скачать книгу бесплатно
– С совой? Да, знаю.
– Вот там есть подвальчик. Его купил Борис Видко. Специально, чтобы люди собирались. Он сам – в прошлом поэт, а теперь – разбогатевший предприниматель. Борис сделал внизу основательный ремонт, там – длинный коридор и две комнаты, первая – даже с камином. Приютил всех нас, вот и собираемся.
– А кто сегодня будет? – спросил Жорик.
– Точно сказать нельзя: приходят все, кто хочет, – пояснил Иосиф Мартович. – Обычно, кто-то из бардов бывает, иногда заходит сам Видко, бывают ребята артисты – молодые студенты из театра, музыкантша одна, ей хозяин принёс синтезатор. Ну, и зрители, конечно. Пёстрая компания.
Дом с совой почему-то знали все. Небольшой, двухэтажный. Простой, жилой дом, но весьма оригинальный: на его фасаде была скульптурная сова и часы. Хотя, достопримечательностей здесь хватало: Собор, площадь перед ним, ранее мощённая булыжником, но последнее время закатываемая в асфальт, старый театр драмы и комедии, почему-то имени Комиссаржевской, и даже исторический музей. А также, большой универмаг в центре города – в него тоже народ ходил в качестве развлечения: посмотреть на недоступные по цене товары. Приметным был и центральный парк рядом с универмагом, и, несомненно, институт, где работал Жорик. Было несколько отреставрированных храмов – тех, что не взорвали в советское время.
Говорят, здесь бывали проездом Пушкин и Лермонтов. И выступал Маяковский.
Последний так описывал город:
«Туман, пятна. Темно, непонятно. С трудом себя карабкал по ночи… по горе ли… И что ни дом – коробка, черней, чем погорелец».
Впрочем, в институте Маяковскому понравилось. Первая Химическая, где выступал поэт – вполне себе ничего. Георгий как-то вёл там лекцию. Самая большая аудитория института; парты спускались вниз, лесенкой. Старинные, добротные. И акустика хорошая. Можно было представить, как туда входили дореволюционные студенты, заполняя Первую Химическую полностью, как читали лекции видные профессора…
Кроме Маяковского, на эту окраину земли из знаменитостей, возможно, заносило и Пушкина. Поговаривают, что аж три раза, проездом. Тем не менее, деревянный дом в центре, рядом со спортшколой, на котором красовалась мемориальная доска о том, что именно в этом здании, ранее почтовой станции, он и останавливался, не имел к великому поэту ни малейшего отношения. Этот дом построили только в сороковые годы 19 века, а во времена Пушкина на его месте был пустырь. Где Пушкин точно был – так это в районе так называемого Хотунка; он даже купил там что-то. А ещё, кажется, весьма по-пушкински проигрался здесь в карты, и потому не мог выбраться из этой дыры, так и не отдав долга.
Пушкин и Маяковский взахлёб превозносились местными краеведами, как принадлежность города. А вот про то, что здесь родился и окончил гимназию Лосев, они скромно умалчивали: похоже, кто такой Лосев, им известно не было.
Итак, дом с совой Жорик хорошо знал и нашёл без труда. Было около семи вечера. Нижний этаж, на самом деле, оказался вовсе не подвальным, а только полуподвальным. Там были окна, наполовину уходящие куда-то под тротуар. Но, эти окна были плотно зашторены, и нельзя было рассмотреть, что там происходит и есть ли там кто. Где вход, тоже было не понять: единственная парадная дверь, пожалуй, принадлежала хозяевам второго этажа. Или – первого, если нижний этаж всё-таки считать подвалом? Наверху, похоже, были шикарные апартаменты. И глупо было туда звонить или стучать.
Георгий решил обойти здание с другой стороны: кажется, за ним был проход во двор, с не запертыми воротами. Действительно, двор наличествовал, как и цементные ступени вниз, к грубой, но добротной железной двери. Однако, звонка рядом с этой дверью не было и пришлось стучать изо всех сил. В конце концов, ему открыл какой-то длинноволосый парень:
– Проходи! – он пропустил Жорика, а сам остался. Новичок здесь, Георгий, неловко себя чувствуя, пошёл по длинному коридору без окон, оклеенному обоями под кирпич и украшенному авангардистской живописью и крупными фотографиями города в деревянных рамках. За следующей дверью был небольшой зал, и там, действительно, был камин, как описывал Иосиф Мартович. Свет в этом зале был потушен, горело несколько свечей. Звучала музыка, и несколько девушек, чьи очертания метались в полумраке, как неясные тени – танцевали здесь, пользуясь как музыкой, так и отсутствием света.
– Проходите дальше, – попросила одна из них.
А дальше, во второй комнате, свет был: ещё один зал, с зашторенными окнами, с длинным столом посередине, с большими, странными картинами на стенах – был ярко освещён. Среди мрачной живописи в багрово-чёрных тонах, несколько жутковатой, лишь одна картина, по центру, была весёленькой: на ней изображалась девочка лет пяти, с ясной беззубой улыбкой, в венке из ромашек. Должно быть, шедевр принадлежал совсем другому художнику.
Иосиф Мартович был уже тут, сидел за столом, и вокруг него пустовали свободные стулья. Вообще, здесь было много свободных стульев: и за столом, и у стен. Завидев Жорика, знакомый подозвал его жестом, и Жорик спешно подошёл и присел рядом.
Люди, которые здесь собрались, были в основном среднего и старшего возраста. Одна из женщин разрезала пирог и раскладывала его не тарелки.
– Попробуйте! Сама пекла. Он – с яблоками, – предложила она. – Маша, Зоя, помогите мне налить гостям чаю!
Маша и Зоя – ну, и ещё, быть может, те, кто танцевал в темноте, да несколько парней – только и были совсем юными. Кто эти девушки? Неужели, поэтессы, или просто чьи-нибудь дочки? Маша, довольно полненькая, наливала чай из электросамовара, а Зоя, миловидная девушка со светлыми кудряшками, подавала гостям чашки.
Вскоре, по куску пирога и чашке чаю находились и перед Иосифом Мартовичем, и перед Жориком. Последний покосился на соседа: не потому ли тот ходит на эти посиделки? Тогда, дома можно совсем не готовить… Но, он сразу отогнал от себя эту мысль: лицо Иосифа Мартовича приняло столь детское выражение счастья, когда тот уставился на гитару…
– Анатолий! Исполни, пожалуйста, мою любимую, «В этой старенькой комнате», – попросил Иосиф Мартович того, кто держал в руках эту гитару. Молодой человек, не слишком заметный, тихонько побренькивал на ней, а теперь вздохнул. Многие за столом закатили глаза: похоже, репертуар Анатолия, и в особенности, заказанная песня, всем давно надоели. Даже, самому исполнителю. Собирались-то не впервые… Анатолий виновато улыбнулся и мужественно запел. Жорик песню ещё не слышал, потому она ему даже понравилась. Непритязательная и душевная.
– Кого бы ещё послушать? – спросил кто-то.
– Ну, хотите, что ли, я рассказ новый прочту? – предложил полный добрый человечек с круглым лицом.
– Подожди, Константин, ещё не все в сборе! Нет ни Елены, ни самого Бориса… Куда без них начинать? И наш именинник задерживается, – попросила женщина, которая принесла пирог.
– Я, сколько тут ни появляюсь, здесь всегда что-нибудь жрут… Мы – люди творчества, или кто? Кушать, что ли, сюда приходим? – спросил худой длинноволосый человек в клетчатой рубашке. По виду – явно выраженный художник. – Вы бы ещё вместо стульев здесь поставили унитазы. Чтобы, значит, все удовольствия сразу…
– Лёшенька, ты опять всё утрируешь! А поэтов нужно кормить! – при этих словах, все повернулись к вновь вошедшему. В дверях теперь стоял видный высокий человек в чёрном, распахнутом сейчас плаще, под которым виднелась белая рубашка с галстуком. В руках он держал букет цветов и коробку конфет. Чувствовал он себя свободно, раскованно: явно, по-хозяйски.
– Это и есть сам хозяин Подвальчика, Борис Видко. В прошлом – поэт, и стихи у него неплохие были. Давно не пишет, к сожалению, – наклоняясь к Жорику, тихо сообщил Иосиф Мартович. – Говорят, что в молодости беда у него случилась с позвоночником – не знаю, какая, и тогда поехал он к Джуне Давиташвили: обычные врачи грозились, что ещё немного – и будет он прикован к постели, до конца лет своих. Денег у него тогда было не слишком много; Джуна его подняла на ноги – а расплачиваться чем? Уговор у них был заранее: расплатится он стихами. Всеми теми, что ещё нигде не публиковались. Джуна издала их от своего имени. И с тех пор, он почти не писал… Такая вот ходит у нас байка. Вроде бы, от него самого исходит. Не знаю, врёт кто, или правда было. Но, в молодости Видко действительно писал стихи: я в старых подшивках газет читал, в центральной библиотеке… Да, богат наш город на поэтов. Воздух, наверное, здесь такой…
– Цветы – поставьте в вазу. А конфеты – раздайте женщинам, – распоряжался тем временем хозяин. – В том зале – кулёк на стуле, у окна, в нём – пирожные и вино. Как только придёт Степанович, открываем и чествуем!
Следом за Борисом, сюда же грациозно вплыла дама с высокой причёской и накинутой на плечи шалью. Она села на противоположной от входа стороне длинного узкого стола: там был установлен музыкальный центр. Сразу же пробно пробежала по клавишам. Послышались звуки органа.
– Переключите мне на пианино; я пока не слишком здесь освоилась, – попросила она капризно. – Кто-нибудь знает, как?
Подошёл длинноволосый парень – тот самый, что открыл Жорику дверь. Стал возиться в аппаратуре.
В это время пришёл Михаил Степанович, а за ним ввалились и танцевавшие в темноте девчонки, представленные Видко, как студентки театрального. Все сразу начали бурно поздравлять именинника. Борис вручил скрипачу букет цветов, но именинник передарил его даме с причёской:
– Елена, это – пусть будет вам! Давно собирался подарить вам цветы. В особенности, за то прекрасное сопровождение для моей скрипки, когда мы исполняли Баха. Хотя, нам трудно бывает слаженно работать вместе – темперамент у нас разный… Но, думаю, тогда всё же получился неплохой дуэт, – при полном молчании, произнёс Михаил Степанович. Все вокруг зааплодировали, вспоминая добрым словом какой-то бывший концерт. Елена подскочила, взяла букет и бурно расцеловала дарителя.
– Вы мне льстите, насчёт прекрасного сопровождения, но – спасибо! – раскрасневшаяся пианистка просияла.
А потом кто-то читал стихи, и писатель, наконец, дождался своей очереди и прочёл новый рассказ. Что-то ностальгическое, о встрече в деревне молодого человека с любимой женщиной, что оказалась гораздо старше, чем он думал, и о чем он догадался только по её черно-белым детским фотографиям. И о том, что они поженились и были счастливы.
– Зоечка! А ты не сыграешь нам сегодня? – спросил Борис Видко, уже хмельной изрядно. – Для меня, например?
– К сожалению, я сегодня без скрипки, и вообще здесь случайно. Маша привела. А я и не знала, что здесь собираются, – смущаясь, сказала девушка, что сидела сейчас напротив Георгия. И у того появился повод её рассмотреть. Она была симпатичная, но не гламурная: без боевого раскраса, пирсинга и прочей модной ерунды. С недлинными, пышными волосами чуть ниже плеч, серыми внимательными глазами и тонкими чертами лица.
– Возьмите мою, – предложил Михаил Степанович. Он всё-таки не расстался с инструментом и взял с собою, хотя утром и говорил, что играть больше сегодня не будет.
– Что вы! Я не посмею. Скрипка – это как часть музыканта; у каждого она своя, – ответила Зоя и смутилась ещё больше, поскольку все теперь смотрели на неё.
Михаил Степанович не стал к ней приставать. Он понял, что девушка, ко всему прочему, стесняется: вероятно, у неё был опыт выступлений, но со сцены, а не так… Прямо среди людей, что сидят за столом и жуют…
Но, Видко был настойчив.
– Зоенька, хотите конфетку? Откройте ротик! – подлетел к он скрипачке без скрипки.
– Я не ем конфет, – отрезала, смущаясь, Зоя.
– Сладкое портит фигуру? Впервые вижу девушку, которая не ела бы шоколадных конфет! – воскликнул Борис.
– Дайте мне! – попросила полная, длинноволосая блондинка, подруга Зои.
Видко протянул ей коробку, и та выхватила сразу две.
– Маша! – озабоченно воскликнула та женщина, что принесла пирог.
– Мама, отстань, – отрезала блондинка.
– И всё-таки, Зоя, не ломайтесь! Не хотите для меня – сыграйте для именинника. Будете второй скрипкой нашего города. До недавнего времени, у нас был только один скрипач – Михаил Степанович.
– Так вы – скрипач? – спросила Зоя. – Тогда… Тогда я сыграю. Для вас. Вивальди.
Она взяла протянутую ей скрипку Михаила Степановича, и сыграла на удивление чисто.
Раздались громкие аплодисменты и крики Видко:
– Браво! Брависсимо! – он не удержался, и чмокнул раскрасневшуюся девушку в щёчку.
А потом, играла Елена; какие-то люди рассказывали притчи о Христе. Ещё позже, Борис, выпендриваясь, танцевал с артистами театра. Потом все пели хором. Под аккомпанемент то гитары, то Елены. Вечер понемногу перерождался в кошачий концерт, во многом благодаря хозяину Подвальчика.
Зоя, Маша и её мама потихоньку собрались и направились к выходу. Несколько относительно молодых людей кинулись их провожать. Георгий тоже приподнялся и встретился глазами с Михаилом Степановичем: тот тоже собирался на выход. Именинник готовился ускользнуть с бала, как Золушка: до того, как часы пробьют двенадцать.
– А вы – куда? Веселье в самом разгаре, – широко расставив руки, преградил им путь Борис, прежде всего имея в виду именинника.
– Покурить, – нашёлся Жорик.
Они вышли; какая-то дама действительно выходила покурить и пообещала закрыть за ними дверь.
Ярко светили звезды; неожиданно, небо стало ясным. Ночь была тихой, чёрной и прозрачной.
– Всего хорошего вам, Георгий! – попрощался Михаил Степанович. – Пойду я домой. Мой кот уже ждёт меня и волнуется. Он всегда переживает, когда меня так поздно нету дома.
– Вас проводить?
– Не стоит: здесь близко. Вам надо было бы проводить Зою.
– Ну, у неё и без меня были провожатые.
– Да, увы, вас опередили. Но, в следующий раз – не теряйтесь! Удачи.
– Счастливо вам. Спасибо, ещё раз. За это утро: за прекрасную игру на скрипке.
Потом Жорик шагнул в темноту… Улицы в городе, кроме самых центральных, практически не освещались.
Вспоминая тот день, в библиотеке, Георгий недоумённо решил, что его участие в секте имени Видко было кем-то сильно преувеличено… Кто-то в этот день видел его или в подвальчике, или возле него. И решил раздуть из мухи слона.
А значит, у него в институте есть недоброжелатель. И, быть может, не один. Должно быть, он нажил себе врагов. Только вот, чем? Что здесь делить? Студентов? Нищенскую зарплату? Выписываемые на деканат канцтовары?
Более, чем странно.
Глава 2. Коты и преподаватели
Сегодня у него было целых пять пар лекций. Так поставили в расписании. Пять пар – это десять академических часов. То есть, после отдыха в библиотеке оставалось ещё шесть…
К концу дня Жорик шёл домой, той же дорогой. Язык после лекций во рту уже не ворочался. В желудке, уже переварившем булочку, купленную в буфете, наблюдалась полная пустота, а всякие желания, кроме единственного: добраться скорее до своей тёплой комнаты, постели и кофе – отсутствовали вовсе.
В довершение антуража, как только он вышел на улицу, начался крупный дождь, грозящий перейти в ливень. На улицах было пусто. Газетный киоск, мимо которого он проходил утром, был уже закрыт, уличное кафе с беляшами – тоже.
«Стоп! – отдал себе мысленное приказание Жорик, заметив мимоходом, краем глаза, небольшое серое пятнышко между газетным киоском и уже закрытой пивной лавкой. – Это же тот самый кот!» Он подошёл поближе. Мокрое существо, что щемилось меж двух стенок, подалось к нему и слабо мяукнуло. Да, несомненно, это был утренний разбойник… Жорик присел на корточки и погладил кота по голове, отметив, что на одном ухе животного начиналась парша.
– Да ты, братец, видать, не первый день по улице путешествуешь! – сказал тихо Жорик. – Заболел, бродяга! Или – хозяева из-за парши и выставили?
Кота было жалко. Любое животное, особенно не кормленое и не леченное, могло «сгореть» от парши буквально за месяц. И почти ничего от этой напасти не помогало. Но Жорик случайно знал хорошее средство: надо было смазать уши, покрытые паршой, маслом чайного дерева. И тогда всё пройдёт дня через два-три. Так ему однажды пояснила его знакомая девушка-ветеринар, у которой жили два откормленных, холеных кота, вылеченных подобным образом.
– Ну что, бедолага, пойдёшь ко мне? Вылечу, а там – видно будет, – предложил Жорик, беря на руки кота. По дороге тот вёл себя на удивление хорошо. Сидел смирно и не вырывался, только урча басом в особо опасных местах: когда мимо проезжали машины. И слегка выпускал при этом коготки. Свободной рукой Жорик пытался ласково погладить кота по мокрой шерсти, приговаривая: «Тише! Потерпи немного. Хороший»…
В общем, получилось донести его до общежития. И на вахте, к его счастью, никого не оказалось: не пришлось объяснять, зачем он несёт к себе это мокрое животное.
Дома он опустил кота на пол, и тот сразу забился куда-то под кровать. Жорик взял сумку для продуктов и зонт. Магазин был неподалёку: сразу напротив, через дорогу. Он сходил, купил продуктов и вскоре вернулся, открыл банку рыбных консервов, налил в блюдце молока. Кот к этому времени освоился, вылез из-под кровати и вылизывал хвост. К еде подошёл сразу же, но ел аккуратно, неспешно. С достоинством.
«Приживётся ли у меня этот бродяга? – грустно подумал Жорик. – Если уже привык к улице – поест, отоспится и сбежит»
Дело в том, что однажды он уже приносил к себе в общежитие другого кота: подобрал на остановке, возле геофака. Тоже в дождь. Тоже серого. Тот мяукал весьма жалостливо, хотя был толстым, отъевшимся. Тяжёлым. Принёс домой… Кот даже есть ничего не стал: так испугался. С испугу даже обделал всё одеяло, бегал и орал: замуровали, мол, демоны! Тяжко, видать, было ему в такой малюсенькой комнатке после вольной вольницы. Хотя, та комната, в другом корпусе, закрытом теперь на ремонт, была у Жорика побольше. Выходил он в первую же ночь в общий туалет из комнаты – а кот шмыг между ног, и дал дёру. Уж неизвестно, как он дальше на улицу сбежал: вахта после двенадцати закрывалась, и никого больше не впускали и не выпускали.
Переживал Георгий за того полосатого кота… Пока однажды не встретил его снова: у вахтёров обретался, в горном корпусе. Вахтёрша тётя Нина и рассказала ему, что зовут кота Васькой, и что он – вполне заслуженный работник: почитай, что десять лет уже живёт при институте. Выходит на ближайшую остановку и попрошайничает у студентов. Да и на вахте ему часто перепадает…
Зря переживал Георгий и на этот раз: теперешний кот никуда не ушёл.
Так само собой и получилось, что он обзавёлся котом. Хитрое животное совершенно ему не мешало, живя вольной кошачьей жизнью и выходя на улицу через форточку: этаж, на кошачье счастье, был первый. Жорик был постоянно занят: то пропадал на работе, то сидел и писал диссертацию, но кота покормить не забывал никогда. Уши его нового полосатого друга, помазанные маслом чайного дерева, быстро вылечились. Правда, попытка его помыть ни к чему не привела: кот боялся воды до смерти и защищал себя отважно. Весь исцарапанный до крови, Жорик решил прекратить бойню: оно того не стоило. И с этих пор больше никогда не возобновлял подобных попыток. Да и кот в последующие несколько дней сам привёл себя в надлежащий вид, став чистым и холеным.
В общем, котейка оказался покладистым, и они с Жориком не мешали друг другу. Единственным неприятным фактором было лишь то, что кот в первый день пометил все углы: с испуга, наверное. А так, даже в поставленный для него в углу ящичек с песком он не ходил: предпочитал прогуляться на улицу.
Георгий назвал кота Василием: как и того, с геофака. Васька любил устраиваться у Жорика на коленях, в особенности тогда, когда хозяин играл в компьютерные игры, и громко мурчать. Жорик часто играл в Мороувинд и был там хаджитом – представителем расы разумных воинственных котов. А Васька следил за этой игрой, но оставался на коленях хозяина, только если приходил сам. Любые попытки Жорика самому взять его на руки он рассматривал как посягательство на своё кошачье достоинство: тут же спрыгивая, громко говорил что-то, похожее на «Бу!», и рассасывался или под кроватью или в проёме форточки.
Так они теперь и жили…
Незаметно пролетел сентябрь; по воскресеньям Жорик пытался снова попасть в подвальчик Видко – но там постоянно было закрыто. Иосифа Мартовича он не встречал, и узнать, в чём дело – не мог.
Потянулись учебные дни, лекции, практические, семинары, написание кандидатского диплома… Обычная жизнь.
Пока однажды…
В этот вечер ничего не предвещало неожиданностей. Дома, придя после работы над диссертацией в городской библиотеке, он снял у входа лёгкое пальто: как обычно. Плотно закрыл дверь: и на замок, и на крючок. Чтобы, если у соседей будет дебош – к нему случайно не заглянули. Тоже, как обычно. Сел на металлическую кровать с сеткой, застеленную старым матрасом и тёплым одеялом. Погладил уснувшего на подушке кота, что свернулся клубком. Тот сразу проснулся и потребовал еды. Жорик был вынужден снова открыть замок, выйти в общий коридорчик, к небольшому холодильнику. Достал из него мороженую рыбу, вернулся и кинул в кошачье блюдце. Кот выжидал, когда рыба подтает, периодически цепляя её когтем.
Георгий пошёл в ванно-туалетную комнату, общую с соседями, вымыл руки от рыбы. Заодно, заранее умылся и почистил зубы. Вернулся, и так же надёжно, как и раньше, закрыл за собой дверь. Посмотрел на часы: было пол одиннадцатого. То есть, работать над диссертацией было поздно, уже ничего не шло на ум. А спать было рано, не спалось совершенно.
Что в таких случаях делает большинство людей? Конечно же, включает компьютер… Социальные сети или компьютерные игры – достойный вариант жизни между сном и явью, возможность убить время…
Был обычный вечер, осенний, относительно тёплый. Из форточки, открытой настежь, раздавались привычные звуки: карканье ворон, шелест листьев, отдалённый звон трамваев. В остальном было тихо. Кот наелся рыбы и теперь сидел в проёме форточки, нюхая воздух и любуясь полной луной. Его шёрстка серебрилась от падающего на неё лунного света. А Жорик рубился в любимую игру: Мороувинд…
До чёртиков загоняв своего бедного героя – хаджита, он встал с кресла, лениво потянулся, выключил компьютер и, в полной темноте, решил, прежде чем ложиться спать, сделать небольшую серию пассов по Кастанеде, которые не делал целую вечность, но которые практиковал, будучи студентом.
«Давно собирался возобновить пассы. С тех пор, как работаю в институте – ещё ни разу не делал. А надо бы поддерживать физическую форму, – неожиданно решил он. Зажёг на столе свечу в подсвечнике. – Вот и распечатка у меня есть. Если что подзабуду», – он достал одну из папок с файлами. Выложил на стол, открыл. Эту серию он в принципе знал хорошо – пробежал глазами последовательность движений, просто для пущей уверенности.
С пассами его познакомил один человек, что был знаком с Гердой, девушкой из поэтического клуба. Георгий тогда учился в школе, а тот знакомый Герды, которого звали Петей, был уже студентом – возможно, заочником, учился на четвёртом или пятом курсе. При институте и работал: кажется, помощником электрика. А жил как бы не в этом самом корпусе – или, в похожем на него, где-то поблизости: общежитий у института была масса, целый Студенческий Городок. И все корпуса – почти одинаковые. Разговор о Кастанеде с этим смутно вспоминаемым Петей глубоко запал Георгию в душу: именно тогда мир, который он знал и который казался незыблемым – дрогнул и поплыл, меняя очертания. И всё перестало быть таким безнадёжным, как казалось раньше. Именно тогда он «подсел» на Кастанеду, как выразилась Герда. А позже дошёл до практического сталкинга, работы со сновидением и магических пассов; до Тайши Абеляр и других видящих с их тансёгрити. И… почему-то именно тогда взбунтовался против «предков» и решил поступать на исторический…
Впрочем, после окончания университета и начала работы преподавателем он остепенился и забросил всё это. А сейчас почему-то вспомнил…
Делая пассы, Георгий вдруг осознал, что кто-то на него пристально смотрит. Он поднял голову – и встретился, глаза в глаза, с жёлтыми, пронзительными, светящимися в темноте глазами Василия… Кот сидел уже не на форточке, а на столе, рядом со свечой. Одно движение хвоста – и тонкая свечка погасла… Глаза кота, освещаемого лишь светом луны, неизбывно светятся в темноте, и его шерсть, похоже, встаёт дыбом… И вдруг Жорик ощутил, что шерсть – именно шерсть! – у него самого тоже встаёт дыбом… И всё его тело при этом как-то выворачивается наизнанку. Затем он почувствовал, что и вовсе весь мир исказился, дрогнул и поплыл – и вот он уже воспринимает его, будто из темноты огромного колодца, будучи одновременно здесь – и не здесь, и к тому же вверх ногами… Затем комната вновь покачнулась, заколебалась, вновь перевернулась. Постепенно, восприятие мира приобрело прежнюю резкость…
