Позолоченная корона

Мать пошла проводить его.

– Я приду в храм послезавтра, – пообещала она. – Привезут товары, их нужно будет принять.

– Я тебе полностью доверяю.

Он добавил несколько слов на языке Галгороса, и мать ответила официальным тоном. Хелльвир даже вздрогнула, услышав, как та говорит на чужом языке. Она не произнесла ни слова на языке своей родины за все годы, когда они жили в доме у леса.

Надевая перчатки, принесенные служанкой, священник смотрел на Хелльвир.

– Ты должна как-нибудь прийти с матерью и помочь нам, Хелльвир, – сказал он. – Мы покажем тебе храм.

– Хелльвир это не интересует, – резко произнесла мать.

– Ну-ну, Пайпер, – ответил священник с упреком.

Хелльвир знала, что отец никогда не осмелился бы говорить с ее матерью таким тоном.

– Позволь ей посмотреть храм, увидеть, какую работу ты там выполняешь. Ей наверняка любопытно. А кроме того, мы еще можем обратить ее в нашу веру.

Он застегнул плащ на плече. Плащ был простым, но Хелльвир видела, что это дорогая вещь: он был сшит из тяжелой блестящей ткани. Потом прикоснулся кончиками пальцев ко лбу. Она решила, что это прощальный жест. Возможно, так было принято в городе.

Пока служанка запирала за гостем ворота, Хелльвир переглянулась с отцом. Должно быть, мать перехватила этот взгляд. Проходя мимо них, она недовольно фыркнула.

– Заходите в дом, – приказала она.

Отец последовал за ней. Хелльвир собралась войти, но Фарвор поймал ее за руку.

– Ну, – заговорил он. – Какого ты о нем мнения?

– О Рочидейне?

– О городе, конечно, тоже, – протянул он, – но я имел в виду служителя. Мы с папой давно хотели узнать, что ты о нем подумаешь, когда увидишь. По крайней мере, я хотел.

Хелльвир заглянула в окно гостиной. Мать зажигала свечи вокруг небольшого алтаря, на котором лежали фрукты – очевидно, подношение.

– Как я могу составить о нем мнение, если я видела его всего пару минут и обменялась с ним несколькими словами? – спросила она.

– Тогда первое впечатление.

– Я думала, что все служители из Галгороса, как мама, но он похож на уроженца Крона.

– Он и есть уроженец Крона, родился здесь и вырос. Изучал религию в Галгоросе, если я правильно понял, потом вернулся и взял имя Лайус в честь другого жреца из их храма. Понятия не имею, как его на самом деле зовут, может, мама знает. – Он подтолкнул ее локтем. – Ну, давай, первое впечатление. Я маме не скажу, не бойся.

– Я… Он напомнил мне…

– Ну же. Говори.

– Угря. Когда я на него смотрела, я вспомнила угря. Вроде того, с улицы.

Фарвор на это рассмеялся. Хелльвир подумала: когда же это его смех стал таким искренним, легкомысленным? Неужели дело только в переезде в большой город?

– Мне тебя не хватало, – сказал он. – Пошли в дом.

Хелльвир поселили в одной из комнат на верхнем этаже.

«Каждому по комнате?» – размышляла она, оглядываясь. Кровать была застелена тонким бельем с простой, но дорогой вышивкой. Занавеси на окнах были плотными и тяжелыми, сами окна были забраны решетками изящной работы. Ее родные как будто бы не обращали внимания на всю эту роскошь, не замечали ее, воспринимали как должное. Хелльвир подумала о том, как она после этого будет жить в хижине Миландры, с ее соломенной крышей, грубыми деревянными ставнями и садом с лекарственными растениями, как будет спать на своей узкой простой кровати… Эта мысль вызвала у нее приступ тоски по дому.

Хелльвир села в кресло, стоявшее у открытого окна, подперла подбородок рукой и взглянула на город, на крыши домов и каналы. Другой рукой она поглаживала Эльзевира, который клювом перебирал ее волосы. Ей нравился чудесный аромат города: в нем смешивались запахи фруктов из соседских садов, цветущей жимолости и еще – соли. Хелльвир решила, что солью пахнет морская вода, хотя из окна океана было не видно. Где-то высоко парили чайки, белые пятнышки в ночном небе; они шумно перекликались и словно бы бранились друг с другом. Ветер время от времени приносил звуки города, смех с постоялых дворов, музыку из питейных заведений. Хелльвир здесь нравилось. По сравнению с ее родной деревней город был живым.

Она должна была уснуть как убитая после дороги, прогулки по городу и новых впечатлений. Но почему-то не могла. Хелльвир переворачивалась с боку на бок, путаясь в дорогих простынях; гладкая, плотная ткань была непривычной на ощупь, липла к телу.

Она была слишком возбуждена, чтобы уснуть. Загадка снова и снова возникала у нее в памяти, и ей уже казалось, что эти слова болтаются внутри ее черепа, словно горсть монет, так что от их звона у нее заболела голова.

«Дар песни…

Утешит ее, когда она заплачет».

Мысли Хелльвир постоянно возвращались к тому соловью над воротами обители: он расправил крылья, раскрыл клюв, как будто пел на лету. Наконец, когда в щели между занавесями появилась тонкая полоска утреннего света, она сбросила одеяло и села на кровати, стиснув голову руками.

Она должна узнать, что там, за воротами. Должна.

– Куда это ты собираешься? – спросил ее Эльзевир, щелкая клювом, когда она встала с кровати и нашла простую куртку и штаны, единственную имевшуюся у нее одежду кроме той, в которой она путешествовала.

– Искать первую из драгоценных вещей, – ответила Хелльвир, надевая куртку. – Пойдешь со мной?

Вместо ответа Эльзевир взлетел с подоконника, сел ей на плечо и потерся головой о ее шею.

Хелльвир бесшумно кралась по спящему дому к входной двери. Из кухни донесся какой-то звук, и она замерла. Остановившись на верхней ступени лестницы, она увидела кухарку, которая месила тесто для хлеба. Хелльвир сняла с крючка у двери ключ и осторожно открыла дверь.

Во дворе царила приятная прохлада. На паутине, сплетенной между ветвями смоковницы, мерцали капли росы. В саду заливались птицы. Хелльвир приоткрыла ворота и выскользнула на улицу.

С главного проспекта доносился шум и голоса: торговцы раскладывали на прилавках товары, лодочники, вооруженные шестами, подвозили мешки и ящики со складов, в каналах плескалась вода, слышался глухой стук лодок, ударявшихся о пристани.

Постепенно небо из темно-синего становилось лиловым. Город просыпался. Хелльвир шла по мостам, по дорожкам вдоль каналов. Когда она добралась до обители Ордена Соловья, перистые облака окрасились в алый и золотой цвета. Она приложила ухо к деревянной двери и услышала какой-то шум, шаги, голоса. Хелльвир не знала, что будет делать, когда ей откроют, но взяла молоток и постучала – один раз, второй. Потом отступила от двери и подождала. К счастью, с ней был Эльзевир. Его присутствие почему-то придавало ей уверенности.

Из-за двери послышалось шарканье, потом глухой стук отодвигаемых засовов. Небольшая дверь в левой части ворот открылась, и оттуда выглянула какая-то женщина. Ее волосы были прикрыты синим головным платком.

– У тебя неприятности? – спросила она с искренним участием.

– Я… – Хелльвир надеялась на то, что в нужный момент ответ найдется сам собой, но слова не шли на ум. – Можно войти?

Женщина поморгала.

– Ну разумеется, дорогая моя, – ответила она и отступила, пропуская Хелльвир.

За воротами оказалась узкая дорожка, зажатая между двумя высокими стенами; подняв голову, Хелльвир увидела несколько арочных окон и горшки с фуксиями. Даже в полумраке она различила ярко-розовые цветы и узнала растения, виденные в книгах Миландры.

– Ты нуждаешься в помощи? – обратилась к ней женщина.

На ней были свободные синие одежды, напоминавшие облачение священнослужителей, и Хелльвир вспомнила слова отца насчет того, что женщины Ордена были жрицами.

– Мы можем накормить тебя и дать ночлег, если у тебя нет крыши над головой.

Хелльвир, как это ни странно, была тронута ее предложением.

– Нет, я… мне не нужен ночлег. – Она покачала головой, чувствуя себя довольно глупо. – Скажите, здесь нет… здесь нет плачущей женщины?

– Плачущей женщины?

– Да.

– Ты ищешь знакомую? Вчера вечером мы приютили несколько человек, но…

– Нет, мне нужны не они. По крайней мере, я так не думаю.

– В таком случае я не знаю… – Жрица смолкла с таким видом, словно ей в голову внезапно пришла какая-то мысль. – Но ты ведь говоришь не об иве, верно? – спросила она. – Плакучая ива?

У Хелльвир участилось сердцебиение. Она кивнула. Женщина несколько мгновений пристально смотрела ей в лицо, но ее взгляд не был враждебным. Потом она жестом пригласила Хелльвир следовать за собой.

– Идем.

Они пошли по дорожке между стенами, почти полностью скрытыми фуксией. Хелльвир заметила, что растения наблюдают за ней: у них были зеленые глаза из листьев, а цветы напоминали зевающие рты с крошечными розовыми язычками, похожими на кошачьи. Хелльвир провела кончиками пальцев по нежным цветам, здороваясь с ними. Фуксии сонно улыбались в ответ. Она пожалела о том, что у нее нет с собой тетради, чтобы их зарисовать.

Пространство между стенами стало шире, они завернули за угол, принялись петлять между какими-то зданиями. В нишах под арками прятались двери. Одна дверь отворилась, и появилась жрица со стопкой книг в руках.

– Рановато ты открыла ворота, – заметила она при виде Хелльвир и ее провожатой.

– Она постучалась и попросила разрешения увидеть иву, – объяснила спутница Хелльвир.

Другая жрица взглянула на Хелльвир, потом на ворона, сидевшего у нее на плече.

– Ну хорошо, – медленно произнесла она и взмахом руки разрешила им идти дальше.

– А чем так знаменита эта ива? – осмелилась спросить Хелльвир.

Жрица обернулась и удивленно взглянула на нее.

– Ты не знаешь?

– Я… мне просто сказали, что нужно искать плачущую женщину, – ответила Хелльвир, не зная, что еще придумать.

– Эта ива – центр нашего города. Его сердце. Город был построен вокруг нее. Орден ее охраняет.

Они подошли к железным воротам, увитым плющом; жрица вытащила из кармана кольцо с ключами, выбрала один и вставила в замок. Раздалось звяканье. Женщина открыла ворота и повела Хелльвир по очередному узкому каменному коридору.

Выйдя на свет, они очутились в самом прекрасном саду, какой когда-либо доводилось видеть Хелльвир. Лужайки были аккуратно подстрижены, под деревьями были разбросаны ухоженные цветочные клумбы с незнакомыми цветами. Луг спускался к небольшой речке, прямо к воде. За деревьями виднелась высокая стена, скрытая вьющимися растениями; их толстые стебли прогибались под тяжестью плодов. В кронах деревьев, сквозь которые виднелись лишь крошечные клочки неба, щебетали птицы.

Жрица пошла по лугу вперед, и Хелльвир последовала за ней; ей хотелось снять башмаки, почувствовать прикосновение мягкой травы к ступням. Они прошли через сад с целебными растениями, над которым висел плотный аромат тимьяна, розмарина и шалфея самых разных сортов. Аромат перенес ее домой, и Хелльвир охватило желание остановиться, сорвать листок, растереть его в пальцах, срезать несколько стеблей, чтобы послать Миландре.

Вдоль одной из стен были расставлены старинные глиняные статуи, изображавшие богов урожая. Статуи поросли мхом, у некоторых были отколоты куски, рога оплел вьюнок, но боги зловеще ухмылялись, обнажив кабаньи клыки.

– Из разговора с отцом я поняла, что в городе сейчас хозяйничают поклонники Онестуса, – заметила Хелльвир. – Он говорит, что скоро ваши обычаи исчезнут и забудутся.

– Новые верования приходят и уходят, – ответила жрица, не оборачиваясь. – А старые обычаи остаются. И останутся навсегда.

Она говорила уверенно, но Хелльвир это почему-то не успокоило.

– Всякий раз, когда возникает угроза нашему ордену, нашему саду, когда у кого-то возникает желание строить на нашей земле или ущемить нас как-то иначе, Дома, которые верят в нас и в наш труд, помогают нам пережить невзгоды и отстоять эту землю. Мы – сердце города, его фундамент, и я убеждена в том, что никакая новая вера, ни эта, ни другая, не сможет этого изменить.

Хелльвир надеялась, что жрица права.

Они пошли вдоль берега. За поворотом реки Хелльвир увидела старую иву. Ее низко опущенные ветви касались воды. Вокруг дерева, разросшегося так, что листья спускались до самой земли, были посажены тюльпаны. Хелльвир вдруг поняла, что в этом уголке царит какая-то особая тишина; не чувствовалось ветра, не пели птицы, и даже городской шум не доносился сюда.

Жрица раздвинула ветви, словно занавес, и подошла к стволу дерева. Хелльвир взглянула на светло-голубое небо, видневшееся сквозь крону, и вдруг ощутила твердую уверенность в том, что она пришла туда, куда нужно.

Вдалеке зазвонил колокол, и женщина оглянулась.

– Я должна идти, – сказала она. – Обычно я не оставляю посетителей у дерева, но… – Жрица посмотрела на ворона. – Мне кажется, ты не причинишь ему зла.

– Я подожду вас здесь, – ответила Хелльвир, удивленная и тронутая этим доверием.

Это место было священным, она догадалась об этом по поведению жрицы: женщина понизила голос и смотрела на дерево с почтительным и в то же время ласковым выражением.

– Я скоро вернусь.

Жрица скрылась за зеленой завесой, и Хелльвир осталась одна. Она откинула капюшон, Эльзевир расправил крылья, взлетел и сел на ветку.

– И что теперь? – спросил ворон.

Хелльвир села на землю, привалившись спиной к толстому стволу, обняла колени и взглянула вверх, на крону ивы.

– Сама не знаю, – призналась она.

У нее появилось странное ощущение, похожее на предчувствие грозы, и кровь быстрее побежала по жилам. Она была уверена в том, что сейчас что-то обязательно произойдет. Дерево словно спало, не шевелился ни один лист, только птицы чирикали и перепрыгивали с ветки на ветку где-то у нее над головой.

Хелльвир уже в сотый раз беззвучно произнесла загадку:

«Там, где большой нос произведет впечатление на королеву,

Дар песни

Утешит ее, когда она заплачет».

Возможно, здесь есть еще какой-то скрытый смысл, подумала Хелльвир. Возможно, загадка подсказывала ей не только место, где нужно было искать первое сокровище, но и способ завладеть им.

У Хелльвир не было никаких других идей, поэтому она запела. Ей никогда не нравилось собственное пение, она знала, что у нее нет слуха и слабый голос, но не сдавалась, и вскоре пела уже увереннее и почувствовала, что дерево прислушивается к ней. Она пела старую морскую песню, которую как-то слышала в родной деревне: «Весь мой от носа до кормы».

«Я забыла поклониться», – подумала Хелльвир и поднялась на ноги, продолжая негромко напевать. Повернулась лицом к стволу дерева, опустила голову и отвесила низкий поклон.

Когда Хелльвир выпрямилась, оказалось, что на том месте, где она только что сидела, стоит какое-то существо, словно сотканное из ветвей и листьев ивы. Существо привалилось спиной к стволу, потом село на землю. Его ветви переплетались, как прутья корзин, в которых рыночные торговки держат рыбу, и когда оно повернуло голову к девушке, раздался негромкий скрип. У Хелльвир перехватило дыхание.

– Мне кажется, я очень долго спала, – сонным голосом произнесло существо.

Этот голос походил на хруст ломающихся веток, на шорох земли, сквозь которую пробиваются корни. Существо взглянуло на небо, подняло руку и длинным пальцем, за которым волочились листья ивы, указало на Эльзевира, сидевшего на суку.

– У тебя на шее намотан болиголов, – пробормотало оно.

Хелльвир медленно опустилась на землю и села напротив древесного существа, скрестив ноги. Оно посмотрело на нее. Молодые веточки образовали нос, брови, над высокими скулами обозначились едва заметные впадины. Хелльвир чувствовала, как глухо бьется в груди сердце.

– А у тебя… – прошелестело оно. Голос доносился откуда-то из-за переплетающихся веток. – У тебя не хватает частей. Что с ними случилось?

– Я отдала их, – едва слышно прошептала Хелльвир. – В качестве платы за души. Чтобы вернуть их из царства Смерти.

– Ах-х. – Существо вздохнуло, откинуло голову назад. – Я знаю, что такое смерть. Когда я была семечком, меня поливали кровью. Мои корни до сих пор питаются этими воспоминаниями.

В мозгу Хелльвир возникла смутная картина: соловей, наколотый на отросток оленьего рога. Она поморгала, тряхнула головой.

– Мне жаль, что я тебя разбудила, – извиняющимся тоном произнесла она.

– Скоро я усну снова.

– Ты знаешь, зачем я пришла?

– Догадываюсь, что ты не хочешь расставаться с другими частями. Если это произойдет, тебе станет холодно.

Существо опустило голову и посмотрело на свою грудь, в которой зияло несколько дыр. На ветвях появлялись почки.

– Я… Да. Это верно.

Существо стояло у воды, глядя на воду, на длинные узкие листья, которые шевелило течением. Оно переместилось туда за долю секунды, когда Хелльвир моргнула. Она встала с земли и подошла к существу. Оно было по меньшей мере на голову выше ее, у него было стройное тело. Ивовые листья, свисавшие с плеч на спину, шелестели на ветру. Среди них прятались маленькие создания: божьи коровки, паучки.

– Наверное, судьба привела тебя сюда, – раздался голос. – Жрицы поют мне, но их песни всегда одинаковы. Ты спела мне нечто новое. И за это я дам тебе то, что тебе нужно.

– Благодарю тебя.

Зеленая рука со скрипом поднялась и взялась за ветку ивы. На ветке торчали крошечные скрюченные сережки с семенами, похожие на гусениц.

– Возьми их, – произнесло существо. – Они твои.

Хелльвир протянула руку и осторожно сорвала сережки. На пальцах у нее осталась пыльца.

– Но, может быть, это плохо, неправильно? – спросила Хелльвир, глядя на сережки. – Забирать их у тебя, чтобы отдать Смерти?

Но когда она подняла голову, существа уже не было.

Она завернула сережки ивы в бумажку с загадкой, чтобы не повредить их, и вышла из-под дерева. Жрица уже ждала ее снаружи.

– Вы давно здесь стоите? – спросила Хелльвир.

– Довольно давно, – ответила жрица. – Но я… почувствовала, что тебя не следует беспокоить.

– Вы видели… – Хелльвир не знала, как выразиться.

– Мы разговариваем и поем, – произнесла женщина. – Некоторые из нас общаются с существами, которых большинство людей не может ни видеть, ни слышать. Но мы всегда притворяемся, что это молитва, чтобы нас не называли умалишенными. В противном случае служители Онестуса не стали бы терпеть наше присутствие.

– Я говорила с духом очага, с ветром, с плющом, – прошептала Хелльвир. – С сороками, воронами, но с таким существом – никогда. – Она оглянулась на дерево. – Вы должны спеть ему что-нибудь новое.

– Что-нибудь новое?

– Да. Ему хотелось бы услышать новые песни. – Хелльвир спрятала семена в карман. – Благодарю вас. Не буду больше отнимать у вас время.

– Ты нашла то, что искала? – спросила жрица, когда они возвращались к воротам.

– Думаю, да. – Хелльвир помолчала. – Мой папа сказал, что ваша обитель построена на краеугольном камне.

– Верно. Это произошло в конце войны с Королем-Оленем. Ты ведь слышала о ней, ее называют Войной Соловья?

Хелльвир кивнула. Об этой войне знали все дети. Родители говорили, что Король-Олень приходит и пожирает сердца тех, кто плохо себя ведет. Отец тоже рассказывал ей истории о Короле-Олене там, в деревушке у леса.

– Когда Король-Олень был наконец повержен, Королева-Соловей, возглавлявшая выжившие народы, пришла сюда, чтобы здесь, на берегу реки, похоронить своего брата, погибшего на войне. Здесь был положен конец войне, и здесь выросла ива. – Женщина кивнула на дерево, полоскавшее ветви в воде. – Королева превратила эти земли в процветающую страну, где ее народ смог жить в мире и растить детей. Вот почему символом нашего Ордена является соловей; он назван так в честь королевы, как напоминание о мире.

Вернувшись в дом родителей, Хелльвир поднялась в свою комнату, рухнула на кровать и попыталась пригладить спутанные волосы. Но без щетки ничего не получилось, и она просто сидела на кровати неподвижно, глядя в пространство и ни о чем не думая. Она не спала больше суток; глаза жгло, хотелось свернуться под одеялом и забыть обо всем. Эльзевир сидел на спинке кресла и смотрел на нее блестящим глазом.

– Ты нашла сокровище, – заметил он.

Хелльвир вытащила бумажку из кармана, развернула ее на прикроватном столике и поднесла руку к семенам. Они были… теплыми. У нее закружилась голова от ликования. Она до сих пор не могла поверить в то, что все оказалось так просто.

– Да, – ответила Хелльвир. – Не знаю как, но мне это удалось. – Она прикусила губу. – А теперь остается только сидеть и ждать того дня, когда они мне понадобятся.

Глава 6

Брат дал Хелльвир поспать до полудня, но потом все-таки вломился к ней в спальню без приглашения и начал громко жаловаться на полное отсутствие у нее интереса к достопримечательностям. Сонная Хелльвир спустилась за ним в общую комнату, на ходу приглаживая рубаху и заправляя за ухо волосы – которые Эльзевир тут же снова растрепал своим клювом.

Мать сидела у окна за вышивкой. Увидев Хелльвир, она недовольно поджала губы.

– Тебе больше нечего надеть? – бросила она.

Хелльвир оглядела свою рубаху и штаны. Одежда была простой, но чистой.

– Мою дорожную одежду нужно стирать, – ответила она.

Мать отложила вышивку и поднялась.

– Ты похожа на крестьянку, – проворчала она. – Нужно найти тебе что-нибудь поприличнее.

– Я могу сходить с ней за покупками, – предложил Фарвор и взял из вазы яблоко. – Хочу показать ей Торговый квартал. А вечером зайдем в «Кукушкин уголок».

Мать сердито нахмурилась, и он быстро добавил:

– Только по одной кружечке.

Она вздохнула.

– Хорошо. У меня есть для тебя платье. Я хотела, чтобы ты поберегла его для визита во дворец, но тебе нельзя появляться в городе в таком виде.

Мать бросила многозначительный взгляд на стенные часы. Это был диковинный механизм с какими-то пружинами и колесиками, украшенный замысловатыми завитушками. Часы походили на цветок со сложенными лепестками. У них в деревне никто даже не видел подобных вещей, и Хелльвир не стала притворяться, будто понимает, как определять по ним время.

– Ты проспала все утро. Теперь я опоздаю на богослужение, – упрекнула ее мать. – Идем наверх. Поторопись.

Хелльвир стояла в дверях и смотрела, как мать роется в шкафу, набитом платьями. Она впервые была в спальне родителей. Ее внимание сразу же привлек небольшой столик в углу комнаты. Дюжина свечей стояла перед звездой, прислоненной к стене. Были там и другие религиозные предметы, незнакомые Хелльвир, какие-то диски с выгравированными на них символами-дометиками. Она хотела рассмотреть их поближе, но мать уже вытащила из шкафа платье с пышной юбкой и разложила его на кровати.

Хелльвир подошла и взглянула на платье, пока мать разглаживала рукава. По крайней мере, оно было темным – уже хорошо. Как это ни странно, платье ей понравилось.

– Это же очень дорого, – сказала Хелльвир, щупая ткань. Она никогда не носила такой одежды.

– Храм был к нам добр, – ответила мать таким тоном, как будто Хелльвир обвиняла ее в чем-то. – И хозяин лавки, где работает твой отец. Надень.

Хелльвир быстро сбросила рубаху и штаны и надела платье через голову, а мать расправила юбки вокруг ее бедер. Она заметила их отражение в большом зеркале на дверце платяного шкафа: вот она в новом платье с расстегнутым корсажем, мать хлопочет рядом, оглядывает ее, одергивает подол. Наконец-то они с мамой занимаются ее нарядом, как все девушки со своими матерями. Ей захотелось, чтобы этот миг навечно остался в ее памяти.

За эти годы мать Хелльвир, судя по всему, забыла то, что видела в царстве Смерти. Если какие-то воспоминания у нее и остались после возвращения к жизни, она постаралась загнать их подальше. Теперь она, казалось, помнила и знала только одно: что Хелльвир воспользовалась какими-то «неправильными», «дурными» способностями для того, чтобы ее спасти, но не пожелала воскресить ее новорожденную дочь. И поэтому мать теперь относилась к ней иначе, чем прежде; каждый раз, когда она смотрела на Хелльвир, говорила с ней, дочь ощущала, что они стали чужими. Хелльвир давно с этим смирилась, но сейчас ей страстно захотелось, чтобы между ней и матерью все и дальше было как сегодня. Мать до сих пор ни разу не помогала ей примерять новое платье.

Мама расправила рукава и начала зашнуровывать лиф на спине.

– Слишком туго, – пожаловалась Хелльвир, прижав руку к животу.

– Платье женщины, появляющейся при дворе, не должно быть удобным, – отрезала мать, затягивая шнурки. – Там нужно прежде всего иметь хорошую осанку.

– Но сегодня я не еду во дворец.

– Завтра поедешь.

– Это будет просто встреча с принцессой.