, – Глаша понизила голос, оглянувшись по сторонам, – кого-то вызвала?

За моей спиной послышался смешок. Глаша не почувствовала. Не услышала.

– Никого она не вызывала. Да и зачем ей? Маша никогда не верила в духов.

– Верила, не верила, а на святки гадала! И зря, что ли, она у Розовского служила? Небось, нагляделась-то в его доме всякого.