30 шагов к тебе

– А че? Хочешь замутить? – хохотнул первый голос.

– Да иди ты! Сам мути! Она ж больная, помнишь, как на меня кинулась тогда? Все лицо расцарапала, стерва!

– Точняк, забыл уже.

Я видела, как Макс недовольно поджал губы и стрельнул взглядом в сторону звучавших голосов. На его щеках забегали желваки, а сам он стал похож на дикого зверя перед прыжком. Это мне стоило обижаться! Мне стоило бросаться на парней! Но я обычно так не делала. Надевала наушники и уходила в мир без тупых подколов и перешептываний за спиной.

«Какая же ты глупая, Милка! Он позвал тебя просто так, ради приличия, а ты уже губу раскатала!» – мысленно выругалась я, надела наушники и с безразличием, включенным на полную катушку, вышла на крышу. Прошмыгнув к излюбленному месту, приветственно помахала девочкам, но этого никто не заметил.

Наверное, наивно было ждать, что Денис подойдет поговорить или хотя бы поздороваться. И все же именно на это я и надеялась, даже услышав не самые приятные вещи от парней. Шошин был среди сплетников и промолчал, не остановил их. Возможно, даже смеялся сам. От осознания, что он больше не защищает, в груди неприятно саднило и болезненно пульсировало. Так рассуждала рациональная часть меня, а сердце уже придумало очередную сказку со мной и Дэном в главных ролях. В моих фантазиях наша история заканчивалась свадьбой и переездом, но в реальности даже спустя три часа, когда солнечные разводы на кучевых облаках стерлись, ко мне никто не подошел.

Я оглянулась, оттянула наушник и опасливо спросила в темноту ночи:

– Здесь кто-нибудь есть?

Ответом мне были собачий лай из парка неподалеку, шум автомобилей, сирена скорой помощи и звук телевизора из чьей-то квартиры. Сняв наушники, я поднялась, размялась и быстро сложила вещи в сумку – сама не поняла, в какой именно момент достала блокнот с ручкой и написала пару корявых строчек. В полутьме приходилось всматриваться, что лежит под ногами: повсюду валялись куски железа, старые медные тросы и прочий мусор. Добравшись до входа в тамбур, я замерла: моя записка пропала! Нервно оглядевшись, я посмотрела под ноги и поникла: бумажка лежала рядом с дверным косяком. Без особого энтузиазма я подняла ее и хотела снова закрепить на двери, когда разглядела нарисованную стрелку. Дрожащими пальцами я развернула листок и прочла только одну идеально ровную надпись: «За баком».

Я сразу же обошла тамбур и бросилась к большой емкости, которую раньше кто-то использовал на даче в качестве душа, а потом зачем-то притащил сюда. Наверное, забыли увезти, и с тех пор огромный пластиковый белый бак с водой стоял справа от двери. Осмотрев его, я увидела торчащую из-под дна бумажку. Грязную, немного влажную от сырости. Я прижала ее к груди и собралась лететь домой, но тихий вопрос заставил испуганно замереть на месте:

– Ты чего тут среди ночи забыла?

Глава 3

Два с половиной года назад

Ольга влетела в комнату и упала на кровать сестры, расхохотавшись до невозможности громко. Милана сурово посмотрела на нее и шикнула. Часы пробили полночь, родители уже спали, а она делала домашку. Она окинула сестру недовольным взглядом: Мила не любила, когда кто-то садился на ее постель в уличной одежде. Но разве сестре запретишь? Она всегда делала так, как считала нужным.

– Ой, ну чего ты шикаешь? – Оля принялась накручивать зеленую прядь на палец. Ее щеки были красными от мороза, а на обветренных губах играла мечтательная улыбка.

Какое-то время сестры молчали, каждая углубилась в свое дело. Милана не обращала внимания на лукавые взгляды сестры и спешила закончить две расчетно-графические работы – для себя и для Ольги. Сестра считала, что учеба не для нее, ведь она создана для любви, а не глупых формул. Вот и приходилось прикрывать ее снова и снова.

– Ой, Милка, я такая счастливая, – наконец решилась заговорить Оля и стыдливо отвела глаза. Она, как дикая кошка, подбирающаяся к добыче, медленно подходила к сути. – Я влюбилась. И кажется, в этот раз все очень серьезно.

Милана удивленно посмотрела на сестру, собрала светлые волосы в высокий хвост и удобнее устроилась на стуле, поджав ноги и упираясь коленями в столешницу. Она не удивилась услышанному, ведь Олька меняла парней каждую пару месяцев. Она скучала в однообразных отношениях, поэтому уходила первой.

– Ты всегда так говоришь, – отмахнулась Мила, хотя в сердце больно кольнуло от ревности – слишком уж мечтательный и полный любви взгляд был у сестры. Такое встречалось нечасто.

Ольга обиженно надула губы и перекатилась на живот. Теперь она хмуро смотрела на сестру.

– Сейчас все по-другому! – возмутилась она, глубоко вздохнула и усмехнулась. Зеленые волосы разметались по белому пододеяльнику, и на мгновение Милане показалось, что это самые настоящие змеи, как у горгоны Медузы.

Мила вернулась к учебе, потеряв интерес к любовным историям сестры. На первом курсе их пока не сильно гоняли, но погрязнуть в долгах не хотелось.

– У меня к тебе серьезный вопрос, – прошептала вдруг Оля, приподнявшись на локтях и вглядываясь в профиль сестры.

Со вздохом отчаяния Милана обернулась и поджала губы.

– Какой вопрос? – устало уточнила она, глянув на часы. – Давай быстро, а то мне сидеть тут…

Не успела она договорить, как Оля прервала ее, нервно выпалив:

– Ты ведь не слишком увлеклась Денисом?

Сердце Миланы пропустило удар. Она медленно посмотрела на сестру, молясь, чтобы вопрос не был связан с новой влюбленностью Оли. Но взгляд сестры был полон незримой надежды. Милана сразу догадалась, какой именно ответ ждет сестра. Нет, ей не нужна была правда. Поэтому с напускным безразличием Милана ответила:

– Нет, – и дернула плечами, словно пыталась стряхнуть с себя неприятный разговор.

Оля счастливо взвизгнула, прикусила губу и хитро прищурилась.

– Значит, ты не будешь против, если мы начнем встречаться? – уточнила она на всякий случай.

– Не буду.

Слова дались Милане тяжело, через силу, с хрипом. Но Ольга, ничего не заметив, с горячими объятиями бросилась сестре на шею.

– Ой, спасибо! Ты самая лучшая сестра на свете! Я в душ!

Олька пронеслась по комнате ураганом, схватила вещи и скрылась за дверью, оставив Милану собирать осколки разбитого сердца. Она не могла отказать. Оля не могла знать, насколько сильно Милане понравился Денис. Не могла ведь?

Глава 4

Это был Матвей Архипов. Он учился в том же университете на похожем направлении, мы частенько сталкивались в корпусе между занятиями. Высокий, черноволосый, с широкими скулами, зелеными глазами и пухлыми губами. Он неизменно выбривал виски, оставлял длинную челку, которая при ходьбе падала на лоб. И постоянно, даже в жару, ходил в толстовках и черных джинсах, словно это ни капли его не беспокоило.

– Чего тебе? – буркнула я.

Вообще-то он не сделал ничего плохого. Всего лишь общался с ребятами, которые частенько называли меня «чучелом», «чудилой» и «жалким подобием Оли». Со временем эти слова перестали ранить, но поначалу мне было очень плохо. Я могла несколько месяцев не отвечать на сообщения и отказывалась видеться с кем-либо из компании.

– Ничего, – изумленно пролепетал он. – Слушай, я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо. Мало ли, что ты задумала.

Только тогда до меня дошло, как все выглядело со стороны. Он ведь наверняка решил, что я не просто так торчу одна ночью на крыше. И логично: спустя два года после смерти сестры я по-прежнему молчала, забившись в свой угол.

– Нет! – нервно воскликнула я, спрятав записку в задний карман джинсов. – Все в порядке, можешь не беспокоиться.

– Сорри, – пожал плечами Архипов и нахмурился, окинув меня внимательным взглядом. Похоже, ответ не показался ему убедительным, потому что даже в вечерних сумерках я заметила тень недоверия, скользнувшую по его лицу. – Слушай, может, тебя проводить?

Вопрос выбил из колеи, и я не сразу нашла ответ. Он беспокоился? Не доверял? Или действительно просто хотел проводить? А может… На мгновение мелькнула мысль, что портрет мог нарисовать Матвей. Я никогда особо не интересовалась его увлечениями и не знала точно, умеет ли он рисовать.

– Давай, – кивнула я. Мы одновременно шагнули к двери тамбура и, случайно столкнувшись плечами, нервно рассмеялись, отступив в стороны. – Ты первый.

– Лучше ты, – махнул рукой Матвей и покраснел. Или так казалось из-за полумрака?

Мы в молчании спустились в подъезд и побрели вниз. Я пыталась понять, как лучше завести разговор и вытащить нужные ответы, но Матвей и сам был не прочь поболтать.

– Как экзамены? Справляешься? Или нужна помощь?

Я удивленно покосилась на Матвея, который спокойно шел рядом. Когда наши руки случайно соприкасались, я с трудом удерживалась, чтобы не отдернуть свою.

– Все нормально, – прошептала я в ответ. – Почему спросил?

Архипов замялся, словно боялся говорить правду, затем осторожно заговорил:

– Слушай, я ни на что не намекаю, просто ходил слух, что у тебя с учебой беда.

– И кто его распространил? – спокойно уточнила я.

Даже стало интересно, кто такую глупость мог рассказывать. Казалось, все на нашем потоке знали, что я заядлая отличница, которая всегда приходит с выполненными работами и не прогуливает без причины.

– Оля говорила, что ты плохо справляешься. – Матвей пожал плечами и спешно пояснил: – Она просила меня позаниматься с тобой.

Я шла на автомате, пытаясь переварить услышанное. Зачем она лгала? Хотела свести меня с Матвеем? Она могла бы! Остановившись у двери в квартиру, я задумчиво посмотрела на Матвея и натянуто улыбнулась. Даже ни одного вопроса не успела задать! А ведь такой замечательный шанс.

– Ты случайно не умеешь рисовать? – выпалила я.

Матвей удивленно поднял брови. Да, наверное, со стороны мое поведение выглядело странно. Ну и пусть. Главное – результат.

– Не так, как Шошин, – улыбнулся парень и терпеливо пояснил: – Слушай, я далек от рисования, но что-то простенькое сбацать могу. Куб, например.

– А портрет?

Он кивнул:

– Если долго сидеть. И исключительно карандашом. С красками и прочими приблудами работать не умею. А что?

Он мог… Кто знал, сколько автор сидел над потерянным на крыше портретом?

– Да так, ничего.

Мы неловко распрощались, и я сразу же юркнула домой, в комнату, чтоб открыть новое послание. Это был второй рисунок, только уже не карандашом, а углем. И явно не с натуры, а по памяти. На нем я смотрела на художника и улыбалась, волосы трепал ветер, а глаза светились счастьем и небывалой энергией. Я была похожа на Олю. Такая же легкая, невесомая и неземная.

Целый час вглядывалась в лист и пыталась понять: я ли это? Только человек, который давно меня знает, мог нарисовать меня настолько жизнерадостной: после трагедии в нашей семье улыбки всегда были вымученными и горькими, а глаза смотрели в пол. Вместо яркой одежды мы носили невзрачные однотонные вещи. Я стала олицетворением печали, не в силах отпустить свое горе.

На рисунке была я, но другая. Прежняя. Не сломленная. А теперь все изменилось. И либо у его автора было воистину буйное воображение, либо этот человек наблюдал за мной уже очень давно – как минимум с момента смерти Оли. В сердце больно кольнуло, и оно забилось в груди с неистовой силой. Я понимала, что единственным, кто одновременно умел рисовать и видел меня счастливой, был Денис. Других художников в компании не нашлось. По крайней мере, тех, о которых все знали.

С помощью цветного скотча со звездочками я прикрепила рисунок на стену рядом с предыдущим – выставка Дениса Шошина обещала быть необычной – и тут же написала ответную записку, в которой спросила про увлечения в музыке и любимый фильм. Аккуратно сложив лист в четыре раза, засунула его в ящик стола, чтобы рано утром – до того, как проснутся родители, – отнести его на крышу и спрятать рядом с баком.

Отец все же заметил, что я выходила из дома намного раньше обычного, но, так как был трезвым, просто проводил меня в комнату тяжелым взглядом. Он не поздоровался и не спросил, как дела, – ему давно было плевать на такие мелочи.

Через час мама приготовила завтрак и позвала всех к столу. Я отказалась – не хотела сидеть рядом с ними и корчить из себя хорошую дочь. У нас давно не было нормальных семейных посиделок. Мы с мамой это знали и принимали, но вот отец… он все еще пытался вернуть нашу семью, склеить осколки, которые давно разметало по разным углам. Пусть и делал это с помощью силы и запретов.

Я несколько раз уговаривала маму уйти. Мы бы устроились на работу, сняли квартиру или поселились у бабушки. Вариант бы нашелся! Но мама не желала его рассматривать. «Подрастешь – поймешь», – холодно цедила она и отводила взгляд. Потому что глаза не могли врать, они кричали о том, что мама точно так же хочет сбежать. Может, она боялась отца? Или опасалась оставлять его в полном одиночестве? Ни один из вариантов я не считала достойной причиной терпеть унижения.

Когда я выходила из квартиры, то столкнулась с Денисом. В качестве эксперимента решила задать ему ключевой вопрос до того, как прочитаю ответную записку, чтобы понимать: дорисовала ли я образ в голове или Шошин действительно был моим тайным поклонником?

– Наверное, «Парфюмер». Или «Внутри себя я танцую». Хотя нет, все же «Парфюмер». Мне пора, вечером поболтаем.

И он побежал вниз. Я, как всегда, проводила его спину долгим взглядом и ради спокойствия поднялась на крышу, чтобы убедиться, что моя записка на месте. В другом случае план пошел бы коту под хвост. Была ли виной тому влюбленность или просто хорошее настроение, но весь путь до университета я улыбалась и насвистывала попсовые песни. Люди в автобусе косились на меня, а одна женщина даже испуганно отсела, стоило только месту рядом с другим пассажиром освободиться. «Ну и пусть, – думала я. – Плевать».

На самом деле мне было не все равно. Казалось, люди смотрят и перешептываются за спиной, поливают грязью, поэтому я вновь закрылась: вытащила из рюкзака наушники, ссутулилась, спрятала взгляд и натянула на лицо маску безразличия. Превратила мир из яркого и красочного в бесцветный и пресный.

Снова с трудом дождалась окончания занятий, чтобы прибежать на крышу и обнаружить там… ничего. Мою записку забрали, хотя я не представляла, как Денис мог это сделать: обычно он работал до шести вечера и физически не мог забрать послание. Но даже если забрал, то почему не положил ответ? «Рисует! – с восторгом осознала я, на всякий случай осмотрелась и отправилась домой. – Точно рисует! На это же нужно время».

Я в предвкушении просидела как на иголках до самого вечера. Там, в новом письме, был ответ на вопрос: мог ли мне писать Денис? Мог ли он обратить на меня внимание? Именно на меня, Милану, а не жалкое подобие Оли? Не тень сестры-близнеца? Не ее отблеск в кривом зеркале? Мог ли Денис после безумной влюбленности в Олю вновь что-то почувствовать? Хотелось верить в это, потому что я не видела себя рядом с кем-то другим. Либо он, либо никто. Возможно, это было слишком глупо, максималистски, незрело. Но мне хотелось думать, что единственная вещь на свете, которая может побороть все, – любовь. Она лечит, забирает боль, заставляет забыть и дает новый глоток воздуха – такого чистого и свежего, что начинает кружиться голова.

Примерно так я ощущала себя рядом с Денисом – головокружительно и сладко. Для меня любовь была огнем. Согревающим, манящим, и я, будто мотылек, летела на пламя. Она была пучиной, которая затягивает, не дает опомниться, захлестывает с головой холодной волной и сбивает с ног в самый неподходящий момент. Когда ожидаешь этого меньше всего. Меня она сбила в самом прямом смысле.

Когда с Денисом встречалась Оля, я все равно была счастлива. Смотрела на двух любимых людей и понимала, что так лучше. Они заслужили. Но рано или поздно должен был настать и мой черед, верно? Ведь счастья заслуживает каждый. Мое ждало меня на крыше. Куда я и собиралась, выискивая одновременно привлекательный и скромный наряд. Я вывалила всю одежду на кровать и битый час примеряла все подряд. Хотелось выглядеть на миллион долларов в глазах Дениса. Наверное, поэтому я выбрала несвойственный для себя образ: кружевное черное платье-чехол до колена и такого же цвета лодочки. Конечно, в такой одежде было неудобно перемещаться, а уж покорять лестницу тем более, но я не могла свернуть с этого пути. Краем уха я слышала, что Шошин собрался делать предложение какой-то Ане. Я не могла этого допустить и предприняла новый шаг.

Из квартиры я вышла одновременно с Максом. Он округлил глаза, немного покраснел и отвернулся при виде меня, но не обронил ни слова. Впрочем, на его лице не было и никакого намека на улыбку. Мы в полном молчании поднялись наверх, к лестнице на крышу, и замерли. Я – в страхе, Макс – в странной нерешительности. Парень оглядывал меня с ног до головы и… Я не понимала, чего он от меня хочет, потому что Максим кивнул в сторону лестницы и отвернулся.

– Ты первая.

– Ладно.

Неловко и очень медленно, краснея от смущения, я все же полезла наверх первая. Осторожно переставляя ноги, я с ужасом представляла, как буду возвращаться назад, и надеялась, что Макс не пялится на мою пятую точку, а может, вообще ушел. Добравшись до верха, я застыла, осознав, что дальше мне в этом узком платье не подняться, и вдруг почувствовала горячие ладони именно там, где их не должно было быть. Я нервно дернулась и чуть не упала, но Максим поднялся выше. В небольшом люке он плотно прижался ко мне, будто не замечая никаких проблем в этом факте. Парень уперся спиной в один край люка, ногами встал на ступеньку и начал тяжело дышать.

– Не шевелись, – прохрипел он прямо мне в ухо.

Замерев, я почувствовала, как горячие большие ладони заскользили вверх по моим бедрам. Макс без особых усилий поднял меня за талию и поставил на твердый пол тамбура. Пошатнувшись, я все же удержалась на ногах и стрельнула недовольным взглядом в парня. Макс спокойно поднялся и грубо бросил через плечо, выходя к остальным:

– Не за что.

Я хотела крикнуть, что не собиралась его благодарить, но взяла себя в руки и проглотила возмущение. Гордо подняв голову, я вышла на крышу, но тут же застыла, услышав ехидное:

– Сегодня что, праздник какой-то? Чего вырядилась, Воронина?

Парни расхохотались, как стая гиен, и начали травить шуточки по поводу моего внешнего вида. Я заметила, что Макс остановился на пути к своему тайнику с подушкой. Денис в этот момент сидел в дальнем углу крыши и, кажется, говорил с кем-то по видеосвязи. «С Аней», – пронеслась мимолетная догадка, от которой я тотчас отмахнулась. Игнорировать нехорошее предчувствие стало своеобразным способом сохранить хрупкую надежду на счастье с ним.

– Эй, Ворона, где такие платья раздают? Только не говори, что купила. Ни один нормальный человек за него не даст и рубля, – загоготал Миша. – Ты к зеркалу подходила вообще?

Я обернулась на него и не нашла, что ответить. В голове был миллион мыслей, ругательств и проклятий, мне хотелось обрушить все это на них. Пристыдить. Но следующая фраза выбила меня из колеи, как хлесткий удар по щеке:

– Да она это платье из сестринского гардероба достала сто пудов! Косит под Ольку. Только очень плохо. Чучело какое-то. Вы ж вроде близнецы, Воронина, как так получается, что ты так стремно выглядишь?

Парни снова заржали, а я на ватных ногах побрела к своему излюбленному месту. Спокойно села на стул, уставилась на соседний дом и безмолвно заплакала. «Я не Оля! Я не она!» – мысленно кричала я, одновременно пытаясь успокоиться. Рыдания душили, заставляли жадно глотать воздух и до боли щипать руки. Слезы градом катились по щекам и капали на платье, оставляя мокрые пятна. И почему мне казалось, что я сильная? С чего я взяла, что могу сделать хоть что-то в своей жизни? От желания громко разреветься меня останавливала только мысль, что абсолютно все ребята, даже Денис, засмеют, станут тыкать пальцем, всем расскажут.

Я не заметила, как стемнело, и вечерний воздух стал не освежающим, а колючим и холодным. Я приготовилась идти домой, но вздрогнула от неожиданности, когда рядом с моим лицом появилась рука, держащая белый платок.

Рыцарь пришел.

Глава 5

Я не хотела его видеть. И не хотела, чтобы он видел меня такой – зареванной, слабой, растоптанной.

– Хватит сопли на кулак наматывать, – хмуро пробормотал Макс и потряс платком. – Вытрись, все уже ушли.

Я собрала остатки сил, чтобы едко прохрипеть в ответ:

– И ты вали.

Максим не сдвинулся с места. Не ответил и даже не посмотрел на меня – задумчиво пялился вперед и непоколебимо ждал. Это должен быть его брат! Где же Денис? Почему он даже не подошел? Испугался, что скажут люди, если начнет сближаться с сестрой погибшей девушки? Я все-таки взяла предложенный платок и вытерла щеки, оставив на светлой ткани серо-бежевые разводы от туши и тонального крема. С ужасом смяла платок и засунула в рюкзак.

Максим не уходил. Не уходил, пока я пыталась собраться с мыслями, пока восстанавливала дыхание и мысленно считала до ста. Эта методика помогала избегать панических атак, которые начались после смерти Ольги. Потеря такого важного человека в жизни не прошла бесследно. К счастью, с приступами я научилась бороться. Но не с насмешками. Разве к такому можно быть готовым? В школе или универе не рассказывают, как проходить через подобное. Зато учит жизнь. После смерти Оли больше никто не стоял между мной и парнями, никто не защищал от нападок.

– Они идиоты, не обращай внимания, – снова заговорил парень и отвернулся.

– Тебя не спросила! – рявкнула я, хлюпнув носом. Глаза снова застилали непрошеные предатели-слезы.

Господи, ну почему именно он? Почему рядом со мной не идиот Миша или вечно издевающийся Вадик? Или тихий спокойный Матвей?

– Не спросила, а я все равно сказал. Они того не стоят.

Словно мраморное изваяние, он стоял рядом, спрятав руки в карманы простых черных брюк. Его сильную грудь и руки закрывала бесформенная черная футболка с желтым смайликом. Круглый год Макс носил кеды: летом – черные конверсы, зимой – утепленные. Мы иногда сталкивались на лестничной клетке, бывало, пересекались в магазине. И лишь изредка – на крыше. По словам Дениса, брат не любил сюда ходить. «Слишком много негатива тут», – посмеивался Шошин над братом. В кои-то веки я была согласна с Максом. Наша компания пропиталась ненавистью и злостью. Никто не стал исключением. Даже я.

– Не надо тебе за Дэном бегать, – словно ведром холодной воды, окатил он меня.

Я покосилась на парня, пытаясь понять: шутит или нет? Но на хмуром серьезном лице не дрогнул ни один мускул. Он все так же задумчиво смотрел вперед, перекатываясь с пятки на носок, а в какой-то момент достал из кармана коробочку и закинул в рот конфетку-драже. Я мотнула головой в попытке перестать пялиться. Но Максим по-прежнему стоял рядом. Догадавшись, что я сбита с толку, он повторил холодно:

– Перестань бегать за Дэном. Он того не стоит, поверь.

Я тяжело сглотнула, неловко поднимаясь. Ноги затекли, голова чуть кружилась, я чувствовала, что лицо опухло. Да и внутреннее состояние оставляло желать лучшего – я давно не ощущала себя настолько подавленной и разбитой. Как хрустальная статуэтка, с небывалой силой брошенная в стену. Максим не имел права говорить такое.

– Не лезь не в свое дело! – Горечь от чувств, которые я не смогла удержать под замком, и боль от резких слов парней давили тяжким грузом. Я хотела разобраться со всем по порядку, но в очередной раз убедилась, что жизнь – огромный бушующий океан и я в нем маленькая лодочка. Начался десятибалльный шторм, и меня уносило все дальше от берега. Я не могла выплыть и задыхалась. Шла ко дну. Глубже и глубже.

Максим покачал головой. Темно-русые с каштановым отливом волосы оттеняли бледную кожу, которая из-за луны будто светилась.

– Тебе будет больно, – сказал он, наконец посмотрев мне в глаза. – Так что прекращай.

Это было странно. То ли он пытался загипнотизировать меня и внушить мне эту информацию, то ли бесстыдно изучал мое опухшее лицо, а может, все вместе. Я прошептала:

– Мне уже больно. – И, чуть подумав, ядовито заметила: – Так что ты опоздал.

Мы топтались на одном месте и сверлили друг друга гневными взглядами, пока Максим не вздохнул:

– Пошли, помогу тебе слезть.

– Я и сама могу! – Я вспыхнула и раскраснелась, вспомнив, как он облапал меня по пути сюда. Беспардонно и нагло, словно имел на это право.

– Да неужели?

Знал, куда нужно давить.

– Справлюсь сама, спасибо! – рыкнула я и отвернулась.

Он только ухмыльнулся и направился к тамбуру.

– Как знаешь.

Максим быстро скрылся в темноте, и я не спеша поковыляла следом. Перед тем как уйти, я забрала записку из-под бака, бросила ее в рюкзак и едва не подпрыгнула от испуга, когда глубокий голос из темноты спросил: