Позолоченная корона

Хелльвир сидела рядом еще какое-то время, перечитывая при тусклом свете уже сильно потрепанное письмо. Корабль с надутыми парусами расплылся – так часто она потирала его большим пальцем.

Внезапно у нее возникла некая мысль, и она вытащила бумажку с загадкой. Хелльвир постоянно носила ее в нагрудном кармане и представляла, что Смерть точно так же носит с собой отрезанный у нее локон. В раздумье она погладила Эльзевира по голове.

– Эмблема королевы – это корабль, идущий под парусами, так? – размышляла она вслух. – Галеон.

– Да, – ответил ворон и распушил перья. – Хотя я понятия не имею, зачем кому-то может понадобиться пересекать океан.

– Войну вели за монополию на морскую торговлю с другими странами, – продолжала Хелльвир. – Вот почему ее назвали Войной Волн. Выиграв войну, королева изменила свой герб: теперь вместо льва на нем изображен корабль, который может использоваться и на войне, и в торговле.

Строчки, выведенные угольным карандашом, нисколько не смазались, однако на ощупь они были холодными, как лед. Хелльвир снова перечитала загадку, размышляя о значении первой строчки: «Там, где большой нос произведет впечатление на королеву…» Неужели речь идет не о носе человека, а о носе корабля? Значит, имеется в виду королевская печать? В трактирах распевали матросскую песню о путешественнике, и каждый куплет начинался со строчки: «Весь мой от носа до кормы».

Хелльвир покачала головой и убрала в карман письмо и загадку. Нет, это было нелепое объяснение, слишком надуманное. Все не так, как ей кажется. А что ей кажется – что первая строчка велит ей отправляться в Рочидейн? Смерти придется выразиться яснее.

Как и обещала принцесса, карета прибыла через два дня после письма. Хелльвир никогда не видела такой роскоши: изящные, сильные лошади, сверкающие отполированные дверцы. Кучер был одет в ливрею, а верховые стражники, сопровождавшие карету, облачены в доспехи тонкой работы, и выгравированные на нагрудниках гербы с галеоном сверкали на солнце. Хелльвир удивилась. Она не понимала, зачем ей охрана.

Когда они стояли у кареты, Миландра взяла ее руки в свои.

– Береги себя, – попросила лекарка. – Больше никто о тебе не позаботится.

Хелльвир слегка улыбнулась.

– Спасибо за совет. А как ты будешь жить здесь без меня?

– Я жила одна много лет до того, как ты поселилась в моем доме, – был ответ. Миландра погладила по голове Эльзевира, расположившегося на окошке кареты. – Приглядывай за ней, красавец.

– До тех пор, пока у меня не выпадут последние перья, – пообещал он.

– Мы оба будем друг за другом приглядывать, – сказала Хелльвир и стиснула пальцы Миландры. Внезапно ей захотелось остаться. – Я буду скучать по тебе.

Наставница удивила ее, с силой прижав ее к себе.

– Не делай того, чего тебе не хочется делать, – твердо произнесла она. – Рочидейн… меняет людей. Мне следовало… – Миландра вздохнула. – Мне следовало спрятать тебя. Постараться сделать так, чтобы они не узнали о твоем существовании. Но я не думала, что однажды они появятся у меня на пороге.

Хелльвир вдруг поняла, что Миландра боится, и постаралась отогнать страх.

– Со мной все будет в порядке, – сказала она с уверенностью, которой, впрочем, не чувствовала. – Может быть, принцесса просто хочет меня поблагодарить.

Но прозвучало это фальшиво. Такой голос был у ее отца, когда во время долгих зим ее детства он уверял ее в том, что все будет хорошо. Особенно в те дни, когда все было очень плохо.

– Этот дом всегда будет твоим, – сказала Миландра, потом наклонилась и взяла небольшую корзинку, которую прихватила из дома. – Возьми, это я приготовила для тебя.

В корзинке лежали ступка и пестик, набор горшочков и бутылочек, тряпочки и еще кое-какие вещи. Даже несколько коробок с сушеными листьями, кореньями и ягодами. Все, что нужно травнице.

– Надеюсь, ты в Рочидейне не пропадешь, – проворчала старая женщина. – Я обучила тебя ремеслу, и ты должна воспользоваться этим.

Только в этот момент Хелльвир окончательно стало ясно, что они действительно расстаются, и, скорее всего, надолго. Она обняла наставницу, чувствуя отчаянное, болезненное желание спрятаться, остаться дома. Она постаралась запомнить ароматы тимьяна и лаванды, исходившие от волос и одежды Миландры, вид их скромного домика, освещенного солнцем, блеск амулетов на окнах. Миландра погладила ее затылок.

– Береги себя, дитя, – повторила она. – И никому не доверяй. А теперь иди.

Хелльвир заставила себя разжать объятия и забралась в карету, стиснув зубы, чтобы не расплакаться. Миландра окликнула кучера, и тот взялся за вожжи. Карета дернулась и поехала, заржали кони, которых пришпоривали верховые стражники. Хелльвир смотрела на старую лекарку, стоявшую на обочине, до тех пор, пока деревня не скрылась за поворотом дороги.

Глава 5

Большую часть пути Хелльвир в тревоге размышляла о Рочидейне. Всякий раз, когда она задумывалась о том, что могло понадобиться от нее принцессе, чем закончится их встреча, у нее все сжималось внутри. Но за этими страхами таились и другие – темные, мрачные – мысли: – воспоминания о тошнотворном ужасе, о дрожащей бездне и пристальном пустом взгляде, приковавшем ее к месту. Что, если она так и не найдет нужного ему сокровища и он снова обрушит на нее свой гнев? Бумажка с загадкой прожигала дыру в кармане, и Хелльвир без конца трогала ее и шуршала ею, мысленно повторяя строки, написанные Смертью.

«Там, где большой нос произведет впечатление на королеву,

Дар песни

Утешит ее, когда она заплачет».

Хелльвир не находила себе места от беспокойства. Если имеется в виду нос корабля и это намек на Рочидейн, тогда что такое «дар песни»? «Песня» – это какая-нибудь матросская частушка? Или снова игра слов? А что, если она ошибается, речь все-таки идет о носе человека или животного, и она не приближается к разгадке, а совсем наоборот?

Так Хелльвир сидела в карете одна, тревожные мысли кружились у нее в голове, дни тянулись медленно и тоскливо. Она слышала веселые голоса стражников, скакавших рядом с каретой, и пыталась заговорить с ними, чтобы рассеять скуку, но они сразу замолкали и отделывались односложными ответами. Вскоре Хелльвир оставила эти попытки.

На десятый день на горизонте показался город. Он рос, словно лес: сначала появились разбросанные среди полей деревеньки, потом домов стало больше и больше, и, наконец, над каретой нависли городские ворота. Высота ворот вдесятеро превышала рост взрослого мужчины, и они были такими широкими, что через них одновременно могли проехать пять повозок. Ворота были распахнуты, всадники и экипажи въезжали в город и выезжали из него. Карета на несколько минут остановилась у сторожки – Хелльвир успела заметить сверкающие доспехи с золотым кораблем, – кучер предъявил пропуск, и им велели проезжать. Воины не поехали с ними в город; обменявшись несколькими словами с возницей, они ускакали в другом направлении.

Разглядывая город, Хелльвир ненадолго забыла о своих страхах. Дорога постепенно стала шире, и вскоре они въехали на мост, пересекавший большую лагуну. По воде, сверкавшей на ярком солнце, лениво плыли лодки под белыми парусами, напомнившие Хелльвир чаек. Сам мост был широким, как улица, по сторонам его выстроились лавки, мимо сновали разносчики. Хелльвир увлекло это зрелище, аппетитные запахи, и она высунулась из окна, разглядывая торговцев едой, блестящие безделушки, разложенные на прилавках, шумную, беспокойную толпу. Здесь было столько народа! Торговцы подходили к карете и пытались продать ей товары: разноцветные шарфы, ожерелья и тому подобное. Но вскоре карета пересекла мост и въехала в город.

Вместо улиц здесь были каналы, а вместо повозок и экипажей между домами сновали лодки. Лодки привозили товары и продукты с пристаней в лавки, причаливали у лесенок. Вдоль домов можно было передвигаться по узким дорожкам. Хелльвир снова высунулась в окно, во все глаза рассматривая город. Отец описывал его в письмах, но его рассказы не передавали всей этой красоты. Рочидейн был городом воды, но не только: еще он был городом солнца. Солнце сверкало на воде каналов и на оконных стеклах, заливало светом красные черепичные крыши и журчащие фонтаны. Узкие дома теснились, словно книги на полке; они были выкрашены в яркие цвета: алый, желтый, оранжевый, голубой. Цветы в горшках, вывешенные за окнами, источали сладкие ароматы. Хелльвир была очарована, и все мысли о Смерти, тьме и дарах песен рассеялись, как туман на заре.

Карета остановилась, кучер слез с козел и открыл ей дверь.

– Но я думала, мы едем во дворец? – удивленно спросила Хелльвир, сажая на плечо ворона.

– Мне было велено сначала отвезти вас в дом ваших родственников, – сообщил кучер. – Послезавтра, когда вы устроитесь, карета заберет вас и отвезет к принцессе.

Хелльвир молча кивнула; это слово – принцесса – вернуло ее к реальности. С одной стороны, она обрадовалась тому, что у нее будет пара дней на то, чтобы освоиться, но с другой стороны, ей было неприятно, что неизбежная встреча, заставлявшая ее нервничать, откладывается. Ей хотелось бы покончить с этим поскорее.

Кучер щелчком пальцев подозвал какого-то мальчишку, который глазел на них, облокотившись на парапет, и бросил ему монету.

– Пригляди за лошадьми, пока я не вернусь, – приказал он.

Мальчишка энергично закивал и с деловитым видом забрался на место возницы. Кучер взял багаж Хелльвир и двинулся по улице, которая шла вдоль канала. Оставив позади оживленную набережную, они попали в лабиринт узких переулков. Среди старых домов царила тишина. Над головами покачивались корзины с цветами, в подворотнях дремали кошки. Услышав шаги чужаков, животные провожали их сонными взглядами. Хелльвир остановилась, чтобы погладить рыжего кота. При других обстоятельствах она наслаждалась бы этим приключением, но сейчас не могла думать ни о чем, кроме приема, ожидавшего ее в доме родителей. Она много лет не видела ни отца, ни мать, ни брата. Что она им скажет? Впервые ей пришло в голову взглянуть на себя со стороны: она была одета в простую дорожную куртку и штаны, покрытые пылью. Может быть, они подумают, что она слишком грязная, нищая, неотесанная для них, что ей не место в их новой богатой жизни?

– Откуда принцессе известно о том, что моя семья живет здесь? – спросила она.

– В Рочидейне не так уж много людей из вашей деревни, – бросил кучер через плечо. – Во дворце о таких вещах узнают без труда.

Он остановился у массивных зеленых ворот и потянул за металлическую цепь. Где-то за забором зазвонил колокольчик. Хелльвир вытерла взмокшие ладони о штаны.

Раздались шаги, и дверь открылась. На пороге стояла какая-то незнакомая женщина в простом сером платье. Хелльвир решила, что кучер ошибся и привел ее не в тот дом. На шее у женщины на цепочке висела звезда с двенадцатью лучами, точно такая же, как та, что была вырезана над дверью их маленького домика на опушке леса.

– Что вам угодно? – спросила женщина, но кучер не успел ответить.

Снова раздались шаги, на этот раз тяжелые, торопливые: Фарвор – он теперь был старше, выше, и волосы у него были длиннее – выбежал на улицу и сгреб Хелльвир в охапку. Застигнутый врасплох Эльзевир взлетел с ее плеча, хлопая крыльями и роняя черные перья. Хелльвир так удивилась, что молчала, обнимая брата, и думала только о том, как бы не задохнуться.

– Ты здесь! – воскликнул Фарвор, разжал объятия, но продолжал держать ее за руки и разглядывать. – Долго же ты собиралась! Ну давай, давай мне мешок, заходи!

Одной рукой он выхватил у кучера ее вещи и нырнул в ворота, таща ее за собой. Они очутились в красивом внутреннем дворе. В центре журчал фонтан, вдоль высоких стен были рассажены смоковницы, а над фонтаном росло гранатовое дерево; сморщенные алые лепестки недавно распустившихся цветков были влажными от водяных брызг. Хелльвир никогда не видела таких растений, но знала их названия из книг, в которых рассказывалось о флоре Архипелагов. И ей стало любопытно, как садовник ухитрился вырастить их здесь, в умеренном климате Крона.

Потом из дверей вышел ее отец, и она, забыв обо всем, обнимала его и, уткнувшись в его грудь, вдыхала знакомый запах выделанной кожи и дерева. От него пахло так же, как раньше, несмотря на то что на нем была дорогая одежда и сверкающие башмаки. Внезапно Хелльвир ощутила нелепое желание разрыдаться и с трудом подавила его. Отец отпустил ее, ласково улыбаясь.

– Идем в дом, девочка моя, – сказал он.

В Рочидейне семья Хелльвир процветала. Год назад хозяин мясной лавки, где работал отец, сделал его совладельцем. У него теперь был собственный набор мясницких ножей, которые он точил о камень, пока они с Хелльвир разговаривали, – это был подарок от хозяина, их привозили из-за границы, из самого Галь Эрита. Ее мать, рассказывал он, любуясь сиянием лезвий при свете лампы, работала на Храм и получала небольшое жалованье, а еще Храм бесплатно предоставил им служанку. Хелльвир наблюдала за женщиной в сером платье, пока та суетилась на кухне, помогая кухарке, полной женщине с мукой в волосах, готовить ужин. Хелльвир пришла к выводу, что та только путается под ногами и особой пользы от нее нет.

– А где мама? – спросила она.

Хелльвир тоже предложила помочь, и ей поручили лущить горох. Кухня находилась в полуподвале – ниже уровня воды, сообразила Хелльвир. Дневной свет проникал сюда только сквозь узкие оконца, прорубленные высоко у них над головами, почти под потолком.

Фарвора отправили на рынок за фруктами, потому что Хелльвир никогда в жизни не ела апельсинов и отец сказал, что так не пойдет.

– В церкви, как обычно, – ответил он, наливая ей чая.

– Она много времени там проводит?

– Столько, сколько требует Онестус.

Хелльвир уловила язвительную нотку в его голосе. Когда ей показывали дом, она заметила, что здесь соперничают две религии. На дверной притолоке висел старый отцовский амулет из медвежьего когтя, защищавший дом от зла. Но обнаружились и незнакомые символы: какие-то сложные завитки и спирали были тщательно выведены краской на наличниках в тех местах, где это не бросалось в глаза. Такие же знаки были выложены медью над каменным очагом – там, где кухарка держала свои горшки. Хелльвир знала, что они называются «дометики», но не знала, что они означают. Отец заметил, что ее взгляд остановился на стопке книг на языке Галгороса, лежавшей на другом конце стола, вздохнул и поставил чайник.

– Выслушай меня. Тебе может показаться, что я недоволен, но это не так. Жаловаться мне не на что. Она счастлива, потому что в этом городе чувствует себя ближе к дому. Здесь она может свободно отправлять обряды своей религии, делать все то, что нужно для исполнения Обещания.

Хелльвир кивнула, не зная, что думать. С одной стороны, она почти ничего не знала об Онестусе и его религии и иногда злилась на мать за то, что та не познакомила их с Фарвором с основами своей веры. С другой стороны, ее это удивляло. Может быть, мать молчала потому, что сведения, полученные Хелльвир о загробной жизни, противоречили представлениям последователей материнской веры? Идея вечной жизни в царстве Бога Света как-то не вязалась с тем, что она знала о сером полумраке, о грозном человеке в черном с глазами, похожими на ямы, в которых колыхалась пустота. Хелльвир встряхнулась, отгоняя отвратительное воспоминание.

– Какие же Столпы она выбрала? – вместо этого спросила Хелльвир.

– Честь и Милосердие, по-моему, – пожал плечами отец. – Она развесила и расставила дометики для всех Столпов везде, где только можно. – И он махнул на символы, которые поблескивали над очагом. – Не буду врать, понятия не имею, что это значит. Сострадание или что-то вроде того. Она бы все полы ими разрисовала, если бы я ей позволил.

В наступившей тишине Хелльвир размышляла о том, что отказ матери говорить о своей вере не в последнюю очередь был вызван презрением отца, и впервые поняла, каково, должно быть, приходилось матери. Неудивительно, что она была несчастлива в глухой деревне. Хелльвир поразила ненависть, с которой отец смотрел на чужие символы, но у нее не хватило духу заговорить с ним об этом. Сейчас она была так рада его видеть…

– Ты никогда не описывал мне Рочидейн в своих письмах, – заметила Хелльвир, решив сменить тему. – Ты писал, что хочешь вернуться домой, и я представляла себе какие-то серые унылые трущобы.

– Этот город и был серым и унылым, пока ты не приехала.

Отец погладил ее по щеке, она взяла его руку и вдруг пожалела о том, что не навестила его раньше. Когда он перевернул ее руку и взглянул на три оставшихся пальца, его лицо стало печальным.

– Миландра написала мне о том, как с тобой теперь обходятся в деревне, – тихо сказал отец.

Хелльвир неловко заерзала на стуле и хотела выдернуть руку, но понимала, что не следует этого делать.

– Поэтому я и решила уехать, – ответила она. – Миландра подумала, что это хорошая мысль, ненадолго перестать мелькать перед глазами у деревенских.

– Тогда я вот что скажу: жаль, что они оказались такими глупцами. Я считал их более разумными людьми.

У него было такое лицо, как будто он хотел сказать что-то еще, и Хелльвир испугалась, что он начнет расспрашивать ее насчет Смерти. Но отец лишь похлопал ее по руке.

Больше говорить им не пришлось: с лестницы донесся топот, и в кухне появился Фарвор с большим бумажным мешком. Он поставил его посреди стола, тот опрокинулся, и по столу раскатились какие-то оранжевые шары – Хелльвир поняла, что это и есть апельсины. Кухня наполнилась сильным приятным ароматом.

– Ты только посмотри, какая красота! – воскликнул Фарвор. – Прямиком из Береговых Рощ. – Он взял один шар, вытащил из-за пояса нож, очистил фрукт от кожуры и протянул дольку Хелльвир. – Попробуй.

Она сунула дольку в рот. Незнакомый аромат был резким, но на вкус апельсин оказался сладким и одновременно освежающим, словно прохладный ветерок в жаркий день. Брат и сестра рассмеялись, когда она протянула руку за второй долькой.

В тот вечер отец и Фарвор повели ее гулять по городу. Солнце село, и вода приобрела такой же лавандовый цвет, как сумеречное небо. Хелльвир сказала Эльзевиру, что тот свободен до утра и может летать там, где захочет, вместе с другими воронами.

Они бесцельно бродили по набережным и проспектам. Отец и брат время от времени показывали Хелльвир какую-нибудь красивую статую или фонтан, прогулочную лодку, принадлежавшую аристократу, широкие, украшенные резьбой и металлическими накладками двери дома богатого купца. Хелльвир разглядывала здания, улицы и статуи, удивляясь про себя тому, как же это интересно – побывать в незнакомом городе. Деревня у леса, где она выросла, внезапно представилась ей очень маленькой, убогой, затерянной где-то на краю света.

Она шла под руку с отцом, наслаждаясь ароматами летней ночи, любуясь желтыми отблесками фонарей на воде, и чувствовала, как напряжение, которое усиливалось по мере приближения к Рочидейну, начинает спадать. Только сейчас она поняла, как сильно боялась встречи с принцессой, свидания с родителями; но ничуть не меньше ее волновал вопрос о том, где начинать поиски отгадки, «дара песни».

Однако в доме отца Хелльвир почти забыла об этой проклятой загадке и вспомнила о ней только в тот момент, когда заметила на другом берегу канала какую-то арку, а под ней дверь, выкрашенную синей краской, и тяжелый медный молоток. Остановившись посреди дорожки, она уставилась на синюю дверь. Отец и брат, не заметив, что Хелльвир отстала, пошли дальше, по направлению к проспекту. Над стеной покачивались верхушки деревьев, но ее заинтересовало не это. Над аркой красовалась эмблема: диск с выгравированной на нем летящей птицей, раскрывшей клюв. Через минуту за стеной запели песню – сначала пел один голос, потом к нему присоединился второй, третий. Песня была медленной, приятной. Там, за стеной, пел целый хор.

«Дар песни», – подумала Хелльвир.

Отец заметил, что она стоит на дороге, и вернулся. Они втроем стояли и слушали пение. Постепенно голоса замолкали, один за другим, пока их не осталось три, потом два, а последние несколько слов пропел один голос и смолк на высокой ноте.

Для остальных людей это, естественно, ничего не значило, но Хелльвир все стало ясно, как будто символ был помещен на стене нарочно: вечерняя песнь предназначалась для нее одной, она должна была привлечь ее внимание. Хелльвир поняла, что имел в виду тот, кого она называла Смертью, когда сказал, что знаки появятся в нужное время и, когда это произойдет, она все поймет.

– Что там находится? – спросила Хелльвир у отца.

– Это обитель Ордена Соловья. Их жрицы хорошо поют, правда? Эту песню они поют каждый вечер.

– Никогда о таком не слышала.

– В Рочидейне есть несколько монастырей этого ордена. Они держатся особняком, следуют древним традициям, ведут себя тихо. Предлагают пищу и укрытие тем, кому это необходимо, прислушиваются к воде, говорят с ветром, все такое. Хотя мне кажется, им недолго осталось, – печально добавил отец.

– Почему же?

– Храм Онестуса, – ответил отец. – Религия Обещания пустила здесь глубокие корни, она вытесняет старые обычаи. В этом городе его поклонники повсюду. Взгляни.

Отец остановил их и постучал носком башмака по мостовой. Среди булыжников в мостовую был вделан медный кружок. А на металле был выгравирован какой-то сложный геометрический узор… нечто вроде змеи… нет, скорее угорь.

– Они понатыкали таких по всей улице, потому что здесь проходит одна из их ежегодных процессий. Начинается за воротами и заканчивается в их главном храме.

Хелльвир смотрела на диск, блестевший в свете уличных фонарей.

– Почему угорь? Что это означает?

– Толком не знаю, – фыркнул отец. – Поклонники Онестуса верят в символы. Это для них главное. Ты видела дома символы твоей мамы. У них есть дометик для всего на свете, и все они вот так же завязаны узлом. – Он снова постучал ногой по эмблеме. – Может быть, они из-за этого выбрали угря. Потому что он может завязываться в узел.

Отец отвернулся и пошел прочь. Хелльвир задержалась, глядя на ворота обители Ордена, на блестящий медный молоток, потом неохотно последовала за ним. Она посетит монастырь завтра, сказала Хелльвир себе, когда отец и брат будут заняты своими делами. Она не понимала, откуда у нее такая уверенность, и тем не менее знала: ей следует прийти сюда одной.

Наступила ночь, и они неторопливо направились в сторону дома, хотя на улицах было по-прежнему оживленно, как днем. Хелльвир хотелось еще немного погулять, но усталость давала о себе знать. Сейчас она была определенно рада тому, что принцесса Салливейн позволила ей освоиться в Рочидейне.

Хелльвир заметила мать только тогда, когда та поднялась со скамьи у фонтана. Рядом с ней сидел высокий худой мужчина в серой одежде. Он тоже встал.

– Хелльвир, – произнесла мать, целуя ее в щеку. – Добро пожаловать в Рочидейн.

Хелльвир вынуждена была сделать над собой усилие, чтобы не выдать своих чувств при звуке этого холодного голоса. Она ожидала чего-то в таком духе. Она не забыла, как вела себя с нею мать после возвращения из царства Смерти, помнила ненавидящие взгляды, ледяное молчание; но все равно ей стало грустно оттого, что даже после многолетней разлуки мать говорит с ней как с чужой.

Но выглядела мать хорошо. Ее черные волосы, заплетенные в косы, блестели, нездоровая худоба исчезла. Она высоко держала голову. Слишком высоко, подумала Хелльвир; как будто пыталась разглядеть что-то поверх стены. Она никогда не держалась так дома.

– Спасибо, мама, – ответила Хелльвир. – Папа и Фарвор показали мне город.

Она незаметно разглядывала человека в серых одеждах. На груди у него висела звезда с двенадцатью лучами из какого-то металла, напоминавшего медь.

– Это служитель Лайус, – представила его мать. – Главный священник нашего храма. Лайус, это моя старшая дочь.

Хелльвир, даже не оглядываясь, почувствовала, как напрягся отец, стоявший у нее за спиной. Она поклонилась – после визита королевы она хорошо научилась кланяться.

– Очень приятно познакомиться, – вежливо произнесла Хелльвир.

Служитель наклонил голову. Он был чисто выбрит, и тонкие морщины, словно нарисованные чернилами, выделялись на бледном лице.

– Должно быть, хорошо вернуться домой, – сказал он.

Он говорил как горожанин – четко, отрывисто произнося слова.

– Мой дом не здесь, а в деревне, – возразила Хелльвир, не успев обдумать свои слова, и только потом сообразила, что это прозвучало грубо. – Но я рада увидеть свою семью, господин, – поправилась она.

– Не сомневаюсь в этом. Что ж, не буду вам мешать.

Он взял руку ее матери и склонился над ней, потом кивнул отцу и направился к воротам.