Да здравствует Герберт Уэллс!

Несусь со всех ног, только бы успеть выскочить из чёртова зала!

Дверь за собой уже, понятное дело, не закрываю, поэтому взрывная волна валит-таки меня на палубу коридора чёртова сооружения!

Вскакиваю, и бегу на всех парах в дальний конец узкого служебного прохода. А там по узкой пожарной лестнице, о которой помнит только высший офицерский состав местной Базы, выбираюсь, всего с тремя «пересадками», почти куда мне надо: на нижний Уровень полётной шахты. Парень я шустрый и сильный, но всё равно ушло минуты три.

Осторожно и по возможности бесшумно откидываю люк в полу вертолётной платформы, и вот я снова на дне приёмного колодца! И возле моей единственной рабочей машины, взяв её в кольцо, «бдят» всего тридцать человек!

Ну, к счастью, приборов ночного видения у них нет, (Посдыхали, как пить дать!) а мыслефона моего они не воспринимают. Поэтому ждут моего появления как раз с противоположного конца – то есть, от диспетчерской. Пришлось покрошить их, не вылезая из люка. Аж стыдно.

Но предаваться моралистическим рассусоливаниям о своей подлости, и рыданиям об их печальной участи, мне недосуг.

Заскакиваю в вертушку, и с иронией думаю, что если б эти балбесы умели и правда – её обслуживать как положено, сейчас бы не постеснялись просто испортить что-нибудь внутри боевой машины. Несущественное. Главное – чтоб я не смог взлететь!

Мысленно пробегаю ещё раз маршрут, которым только что пронёсся.

Пульт связи с другими Базами, находящийся в диспетчерской, я уничтожил. Починить там, в диспетчерской, наверняка ничего не удастся. Взорванно-развороченные четыре из шести контуров антигравитатора – тоже. «Мавр сделал своё дело – мавр может валить». То есть – можно отчаливать.

Взлетаю на форсаже, радуясь, что «научился» от пилотов этому делу – управлению вертушкой. Заодно усмехаюсь про себя: а действенная это, оказывается, методика – ворошить чужие мозги в поисках что информации, что навыков…

И заносить, словно в конспект, добытые знания и умения – в мозг и мышцы!

А я-то считал старый фильм «Матрица» и методы тамошнего «виртуального» обучения – полной чушью! А оно – вон оно как!..

Не успел отлететь на десяток километров, как замечаю на радаре пульта пять точек позади себя: смогли, значит, как-то вытащить из ангара и пустить в погоню некоторые из вертушек! А, нет, не пять. Вон и шестая возникла: вылетела, стало быть, из колодца.

Радуюсь про себя, что, похоже, вовремя успел я уничтожить связь с соседними Базами. И вряд ли они решились (Или – успели!) предупредить их о сумасшедшем диверсанте, который разгромил их дом родной. Значит, бригаду встречающих можно не ждать. И слава Богу. Потому что боекомплект моей верной и почти родной машины на исходе, осталось всего три ракеты и половина последней обоймы в пушке. Из десяти имевшихся.

То есть – штурмом взять шахту следующей Базы мне так и так не удастся. Остаётся надеяться, что они меня просто… Впустят. Сами.

Успеваю плюхнуться на крышку шахты этой самой Базы, помигав фарами, и предоставить тем, кто внутри, думать, за каким …ем я к ним пожаловал. Вижу их мысли. Диспетчерская от меня, к сожалению, далеко, и «работать» со внушением трудно, особенно, сквозь мощную броню крышки. Но удаётся мне внушить местному Главному, что наверняка тут что-то интересное – похоже, перебежчик! Такое уже случалось, и от усиления своего ох как потрёпанного авиапарка ещё одной рабочей машиной никто не откажется!

Крышка начинает сдвигаться в сторону, в свои пазы. Взлетаю, чтоб почти тут же опустить вертушку вниз – ко дну колодца. Разворачиваю её носом к окнам и люку диспетчерской. Теперь ничто не мешает мне мысленно приказать им всем замереть на месте… Ну а на таком расстоянии я – сильней любого Кашпировского!

Ну и всё – больше мне ничего и не надо.

Теперь – выбить окна и люк. Трёх ракет и половины обоймы мне – с лихвой…

База к встрече со мной абсолютно не готова.

Похоже, те, кто захватил меня, действительно не потрудились предупредить «коллег», что у них появилось что-то новенькое: а именно – впервые в их руки попал человек, пришедший, как они думают, с поверхности планеты. Ну, тут я их вполне понимаю: такое «сокровище», естественно, хочется без помех, и присланных посторонних делегатов-«наблюдателей» допросить самим. Чтоб воспользоваться, как разменной монетой, вытрясенными из него сведениями о боевом потенциале противника!

О! Обалдеть! Наконец вертушки, преследующие меня, перестали соблюдать радиомолчание, и открытым текстом, без всякого шифра, орут соседям, чтоб ни в коем случае не открывали крышку шахты, и не впускали меня!..

А, нет. Оказывается, они орали об этом деле всё это время, просто я автоматически умудрился на своей вертушке включить глушилку, и их радиосигналы просто до соседей не доходили. А сейчас, когда я заглушил движок, вырубилась, естественно, и вся электроника, ну, и эта самая глушилка!

На точно таких же тёмных и узких «антресолях» здесь оказалось с десяток часовых: похоже, насторожились всё же, впуская внутрь «перебежчика» не такие уж наивные местные вояки. И сейчас, само-собой, стреляют все эти часовые в мою верную бронированную машину, пытаясь не дать мне вылезти из неё. Балбесы. Тут есть катапульта!

Взлетев над колодцем, успеваю заметить, что почти на подлёте мои преследователи – чуть ли не видно их озлобленные рожи через лобовые стёкла Апачей! Но тут начинает моё кресло заваливаться вниз, и мне не до отвлекающих моментов: приходится стрелять, надеясь на бронеспинку. И бронесиденье – в него и правда, пару раз попали! Порадовался я мысленно за свой зад: если мне его повредят – кто меня будет предупреждать об опасности?!..

Ветра тут, как уже говорил, нет. Падаю обратно: в шахту. Броня кресла выручила. К тому времени, когда парашют опустил меня на поверхность колодца, шестерых из часовых мне удалось угомонить из своего верного АК, и сейчас перезарядил я его, и, бросившись наземь, перекатился под брюхо своей машины. Стрелять лёжа, ещё и оставаясь в абсолютно непроницаемой под брюхом тени, конечно, сподручней. Но поскольку я теперь – «неподвижная» мишень, получил-таки пулю в правую ягодицу!.. Вот блинн! А я уж было за неё… Ах вы ж гады! Вот так вы со мной?!

На адреналине добил и остальных: двое даже полетели вниз, так и не выпустив оружие из рук. Патриоты …реновы.

Но мне разлёживаться на стальном полу недосуг: над головой уже слышится чёртово «Уйом-уйом-уйом!», и затылком чую я, как разворачиваются вниз готовые к стрельбе пушки! Кидаюсь в диспетчерскую, и успеваю вломиться в неё через дыру, в которую превратился входной люк. По стенам колодца ударяют очереди, и вспышки зажигательных буквально слепят глаза! Хорошо хоть, ракетами пока не бьют… А, нет – бьют!

Пипец моей верной машине… Жаль её.

Так. Гранату – на пульт энергоснабжения. Другую – на пульт межбазовой связи. Снарядов и ракет было, конечно, маловато, и не удалось так удачно «разобраться» с местным оборудованием, как на первой!

Люк в полу на месте, и радуюсь я стандартной планировке всех этих Баз. Но…

Но после взрыва приходится мне вернуться, и подобрать, сняв с одного из успокоившихся навеки на полу бойцов, подсумок с четырьмя гранатами – а то, боюсь, оставшихся трёх мне не хватит на местный антигравитатор.

Дальнейшие мои действия вполне стандартны.

Если можно про них так сказать: съезд вниз по тёмной шахте, ругательства из-за болящей ягодицы, блокировка дверей перед очередной разъярённой толпой… Ещё один съезд по шахте, и вот тут попалось что-то новенькое: перед дверью машинного Зала – часовые! Аж четверо! Стреляют!

Ну, и я, плюхнувшись снова на пузо – в них. Бедняги. Хотя нет: сволочи. Отстрелили мне полуха!.. Ладно, плевать. Главное – кровь не заливает глаза!

Теперь у меня появился и запас гранат, и новые магазины. Одно паршиво.

Из ещё одной дырки в теле, а именно – пробитого навылет предплечья левой руки хлещет, как из водопровода. Но чувствую, что кость не задета. На щеке же – просто царапина. Обожгло буквально чиркнувшей пулей. Ну и ладно. Займусь как-нибудь потом. А сейчас мысленно приказываю своей крови угомониться, и самостоятельно заткнуть дыры в руке, ухе и ягодице какими-нибудь тромбами. Ну, или струпами. А на заднице – так и двойными! Ценю я этот чувствительный барометр! Сам тем временем подбираюсь к двери. Попробуем старый код…

Чёрта с два!

А у местного Босса я код выудить не успел – он уже отправился в местную Валгаллу… А кроме него ни у кого тут нет нужного допуска. Да и ладно. Открою уж как-нибудь. С гранатами у меня теперь напряжёнки нет! А здесь – не банк!

Подсумок сразу с шестью доставшимися мне здесь трофейными боеприпасами прикрепляю на косяк двери, у того места, где находятся язычки замков – отлично помню я, где они, родные. Обегаю за угол – в боковой коридор.

Вот это бабахнуло!.. Звон, наверное, слышно даже на далёкой поверхности… Трясу головой, но слух и не думает возвращаться. Да и ладно: мне тут «прислушиваться» вроде, не к чему. Разве что – к «внутреннему» уху!

Выломать дверь теперь – пара пустяков. Хоть и пришлось пожертвовать ещё одной гранатой. Ну вот и настало время для «упражнений» с местными гудящими цилиндрами…

Поскольку больше нет сил бегать, а дверь теперь ну никак не закроешь, приходится, прислонившись за косяком, терпеть. А чего мне терять – я так и так ни …рена не слышу! О взрыве узнал, впрочем, легко: вон как обломки и осколки полетели через проём!..

Под ногами просело, и полетело, понеслось вниз – ого-го!..

И ощущаю я буквально всем телом, как содрогаются и пол, и стены, и вообще – все могучие конструкции вокруг меня!..

И понимаю, что устарели расчёты древних инженеров. И берёт своё чёртова усталость металла! Что логично: рассчитано было на века, а прошло тысячелетие!

И вот падает, падает, падает вся эта гигантская махина, лишь на краткий миг чуть приостановленная сопротивлением принявших нагрузку соседних антигравитаторов, но…

Но спустя жалкие доли секунды падение продолжается, и с невероятным ускорением! Ощущаю буквально невесомость, взлетая к потолку! Понимаю, что несёмся мы все, с вертушками, местным гарнизоном, и взорванными антигравитаторами – прямо к далёкой пока Земле! И ничегошеньки уже сделать я для своего спасения не успею!

Через кости черепа ощущаю я апокалиптический грохот рушащихся и корёжащихся вокруг меня конструкций, и дикий вой разрезаемого нашей Базой воздуха вокруг!

И понимаю, что цели своей я, конечно, добился…

Но как обычно – ценой своей очередной жизни!

А вернее – жизни очередного клона.

И осталось их, если я правильно помню – всего тридцать один…

Удар и чудовищная боль от него долго отдаётся во всём теле.

Едва удалось вдохнуть, снимая с себя чёртовы очки…

Встать даже не пытаюсь, лежу, и разеваю рот, как чёртова выброшенная на берег рыба. Банальное сравнение – но полностью сейчас отвечает ощущениям: отбил-таки, похоже, я лёгкие…

Надо мной останавливается Санёк:

– Слышь, Волк… Ты… в порядке?

Нахожу в себе силы кивнуть, и не придумываю ничего лучше, как протянуть руку. Санёк, уже с заметной озабоченностью во взгляде, помогает мне подняться. А затем – и идти, опираясь на его плечо. В душевую. Но – уже помалкивает.

Мытьё – настоящее спасенье. Снова чувствую, что почти пришёл в себя, и наконец могу сам дышать и ходить…

В раздевалке Влад говорит:

– Волк. Не в службу, а в дружбу. Поделись?

– Ладно. – чувствую, что и правда – надо бы. Мало ли кому какие умные мысли придут в голову, встретившись с такой же ситуацией! – Только идите поближе. Громко говорить не смогу. Отбил я грудь. При падении.

– Каком падении?! – это Рыжий.

– Расскажу. Ф-ф. – вздыхаю, снова дышу, – Если перебивать не будете.

После рассказа вижу, что ребята растеряны. И расстроены. Многие – хмурятся. Но дальше всех идёт Андрей. Он без обиняков и хождения вокруг да около спрашивает:

– Извини, Волк. Я тебя, вроде давно знаю… Но… С какого бы это переляку ты – ты! – так распереживался за царящую там «несправедливость»?! Никогда тебя особо эта самая «несправедливость» не колыхала, а тут!.. – он разводит руками.

Закусываю губу. Хмурюсь.

А ведь Андрей – прав!

Никогда раньше меня «социальные» проблемы того Мира, в который попадал, не волновали.(Как, впрочем, и нашего, когда это не касается лично меня!) Ну, во-всяком случае, не так сильно, чтоб попытаться их как-то… Исправить. И уж тем более – лично взорвать всех «плохих». Раньше я даже стархрычей в каком-то ауле перестрелял – глазом не моргнул! Не говоря уж о том, что всех местных джигитов перерезал, и женщин чуть не изнасиловал!.. И – как с гуся вода! Ни малейших «угрызений»!

А вот на прошлом Задании… Да и на этом. Хм-м…

– Знаешь что, Андрей. Не смогу чётко ответить. Сам пока не знаю, что сподвигло. Но…

Но вот показалось мне в том момент, что то, как сейчас обустроен этот Мир – неправильно. Вот именно – несправедливо! И для самих людей – унизительно, и бесперспективно! И поскольку они там застыли в стазисе, ну, то есть – никто ничего предпринимать не собирался, да и не мог, решил я им немного помочь!

Вернуть металл на родину. И остатки урана-радия. Да и солнце открыть. Нормальное. Чтоб быстрее у них зародилась и возникла новая, обычная, то есть – «наповерхностная», Цивилизация, и чтоб побыстрей грохнулись с неба зависшие там в недосягаемости твари-олигархи. Тьфу ты – их гнусные наследнички!

Влад кивает:

– Ну, в-принципе, это логично. Потому что то, что ты рассказал про этот социум – ненормально, конечно. В натуре – по Герберту. Уэллсу.

– Ага. Только вот у него в романе герой ничего особо исправлять там, в будущем, не собирался. А вот Волк у нас – красавчик! Супердиверсант, одно слово!

Криво усмехаюсь:

– Я свои лавры с удовольствием кому-нибудь отдам. Даром. Только чтоб больше в такую …опу не попадать!

– Согласен. – Влад опять кивает, – Странный Мир. Какой-то… Вывернутый наизнанку!

– Вот-вот. Но, с другой стороны, хорошо, что он достался Волку. Вряд ли кто из нас пробился бы так далеко. И сделал так много!

– Точно, Чекист. Ну а сейчас что-то мы опять заболтались. Пора по домам!

– Да, согласен, Влад. – Василий первым подаёт руку, прощаемся.

У выхода из клуба приостанавливаюсь. Оглядываюсь на двери – словно вижу их в первый раз. Гос-споди!

Неужели я – Я! – и правда – обеспокоился судьбой какого-то Социума?!

Да я ли это?!

19. Собаке – собачья… Жизнь!

В метро приходится сидеть на одной ягодице.

Вторая, зар-раза такая, всё ещё болит. Да и то место, где в руке была «дырка», нагло ноет. И ухо, хоть я его снова вижу в отражении в стекле – тоже. Но – терпимо. За щёку не беспокоюсь: краткий взгляд в зеркало говорит, что ничего там не осталось от кровавой гематомы. Так что – хоть сейчас жениться!.. До свадьбы уж оно точно – заживёт.

Не доходя до подъезда, на лавочке перед соседним, вижу снова одного из наших алкашей – друга дяди Фёдора и Лёшика, дядю Саню, и рядом с ним почему-то – нашего участкового: Василия Петровича. Приостанавливаюсь:

– Добрый вечер, Василий Петрович. Здравствуйте, дядя Саня.

– Здравствуйте, Нигматуллин.

– Здравствуй, Ривкатик… – по глазам дяди Сани и по скукоженным плечам вижу, что проблемы у него. Да и тон очень даже задумчивый. Или, скорее, печальный.

Решаю, что на всякий (Мало ли!) случай нужно бы мне послушать «внутренним ухом», в чём там у них дело. Потому что оба после того, как поздоровались, помалкивают. Васильпетрович смотрит на меня, дядя Саня – на свои шлёпки. Явно ждут, когда пройду себе мимо.

Ну, вернее, это Васильпетрович ждёт. Дядя Саня же – мается.

Иду. Подстраиваюсь. Ага. Хм-м… Хм. Вот оно как.

Кто-то убил тётю Марусю из первого подъезда, ограбив квартиру, а убийству попытавшись придать такой вид, будто старушка сама поставила на газ кастрюлю, да и не смогла выключить: упала, ударилась головой, и потеряла сознание.

Но, к счастью, к ней зашла племянница, Лиза, или Лизавета, как звала её тётя Маруся. Пришла в ужас, конечно! Но что делать, быстро сообразила. И выключила конфорку, прежде, чем выкипел борщ, кастрюля расплавилась, и газ к чертям взорвался! И позвонила в скорую, и в полицию. Это вычитал у Васильпетровича.

А прошерстить мозг дяди Сани нетрудно: всё лежит на поверхности. Он изо всех сил пытается скрыть, что видел, (Поскольку тщетно искал, с кем бы – на троих!..) как в половине четвёртого, когда всё это дело, оказывается, и заварилось, из подъезда тёти Маруси выходил его ещё один «старинный» кореш. Витёк.

Сейчас безработный, и вконец опустившийся алкаш, который иногда за бабки подстригал газон, имевшийся в палисаднике перед квартиркой бабы Маруси, и помогавший ей с перестановкой мебели, хождением с магазин, да и вообще – не гнушался подработать мальчиком «подай-принеси».И просто нагло попрошайничать у жильцов.

Лет Витьку примерно пятьдесят пять, но выглядит он на все шестьдесят. И даже пять. И вижу я в мозгу дяди Сани, что и подставлять «кореша» ему не охота – во-первых, страшно – а вдруг ещё пришибёт?! – а во-вторых, нельзя покрывать того перед лицом Закона. Всё-таки, такое дело… Убийство. С другой стороны – вдруг просто – совпадение?

А ну как – на самом деле не Витёк?!

Не оборачиваюсь на участкового и дядю Саню. И так мне всё «видно». Вижу, что собирается Васильпетрович продолжить дознание, которое сейчас ведётся в статусе «доверительной беседы», и в любом случае так или иначе планирует он «расколоть» нашего простачка, поскольку видит его неумные и наивные «виляния», и недомолвки, и понимает, что неспроста они. Ну а дядя Саня тоже понимает. Что долго не продержится.

Иду в конец двора. Где живёт Витёк – знаю. Ну-ка, ну-ка… А, нет. Нету Витька дома. И сейчас, когда я открыл глаза своего разума пошире, да и проехался, как радаром – узконаправленным лучом «сканируя» по всему периметру колодца двора, легко обнаружил искомого сволоча на чердаке дома напротив нашего. Спрятался этот лох там, в оборудованной Михаилом Павловичем подсобке, где тот держит старые запчасти от своей почившей в бозе ещё пятнадцать лет назад восьмёрки. Причём гад так спешил, что даже не догадался напиться, или хоть баклажку захватить с водой. И сейчас разрывается между желанием слезть и напиться, или всё же выждать, пока Васильпетрович отчалит…

«Расследование» моё не затягивается: мне ни допросы, ни «очные ставки», ни «следственные эксперименты» не нужны.

Убил этот гад бедняжку бабу Марусю.

Сердце моё сжимает чья-то невидимая рука, и на глаза наворачиваются слёзы. Ах, детство!..

А ведь однажды, в молодости, когда мне было шесть, баба Маруся заступилась за меня перед местной отвязной шпаной. Хотевшей отобрать у меня деньги на хлеб, за которым меня послала мать. И даже прогнала их с помощью зонтика!.. (Вот в том числе и благодаря таким воспоминаниям я так легко согласился вступить в Братство!..)

Ах ты ж мразь. Тварь. С-сука трусливая. И всё это – из-за пары колечек, цепочки, чуть толще обычной нитки, и пяти тысяч, оставшихся от пенсии после уплаты налогов?!

А-а, вон оно что: он-то рассчитывал, что была ещё заначка в шкафу под чистыми простынями… Но не оказалось. Поэтому и ударил – и не просто так, а – головой старушки о край столешницы. Чтоб там остались реденькие седые волосы. И положил бабу Марусю так, чтоб подумали, что она поскользнулась на пролитом борще, и упала сама…

Ну хорошо. Мне с моей «совестью» договориться достаточно просто. Сделал – отвечай. Ведь я – не Российский суд. Который «Самый гуманный суд в мире!» А я не допущу до подключения пронырливых адвокатишек, которые готовы и Гитлера выставить «патриотом» и «правозащитником»!

Усилий даже особых прикладывать не пришлось. Не выносит сволочь чудовищной боли, которую теперь могу вызывать у него в голове!

И вот выползает этот гад из каморки, держась за этот «тупой» предмет, и воя от боли. Не ослабляю. Мысленно веду его к чердачному окну во двор. И вот он, упираясь, и не понимая, что за странная неодолимая сила его тянет, и стеная, вслух и про себя, вылезает через него на крышу. Вот свешивается над парапетом, оконтуривающим карниз. Вот кричит вниз, обращаясь к Василию Петровичу:

– Вася! Вася! Прости!!! Это – я! Я – тётю Марусю!.. Прости ты меня, идиота глупого, Христа ради! Взял грех на душу! Не в себе я был! Я, я… Не иначе – бес попутал! И не впрок мне эти деньги! Вот они! – швыряет тут его рука кипу купюр, прямо веером разлетающихся по двору, – Не могу так больше! Простите, люди, умоляю, простите! И… Не поминайте лихом!

Тут он ласточкой ныряет прямо вниз, но уж я подсуетился: заставляю его ноги направить тело туда, где у нас чудом сохранились от вырубания, когда двор оборудовали под детскую площадку и автостоянку, развесистые и заматерелые кусты сирени.

Треск, грохот!

И вот уже наш горе-самоубийца, с матюгами и воплями, оглашающими весь двор, прочно в них застревает! Жаль сирень – почти половину куста придавил и сломал!

Вижу, как оживший и повеселевший Петрович на всех парах несётся к кустам, на бегу что-то вещая в рацию, а за ним трусит и дядя Саня. Закрываю себя «щитом невидимости» – то есть, внушаю им мысль, что давно я зашёл в свой подъезд. После чего тихо, и незаметно действительно в него захожу. Ф-фу…

Только теперь замечаю, что у меня трясутся, словно у паралитика какого, руки, и ноги тоже – того. Подгибаются. И, как ни странно, одышка, и сил нет. Можно подумать, что опять провёл спарринг с тренером! Да что же это за… Перенапрягся… мысленно?!

Прислоняюсь на миг к стене, но – только поднявшись на три лестничных пролёта. Потому как вижу, что и дебёлая тётя Катя с первого этажа, и баба Света со второго, срочно снимающая сейчас бигуди, и расчёсывающая крашенные «кудри», сейчас выскочат из своих квартир, собираясь узнать, что там произошло, да и себя заодно показать.

С другой стороны, вижу, что и мать намылилась высунуться в окно, и если сейчас задержусь уж слишком надолго – наверняка начнёт расспрашивать. Как непосредственного свидетеля, раз уж проходил мимо. Э-э, кому я голову морочу. Расспрашивать она начнёт в любом случае.

Заставляю себя собраться, и думать про предстоящую встречу с родительницей, как об очередном задании. То есть – она не должна ничего заподозрить!

Но вставляя ключ в скважину замка, ловлю себя на мысли, что и правда – изменился я. И совсем не туда, куда пристало бы двигаться, совершенствуясь, и набирая «экспириенс», самостоятельному, независимому, и озлобленному на весь свет, крутому Бойцу! Эгоисту и индивидуалисту.

Этак я размякну, и буду мягкотелый, сентиментальный, и морализирующий слизняк! Задумывающийся о смысле жизни, совести, своём призвании, и рефлексирующий о том, что жил неправильно. Обижал слабых. Презирал «инородцев» и слабаков. Игнорировал происходящие вокруг несправедливости… Вот ведь хрень какая!

Мать выходит навстречу. Спрашивает:

– Ривкат! Ты был сейчас там, внизу? Кто это так орал, будто слон в брачный период? И что за грохот и треск?! И кто сейчас там ругается?

Думаю, думаю. Решаю ничего не выдумывать. Говорю же: мать у меня – почти телепат! Чует! Вся в меня, хе-хе…

– Тебе повезло. Все самые свежие и правдивые новости – из первых рук.

Прохожу это я мимо скамейки, поздоровался с дядей Саней, и Васильпетровичем. Сразу понял, что что-то у нас во дворе произошло. А то бы он давно дома прохлаждался. И тут, – представляешь?! – выскакивает из чердачного окна на крышу во-он того дома – дядя Витя. Ну, который – Витёк. Ну, который чуть не про…рал свою однушку год назад, когда на него написали соседи, что у него там – притон.

Он и орал. Дикция у него, правда, хромает… Видать – из-за выбитых ещё тогда, зимой, зубов. Но основной смысл я понял. Он кого-то убил, и деньги украл. А потом его, типа, совесть замучила. Вот он деньги-то – веером, с крыши, типа, не впрок ему они!..

А затем – и сам туда же. С крыши.

Вижу, как у матери глаза расширились в испуге, и спешу исправиться:

– Не-не, всё в порядке. Нырнул этот идиот прямиком – в сирень! Это он и ругается. Больно потому что. Ну, оно и понятно – всё-таки пять этажей! А кого это он -?..

– Бабушку Марусю. Её часа в четыре нашла племянница. Лизавета. Нашла мёртвую, с пробитой головой. И суп стоял на плите, на полном газе – представляешь, этот сволочь хотел устроить всё так, как будто это несчастный случай! И заодно – небольшой пожар от взрыва газа! Чтоб скрыть все улики и следы. Но ничего у него не вышло. Потому что идиот!

Так говоришь – сам? С крыши?

Делаю ангельский взгляд. Смотрю матери прямо в настороженные глаза. Моргаю. Говорю:

– Ну, не знаю, может, конечно, не сам. Но кроме него на крыше я никого не заметил! А что? Думаешь – его подставили? Сообщник столкнул?