скачать книгу бесплатно
– Ничего себе, душа, хлопающая жабрами! Надоел мне ваш космический дурдом! – ерепенился я.
– Почему мы оказались здесь, в чем загадка смерти?
– Да нет никакой загадки, – Куратор обнажил редкие, острые зубы, в кошмарном подобии улыбки.
– Представь, вы качаетесь в гамаке, отдыхаете в шезлонге, а над вами кружит мошка или стрекоза, она не кусает вас, нет, просто докучает, и вы протягиваете руку, чтобы оборвать ее пустяшную, никчемную жизнь Вот и ваша смерть наступает в тот момент, когда вы начинаете докучать.
– А как же катаклизмы, войны, в которых гибнут чуть ли не целые народы, с древнейших времен.
– Ваши клизмы? Да, могут исчезнуть цивилизации. Но и нас великое множество, мириады, космические расы. Поэтому возникают перенаселенность, трудности с размещением. Так и хочется, чтоб вы сами над собой что-нибудь учинили.
Ах вот оно что! Его словеса не очень-то вразумляли, но крыть было нечем. И неудержимо захотелось рвануть на землю, в своем теперешнем, новом качестве. Такие визиты не возбранялись, просто, граждане, пребывающие здесь, слишком заняты своим обустройством, чтоб воспользоваться дарованной милостью.
Что такое параллельный мир, как не наши снежные сны, куда нас иногда выпускают из реальности. Я оказался в полутемном переходе, похожем на подземный, где ютятся нищие музыканты, наигрывающие шлягеры. Я сжался, как пружина, и вылетел на предзакатные московские улицы, опаленные бензиновым зноем, невидимкой я баражировал над пыльным бульваром, втиснулся в стрельчатое окно знакомого особнячка; там несмотря на жару гудела нескончаемая тусовка. Размыто увидел до боли узнаваемые лица. Было отчего встать на уши, если бы они у меня имелись. «Женщина-Птица. Регина Стальцева. Автопортрет» стала брендом сезона. А что? Кто мог докопаться? Я не Малевич и не Кандинский, совсем малоизвестный художник, меня забыли сразу после похорон. Только посудачили, что я странно умер, в клетке.
Ее тиражировали иллюстрированные журнальчики и календари, за нее бились две галереи, в Голландии, и еще где-то, и я уже ничего не мог переменить. А Регина паковала чемоданы – осенью выставка в Милане. Стремно!
Я увидел ее в той самой квартирке, на Лесной, теперь уже с декоративной пылью. Куда делись грубая косметика, растрепанная голова, богемные замашки? На зависть ухоженная, в строгом английском костюме, она стояла у недавно купленного большого зеркала под старину, давала интервью щуплой девице с видеокамерой.
– Регина Федоровна, – верещала журналисточка, – я задам вопрос, который вам уже наверное надоел, но без него не обойтись: как вы, практически не занимаясь портретом, мало выставляясь, создали «Женщину-Птицу», поразившую всех?
– С отчаянья. От невостребованности и людской несправедливости, – с заученной иронией говорила Регина, в зрачках вспыхнул хищный огонек.
– Видите, как скромно я живу. Мастерской у меня никогда не было, снимаю угол. И вот, в один непрекрасный день поставила мольберт около зеркала и написала себя такой, как есть, без прикрас, свою исколотую душу, -откровенничала Регина. Дивно пела с чужого голоса.
– Но ваш мазок, раскованное, неординарное воображение… – не унималась корреспондентка.
– Это мой метод, без воображения нет художника.
Не мог я слушать ее банальщину.
Отвлекая меня по мелочам в мастерской, она обдумывала свой неумолимый план.
Разбежались три коняги: я – в смерть, Регина к славе, Таня вышла замуж, и нас не соберешь в одну упряжку, как ни старайся. Я возвращался из земного времени в темное безвременье, в космическую конурку.
– Нагляделся? Нет больше пресловутой ностальжи – подбадривал меня Куратор.
– Да, по всем статьям облом, жалко, конечно, молодую жизнь.
– Почему же по всем? Всегда есть отдушина. А слабо написать о приключившемся с тобой, выдать текст?
– Типа, повести?
– Ты правильно понял. Дерзай. Банзай! Даю честное слово мутанта, если получится, твою повестуху опубликуют там, у вас. Передадим через наших посредников, литературных агентов.
Мою вялость, апатию будто рукой сняло, я загорелся, уцепился за его бредовое предложение, как парашютист за стропы.
Мня поместили в комнату без стен и потолка, в тесном пространстве болтался стол с компьютером, он, разумеется никуда не включался, последняя разработка. Это примиряло, обнадеживало, ведь никто из моего поколения уже не может навалять пером, навык потерян. Я отщелкал все, что думал о себе, осталось уже немного. Тень Куратора витала надо мной но чаще появлялись его шестерки, возникали в самые неподходящие моменты, подталкивали «под локоток», торопили. Мое творение, сочинение на вольную тему было почти закончено, все мне надоело, я устал и в сердцах произнес:
– Пусть я сдохну, хоть бы раз увидеть Таню!
И как будто исполняя чью-то волю, перенесся на Адриатику и пожалел, что утратил тело, плоть, способную ощутить шелк переливающихся волн, впитать морскую соль. Пульсирующий сгусток моего «я» колыхался в теплом, чужом воздухе. Казалось, еще мгновение, и я распадусь на крохотные буквы, на картофельные глазки. У ворот виллы стоял красный «феррари», я влетел в узкий дверной проем и не поверил – узрел Таню с детьми, она и два мальчика, расположившись на ковре, играли с крупной красивой собакой. Значит, мне было дано заглянуть в будущее! Таня совсем не изменилась, стала еще подвижнее, так же плавно изгибалась длинная спина, а тонкие пальцы зарывались в рыжую шерсть пса. Я захотел опуститься к ней на плечо, но побоялся накликать беду. Вдруг я заметил на малиновых, мягкого цвета обоях, портрет, Женщину-Птицу. Она приобрела, выкупила его, неужто распознала чуть заметное сходство в дымчатом лице, в выпуклых птичьих глазах? Все, оказывается, совершилось, окольцевалось.
Умри вместо меня
Что худосочный аспирант не жилец, Агния поняла сразу. Вздохнула и поняла. Любой маломальский жилец, снимая квартиру, высмотрит, не обвалится ли балкончик с бурыми цветочными кадками, оглядит плиту, ибо огонь, который еще Гераклит почитал за бога, загнанный в ржавые газовые трубы, сулит много неприятностей, а этот… неопределенно хмыкнул и выложил на кухонный стол деньги. Назойливая оса, квартирная агентша, только и ждала, слепила договор.
Длинный ветер острием воздушного потока сгребает листья под окном, красный кленовый гребешок падает на балкон. Нагатинская пятиэтажка, как доморощенная коптильня, источала жир своей жизни. И верно, не прошло и двух недель, как появилась женщина с тусклым обручальным кольцом, сгребла аспиранта, удравшего в самоволку, вытащила, царапая пол, его скарб. Агнии бы расстроиться – кто еще снимет за двести долларов? А она привыкла покупать хорошие шампуни, раз в месяц стричься и делать маникюр. Агния была большезубый полноватый терапевт шестидесяти двух лет. Зеленые баксы, как фиговые листки, прикрывали ее одиночество, подступившую старость.
Но все так скверно сложилось, совпало, что Агнии не расстраиваться надо было, а волком выть. Неслучайно она приехала, с брезентовой сумкой. Директор дома отдыха, вор и картежник, сказал, врач им больше не требуется. Прощай, значит, служебная комнатуха, дармовые харчи, московская аренда. Адью, халява. Не будет ее уже томить, будоражить свист поездов, в любую погоду, этот Вий железной дороги, вытягивающий воздух из легких. Студенистый воздух набитых вагонов, пятнистый баян, младенцы в банданах… А когда через пару дней отправилась за халатом, стетоскопом и остальным богатством, в кабинетике, на ее стуле, дрыгала ножкой, попивала кофе молодая черноглазая особа.
– Проиграет он тебя в карты, дуреха, зло подумала Агния.
Хрипло гаркнула сирена в Южном порту. Два раза кукнула нагатинская кукушка, словно кукиш показала. Громыхнуло медное ведро грозы. Агния постаралась представить взрослое лицо давно умершей дочери, хотела поговорить с Валечкой, но увидела синеватое личико сердечницы с младенческим пушком. Ничего не осталось кроме ужаса памяти. Агния плакала вся: вздрогнула переносица, набрякли веки, источая две струйки, зашмыгал покрасневший нос, уткнутый в мятый платок. Куда подашься? За поддержкой, за утешением?
Вчера она извлекла карпа из холодильника; он никак не хотел засыпать в начиненной электричеством белой утробе, мелко вздрагивал, посматривал на нее опупевшим глазом; Агния разозлилась, вышла на площадку и шмякнула карпа головой об стенку, из красной махровой жабры прыснула кровь, и она услышала безмолвный голос: что ты меня истязаешь, отрезала бы ножом башку, выронила рыбину, подумала, что рехнулась, грохнула дверью и плакала, как сейчас. У пустого холодильника, а когда снова вышла, недобитка уже подобрали.
В Нагатино все занято, она ходила. Можно где- нибудь совсем на окраине, но и там старички не потеснятся.
Была бы жива Ната, она вспомнила свою энергичную подругу, пристроила бы. Попробовать медсестрой… а куда девать тех, кто помоложе, нечего дорабатывать до погоста. Гори огнем! Краюха с маслом, терпкие дезодоранты, аккуратное неснашивающееся белье. У мусорных бочков все равно, кто ты геолог или терапевт.
– Ну, уж ты хватила, – вытерла глаза Агния, ведь кое-что есть, прикоплено по мелочам, и пенсия, которая – тьфу! – немного протянуть можно.
Несокрушимый животный дух был в листопаде, и виделось ей, не листья состояли при людях, а люди при них, много раз повернутые и отраженные в желтых зеркалах, призванные помнить и не отрекаться.
Агния накинула белую шаль с двумя большими дырками, лень было заделать, зашить, свернулась калачиком в кресле подле телевизора. Сейчас она посмотрит какое-нибудь ток – шоу.
В дверь громко позвонили. Разозленная Агния подбежала, крикнула:
– Квартира не сдается!
В доме всегда догадывались, знали. А теперь пусть помалкивают, не подсылают.
– Не сдается! – Резко повторила она, не слушая ответа.
– Я не по поводу квартиры, – мягко сказал мужской голос.
– А зачем?
Агния приникла к глазку.
– Я вам все объясню.
Неужели она кому-нибудь как врач понадобилась?
Агния приоткрыла дверь на цепочку, молодой мужчина изумил ее. От велюровых глаз, чисто вымытого лица исходила такая искренняя благожелательность, рубашка струила белизну; на нем был смокинг, строгий и одновременно великолепный галстук. Теплая волна подкатилась к горлу Агнии, пальцы задрожали, она увидела бриллиантовую ящерку в галстуке
– нет, не может быть квартирным барыгой, даже разбогатевшим, он супер!
– Агния сняла дверную цепочку.
– Вы… вы риэлтор?
– Глупо пролепетала она.
– Но я, я не продаю квартиру.
– Я не риэлтор. Здравствуйте, Агния Николавна.
– Неведомый гость плавно вошел в прихожую и поцеловал ей руку.
Забытое прикосновение мужских губ к ее пальцам залило красным вином крови дрябловатые щеки.
– Что же это делается со мной? Так забалдеть? Это же стыдно. Стыдно, как забеременеть в пятьдесят.
– Хочу вам представиться,
– он протянул визитку. Тонкие черные буквы круглились на отливающей голубым карточке. ЧЕРКАСОВ ВАЛЕРИЙ ДМИТРИЕВИЧ. И ниже: Вице-президент Компании АЗОВНЕФТЬ, рябили телефоны и факс….
– Садитесь,
– Агния опустошенно указала на стул.
– Ну и зачем вы пожаловали? Чем, так сказать, могу быть вам полезна? —Взвинчено спросила она.
И на нового русского не очень
– то смахивает. Скорее, из советско
– интеллигентной семьи.
– Вы успокойтесь, дорогая Агния Николавна,
– он вкрадчиво сжал ей запястье, словно считал пульс.
– Разговор у нас с вами долгий, не совсем обычный, конечно, разговор. Внизу ждет машина, я бы вас очень попросил…
– А что, здесь нельзя поговорить?
– Вскинулась Агния.
– Я вас очень прошу….– повторил вице
– президент.
– Пойдемте со мной. И ничего не бойтесь,
– он улыбнулся краешком пухлого рта.
Агния, как загипнотизированная, накинула плащ, выключила свет в прихожей.
– Завезет бог знает куда, на пустырь, и кокнет. Из
– за квартиры. Подделывают не только визитки, но и паспорт. А может, хочет в машине поговорить?
– Откуда вы меня знаете?
– Глухо спросила она, когда они выходили из кирпичной пятиэтажки. Он бережно поддерживал ее под руку.
– Я вам все скажу. В свое время.
Уже смеркалось, день катился к закату, но у подъезда они прошли сквозь живой строй. Казалось, старухи не вымирают, бессменно несут вахту, а если кто
– то выбывал из ряда, ее место тут же занимала другая каменная тетка.
– Вот это клиент! Принц заморский. Не то, что разная пьянь,
– гомонили им вслед.
– Сущий дипломат.
– Да разве такой на наш тараканник позарится?
Большой черный лимузин стоял со стороны улицы. Сверкнули дверцы. Охранник пересел на переднее сиденье к шоферу. Агнии страшно хотелось оказаться вместе с Черкасовым на заднем. Чувствуя его коленкой, она утонула в лиловом полумраке. Как она всегда мечтала о жутковатом полумраке т а к о й машины.
Неужто он хочет взять меня своим семейным доктором?
– Нелепо подумалось, когда машина мягко тронулась с места.
– Это ее
– то, средней руки врачишку, без новаций?
– У вас все здоровы?
– На всякий случай, глотая слюну, спросила Агния.
– Бог миловал,
– Черкасов усмехнулся, словно прочел нехитрые мысли.
Шикарный лимузин не стоял в пробках. Переехав через мост, поднаторевший водитель разом ввинтил мерседес в узкие улочки, покрутил там, а потом вывернул на просторную, уже не забитую Автозаводскую. Все это произошло очень быстро, Агния опомнилась, когда они притормозили у стеклянного куба магазина с широкой лестницей и нарядными манекенами в витринах. Двери распахнулись сами собой, и она, еще толком не понимая, зачем ее привезли сюда, ступила в стеклянное царство. Длинноногие красотки, с улыбками во весь рот, вились вокруг них. Самая воздушная, с летящими волосами, видно, хорошо знавшая Черкасова, предложила ему дымящийся кофе и журнал, а девичья эскадрилья застрекозила подле Агнии, подвела ее к зеркальным стойкам с великолепными вещами. Нарядами. Агния, которая одевалась в сэконд – хенде, с трудом поняла, она должна что-то выбрать из этого богатства
– для себя. Красота била под дых. Побродив немного и не зная, можно ли к этой красоте так, запросто, прикасаться, она всплеснула отяжелевшими руками, еле выдавила:
– Давайте, на ваше усмотрение.
В залитой светом примерочной она с омерзением стянула с себя свое барахло, сунула его в предусмотрено поставленный пакет, и тут рука нащупала другой хрустящий пакет
