Юродивый

"– Тебе за меня стыдно?

– Мне за тебя холодно!"

Проходя мимо, Владимир, против своей воли, уловил часть разговора "подружек". Они, важно потягивая кофе, обсуждали актуальность присутствия мужчин в жизни женщин. Мол, единственной причиной, почему мужчины всё ещё были нужны, было продолжение рода человеческого, но теперь и для этого их участие не обязательно – наука дошла до того, что детей можно выводить из спинного мозга. А "мужчинки" пусть начинают думать над доводами, почему они ещё востребованы.

"На площадь Покаяния сходите. – думал Владимир. – Там рядом с монументом вашим "сёстрам" постоянно трутся результаты зачатия при участии спинного мозга вместо мужчин. Милостыню просят, хотя не у всех есть чем её принять или попросить…"

Пока думал, Владимир уже дошёл до места работы – величественный небоскрёб, уходящий в синюю высь. Над главным входом из двух огромных китайских иероглифов было сложено "Ри Чу", то есть "восход". Возможно, не самое лучшее название для одной из самых крупных IT-корпораций в мире, но зато броское и запоминающееся. Каждый раз, когда Владимир подходил к этому зданию, он пытался понять как так получилось, что он работает менеджером по связям в главном филиале "Ри Чу" на территории ДРР, при условии, что во время непродолжительной Третьей мировой войны, в которой Владимир принимал непосредственное участие, Китай выступал противником его страны и именно на китайском фронте погибло больше всего солдат Российской Республики? На самом деле всё было очень просто. Древние были правы – деньги не пахнут.

Пахло кое-что другое. Проходя к главному входу, Владимир старался особо не дышать – несколько работников корпорации смолили косяки с марихуаной в курилке рядом, густой сладковатый дым долетал до самых стеклянных дверей. Старообрядцев не совсем понимал этих мужчин и женщин. Он допускал, что марихуана может быть полезной для человеческого организма, но никогда не поверил бы, что она положительно влияет на работоспособность. Ни о чём, кроме как поплотнее пожрать и порефлексировать с кем-то о собственной жизни, после марихуаны ты думать не можешь.

Владимир вздохнул полной грудью только когда прошёл через стеклянные двери главного входа, поздоровался с охранниками и, пройдя сканирование на наличие оружия и взрывчатки, направился к лифтам.

                        ***

Когда наступило время обеда, Владимир вздохнул с облегчением – хоть небольшая передышка, а то он уже устал притворяться мебелью. Нет, он исправно выполнял свою работу, отвечал на звонки потенциальных клиентов, заполнял отчёты; просто он старался не отсвечивать, что было очень трудно, учитывая прозрачные стены всех кабинетов, кроме кабинета главы его отдела. Именно поэтому он старался вести себя максимально незаметно – очень не хотелось быть вызванным туда. А это рано или поздно должно было случиться – шеф захочет обсудить с ним судебный процесс и само преступление, и обсуждение будет не из самых приятных. А вдруг его вообще уволят?..

Владимир спустился на первый этаж и подобные мысли практически покинули его разум. Он здесь, внизу, а босс остался там – наверху. Владимир больше пытался сосредоточиться на еде, которую скоро употребит, а не на выговоре, который скорей всего сегодня получит.

Уже через пять минут он был в Чистилище. Владимир, если бы его кто спросил, не смог бы точно ответить почему именно так окрестил про себя огромный рынок, расположившийся в самом сердце делового центра префектуры. Возможно, потому что рынок и его обитатели действительно напоминали Чистилище – скопище торгашей и мутных личностей, которых и с натяжкой нельзя было назвать праведниками, но и "грешники" для них было бы слишком громко, особенно на фоне беспредела, творящегося во множестве гетто. Ни ад, ни рай. Ни туда, ни сюда.

Даже освещение как будто создавало атмосферу чего-то не совсем легального и настораживающего – Чистилище было зажато небоскрёбами со всех сторон и солнечный свет почти никогда не проникал сюда, оставляя рынок и его обитателей в полумраке, разбавленного фонарями и электрическими вывесками.

Местные власти время от времени порывались решить проблему Чистилища и устранить его (эта "помойка" портила и оскорбляла собственным существованием весь деловой центр), но попытки всегда заканчивались неудачей. Самые настырные и серьёзно настроенные из тех, кто приходил решать "проблему" бесследно исчезали, а те, что были настроены поскромнее и неувереннее, убирались восвояси без посторонней помощи.

Легче было бы сказать, чего здесь нельзя найти и достать, а не наоборот. Дешёвое тряпьё, выполненное в стиле брендов с мировым именем? Пожалуйста. "Ствол"? Не вопрос – множество барыг держали смертоносный товар под кучами вышеупомянутого тряпья. Химия? Без проблем – для любого искушённого, которому не хватает легализованных наркотиков, найдётся нужное "зелье". Настоящее мясо? Спроси, что посложнее – достаточно не быть подозрительным, дёрганным придурком, чтобы получить у какого-нибудь торговца доступ к блюдам из настоящих курицы, говядины, свинины или рыбы. За соответствующую плату, конечно.

Пронырнув через толпу разномастного люда, миновав араба, оравшего на китайца, занявшего его торговую точку, Владимир добрался до небольшой лавки-кафе, где подавали блюда вьетнамской кухни. Он сел на высокий табурет прямо перед прилавком.

Других посетителей не было, так что паренёк азиатской наружности в фартуке и поварском колпаке, напоминающим пилотку, по другую сторону прилавка сразу подошёл к Владимиру. Раньше он его здесь не видел.

– Здравствуйте, что закажете?

– Привет. Будь добр, бизнес-ланч – "вок" с курицей, говяжий суп, салат и сок из питайи.

Паренёк выглядел растерянно. Его глаза-щёлочки выражали отсутствие понимания.

– Простите, вы не могли бы повторить помедленнее?

Владимир повторил заказ ещё раз, насколько возможно членораздельно, а сам слегка наклонил голову и посмотрел пареньку на шею. Глухим он не был, да и рыночный шум не мог перекрыть слов Владимира и действительно – он увидел там, что и ожидал. Под ухом у паренька ни с одной, ни с другой стороны не было характерных шрамов от встроенного слухового переводчика, который бесплатно устанавливался всем гражданам ДРР. Эта маленькая штучка позволяла понимать практически все существующие языки, отправляя переведённую на родной язык носителя речь прямо в мозг.

Скорей всего паренёк только приехал в страну и всё ещё проходит процесс получения гражданства или же пробрался через границу нелегалом. Во втором случае переводчик светил ему не скоро – нужно будет доставать на чёрном рынке, за собственные кровные.

Ситуация была не лучшая – Владимир понимал паренька, паренёк Владимира нет. Следующие несколько минут Старообрядцев пытался объяснить за чем именно он пришёл – показывал на пальцах, тыкал пальцем в картинки на электронном меню, в котором не понимал ни слова. Он, конечно, мог бы установить зрительный переводчик прямо в зрачки, финансы позволяли подобную операцию, но не хотел вставлять в тело больше электроники, чем было необходимо. Прописанных законом слухового переводчика под ухом и банковского чипа в пальце вполне хватало, а ослепнуть от коротнувшего электрода (да, такие случаи имеют место быть), было бы неприятно и обидно, особенно после лазерной коррекции, которую он сделал в юности.

Всё пришло к тому, что Владимир устал объяснять, что именно он хочет, "танцуя с бубном", а паренёк был на грани истерики, из-за того, что ничего не понимал. Владимир насколько можно терпеливо и мирно взглянул в узкие чёрные глазки повара и спросил:

– Нгуен сегодня здесь? – Владимир слегка повёл рукой. – Босс. Твой босс здесь?

Паренёк собирался что-то ответить, по глазам было видно, что он узнал фамилию, но Нгуен как раз зашёл за прилавок.

– Вова! – радушно воскликнул вьетнамец средних лет, расплывшись в улыбке. – Давно ты к нам не захаживал! Какие-то проблемы?

Владимир также радушно поздоровался (он был искренне рад, что Нгуен объявился) и вкратце объяснил ситуацию. Нгуен пересказал пареньку заказ на вьетнамском, раздражённо гаркнул что-то в конце и жестами погнал его в сторону кухни. Паренёк виновато взглянул на Владимира и удалился.

– Прости племянника, Вова. Ван только эмигрировал, всё ещё идёт волокита с выдачей гражданства.

– Ничего страшного, старик, я так и подумал. Полегче с ним.

Нгуен включил телевизор над прилавком. Шли дневные новости. До того как принесли еду, Владимир успел посмотреть сюжет о мусорном пятне в Тихом Океане. В общей сложности оно было размером с Бельгию и какого же было удивление экологов, когда они обнаружили поселения людей на плотных островках отходов. Объявили, что Союз наций возьмёт контроль над "пятном" и установит там определённые нормы и порядки. Это было связанно с тем, что "пятно" очень часто используется контрабандистами как перевалочный пункт. Дальше Владимир не слушал, увлечённо ел.

Он рос исключительно на русской еде, но, как ни странно, азиатская кухня пришлась ему по вкусу, как только он впервые её попробовал. Он мог бы пойти в ресторан на первом этаже небоскрёба, в котором работал, или мог бы сходить в одно из фаст-фудных кафе какой-нибудь транснациональной корпорации, до которых было идти ближе, чем до Чистилища, и отдать меньше денег. Но Владимир старался беречь остатки здоровья – если в начале века питаться фаст-фудом просто не рекомендовалось, то теперь отказ от бургеров и жареных крылышек был обязательным условием, если хотел дожить хотя бы до сорока. Официальная пропаганда утверждала обратное, но Владимир точно знал, что главная причина такого положения дел – синтетическое мясо. Пережёвывая кусок настоящей курицы под соусом пад тай, Старообрядцев в очередной раз размышлял о том, какие же в правительстве сидят идиоты. Запрет настоящего мяса заключался не в нехватке или вымирании скота, не в болезнях, которые переносят животные (хотя эта причина иногда и приводилась, чтобы доказать целесообразность всей затеи), а в идеи, к которой могли придти только подростки, которые в силу возраста заразились "зелёным" левым либерализмом головного мозга – у животных есть чувства, они могут чувствовать боль, поэтому их нельзя убивать ради еды. Про подростов, кстати, недалеко от правды – во всё, что связанно с управлением государством, не допускались люди старше тридцати пяти лет. Люди с детства зарабатывают онкологии, болезни пищеварительной системы, не получают нужных витаминов – на всё можно закрыть глаза, когда зверушки целы. Каждый мог, конечно, вообще отказаться от мяса и стать вегетарианцем (в правительстве только такие и сидели; это поощрялось), но Владимир предпочёл бы смерть, чем питаться исключительно тем, что растёт из земли, словно какой-то козёл.

Он оперативно разобрался с лапшой, супом и салатом, в процессе закинув в рот жёлтую таблетку. Сок решил допить по дороге – обеденный перерыв подходил к концу. Попрощавшись с Нгуеном и подмигнув на прощание Вану, Владимир поспешил покинуть Чистилище. У самого выхода на него налетел какой-то мужик в потрёпанной кожанке.

– Поаккуратнее, земляк.

– Москаль мне не земляк!

Мужик пошёл дальше, словно ничего и не случилось. Владимир решил последовать его примеру. Не хотелось вступать с идиотом в дискуссию – если человек до сих пор не понял, что уже нет ни москалей, ни хохлов, не поймёт и сейчас. Все они уже давно непонятно кто.

                              ***

Владимир решил сократить путь через подворотню. Сюда солнечный свет вообще никогда не проникал и в полумраке было практически невозможно разглядеть бездомных разной степени убогости. Но слышно их было очень хорошо.

Один громко хрипел, другой бормотал под нос какой-то бред о крысах, которыми "этот города переполнен", третий ныл, громко почёсывая руки, вены на которых требовали новой дозы, ещё двое разглагольствовали о политике, заменяя общепринятые термины нецензурной бранью. Один из бомжей прикурил самокрутку и Владимир увидел в руках у сидящего рядом потрёпанную книгу. Даже успел разглядеть обложку – "Манифест коммунистичекой партии".

"Не то место, не то время, мужик." – с мрачной усмешкой подумал Владимир.

Когда впереди забрезжил солнечный свет и подворотня практически осталась позади, из-за очередного мусорного бака возникла рука и крепко ухватила Владимира за штанину.

– Земляк, не подкинешь мелочи ветерану?

Владимир остановился и отступил на шаг, чтобы "ветеран" отпустил его штаны. Бог знает в чём он этой рукой копался.

Старообрядцев повнимательнее присмотрелся к попрошайке, насколько это позволяли слабо пробивающиеся солнечные лучи. Тощий, практически скелет, обтянутый кожей; длинные грязные волосы и борода, тронутые сединой; в темноте блестел только один глаз – место, где должен был быть второй, прикрывала повязка, похожая на пиратскую; ниже правого предплечья была пустота, за подаянием он протянул левую руку; из одежды на нём были остатки футболки и шорт неопределённого цвета. На коленях лежала картонная табличка с надписью маркером "ВЕТЕРАНУ ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ НА ИМПЛАНТЫ". Если брать во внимание плохие условия жизни, то можно было сказать, что попрошайка был Владимиру ровесником.

– Ну же, земляк! На сопляка ты не похож, должен помнить какая это была мясорубка. Подкинь, а?

Владимир помнил, не понаслышке знал.

"Ветеран" подёргал пальцем, в который был встроен банковский чип. Владимир всегда был готов поддержать братьев по оружию, особенно в трудных ситуациях. Но ему нужно было убедиться.

– А где служил?

Попрошайка лишь на секунду замялся.

– 201-ая стрелковая дивизия, в основном под Багдадом базировались. Жарко там было, но я бы не возвращался до самого конца, если бы "чурки" не… – он обвёл себя единственной рукой. – Сам видишь.

      Владимир имел привычку – всегда журить самого себя за несдержанность, за миг до того как станет поздно. Это не помогало ему не совершать опрометчивых поступков, просто он не видел смысла ругать себя, когда всё уже произошло.

Старообрядцев пинком выбил у попрошайки картонку. Тот даже воскликнуть не успел, как сразу же сжался в комок – Владимир замахнулся на него кулаком.

– Вали нахер отсюда! Ещё раз тебя увижу – вырву оставшиеся конечности!

Что-то блеснуло в глазу попрошайки – не страх, а желание вякнуть хоть что-то, чтобы попытаться сохранить остатки достоинства, но он решил благоразумно промолчать и затрусил вглубь подворотни, туда, откуда Владимир пришёл. Даже картонку подбирать не стал.

Владимир выдохнул, когда попрошайка скрылся во тьме и направился в сторону света, на оживлённую улицу. Свидетели (если бы такие нашлись) подтвердили бы, что Владимир Старообрядцев напал на беззащитного ветерана-калеку, который попросил милостыню. Вот только не было никакого ветерана. Владимир практически сразу это понял – по этой гниде было видно, что ничего тяжелее и смертоносней "розочки" от пивной бутылки он в руках не держал, а глаз и руку сдал "чёрному" хирургу, чтоб выручить денег на очередную дозу. Но окончательно Владимир уверился, когда услышал номер бригады. Не мог он там служить – 201-я стрелковая бригада была уничтожена в полном составе при битве за Кандагар в 31-ом году. Владимир точно это знал, в ней служило несколько ребят, с которыми он учился на одном направлении в университете. Хороших ребят, чёрт возьми…

Гнев сменился удушающим чувством тоски.

"Вот что вы получили, пацаны, – думал Старообрядцев, сдерживая крик. – От страны, за которую полегли, и от людей, за которых проливали кровь."

                              ***

Было примерно два часа дня, когда всё-таки произошло то, что и должно было, но чего Владимир искренне, всей душой не хотел. Он изо всех старался не "отсвечивать", но это было нелегко, особенно учитывая прозрачные стены в его кабинете.

Старообрядцев рассматривал соседние небоскрёбы через панорамное окно, словно пытался углядеть чем занимается тамошний "офисный планктон" вроде него самого, когда дверь в его кабинет распахнулась.

– Вова, босс вызывает к себе.

Дана, секретарша. Как обычно с резинкой во рту, коротких джинсовых шортах и рубашке, завязанной под самой грудью. И как обычно без стука.

Владимир нервно сморгнул. Дана вроде не заметила. Вот и хорошо.

– Понял, сейчас приду.

Дана отправилась по своим секретарским делам, оставив дверь открытой. Намёк – босс не любит ждать.

Владимир вышел в коридор, нужный кабинет находился в самом конце.

"Восхождение на Голгофу, твою мать!"

К своим годам Владимир понял одну вещь – неважно сколько тебе лет, у тебя всегда будут трястись коленки, если вышестоящий вызывает к себе. Директор школы, деканат в университете, начальник на работе. Меняются места и действующие лица, суть остаётся.

Из-за одной из офисных кабинок появилась голова. Раскосые глаза хитро и злорадно поблёскивали.

– У кого-то серьёзные проблемы, да, Старообрядцев?

Акуджи Ямомото. Вёрткий маленький японец, единственными радостями в жизни которого были чужие проблемы и неприятности. Сейчас он буквально светился – не удивительно, Владимир знал, что Акуджи метит на его место. Важная должность и собственный кабинет вместо какой-то душной кабинки. Мечта ведь.

– Я разберусь, Ямомото. Сопли подотри.

Смутить Акуджи было легко. Он шмыгнул носом и спрятался обратно. Владимир не чувствовал ни злобы, ни даже раздражения по отношению к нему. Только жалость.

Он постучал в хорошую дубовую дверь и, приоткрыв, заглянул в кабинет начальника.

– Вы хотели меня видеть, мистер Бэнкис?

Мужчина за большим столом из красного дерева оторвался от бумаг.

– Владимир, ну я же просил – называй меня Джеймс. Мы же не первый год друг друга знаем. Проходи, садись. В ногах правды нет.

Старообрядцев сел в широкое кресло прямо напротив стола. Старался держать спину прямо, не сжиматься словно глист. Давалось это с трудом – как не усядься, всё равно будешь ниже сидящего за столом на голову. Это по-настоящему давило.

Джеймс Бэнкис ещё раз взглянул на бумаги сквозь стёкла очков в роговой оправе (бутафория без диоптрий, он надевал их для статности), поднял взгляд на Старообрядцева и улыбнулся. И без того белые, обрабатываемые фтором каждое утро зубы казались нереалистично белоснежными на фоне чёрного цвета кожи.

Начальник отдела был немногим старше Владимира, они были одного поколения и хорошие отношения у них установились практически в тот же день, как Владимир устроился на работу. Можно даже сказать, что они подружились. Ходили друг к другу в гости семьями (как и принято в крупных корпах) или могли засесть в каком-нибудь баре или кафе после работы. Джеймс даже рассказал ему о своём втором (на самом деле настоящем) имени – Муакин. Он был родом из ЮАР и своим рождением ещё застал времена, когда ребёнку при рождении обязательно давалось европейское имя. Пережитки правления апартеида. Бэнкис разрешил Старообрядцеву звать его Муакином, но только в неформальной обстановке. И вот теперь Джеймс, с какой-то напрягающей хитростью в глазах, рассматривал Владимира, а тот уже догадывался о чём пойдёт речь.

– До меня дошли сведения, что ты недавно попал в какую-то передрягу. Дело даже до суда дошло. Ты ведь из-за этого пропустил несколько рабочих дней?

Да, речь пошла об этом. Владимир облизал начавшие сохнуть губы. Он чувствовал что будет дальше. Очевиднейший вопрос, на который каждый дурак мог ответить – станет ли человек, чей народ страдал от расовой сегрегации аж до 1994 года, держать на высокооплачиваемой и важной должности человека, осуждённого за расовую ненависть по отношению к афро-американцам? Владимир решил не отмалчиваться:

– Джеймс, я…

– Подожди, – Бэнкис поднял руку. – Сначала я скажу.

Дорогой тёмно-синий костюм "тройка" по странному хорошо сочетался с чёрными косичками (скорее пучками) на его голове.

Владимир приготовился к самому худшему и одновременно сохранял надежду не вылететь с работы, но от того, что он услышал дальше, его глаза округлились:

– Вова, ты молодец. Я почему-то был уверен, что если не ты, то человек вроде тебя проучит эту уличную шваль. Давно было пора.

Старообрядцев ничего не мог поделать – рот его распахнулся, словно у выброшенной на берег рыбы, которая устала бороться за жизнь. Видя замешательство близкое к шоку у своего подчинённого, Бэнкис продолжил:

– Понимаю твоё замешательство. Ты наверное думал, что в этой ситуации я буду на стороне "своих". Но вот что я тебе скажу, Вова – нихера эти черти мне не "свои". – Джеймс взглянул на входную дверь, чтобы убедиться, что она плотно закрыта и продолжил тише. – Будь моя воля, я бы гнал таких из страны взашей. Эти уличные "братки", грабящие и убивающие случайных людей, только чтоб продлить собственное жалкое существование, позорят целую расу. Мою расу, чёрт бы их побрал.

Владимир глубоко вздохнул. За последние годы Джеймс в его глазах успел зарекомендовать себя как человек, который не стесняется высказывать своё мнение, но всё же до ужаса тактичный. В данный момент от этого образа не осталось и следа.

– Теперь о неприятном, – Бэнкис снял очки и начал протирать их тряпочкой. – Совет директоров не разделяет моего мнения по этому вопросу. Они настаивают на увольнении, позволь мне процитировать, "расистского и безобразного элемента корпорации", но не спеши отчаиваться. Я всё ещё имею вес во всей этой иерархии и, скорей всего, мне удастся замолвить за тебя словечко. В конце концов ты у нас примерный семьянин и хорошо выполняешь доверенную тебе работу, а это в наши времена большая редкость, прости господи. То, что сейчас требуется от тебя, так это постараться больше не отсвечивать подобным образом и не приходить на работу в ближайшее время.

Сказал, как отрезал.

– Джеймс, я правильно понимаю – ты меня отпускаешь?

–Отпускаю? В смысле… Нет. Нет, ни в коем случае. Считай это просто неожиданным оплачиваемым отпуском на неопределённый срок, который, кстати, начинается прямо сейчас. Иди домой, проведи время с семьёй. Отдыхай, одним словом.

Джеймс указал рукой на дверь. Владимиру не оставалось ничего, кроме как кивнуть и покинуть кабинет.

                              ***

Внизу Старообрядцев, наконец, вздохнул спокойно. Всё вышло очень даже хорошо, не так ужасно как он думал, но всё же слишком неожиданно, чтобы оставаться равнодушным. Что сказать дома? "Дорогая, дети, мне неожиданно дали отпуск. Когда закончится? Не знаю. Нет, меня не уволили, просто попросили на время уйти, пока всё не уляжется. Давайте откроем шампанское."?

В любом случае сейчас Владимир думал о другом – раз он освободился пораньше, то почему прямо сейчас не сходить в полицейский участок отметиться? Зачем тянуть?

                              ***

Владимир шёл по улице и не мог оторваться от широкой проезжей части. Машины были до скрежета в зубах похожи одна на другую и цветовой гаммой, и моделями. Пикапы, внедорожники, седаны, иногда спортивные – все как две капли воды. Старообрядцеву пришла на ум старая картина. Вроде бы называлась "Апофеоз войны" – гора черепов посреди пустыни. Свалить все эти "электробритвы" в кучу и получился бы отличный пейзаж для современной интерпретации. "Апофеоз глобализации".

Рёв дизельного двигателя был поистине оглушающим на контрасте остального городского шума. Мимо Владимира проехал монструозный серебристый лимузин и остановился впереди. Из выхлопных труб различимо выходил дым. Кто-то, кому запреты на загрязнение воздуха побоку.

Задняя дверь распахнулась и наружу вылез Лоб (по другому Владимир бы не смог его окрестить). Чёрный, под два метра ростом, гора мышц, которую плотно обтягивал строгий костюм. Через всё лицо белел шрам, так же сильно, как и выпученные глаза. Лоб остановил Владимира жестом и пробасил:

– Старообрядцев Владимир?

– Это я. – голос не дрогнул, слава богу.

– Прошу внутрь.

Лоб пошире распахнул дверь. Владимир огляделся. Ну да, для всех остальных ничего не происходит. Страха почти не было – будь что будет. Он подошёл, заглянул внутрь. Снаружи лупило предвечернее солнце, в салоне царил мрак. Ничего не разглядеть, да он и не успел – Лоб подтолкнул его, мол, нечего рассматривать.

Владимир плюхнулся на кожаное сиденье. Слева оказался ещё один мордоворот, Старообрядцева не удивило бы, если бы Лоб приходился ему братом. Лоб забрался следом, сел справа и захлопнул дверь.

Сквозь не только тонированные, но стопроцентно ещё и пуленепробиваемые стёкла почти не проходил солнечный свет. Напротив, во мраке и табачном дыме, сидел пижонистого вида мужик в белом костюме и шляпе. В одной руке сигара, в другой – пафосная трость. Чёрный, как туз пик. Боливийский сутенёр, непонятно к чему подумал Владимир.

"Пижон" постучал тростью в окошко к водителю:

– Двинули.

Лимузин тронулся, они вошли в автомобильный поток.

"Пижон" развернулся, наклонился вперёд и глубоко затянулся сигарой.