Улыбнись

Он лег.

Прижался ко мне всем телом.

Дышал в затылок.

– Люб…– начал он.

А я не знала, как себя вести.

– Люб, тебе вчера было очень больно? – выдавил он из себя.

Прям выдавил! Как будто бы эти слова были тяжелее стокилограммового груза.

Я закивала. Уткнувшись в мягкий край одняла лицом.

– Блядь. Крови не было? Я не порвал тебя?

– Нет.

– Прости. У меня снесло чердак. Я обожаю анал. И я был бухой. Сильно бухой, чтобы сообразить, что ты еще ни разу до меня этого не делала…

– Ты меня не порвал. Просто больно… Но даже не от этого…

– А от чего?

– От того, что ты до этого в комнате был с Гелой. И в Стамбуле был с ней!! Раз так хорошо тебе со "старым другом", зачем меня жить позвал? По-че-му я, Тутанков?! Объясни!  – голос мой сорвался на последней ноте. Я охрипла даже.

Илья махом сгреб меня в охапку. Начал покрывать поцелуями.

Всю.

Но мне не хотелось.

Я попыталась выбраться из объятий. Он не давал.

– Гела мне нужна исключительно для того, чтобы держать руку на пульсе…Она в важной тусовке. И связь у меня с ней практическая. Она влюблена. Я этим пользуюсь, и не более.

– А…– кивнула я. С ухмылкой.

– Бэ! И ещё. Я не могу афишировать наши с тобой отношения, как серьёзные. Врагов у меня больше, чем друзей. Один раз на меня уже надавили через семью. Второй раз я не позволю с собой так…– он отпустил меня и откинулся на подушку.

Я встала с кровати. Подошла к шкафу. Чтобы одеться.

– Поехали в ресторан. Позавтракаем. Через 3 часа самолёт.

– Я не голодная.

– Прекрати, Линдеман. Тебе придётся принять условия игры!

Завтракали мы молча.

Потом молча добирались до аэропорта.

Снова был частный борт.

Какие-то люди, которых я не знала. Но очень богатые. Отсела от них демонстративно. Вытащила книгу Бахтина. Читала про карнавал. А думала про Тутанкова. И он, наверняка, думал про меня. Смотрел то и дело. Каким-то горьким взглядом. Но не подходил.

До острова мы добирались на катере. И уже вдвоём. Он сидел сзади. Обхватив меня за плечи.

– Теперь тут нет лишних глаз. Можно расслабиться. – Илья начал нежно целовать мою шею. Спускаясь ниже по плечам. А потом возвращался обратно. До уха.

– Ты очень дорога мне, Линдеман…– произнёс он еле слышно. Но эти невероятно важные слова стучали в моей голове, словно барабанной очередью.

Наши апартаменты располагались у воды. Тутанков завел меня в спальню. И кивнул на коробку, стоявшую на кровати:

– Это тебе. Открывай.

Я откинула крышку.

Там были дорогущи шлепацы. Купальник. Какие-то платья.

И записка.

Я аккуратно развернула её.

Женский почерк.

"Он правда влюблен. Но не обольщайся. Это быстро пройдёт. Ведь И.К. не знает, что тогда ты сбежала с Мишей Сониным. А я знаю!Надеюсь, купальник натирать не будет.

С любовью. Тори."

Я скомкала записку и смыла её в унитаз.

Сучка!

Вот же сучка!

– Люб, идем поплаваем!

Передо мной снова возник Тутанков, но уже в одних плавках и кивнул в сторону пляжа.

– Сейчас приду. – ответила я, улыбаясь.

А в душе мне было противно надевать купальник, который выбирала ОНА.

Я злилась.

Физически было все прекрасно. А морально я была истощена.

Сломлена.

Раздавлена.

И несчастна.

Я вышла из комнаты.

Прямо на берег. Села с Тутанковым на песок. Он подхватил меня и повалил рядом. Навис сверху и целовал в лицо. Гладил большим пальцем по щеке.

– Я счастлив. Счастлив с тобой, Линдеман! Прости меня. За вчерашнее…– он виновато уткнулся носом в мою ключицу.

А я была будто заморожена. Будто бы его слова утекали сквозь меня. Я совершенно не радовалась. Что тут, на острове. С ним! Вдвоём.

Всё тяготило меня!

Всё в одночасье стало серым!

То, что я чувствовала…

Очень мне не нравилось.

Но выбора будто бы больше не не было.

К концу третьего дня он встретил в ресторане какого-то давнего знакомого. И они выпили. Я сидела рядом с женой этого уважаемого человека. Вокруг нас бегали их дети. Трое или четверо?… И разговаривать нам, вероятно, было не о чем. Я просто молчала. А она то и дело комментировала происходящее.

– Сейчас накилдырятся. И счастливые пойдут спать. А мне с детьми отжиматься. Младший совсем без меня не засыпает…– она устало кивнула на белобрысого мальчишку лет трех и отхлебнула из бокала дорогого красного вина. И с грузом опустила фужер обратно на стол.

– Хорошо, что у меня есть дети. С ними я хотя бы чувствую себя значимой и нужной. А с ним…– она осторожно указала глазами на мужа. – Никогда! Так что, Любка, рожай от Тутанкова. Иначе свихнешься…

Я не стала ей ничего отвечать.

Через полчаса мы с Ильёй вернулись в номер.

От него сильно пахло виски. Он полез целоваться. Прижимая меня к стене. Я увернулась. Мне было неприятно, что он пьян.

– А в чем дело? – вдруг  прошипел он мне в лицо. – Чего ебало такое недовольное, а? – он схватил меня крепкой рукой прямо за шею, чтобы я не смогла вновь увернуться. И начал силой засасывать в губы. Налегая на меня всем телом. Я чувствовала эрекцию. Очень уверенную. Он сжал второй рукой моё бедро. Залез под юбку. Махом сорвал белье и бросил в сторону.

– Сейчас отсосешь. Поняла? Голая. Раздевайся!

Он рванул мой сарафан за лиф.

Пуговицы полетели в разные стороны, оголяя грудь и следы от купальника.

Он намотал мои волосы на кулак. И силой опустил на колени. Другой рукой расстегивал ширинку и вытаскивал член.

Воткнул мне в рот.

Проталкивал глубже в глотку.

Я задыхалась.

Изо рта выплескивалась слюна. Прямо на пол.

Он задавал темп, держа меня за волосы.

Лицо раскраснелось. Пылало. От резких движений было больно затылок.

А он делал это ещё глубже.

Почти до рвотного рефлекса.

Очень грубо.

А потом так же за волосы резко потянул меня с пола вверх. Повернул задом. Прижал грудью к холодной стене. И зашёл сзади.

Кончил тут же.

У меня потекло по ногам.

А он шумно дышал рядом.

Целовал горячим ртом в выпирающмй позвонок на шее…

И шепнул:

– Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!

И удовлетворенно шлепнув меня по рагоряченному телу, пошёл ещё налить себе виски.

Глава 16. Линдемания.

Тутанков просто пошёл выпить виски. Налил почти полный бокал из тяжёлого квадратного графина, стоявшего на тумбе возле нашей постели. Достал из холодильника лёд. Он залязгал о стекло и пустил брызги.

У меня жутко разболелась голова. Я чувствовала, как кровь пульсирует внутри. Прямо над бровями.

…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…

…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…

…Я люблю тебя, Линдеман. Ещё никого так не любил!…

Так и крутилось у меня в голове. Сердце дрожало от этих слов. Волновалось. Стучало внутри. Неужели, правда?

Может ли это быть правдой?

Может ли он любить меня?! Но смотрит так. Будто может. Я не шевелилась. Стояла у стены.

Тутанков кинул подушку у изголовья кровати и сел, облакотившись на неё.

– Идем ко мне. – он похлопал по матрасу рукой.

Я пошла, как была. В разорванном на груди сарафане. В его сперме на коже. С растрепанными волосами. И осторожно села на край. Он дотянулся, подхватил меня рукой и затащил к себе на колени.

Перебирал пряди моих волос пальцами.

Утыкался в темечко горячими губами.

Укрывал всю будто. От какого-то злого врага…

– Любимая…Наконец, я могу сказать тебе об этом…Лю-би-ма-я. – он произнес это слово по слогам, сильнее прижимая меня к сердцу.

– Это правда так? – я подняла на него глаза.

Он заботливо убирал пальцем большой руки волосы с моего лица.

– Я влюбился сразу. Как увидел. И тот час же решил, что ты – моя.

Я прижималась к его груди щекой. Чувствовала шрам. Хотелось, чтобы это не заканчивалось. Чтобы он меня убаюкивал.

– Илья… – аккуратно начала я. – Можно спросить?

– Спрашивай…– кивнул он.

– Почему ты такой грубый в сексе… – я замялась, застеснялась этого вопроса.

Он перевел дыхание. Обнял сильнее.

– Я не могу себя контролировать. Начинаю сходить с ума, как представляю, чем закончится. В тебе такая чертовщина, Люба…Это невозможно объяснить словами. Тебя хочется трахать. Именно трахать. Жестко. Чтобы делать тебя покорной. Потому что ты – строптивая. Очень.

Я ничего не ответила. Я не понимала ничего. Что он имел в виду?…Я ещё не доросла до этих категорий, чтобы ими мыслить.

Сейчас.

Сию секунду.

В моменте.

Он был нежным. Заботливым. Обнимал. Но каких-то 15 минут назад чуть не уничтожил меня.

Мы провели на островах ещё несколько дней. Спокойных. Обычных. Дней. Было много пляжа. Мы плавали. Ныряли. Попали в грозу.  Тутанков был спокойным как никогда. Он больше не говорил о любви. Но и не ломал меня. Обращался бережно. Как с хрусталем. Как будто вместе с признанием в любви что-то внутри него устаканилось. Приобрело понятные очертания.

В Москву мы возвращались днем. Снег летел огромными хлопьями. Как перья.

Я прислонилась лбом к окну Бентли. И мне казалось, что внутри меня тоже снег. Во мне тихо скрипела зима. Что-то изменилось после этой поездки. В душе.

Дома, как всегда, ждала Ирина Александровна. И оладья с абрикосовым вареньем. Тутанков их очень любил.

– Ой, какие вы загорелые! Любочка, тебе очень идёт загар. – тараторила гувернантка, поспешно накрывая на стол.

Тутанков рассказывал ей про наш дайвинг, нежно глядя мое колено под столом, как подросток. Его глаза были живыми и сияли. Как у мальчишки. Обычного. Влюблённого. Мальчишки.

Жизнь потекла каким-то своим, пусть и новым, чередом. Мансардное окно перед сном. Конспекты. Лекции. Сериалы с Ириной Александровной по вечерам. Тутанков торчал на работе до поздна. Открывал очередной автосалон. И мы почти не виделись.

Я перестала скрывать свое положение от подруг. И разрешила Дмитрию подвозить меня на красном Астон Мартине прямо ко входу в Университет. Практически все перестали здороваться со мной после этого. А преподаватели тихо перешептывались на кафедре, чьей я могу быть любовницей.

В женском коллективе литфака эта тема произвела фурор и была даже более обсасываемой, чем назначение нового декана факультета. А мне уже было все равно. Как будто бы я отрастила броню после той поездки на острова. Внутри меня перестало греть. Я была словно зажата во льдах. Как в тисках.

Это было новое.

Необычное.

Странное чувство безразличия.

И все замерло вокруг.

Даже время. Какой-то унылой эпохой.

Один день сменял другой.

Мансардное окно.

Конспекты.

Одиночество…

Пока мне не позвонил. Миша.

Я как раз возвращалась после экзамена домой.

– Привет, Люб! – весело сказал он мне.

И вокруг будто заиграла жизнь.

– Привет. – ответила я, нервно убавляя пальцем звук, чтобы водитель не услышал в трубке мужской голос.

– Я в Москве. Увидимся? – спросил он.

И мне захотелось! Очень захотелось этого! Поговорить с кем-то. Просто ни о чем. И обо всем.

– Я не могу. Сегодня…– грустно ответила я, понимая, что невозможно ответить иначе в моих обстоятельствах.

– Так я буду здесь ещё 2 дня!…

– Я не могу…

– Ясно. Папочка не разрешает?

Я промолчала.

А он продолжил:

– Передумаешь – звони. Или я сам тебя украду у него. Как в прошлый раз.

Это прозвучало так дерзко, что у меня застучало сердце. Я положила трубку. И расплакалась. Потому что…

Мне.

Нужно.

Было.

С кем-то.

Поговорить!

– Люба, что с вами? – водитель притормозил на обочине и обернулся испуганно.

А я просто рыдала и разводила руками. Он достал из бардачка бутылку воды и бумажные салфетки.

– Я не хочу…– замотала головой я.

– А что нужно? – уточнил Дмитрий.

– Пожалуйста, отвезите меня погулять с другом. И не говорите об этом Тутанкову.

Дмитрий молчал.

– Я больше не могу! НЕ МОГУ быть в одиночестве. Мне плохо. – я чуть сбавила тон.

Он вздохнул.

И барабанил пальцами по рулю. Нервничал.

Но тронулся.

Мы поехали.

В сторону дома.

Я поняла, что он не нарушит предписания Тутанкова. Но вдруг он уверенно и тихо спросил:

– Люба, куда нужно вас отвезти?

Я встрепеннулась. Как будто меня подключили к какому-то аппарату жизнеобеспечения. Как будто полился кислород. Или свежий прохладный воздух из окна.

– Сейчас! – пропела я и набрала Мише. – Алло, у меня появилось время. Я недалеко от театра Сатиры на Большой Садовой.

– Значит, пьём чай на Патриках. – улыбнулся в трубку Михаил.

– Встретимся в чайной?

– Давай…

Водитель кивнул.

И через несколько минут притормозил у назначенной кондитерской.

Я влетела туда абсолютно счастливой. И заняла крохотный столик у окна с мягким подоконником.

Сонин младший появился минут через десять. В пуховике на футболку. С растрепанными светлыми волосами. И широко улыбался.

– Привет, принцесса из заточения! – он облокатился на стол.

– Мишка! Я рада тебя видеть! – искренне ответила я.

– И я. Рад. По чаю? И погуляем!

Он подозвал официанта:

– Нам два чая. С коньяком! И самые вкусные пирожные. Какие ты любишь, Линдеман? – спросил он.

– Буше....

– Два буше!

– Спасибо. – кивнула я.

И обратилась к Мишке.

– Ну, как ролик?!

– Папа был в восторге. Тутанков будет в ярости! – резюмировал он.

Я чуть притормозила.

– А как узнает Тутанков?…– осторожно спросила я.

– Как. Как. Непременно!

– Миш! Не надо. Не говори, что это я.

– Конечно, не скажу. Но он сам догадается.

– Но ваш в салон в Питере. Как он узнает о локальной рекламе?

– Мы записали федеральную рекламу. И на Москву.

Я сидела, не моргая.

– Зачем?

– Переманить клиентов Тутанкова. – пожал плечами Миша.

– Ты думаешь, кто-то поедет покупать тачки из Москвы в Питер? – хохотнула я.

– Если мы предложим цены ниже на сотку – да. Эти богачи такие скряги!

Нам принесли чай и буше.

– Миша, пожалуйста, не говори, что этот ролик придумала я! Предупреди всех! Иначе, мне – конец!

Мысль о том, что Тутанков узнает об этом начинала разжигать во мне жуткий страх.

– Не ссы, Любаш. Все будет хорошо. – он нежно взял мои пальцы в свою большую мягкую ладонь.

Я аккуратно выдернула их обратно.

– Пойдем погуляем.

Миша махом допил свой чай с коньяком и начал надевать пуховик. Я тоже. Мы вышли. В снег и зиму. Я мягко подступилась к Астон Мартину. Даже виновато. Дмитрий опустил стекло.

– Я погуляю ещё минут 20 и поедем. Хорошо?

Увидев Мишу, он напрягся.  И это мне не понравилось. Дмитрий посмотрел на меня так, будто я делала что-то очень гадкое и запретное.

– Пойдем, Люб! – Сонин демонстративно взял меня за плечо.

Но я убрала от себя его руку. И сказала без голоса, губами:

– НЕ НАДО.

Он поднял ладони вверх, повинуясь. И пропустил меня по бордюру первой.

– Как ты живешь, Люб, со своими господином? Выглядишь дорого.

– Хорошо живу. Недавно были на островах.

– Ходят слухи, – Миша наклонился к моему уху и зашекотал его волосами. – Что у твоего папочки очень вспыльчивый характер наедине с девочками. Он тебя не обижает?

Он произнес это с таким сарказмом! Так насмешливо. Что мне стало противно…

– А кто распространяет слухи? – спросила я.

– Ой, да ну мало ли таких, кто трахался с Тутанковым…

Я резко остановилась и повернулась к Мише.

– К чему этот разговор сейчас?

– Я волнуюсь за тебя.

– А. – усмехнулась я и засунула руки в карманы пальто.

– Люба, правда. Ты мне не безразлична. Ты мне нравишься. Я постоянно думаю о тебе. Какая-то Линдемания! – вдруг выпалил он мне в спину.

А мне уже не хотелось говорить после этого. Я испугалась.

Его признаний.

И быстрым шагом пошла к Астон Мартину. Открыла дверь. Села.

– Поехали домой.

И Дмитрий тронулся с места.

Через полчаса мы подъехали к дому. В глаза бросился непривычно припаркованный под навесом Бентли Тутанкова.

Меня с ног до головы пробрало леденящее нехорошее предчувствие.

В доме на первом этаже горел свет.

Я зашла.

И аккуратно сняла обувь у входа.

Услышала женский голос. Но не Ирины Александровны.

Бросила рюкзак на тумбу. И зашла в столовую.

Тутанков тут же обернулся на меня.

Всем телом.

А рядом с ним сидела Тори.

И загадочно улыбалась…

Глава 17. Нехрупкость Любы.

– Любаш, привет! – Вика наигранно помахала мне пальчиками с ярко-алым маникюром.

– Здравствуйте. – холодно отрезала я.

И подошла к Илье. Положила руку на его плечо, обозначая, что этот мужчина – МОЙ. Внешне я держалась очень уверенно. А внутри тряслись поджилки. Я не знала, чего сейчас ожидать. От них. А если уже знают про ролик? Тутанков мою ладонь с плеча не убирал. Но и не двигался. Я остолбенела будто рядом с ним. Просто стояла за спиной. А он пил чай. Невозмутимо. Тори не смотрела мне в глаза. А сверлила во мне дырку где-то в районе солнечного сплетения.

– Может, чаю, Любаш?

Фарфор звонко залязгал по мраморной столешнице. Виктория толкнула к свободному стулу рядом с Тутанковым чайную пару. Принесла с буфета чайник. И стала наливать.

Я села рядом с Ильёй. Улыбнулась ему. Но мне было неуютно. Даже воздух вокруг был каким-то тяжёлым. И тишина.

– Будешь пирог, Любаш? – Тори взяла нож и указала кончиком на пышную шарлотку. С сахарной пудрой.

– Спасибо. Я не хочу.

– Уже где-то пообедала? – улыбнулась она ртом, накрашенным розовой помадой.

Тутанков метнул строгий взгляд. А потом уставился на мой профиль. Я снова начала дрожать под одеждой. А потом вздрогнула. От звука открывающейся двери.

В столовую зашёл водитель. Дмитрий. Я застыла с чашкой. Не успела даже поднести её к губам.

Поняла, что всё…

Очная ставка.

– Здравствуйте, Илья Константинович. – голос водителя был как всегда спокойным и уверенным.

– Привет. – кивнул Тутанков. – Почему задержались на час? Что-то с машиной?

Илья откинулся на стуле. Закинул ногу на ногу. Сложил крепкие ладони замком и внимательно посмотрел на водителя.

– С машиной все в порядке. – ответил Дмитрий.

А я смело перебила его.

– Это я захотела пирожное и попросила Диму заехать в кондитерскую…– и сделала глоток чая.

Тутанков кивнул глазами.

– А не скучно было одной есть пирожные, Любаш? – Вика опустилась на стул. С тарелкой пирога. Для себя.

– Мне никогда с собой не скучно. – передразнила её я.

– Дим, Люба действительно была одна? – Тутанков чётко произнес каждое слово, будто предупреждая хорошенько подумать над ответом.

Я начала вжиматься в стул. Дмитрий молчал и опустил голову.

– Ты уволен. – спокойно ответил Тутанков.

Водитель бесшумно развернулся и вышел.

А внутри меня закипело возмущение!

И гаденькое чувство.

Что это из-за МЕНЯ!!

Делай же что-нибудь, Люба!!

Я резко повернулась всем телом на Тутанкова. В глазах стояли слезы.

– Он не причем! – дрожащими губами произнесла я.

– А кто при чем? – Тутанков пылал внутри. Я чувствовала кожей его кипящую внутри кровь.

– Я причем! – набралась храбрости я и с выховом посмотрела ему прямо в глаза.

– Вика, включи! – скомандовал Тутанков.

Она тыкнула красным ноготком куда-то в экран. И из динамика полилась музыка. А затем текст.

Текст.

Моего.

Ролика.

С рекламой Питерского автосалона Сониных.

Я сидела и молча смотрела в стену.

– Красиво. И что-то напоминает…Да, Линдеман?! – постучал пальцами по столу Тутанков.

– Конечно, напоминает. Ведь ты сам презентовал мой ролик в Стамбуле. – тихо сказала я.

– Скажи еще, что я Мишеньке тебя презентовал! – он схватил меня за горло.

Поднял со стула.

Потащил вверх.

И вжал в стол.

Держал так крепко.

Что невозможно было сглотнуть!

Я замотала головой и пролепетала:

– Нет, не ты презентовал! Она! – и указала глазами на Тори.– Она рвзве тебе не рассказала?…

Тутанков ослабил хватку.

– Не рассказала – что?! – прорычал он.

– Что она познакомила меня с Сониным. Они заодно!

– Ты что несешь? Охуела? – Вика вскочила со стула.

– Я сразу это поняла. И сегодня встретилась с Мишей. Сказать ему, что все знаю! – продолжала я.

Я блефовала.

Врала.

Тряслась до ужаса! Но терять было нечего. Он бы придушил!

Татунков отпустил меня. Я тяжело упала на столешницу.

– Илья! Она врет! Я никогда не была с Сониными заодно! Я твой верный солдат!

Вика была напугана до истерики. У неё бегал взгляд. И на секунду мне показалось, что я – попала! Угадала! Неужели, они с Сониным?!!! Я вытаращила на неё глаза. Илья схватил Тори за плечо и потащил куда-то. За собой. По коридору. В комнату. И громко хлопнул дверью.

Я слышала, как полетело что-то. Какая-то мебель.

И крик.

Истошный.

Женский.

А вдруг он сейчас её убьет?!

Я подбежала к двери.

Но не решалась войти.

Слышала всхлипы.

А потом…

Включили Вивальди. Времена года. Зима. От громкости вибрировали стены.

Что ты наделала, Люба?!

Но, если бы не наделала…

На её месте сейчас была бы ты?…

Я зажмурилась. Привести мысли в порядок. Нельзя молчать!

Я постучала.

Никто конечно не открыл.

Я постучала еще громче. Зайти было страшно. Я трусила. Но через секунду кто-то резко открыл дверь. Я отскочила. Появился Тутанков. Взъерошенный! Гневный. Он вылетел из комнаты мимо меня так, что обдало ветром.

И остановился.

Посмотрел сверху вниз.

Придавил взглядом.

– Так будет с каждым, кто осмелится мне врать! – твёрдо сказал он.

Я была в ужасе!

Вивальди затих.

И дом снова погрузился в тишину.

Я аккуратно шагнула в комнату. Горела настольная лампа. В углу, свернувшись калачиком, сидела Тори. Её тело трясло от рыданий. Она закрыла лицо руками.

Я подошла.

Её пальцы были в крови. Под ногтями. Она открыла лицо. И я ахнула. Оно было разбито. Рот. Бровь. Размазанная помада. Опухшие от слез глаза.