За что я сражаюсь

Как легко я подумал об этом. Как легко принял свою возможную смерть на первом же задании. Ну уж нет. Хрен дождётесь. Просто наркоз от десятичасовой операции по наращиванию мышц и кожи не до конца выветрился. От этого и пессимизм.

Я огляделся. Ряды космодесантников, бесконечно тянущиеся в обе стороны. Солнечные блики на серебристых знаках отличия. Такие разные, но похожие своей каменностью и сжатыми челюстями. Мужские и женские. Молодые и старые. После трансляции речи Лорд-Адмирала начались выступления первых лиц с трибуны. Скучные и повторяющие сами себя в самом худшем изложении речи прервал незнакомый мне молодой советник, которого даже не представили. Его слова, такие искренние, такие честные и правдивые, тронули меня, хотя я слышал подобные им десятки раз.

– Самоотверженность. Сила. Свобода. Каждый из павших воплощает в себе эти три слова, и мы не должны об этом забывать. Подвиг космодесантника не ограничивается борьбой в самых отдалённых участках космоса, он заключается ещё и в направлении стремлений граждан Общей Цивилизации: от молодых воспитанников до самого умудрённого генерала армии.

Да. Ким стал бы отличным генералом. Я представил его в парадной форме, в фуражке с оскалившимся волком, вышитым звёздами. На кителе, конечно, множество наград. Он стоит спокойно, чуть расслабленно, но в чёрных глазах полная сосредоточенность и готовность в любой момент вылететь на задание, хоть он уже давно и не рядовой космодесантник.

– И у нас нет времени скорбеть. Никто из нас не обретёт спокойствия, пока мы не отомстим за смерть каждого, кого вспоминаем сегодня!

Орбитальный корабль, настолько огромный, что его было видно с земли, произвёл выстрел, начинающий минуту молчания. Разнёсшийся по всей Штаб-планете грохот отозвался во мне. Следующий вдох наполнил меня небывалым раньше ощущением счастья и гордости за свою Родину, и я широко улыбнулся. Кто-то выкрикнул: «Да! Уничтожим этих тварей!» Я неожиданно присоединился к нему, прохрипев: «Всех до единого!» Женщина рядом со мной одобрительно сжала моё плечо, а затем стукнула кулаком по шлему в своих руках. Я повторил за ней. Затем кто-то ещё и ещё. Сначала разрозненно, со всех сторон понемногу. Тихие, нерешительные звуки, крепнущие с каждой секундой. Распространяющиеся быстрее самых плодовитых инсектоидов. И вот уже на площади Первой победы бьётся единое сердце. Единое для сотен космодесантников, что собрались здесь. И бьётся оно с такой энергией, что любой двигатель механобота истратит свой ресурс раньше.

И я сделаю всё возможное, чтобы приблизить победу хотя бы на один день. Чтобы смерть Кима не была напрасной.

Прогремел второй выстрел, означающий окончание скорби и начало нового витка войны.

Я провёл рукой по обёрнутому в бело-зелёную ткань шлему. Даже под плотным материалом прощупывалась длинная глубокая царапина. Наверное, от когтя. Жвала обычно оставляли множество повреждений или просто ломали броню, если были достаточно мощными, а тут только одна царапина. Почему Ким не увернулся? Неужели просто не успел среагировать?

Если бы я остался там, я бы знал это. Но я убежал.

Грянул гимн, и я машинально запел его, заполнив всё сознание любовью к свободе и Общей Цивилизации, проникнувшись этим моментом, этой торжественностью, этим почитанием чужой смерти во имя великого блага – свободы.

– … до самого края вселенной, – просипел я последнюю строчку и двинулся вслед за уже знакомой мне женщиной. В её глазах стояли слёзы, а пальцы были сжаты добела на чужом шлеме. Хотя, может, и не совсем чужом.

Люди расходились по ступеням, ведущим к белоснежной даже на фоне облаков стеле Освободителям Космоса. Начиная от самых верхних, они заполнялись и заполнялись оставленными шлемами. Когда подошла моя очередь, свободных мест почти не осталось. Я осторожно сдвинул несколько чужих, проверив, что никто не заметил, я поставил шлем Кима на пустое пространство. Я не считал это святотатством, но чувствовал себя очень неправильно, дотрагиваясь так бесцеремонно до чужого горя и отодвигая его куда-то назад.

– А потом работники сгребут все эти шлемы и отправят на переплавку, чтобы они вновь оказались здесь, – безразлично заметил уже довольно пожилой космодесантник. Он обернулся и внимательно, не отрываясь, посмотрел на трибуну, где всё ещё стояло штабное руководство. Сплюнул.

– Закрой. Свой. Рот, – прошипел его товарищ и сразу схватил пожилого за рукав. Я успел заметить, что тот космодесантник подволакивал ногу. Протез. Его организм уже и на препаратах не способен выращивать новые ткани. Однако он всё ещё в строю. Такой солдат дорогого стоит.

После церемонии я двинулся в космопорт. Хоть Вульф и разрешил мне пошататься по городу, у меня не было никакого желания. Мне нужно было разрабатывать новые мышцы, заново их растягивать, учиться ими пользоваться. А рядом со стоянкой кораблей был тренировочный зал, оборудованный по последнему слову.

Да и… Я не хотел, чтобы на меня смотрели. Здесь, на площади, полной бойцов, я забыл, насколько теперь уродлив: операция, конечно, спасла мне жизнь, но. Всегда есть «Но». И называется оно «Страховка уровня А2»: только необходимое для боя. Левый глаз, сварившийся вкрутую, как яйцо, обширные рубцы на половине лица, отчего уголок рта казался издевательски приподнятым, и клочками сохранившиеся волосы не мешали мне вести выполнять боевые задачи и не влияли на физическую форму.

Поэтому я поплёлся обратно. Сдвинул берет на левый бок не по уставу, поднял воротник и стал искать самые тёмные закоулки, которые выведут меня к космопорту.

Заплутав, я попал в один из старых районов станции. Здесь ещё была жива малоэтажная застройка с тем времён, когда станции строились только как эксперимент. «Личный дом и зелёная лужайка для тебя и твоей семьи! Всего лишь в одном магистральном прыжке от Земли!» Я пнул камень, и он, подскакивая о неровности дороги, закатился в высохшую траву на обочине и звякнул об забор. Я опёрся на него и уставился на горизонт. Что чувствовали они, первые переселенцы, когда узнали, что на Землю напали и всех, кого они там оставили, они больше никогда не увидят? Что их дом, настоящий дом, потерян навсегда. Сожжён огнями инопланетных кораблей, которые пришли по первому построенному людьми магистральному пути, разрушен до основания и низвергнут в чёрную дыру. Мы сами открыли путь врагам.

И нам искать путь к свободе от их тирании.

***

Потный, я ввалился на «Защитника Режима» через несколько часов. Тренировка далась мне сложнее, чем обычно. Мышцы, хоть и выглядели внешне почти идеально, оказались бесполезным мясом: для приседа и тяги они ещё годились, но абсолютно не гнулись и не тянулись. Никакой выносливости, никакой подвижности. А новое задание могло прийти в любую минуту.

– Сделал? – Вульф сидел в переговорке. Кипа бумаг на столе не уменьшилась ни на сантиметр с самого утра. Даже как будто выросла и отпочковалась стопками папок на соседний стул и пол.

– Так точно, капитан! – Я хотел проскользнуть дальше, но Вульф меня окликнул. Сделав глубокий вдох, я зашёл в кабинет. – Что-то случилось?

Он молча кивнул на экран. На фоне множества открытых окон и вкладок прямо посередине висел документ. Судя по гербу и электронной подписи от командующего «Звёздной сотни».

– Приказ о награждении малой звездой отваги… – прочёл я вслух. – Кима наградят посмертно?

– Тебя. Прижизненно. – Вульф промотал до списка и ткнул в моё имя. – Как особо отличившегося при выполнении важной тактической боевой задачи. Оказалось, что под этими гнёздами была исследовательская база с кучей именитых учёных, застрявших там из-за инсектоидов.

Меня? Что за хрень?

– Меня? Но это как-то неправильно, сэр, – попытался я выразить свои мысли поприличнее. – Я же только…

– Только и сделал, что по-идиотски поставил взрывчатку, а потом умудрился надышаться паров, – закончил за меня Лис. Он вошёл в переговорную, придерживая руку на перевязи. Мелкие шрамы на лице почти затянулись, а вот правое ухо осталось на Лее. – И теперь вместо того, чтобы получить по шее за ошибку, тебя награждают медалькой. Не говоря уже… – он осёкся и харкнул на пол. Слюна была тягучей, с примесью крови и чего-то чёрного. Меня передёрнуло.

– Ты знаешь, Лис, не мы решаем, кому раздавать награды, – сказал Вульф устало. Он потёр пальцами переносицу. – Да и руководство явно хочет загладить вину за последствия плохо протестированных инсектицидов. – Он внимательно посмотрел на меня и остановил взгляд на слепом глазе. Я это чувствовал. – Ты же не будешь жаловаться, Ганс?

Я покачал головой. Не хватало ещё прослыть вечно недовольным доносчиком среди космодесанта.

– Можно отказаться от награды? – медленно, не веря, что это произношу, спросил я. Это, возможно, сменит гнев Лиса на милость.

– Что? Отказаться? Сдурел, новенький? – Вульф даже покраснел от возмущения. Его седые усы встопорщились.

– Да, сдурел? – В проёме двери возник Текила. Он стоял, уперевшись в косяк. Смял пустую шелестящую упаковку из-под синтетических снеков. – За это прибавку дают. И такая память о первом задании в отряде всё-таки.

– Думаешь? – Я вопросительно наклонил голову, но скривился: ткани на шее были слишком тонки.

– Ну, конечно! – неожиданно радостно ответил Лис. Он быстрым шагом подошёл ко мне и приобнял за плечи.

– Лис! – Одёрнул его капитан, но тот лишь отмахнулся, уведя меня в сторону от стола Вульфа.

– Такая память о первом задании! – Его рука сжимала меня всё крепче. Притом что Лис на голову или полторы был меня ниже, силы в нём явно было больше. – Прямо вот тут, – он хлопнул меня по груди, – ты будешь носить малую звезду отваги.

– Не надо, – попытался вмешаться Текила, но Лис шикнул на него.

Он ещё раз хлопнул, нет, ударил меня так сильно, что я отшатнулся.

– Ты будешь её носить как знак, что ты…

– Хватит! – Вульф стукнул по столу, и все документы посыпались на пол с тихим шуршанием. – Прекрати, Лис, – его тон звучал уже не предупреждающе. Угрожающе.

– Что это ты виноват в смерти Кима, – прошипел мне Лис прямо в лицо. Презрение холодной сталью блестело в его глазах.

На мгновение всё затихло. Двигатели кораблей космопорта, мощные генераторы «Защитника Режима», сплит-система этой комнаты, вентиляторы компьютера Вульфа, даже моё сердце. Только старые аналоговые часы упрямо продолжали тикать, настырно указывая, что время идёт, и мне только кажется, что всё застыло. Мне придётся отвечать рано или поздно на выпад Лиса.

– Я делал то, что было приказано, – смог выдавить из сжатого спазмом горла. Даже несмотря на то, что это было правдой, мне было сложно смотреть в глаза Лису, и я опустил взгляд.

Упавшая со стола Вульфа папка валялась открытой прямо у меня под ногами: «Рапорт… на планете B-тира Лея… космодесантник Г.Нейман дезертировал во время боя с арахнидом класса…»

– Дезертировал? – Теперь уже я начинал злиться. – ДЕЗЕРТИРОВАЛ?

Я схватил лист бумаги и стал крутить его в поисках имени подписавшего, но он обрывался на середине. Где-то был второй лист.

– Ганс, не нужно. – Попытался остановить меня Текила, но я оттолкнул его, продолжая рыться в документах, разбросанных по комнате. – Он же не был отправлен. Да тебя даже к награде представили! – Его слова только бесили.

– Это ты написал? – Я прыгнул к Лису и сгрёб его за грудки. Слова, вырвавшиеся из моего недолеченного горла, больше походили на рык.

– А если и я, то что? Скажешь, это неправда? – Он неожиданно легко освободился из моего захвата. – Пишутся только наши трекеры, а не переговоры. Ты никогда не докажешь, что это я приказал тебе двигаться без нас. – Самодовольная ухмылка. Съездить бы по ней, вот только ситуацию это не исправит. Я разжал кулаки.

– Ну, всё, Лис, довольно! – Вульф встал между нами. – Давно не был на передовой? Я могу устроить, там всегда нужны опытные бойцы с неуёмным желанием лезть в самую за… В самую задницу! Понял меня? Ганс, эти документы не твоего ума дела, тоже хочешь получить штраф за разглашение официальных тайных бумаг?

– Никак нет, сэр, – протянули мы с Лисом, хотя оба были явно за продолжение разговора.

Текила выдохнул и начал собирать документы. Я, подумав, присоединился к нему.

– Как прошла церемония? – шепнул он мне. Но я не успел ответить.

– В эту игру могут играть двое, капитан, – заметил Лис. Он развернул стул спинкой вперёд и сел на него, подмяв часть документов. – Я требую применения негласного закона «Звёздной сотни».

– Лис, ты меня уже утомляешь.

– Я требую, капитан. – Он уставился на меня, и, клянусь свободным космосом, улыбнулся так зло, что стал похож на бешеную осклабившуюся лисицу.

Вульф как-то потерянно развёл руками и жестом остановил начавшего возмущаться Текилу.

– Он действительно имеет право, прости, новенький.

– Выношу предложение об исключении Ганса Неймана из отряда «Фенрир». – Он наслаждался каждым произнесённым словом. И больше того: наслаждался, как моё лицо искривляется в немом вопросе и осознании несправедливости.

– Он же не может… Не может так просто…

– Сожалею, Ганс. – Текила схватил мою руку и крепко её пожал. – Ты был бы отличным товарищем. Я не буду голосовать: воздерживаюсь.

Я ничего не понимал. Все формальности включены в Устав, какие негласные законы? Очевидно, он про голосование за исключение, но не пойдёт же капитан у Лиса на поводу.

– Как капитан отряда «Фенрир», – прокашлявшись, начал Вульф, – я не могу допустить раскола в боевом отряде.

О, нет.

– Я вынужден проголосовать за исключение.

Нет.

– Но я взываю к твоему разуму, Лис. Неужели твоя ненависть настолько сильна, что ты готов сломать парню жизнь? Ким бы так не поступил.

– Ким теперь никак не поступит, потому что он, жук вас сожри, мёртв! – неожиданно закричал Лис. И я услышал в этом крике горе, а не злость. – Он мёртв! И ты даже не дал мне попрощаться с ним, Вульф! – Кулак Лиса со всего размаха влетел в стену: одна из панелей отогнулась.

– Ганс, к себе, – коротко отдал приказ капитан. Он так посмотрел на меня, что у меня отшибло желание переспрашивать.

Когда через невероятно длинные тридцать минут на пороге моей каюты появился Текила, я уже собрал все свои вещи.

– То, что собрал вещи, это ты молодец. Значит, успеешь на ночной перелёт.

Не вышло. Лиса не уговорили.

– И куда я теперь? Снова в учебку?

– Чего? Нет, конечно! Лис, он дурной, но голова у него всё-таки имеется. Ты на пару месяцев отправляешься на Майнкру-209.

Текила улыбался, а я думал, что лучше бы меня исключили.

Глава 4. Гензель и Гретель

Первая кротовая нора – естественный туннель,

соединяющий разные точки космоса, был открыт в 2911 г.

По его образу в 2939 г. была построена

искусственная магистраль, ведущая из Млечного пути.

А в 2941 г., воспользовавшись магистралью, на Землю напала

враждебная инопланетная раса инсектоидов.

Из лекционных записей Ганса Неймана.

На Майнкре-209 день начинался рано. Хотя мало кто оперировал этим понятием: в ходу были «первая смена» и «вторая», разделённые минутным оглушительным гудком. Он проносился по всей системе глубоких шахт, доставая до тех мест, куда спутниковая связь добраться не могла, а провода старой доброй аналоговой коммуникации просто не дотягивались, потому что их в очередной раз перегрызли какие-нибудь мутанты. Я вздрогнул, просыпаясь от далёкого гула, и приподнялся на локтях, вслушиваясь в тишину. Мне снова показалось?

Сон пропал. И я знал, что он не вернётся. Видимо, без перегрузок космолётов, тяжёлых тренировок и изматывающих вылетов моему телу достаточно часов пяти-шести сна. Я осторожно, стараясь не разбудить спящую в кровати Грету, поднялся с брошенного на пол старого матраса и потянулся, чудом не зацепив низко висящую лампочку. Кто бы ни проектировал этот дом, гением он точно не был.

Пройдя через малюсенькую кухню, на которой только у Греты получалось одновременно варить, жарить и парить, и всё – на одноконфорочной плитке, я вышел сразу во двор. Притворив скрипнувшую деревянную дверь, уселся на ступеньку и посмотрел на ночное небо. Тишина. Ничего. Ни визжания тормозов машин, ни гула самолётов, ни шума двигателей. В какой же дали от общих магистралей и нор мы были? Я даже прикинуть не мог. Искусственные заповедные планеты всегда размещали в безопасной части Известного космоса, но на самые дальние орбиты. Грета не могла нормально объяснить, где именно мы находимся. Не думаю, что она и сама точно это знала: её заботил только участок заповедника, в котором она была и хозяйка и слуга, а космос…

Космос был далеко. Здесь это особенно ощущалось. После кипящей жизнью и орущей своими горнодобывающими машинами Майнкры здесь я чувствовал себя оторванным и запертым в герметично заклееном стеклянном аквариуме. И когда-нибудь у меня закончится воздух, даже несмотря на раскинувшиеся вокруг леса. Хвойные, лиственные, смешанные. Прозрачные берёзовые рощи, тёмные в самый солнечный день ельники и влажные опасные джунгли. Живое, но почему-то безлюдное воплощение мечты Общей цивилизации восстановить родную утерянную планету. И я, наверное, понимал это. Передо мной был лес, буквально сошедший со старых уцелевших копий фотографий Земли, а мне было от этого тошно. Я лёг на влажную чёрную землю, усыпанную хвоинками и пахнущую мхом и лишайниками.

Туманность Вдовы раскинулась яркой голубой сетью надо мной. Чётко очерченный капюшон с несколькими звёздами – альфа, бета и гамма-Тир. Если взглядом прочертить линию через них и посмотреть ниже, то можно увидеть Старца. Точнее, то, что от него осталось. Когда-то это была гигантская сверхновая, но она взорвалась, оставив после себя лишь пыль и межзвёздный газ и немного плазмы, сформировавшие Вдову.

Зашелестели листья. Дуб, а теперь я знал, как на самом деле выглядит дуб, заскрипел под напором сменившейся погоды. Свинцовые тучи начали закрывать небо, принеся с собой тягучий и влажный холод.

– Тебе лучше встать с холодной земли, Ганс. – Запрокинув голову, я увидел Грету. Она закуталась в вязаную шаль, бахрома по краям которой трепетала от порывов ветра, и покрепче сжала бутылёк с опалесцирующей жидкостью, которая тускло блеснула в стекле. Во рту сразу стало кисло. Затягивая время, я спросил:

– Как так вышло, что здесь больше никого, кроме тебя?

Она закусила нижнюю губу, посмотрела куда-то в сторону, затем фыркнула, сдув длинную густую чёлку с глаз, и, наконец, ответила:

– Почему же никого? Через тысячу-другую километров есть другой егерь. Что уже много для меня. А теперь давай-ка. – Она подошла и попыталась поднять меня. Обхватив запястье, она изо всех сил потянула вверх, но мои лопатки так и остались лежать на земле, а ведь даже не старался. – Ганс!

Засмеявшись, я одним махом поднялся на ноги.

– Ладно-ладно, уговорила. Идём в дом, мне всё равно нужно чем-то это запить. – Я сглотнул, и горло отозвалось саднящей предболью, а рот стал кривиться сам собой.

Грета протянула мне бутыль и прищурилась, подождала, пока я возьму её, лишь тогда удовлетворённо кивнула и улыбнулась. С улыбкой она всегда мне нравилась больше. Даже не мне, а кому-то внутри меня. Но вот лекарство казалось отвратительным нам обоим.

Вооружившись стаканом с водой в одной руке и открытой бутылью в другой, я выдохнул в сторону, чтобы даже случайно не почувствовать запах этой дряни, и выпил одним глотком всё содержимое бутыли. Спазм прокатился от желудка до горла с волной кислой, сжигающей все слизистые, горечью. Чтобы не довести до рвоты, я начал пить воду. Одного стакана в этот раз было мало, и Грета сразу же подала второй.

– Знаю, знаю. – Она гладила меня по спине, пока я кашлял согнувшись. Даже голова разболелась. – Но лекарство тебе необходимо, Ганс.

– Если я когда-нибудь встречу этого врача, я волью ему в глотку всё, что найду у него в аптечке. Может, сходим сегодня до вышки? Вдруг ответили на мою просьбу об эвакуации, а то уже сколько я тут?

– Ладно, без проблем, всё равно в ту сторону собиралась. Только закончу отчёты. – Она глянула на большие часы, висевшие над печью. – Через пару часов?

Я кивнул. Резко захотелось спать. Да так, что мне пришлось вцепиться в спинку облезлого кресла, чтобы не упасть.

– Давай ты рядышком посидишь, пока я пишу? – Грета подхватила меня и усадила, после чего я вырубился.

Сон был рваным. Я то проваливался куда-то глубоко в подсознание, где тонул в чёрно-белом озере, окружённый липкими водорослями, то выныривал в полудрёму, слушая шуршание шариковой ручки по бумаге и мерное дыхание Греты. Это было сродни глотку воздуха перед новым погружением. Всё глубже в подсознание, всё дальше в память, всё сильнее в ту часть разума, которая покоилась большую часть моей жизни.

Новый нырок в озеро – я не сопротивляюсь противным белым водорослям, что облепливают руки и ноги, изуродованное лицо, корсетом обхватывают тело и утаскивают вниз. Я слышу, как Грета переворачивает лист и вздыхает, и начинаю дышать чёрной водой. Чёрным был воздух на Майнкре-209. Вечный смог от горящего угля и промышленных производств, шум буровых установок, крики бригадиров и взрывы на дальних участках. И мелкая въедливая пыль, которую не смоешь в кожи ещё долго. Даже когда покинешь Майнкру.

Когда… Если. Если покинешь.

В чёрному присоединилось красное. Даже бурое. Засохшее подтёками на стенках шахты и мелкими каплями на потолке. Я уже видел это. Я точно уже видел это.

Сквозь толщу воды плохо слышно, но звуки рации – шипящие, хрипящие, с очень характерным треском – я уловил. Мне не разобрать слов, но я и так знаю, о чём передают: новое нападение. Мы же пошли туда, верно? Я и несколько других охранников – двое, их было двое, один новенький, прибыл вместе со мной, а второй работал здесь уже десять лет – получили координаты и направились по ним, но…

Выстрелы. Раздались выстрелы совсем близко. Я повернул голову: это новенький палил из автомата. В момент вспышек от сгорания пороха можно было увидеть его лицо: оно искажено страхом и застыло маской. Я переступил через него, когда он упал, и…

– Ганс! – Касание прохладных рук быстро возвращало меня в реальность. Тело скрутило болью, а суставы выворачивало. Из горла вырвался влажный хрип. Будто меня и вправду вытащили с глубины, и теперь стремительно развивалась кессонная болезнь. Меня всего сжало, как под прессом. В лёгких не было места для воздуха.

Пришёл в себя уже в кровати. Дождь молотил по окнам автоматной очередью. Может, его я и принял за выстрелы? Сон растворялся, ускользал и исчезал в дымке. Только я попытался встать, как Грета, сидевшая в углу и читающая книгу, встрепенулась.

– Ты как? Я так испугалась! У тебя было что-то вроде припадка. Такое случалось раньше?

– В космодесант не берут…

– Не говори мне про космодесант! – неожиданно резко ответила Грета. – Хуже них нет никого: зачем пытаться решить всё мирным путём, если можно просто сжечь чёртову планету?

– Вас.

– Что «вас»?

– Ты должна была сказать «хуже вас нет никого». Я всё-таки часть силы, что ты ненавидишь.

Она застыла на мгновение. Злость, что разгоралась в глазах, потухла, и она присела на край кровати, опустив голову. Накрыла мою ладонь своею. Это был первый раз, когда она просто прикоснулась ко мне. Без причины. Я боялся двинуться, чтобы не разрушить этот момент.

– Ты разговариваешь во сне, ты знал об этом? – Она посмотрела на меня, чуть повернув голову. Одна из её белых кос упала вперёд, и в слабом свете лампы она в своём голубом свитере была так похожа на… призрака. – Ты часто повторяешь одно и тоже имя, она была дорога тебе?

– У каждого из нас есть такое имя, спроси любого в учебке.

Она улыбнулась. Только губами, в глазах был всё тот же потухший огонёк.

– А ради чего они сражаются?

– Чтобы уничтожить врага. Странный вопрос, Грета.

– А ради чего сражаешься ты? – Прямой взгляд, от которого мне хотелось спрятаться. Выжидающий.

– Чтобы больше никто не терял близких, – не задумываясь, ответил я. – Это ведь одно и то же.

Пальцы соскользнули с моей руки и заправили выбившуюся белую прядь за ухо.

– Может, тебе так и кажется, Ганс. Но кто знает, возможно в этом причина, почему ты единственный выжил после обвала шахты? – Грета поднялась и теперь в её взгляде я прочитал нечто другое. Власть. Власть от тайного знания, которое мне недоступно. – Потому что боги посчитали твою причину сражаться достойной?

– Я не верю в богов.

– А я верю в то, что тебе надо поесть! – Она тряхнула головой, разбивая нахлынувший таинственный образ. – Пойду разогрею что-нибудь.

Она неловко покрутилась у кровати, а потом выскочила из спальни. Открылся холодильник со звоном стеклянных бутылок на дверце, чиркнула спичка, тонко звякнула сковородка о плиту. С трудом, но всё же сам, я спустил ноги на пол. Как Грета вообще умудрилась дотащить меня до кровати?